Послесловие

Исторический контекст

и современное звучание

фундаментального труда

С. Л. Рубинштейна

Автор этой книги — Сергей Леонидович Ру­бинштейн, один из крупнейших советских психо­логов и философов,— родился 6(18) июня 1889 г. в Одессе, умер 11 января 1960 г. в Москве. Высшее образование получил в 1909—1913 гг. в Герма­нии — в университетах Берлина, Марбурга и Фрейбурга, где изучал философию, логику, психо­логию, социологию, математику, естествознание. В Марбурге блестяще защитил докторскую дис­сертацию по философии «К проблеме метода»¹, посвященную главным образом критическому анализу философской системы Гегеля, и прежде всего ее рационализма. Вернувшись в Одессу, Рубинштейн становится доцентом Одесского уни­верситета, а после смерти в 1921 г. известного русского психолога Н. Н, Ланге он с 1922 г. воз­главляет кафедру психологии и философии.

Сразу же после революции С. Л. Рубинштейн принимает актив­ное участие в перестройке системы высшей школы на Украине. Трудности преобразования высшей школы в Одессе, неприятие одесскими психологами идей диалектики и марксизма, которые в 20-е гг. он начал разрабатывать в своих курсах, вынуждают С. Л. Рубинштейна отойти от преподавательской деятельности и принять пост директора Одесской научной библиотеки. В целом 20-е годы в биографии Рубинштейна — это период интенсивных научных поисков и становления его как философа-марксиста, период создания основ философско-психологической концепции. Освоение работ, написанных в эти годы С. Л. Рубинштейном, только начинается. В 1979 г., а затем в 1986 г. были переизданы его первые статьи, увидевшие свет в начале 20-х гг.² , однако большая часть его философско-психологического наследия так и не опубликована, хотя и представляет образец уникального пути твор­ческого открытия марксизма.

В статье «Принцип творческой самодеятельности (к философ­ским основам современной педагогики)» Рубинштейн раскрывает суть деятельностного подхода и начинает разрабатывать его фило­софский. педагогический и психологический аспекты. Сущность этого подхода сам автор прежде всего усматривает в том, что «субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его деятельности можно определять и формировать его самого. На этом только зиждется возможность педагогики, по крайней мере, педагогики в большом стиле»¹.

В этой статье Рубинштейн проанализировал такие наиболее су­щественные особенности деятельности, как: 1) ее субъектность, т. е. то, что она всегда осуществляется субъектом, точнее — субъектами (например, учение как ^совместное исследование» учителем и учениками познаваемого объекта); 2) ее содержатель­ность, реальность, предметность, т. е. то, что деятельность не бывает символической и фиктивной; 3) ее неразрывная связь с творчеством и 4). с самостоятельностью (совместный характер не отрицает, а, напротив, предполагает самостоятельность деятельности для каждо­го ее участника).

В 20-е гг. не только в Одессе, но и в стране в целом в пси­хологии господствовали механистические, рефлексологические, по­веденческие представления, несовместимые с деятельностным прин­ципом. На Украине в то время кафедры психологии были преобразо­ваны в кафедры рефлексологии. Этим отчасти объясняется, почему Рубинштейн не получил поддержки со стороны своих коллег по Одесскому университету и даже не смог опубликовать свою большую философско-психологическую рукопись, очень кратким фрагментом которой была упомянутая статья. Тем не менее, он продолжает свои философские и психологические исследова­ния.

Энциклопедическое образование, полученное в университетах Германии, в чем-то сближало этого человека с людьми эпохи Возрождения. Решавшиеся марбургской философской школой мето­дологические задачи,— прежде всего поиски синтеза наук о духе (гуманитарных) и о природе, вывели С. Л. Рубинштейна на передовые рубежи тогдашнего научного знания, особенно по пробле­мам методологии, решение которых он связывал с философией марксизма. В ранней юности С. Л. Рубинштейн изучает работы К- Маркса в одесском сначала легальном, а в годы реакции нелегальном революционном кружке. Находясь в Западной Европе, он продолжает знакомиться с экономическими, социальными и философскими трудами К. Маркса. Отец Рубинштейна — крупный адвокат — был знаком с Г. В. Плехановым и во время загранич­ных поездок часто бывал у него в гостях, что, по-видимому, явилось одной из причин, побудивших юного Рубинштейна начать изучать философию К. Маркса. В 20-е гг. не только закладывают­ся основы мировоззрения, но и формируется научный стиль С. Л. Рубинштейна, сочетающий смелость методологического поиска с немецки педантичной строгостью и систематичностью строящихся концепций.

В неопубликованной рукописи 20-х гг. С. Л. Рубинштейн развер­тывает критику методологических принципов философии начала ве­ка — гуссерлианства, неокантианства, неогегельянства, связывая основные методологические проблемы с неприменимостью естествен­нонаучного детерминизма к гуманитарному знанию. Для раскрытия типа причинности, ключевого для гуманитарных наук, он выдвигает фундаментальную идею своей философско-психологической концеп­ции — идею субъекта. Эта идея в начале 30-х гг. оформляется в виде методологического принципа психологии — единства сознания и деятельности. К этому принципу Рубинштейн приходит, применив к психологии марксово понимание деятельности, труда и обществен­ных отношений².

Таким образом, формальная периодизация научного творчества С. Л. Рубинштейна, когда к 10—20-м гг. относят собственно философский этап, а к 30—40-м гг. психологический, при этом 50-е гг. рассматривают как период возвращения к философии, достаточно поверхностна. При разработке в 20-е гг. принципиальных проблем методологии наук (в советской философии они начали систематически разрабатываться, пожалуй, лишь начиная с 60-х гг., т. е. после смерти Рубинштейна) он, сохраняя философскую на­правленность этих проблем, решает их применительно к задачам конкретной науки — психологии.

Эти соображения являются исходными для ответа на вопрос, почему Рубинштейну удалось столь глубоко и оригинально в своих «Основах общей психологии», решить эти проблемы, возникшие на рубеже XX в. Состояние глубокого методологичес­кого кризиса науки, в том числе и психологии, выдвинуло задачи методологии на первый план. Советские психологи, стремившиеся в 20-е гг. перестроить психологию на основе марксиз­ма, не были профессиональными философами и потому недоста­точно владели марксистской философией на уровне, которого тре­бовало решение данных задач. Рубинштейн в дискуссиях психо­логов 20-х гг. почти не участвовал, но полученное им образо­вание, сделавшее его знатоком не только русской, но и мировой психологии, преподавание, начиная с 1916 г. курса психологии, осуществлявшийся им в 20-е гг. философский анализ этой науки свидетельствуют о фундаментальном характере его занятий в данной области знаний. Поэтому его «стремительное» появление в психологии, а начале 30-х гг. с программной статьей «Проблемы психо­логии в трудах Карла Маркса», многими воспринятой как решающей для марксистского становления этой науки, на самом деле было подготовлено почти двумя десятилетиями предшествующей работы.

Рубинштейн приступил к решению задачи построения психологии на диалектико-материалистической основе, уже став философом-марксистом. Это позволило ему исходить из целостного марксистско­го учения, а не обращаться к его отдельным, более близким к психологии положениям. С этих методологических позиций он и на­чал анализировать кризис мировой психологической науки.

Приблизительно в то же время или несколько позже на Западе Т. Кун обращается к созданию методологии, но именно как абстрагированной от конкретных наук и потому универсально все­общей области философского знания. Рубинштейн приступает к разработке методологии именно как метода познания в конкретной науке, неотрывного от этой науки. На основе обобщения и крити­чески рефлексивного переосмысления метода психологического по­знания Рубинштейну удается, не уходя в область частных проблем психологии, выявить такие, связанные с диалектичностью понимания ее предмета особенности, которые позднее, в начале 50-х гг., потребовали пересмотра философского обоснования психологии, уровня диалектичности этого обоснования. Этим отчасти объясняет­ся преимущественная философская ориентация работ Рубинштейна последнего периода жизни. Если куновская методология отрывает­ся от философии, превращаясь в абстрактный и формальный сциентизм, то рубинштейновская устанавливает содержательную связь философии и конкретной науки. Решение задачи построения методологии конкретной науки становится для Рубинштейна апро­бированием возможностей философского метода, операционализацией философского мышления. Вот почему, занимаясь психоло­гией, он продолжает оставаться и все более становиться философом.

Связав кризис мировой психологии с кризисом методологии науки, Рубинштейн не ограничился проецированием на психологию найденного им в 20-х гг. философско-онтологического принципа субъекта и его деятельности, поскольку как ученый избегал всякого априоризма и относился с пиететом к внутренней логике развития любого явления, в том числе и научного знания. Обращаясь к выявлению внутренних противоречий психологии, он категоризовал этот кризис как взаимоисключающую поляризацию, прежде всего двух направлений психологии XX в.—психологии сознания и би­хевиоризма. Эта поляризация была связана с идеалистическим пониманием сознания, и хотя бихевиоризм выступил как направле­ние. противоположное психологии сознания, как ее альтернатива, он исходил из того же понимания сознания, что и интроспекционизм, но его попросту отрицал¹.

Противоречия мирового кризиса психологической науки не обо­шли стороной и советскую психологию 20-х гг. «Парадоксальность ситуации,— оценивает историк советской психологии Е. А. Будилова основные концепции психологии того времени,— возникшей в рефлек­сологии, так же как и в реактологии, заключалась в том, что оба эти направления, объявляя предметом изучения человека как деятеля, в действительности отводили ему пассивную роль в переклю­чении внешних стимулов на двигательную реакцию. Человеческая деятельность лишилась своей сущности — сознательности и своди­лась к двигательным ответам или реакциям»². Невозможность преодолеть кризис мировой психологии была связана с механисти­ческим характером попыток его преодоления.

Рубинштейн, выявив ключевую проблему, без решения которой кризис не мог быть преодолен,— проблему сознания и деятель­ности, сумел вскрыть внутреннюю связь этих категорий благодаря разработке их единства через категорию субъекта. Введя субъекта в состав онтологической структуры бытия, "он одновременно стремился углубить и конкретизировать понимание объективности в подходе к субъекту как проблему метода всего гуманитарного знания, и более конкретно — психологии. Понимание деятельности не как замкнутой в себе сущности, но как проявление субъекта (в его историчности, в его системе общественных отношений и т. д., согласно К. Марксу), позволяет Рубинштейну сформули­ровать тезис об объективной опосредствованности сознания, т. е. распространить объективный подход на понимание субъективного Диалектика объективирования и субъективирования — это не геге­левское саморазвертывание сущности субъекта, а объективно-деятельностное и субъективно-сознательное соотнесение данного субъекта с другими, с продуктами его деятельности и отноше­ниями, которые эту деятельность детерминируют.

Таким образом, связь сознания и деятельности не просто по­стулируется, а раскрывается. Позднее Рубинштейн квалифицировал этот принцип следующим образом: «Утверждение единства сознания и деятельности означало, что надо понять сознание, психику не как нечто лишь пассивное, созерцательное, рецептивное, а как про­цесс, деятельность субъекта, реального индивида, и в самой челове­ческой деятельности, в поведении человека раскрыть его психологи­ческий состав и сделать, таким образом, самую деятельность человека предметом психологического исследования»¹- Однако следует под­черкнуть, что реализация Рубинштейном деятельностного (как его позднее назвали) подхода к сознанию, который фактически совпадал в этом значении с принципом субъекта деятельности, не означала сведения специфики сознания и психики в целом к деятельности. Напротив, принцип единства сознания и деятельности базировался на их понимании как различных модальностей, а деятельностный подход служил цели объективного выявления специфики активности сознания.

Одновременно с этим Рубинштейн осуществляет методологичес­кую конкретизацию философского понятия субъекта: он выявляет именно того субъекта, который осуществляет и в котором реали­зуется связь сознания и деятельности, изучаемая, прежде всего психологией. Таким субъектом является личность. Психика и созна­ние не самодостаточны, не существуют в себе, а принадлежат человеку, более конкретно — личности. Личность в рубинштейновском понимании, исходящем из категории субъекта, одновременно оказывается самым богатым конкретным понятием, благодаря кото­рому преодолевается безличный, бессубъектный, а потому абст­рактный характер связи сознания и деятельности. Через личность Рубинштейн раскрывает систему различных связей сознания и дея­тельности: в личности и личностью эта связь замыкается и осуществляется.

Для Рубинштейна личность — это и основная психологическая категория, и предмет психологического исследования, и методологи­ческий принцип. Как все методологические принципы психологии, которые были разработаны Рубинштейном, личностный принцип на разных этапах развития его концепции и всей в целом советской психологии решал различные методологические задачи и потому видоизменял свое методологическое содержание. На первом этапе его разработки в начале 30-х гг. и, прежде всего, в указанной программной статье 1934 г. личностный принцип решал ряд крити­ческих задач: преодоление идеалистического понимания личности в психологии, преодоление методологии функционализма, уничтожав­шей личность как основание различных психических процессов, и т. д. Одновременно и чуть позднее Рубинштейн определяет позитивные задачи, которые решались этим принципом: выявление через личность не только связи сознания и деятельности (с сохране­нием специфики составляющих), но и связи всех психических составляющих (процессов, качеств, свойств); определение того ка­чества и способа организации психики, которое достигается на уровне личности; наконец, выявление особого измерения и качества самой личности, которое обнаруживается только в особом измере­нии и процессе ее развития — жизненном пути. Сюда же относятся задачи исследования специфики саморазвития и формирования личности (соотношение развития и обучения, развития и воспита­ния), выявления диалектики внешнего и внутреннего, индивиду­ального и типического, особенного и всеобщего, которые также являются методологическими ив таком качестве возникли в пси­хологии.

Однако среди всего этого множества конкретных задач, которые последовательно решались Рубинштейном, нельзя упускать основ­ную, которая, пожалуй, может быть отрефлектирована только при осмыслении всей истории советской психологии и социальных детер­минантов ее развития. Лишь намечая эту глубинную тенденцию, можно сказать следующее: на рубеже 20—30-х гг. начинается изучение личности и особенно личности ребенка, но,кризисные ситуации советской психологии,, связанные с разгромом социаль­ной психологии, психотехники, педологии, т. е. организационным вмешательством во внутренние вопросы науки, приводят к постепен­ному обезличиванию предмета общей и педагогической психоло­гии. Конкретная разработка теории личности (В. Н. Мясищевым и др.) не может компенсировать того оттеснения на задний план личностной проблематики, которое начинается с середины 30-х гг. и достигает в 40-х гг. своего апогея. Именно поэтому, особенно в контексте эпохи, стремившейся к обезличиванию, очень существен­но и принципиально то, что Рубинштейн, начиная с 30-х гг. последовательно реализует личностный подход к предмету психоло­гии и разрабатывает свою теорию личности.

Эти соображения в целом очерчивают круг методологических задач, к решению которых Рубинштейн был подготовлен первыми этапами своего творческого пути и с решения которых он начал теоретические и эмпирические исследования в 30-е гг. 1930—1942 го­ды составляют ленинградский период его жизни и творчества, связанный с переездом из Одессы в Ленинград и началом собственно психологической научной деятельности в качестве заве­дующего кафедрой психологии в Ленинградском педагогическом институте им. А. И. Герцена, куда он был приглашен М. Я. Басо­вым.

В течение необыкновенно короткого времени Рубинштейн создает новый научный коллектив, разворачивает его силами ряд экспери­ментальных исследований и приступает к разработке диалектико-материалистических основ психологической науки. Большим этапом решения данной задачи стал выход в свет его первой многографии «Основы психологии» в 1935-г. За эту книгу ему была присуждена (без защиты диссертации) ученая степень доктора педагогических наук (по психологии).

Становление психологии на основе диалектического материа­лизма означает формирование нового типа знания и познания, суть которого состоит в опережающем конкретное исследование философско-методологическом обосновании адекватности самого способа выявления, видения предмета науки. Такое опережение не является произвольной конструкцией или априоризмом философии (в ее прежнем понимании как науки наук) по отношению к конкрет­ной науке, но объективным философским обоснованием места психического во всеобщей системе явлений материального мира, а потому объективным выделением перспективных направлений его ис­следования. Подобный априоризм исключен, поскольку выбор фило­софских категорий, выступающих в роли методологических прин­ципов науки и затем служащих ориентирами при определении направлений ее исследования, осуществляется на основе обобще­ния всего состояния психологической науки, а не путем внешнего случайного «приложения» к психологии всех подряд положений и категорий марксистской философии (как, например, в 20-е гг. пы­тались прямо применить к определению сущности психики поло­жение марксизма о классовой борьбе).

Так, принцип единства сознания и деятельности, выделенный в качестве центрального для определения ее предмета, был сформу­лирован, как уже отмечалось, на основе критического осмысления состояния мировой психологической науки, а не просто в порядке психологического раскрытия и конкретизации марксистской фило­софской категории деятельности. На базе выявленных диалектико-материалистической философией наиболее существенных закономер­ностей действительности психология, устанавливая собственные методологические принципы, существенные для определения ее пред­мета, получает подлинные, адекватные ее сущности ориентиры для -своего исследования действительности, исключающего эмпирический, случайный, тупиковый характер такого исследования.

Создание основ науки, исходящих из новой философской пара­дигмы, а тем более их обоснование как нового типа научного зна­ния представляло собой уникальную для психологии задачу. Ее уни­кальность обнаруживается, прежде всего, при самом общем сопостав­лении с особенностями оформления и структурирования психологи­ческого знания, которые имели место в те же годы в западно­европейской и американской психологии. Эта психология продолжала свое существование, не преодолев методологического кризиса на­чала века и лишь компенсировав его последствия широкой сферой выходов психологии в практику (клиническую, инженер­ную и т. д.). В 30-е и последующие годы в западноевропейской и особенно американской психологии разрабатываются крупные ори­гинальные концепции. Однако никто не возразит против того, что ни одна из них не претендует на роль интеграции всего психологического знания. Последнее представлено более в информа­ционном, чем интерпретационном, качестве, в форме многочислен­ных руководств, содержащих недостаточно связанные сводки знаний и сведений из разных разделов психологии.

Между тем развитие психологической науки в СССР на основе решенной Рубинштейном методологической задачи начинается как развитие, говоря современным языком, системного знания, что составляет действительно уникальную ее особенность. Однако выяв­ление многочисленных внутренних связей предмета психологии, к которому приступил Рубинштейн в первом издании своих «Основ...» (1935), возможно в принципе только на базе методологически адекватного определения этого предмета. Принцип единства созна­ния и деятельности, выявляющий личность как субъекта этого единства, оказался таким предельным и емким основанием, на кото­ром — на том этапе— удалось интегрировать почти все существовав­шие психологические знания в единую систему. Эта система, повторяем, не имела классификационный характер, она выступала как категориальная логика интеграции старого и получения нового знаний,

Такая категориальная систематизация знаний, которую пред­принял Рубинштейн в своей первой психологической монографии, становится эвристическим средством продуцирования новых психоло­гических проблем, т. е. служит средством порождения новых знаний, выполняя функцию их развития в целом. Раскрытие — через понимание деятельности — роли социальной детерминации со­знания и психики стало впоследствии во многом единой принципиаль­ной позицией советской психологии при наличии в ней различных направлений и школ, в разных аспектах рассматривающих эту зависимость и по-разному понимающих роль деятельности в опреде­лении специфики психического (Д. Н. Узнадзе, С. Л. Рубинштейн, Б. М. Теплов, А. Н. Леонтьев, Б. Г. Ананьев и др.).

Итак, в книге «Основы психологии» 1935 г. С. Л. Рубинштейн на основе принципа единства сознания и деятельности впервые пред­ставил полученные в психологии различные данные, направления и проблемы как внутренне взаимосвязанные и обобщенные. Одновременно на базе этого принципа он занялся исследованием ряда новых психологических проблем мышления, памяти, восприя­тия, речи и т. д., которое проводилось на кафедре психологии Ленинградского педагогического института в течение ряда лет.

Большую теоретическую и экспериментальную работу на основе деятельностного принципа вели также Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев, А. А. Смирнов, Б. М- Теплов и многие другие советские психологи. Например, в ходе исследования П. И. Зинченко, А. А. Смирновым, А. Г. Комм, Д. И. Красильщиковой памяти через ее проявление и формирование в деятельности выявляется специфика и активная при­рода запоминания и воспоминания... Через изменение задач и условий деятельности выявлялась сущность других психических процессов. «С позиций, выдвинутых этим принципом,—писал впо­следствии Рубинштейн,— были плодотворно разработаны в советс­кой психологии проблемы сенсорики, памяти, способностей»¹.

В контексте деятельностного подхода началась категоризация по принципу ведущего для развития (ребенка) вида деятельности, которая опиралась на классификацию видов деятельности по психо­логическому основанию (игра, учение, труд). Эти проблемы об­суждались С. Л. Рубинштейном с Б. Г. Ананьевым, А. Н. Леонтьевым, Б. М- Тепловым, Д. Н. Узнадзе и другими в дискуссиях о соотношении созревания и развития, обучения и развития ребенка. В 30-е гг. начинается психологическое исследование особенностей игры как ведущего вида деятельности для формирования психики и сознания ребенка (А. Н. Леонтьев, Д. Б. Эльконин и др.).

Интенсивное развертывание этих теорий и конкретных эмпири­ческих исследований побуждает Рубинштейна к написанию нового, еще более глубокого и эмпирически фундированного в новом направлении варианта «Основ...». Вскоре после выхода в 1935 г. «Основ психологии» он приступает к написанию своего капиталь­ного труда «Основы общей психологии», в котором представил и обобщил почти все теоретические и эмпирические достижения советской психологии 30-х гг.

Одним из методологических стержней этого труда становится рассмотрение психики, сознания и личности в развитии. Здесь Ру­бинштейн существенно по-новому продолжает наметившуюся в советской психологии в 20-е гг. тенденцию считать проблему развития психики конституирующей в определении предмета психологии, а исследование развивающейся психики ребенка — одним из веду­щих по своему значению и удельному весу (П. П. Блонский, М. Я. Басов, Л. С. Выготский и др.). В новом труде С. Л. Рубин­штейн раскрывает в единстве исторический, антропогенетический, онтогенетический, филогенетический, функциональный и, наконец, бытийно-биографический аспекты развития личности. Система психологии разрабатывается и представляется им через иерархию все усложняющихся в деятельности психических процессов и образова­ний.

Сама деятельность субъекта также рассматривается в процессе ее становления и совершенствования: на разных этапах усложнения жизненного пути деятельность принимает новые формы и перестраивается. Вот почему Рубинштейн, во-первых, возражает против сведения роли деятельности в психическом развитии только к тренировке, не создающей никаких новых структур, и показы­вает, что на разных уровнях развития—, психические процессы строятся различным образом, приобретают новые мотивы, новое строение и включаются в новый способ деятельности, исполь­зуя старые психические образования лишь в преобразованном, снятом виде. Во-вторых, он противопоставляет свою концепцию всем попыткам понять психическое развитие как чистое созревание, при котором заложенные от природы задатки функционируют независимо от условий конкретной деятельности. Именно это от­мечали в концепции Рубинштейна, подчеркивая ее деятельностно-генетический аспект, Б. Г. Ананьев, А. Р. Лурия и другие психологи в отзыве, данном по поводу представления «Основ общей психоло­гии» "(1940) на Государственную премию¹.

Аналогичную оценку получил этот труд и в коллективе Инсти­тута психологии при МГУ: «С. Л. Рубинштейн впервые всесторонне и обоснованно представил психологию как относительно закон­ченную научную систему в свете материалистической диалектики. В этом труде он по существу подвел итоги развитию советской психологии за 25 лет на общем фоне достижений мировой научной психологической мысли и наметил новые пути ее плодотвор­ного развития на основе марксистско-ленинской методологии. Он поставил и дал на высоком теоретическом уровне решение целого ряда психологических проблем (психика и деятельность, взаимоотношение психического и физиологического, строение со­знания и т. д.). Многие из числа поднятых им впервые проблем получили оригинальное решение, имевшее фундаментальное значе­ние для дальнейшего развития философско-психологической мысли. Так, например, проблема строения сознания впервые в советской пси­хологии раскрыта им в свете диалектического единства пережи­вания и знания... Глубоко оригинальное решение им проблемы строения сознания стало реально возможно благодаря новому реше­нию психофизической проблемы, данному Рубинштейном на широкой генетической основе. Это решение проблемы, исходя из взаимосвязи и взаимообусловленности строения и функции, дает новое объясне­ние генетических корней развития психики. С. Л. Рубинштейн дал решение основных вопросов теории психологического познания в свете марксистско-ленинской теории отражения. Профессор Рубин­штейн разработал и свою методику психологического исследо­вания — оригинальный вариант естественного эксперимента, реали­зующий в методике психологического исследования единство воздей­ствия и познания»².

Принцип единства сознания и деятельности, сформулированный Рубинштейном в статье «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса» (1934), выступает в «Основах общей психологии» (1940) в конкретизированном и расчлененном виде. Данный принцип предпо­лагает раскрытие этого единства в аспекте функционирования и развития сознания через деятельность. Здесь нужно подчеркнуть его совершенно особенное содержание соотносительно с обычным генетическим пониманием развития, принятым в психологии. В традиционном понимании развитие рассматривалось как прохождение некоторых последовательных, т. е. следующих во времени одна за другой, стадий, носящих необратимый характер. Детерминация этих стадий связывалась иногда с действием имманентных — лишь внутренних — условий; тогда развитие понималось как созревание. В других случаях, напротив, абсолютизировалась роль внешних условий, и тогда развитие сводилось к механистически понятой заданности извне — тренировке и т. д. Рубинштейн в своей классической формуле связи сознания и деятельности интерпретирует сущность развития через диалектику субъекта и объекта, а тем самым разви­тие сближается с функционированием: проявление сознания в дея­тельности есть одновременно (а не последовательно) развитие сознания через деятельность, его формирование.

В «Основах общей психологии» взаимодополняют друг друга оба аспекта (или значения) принципа развития: генетически последова­тельные стадии развития получают свою качественную определен­ность, выступают как новообразования в зависимости от оптималь­но — неоптимально происходящего функционирования структур, сложившихся на каждой стадии, в зависимости от способа взаимо­действия с действительностью. Иными словами, качественное из­менение строения психики, сознания, личности и т. д. на каждой по­следовательной стадии их развития, т. е. появление новообразова­ний и, более того, возникновение нового способа функционирования, в свою очередь, зависят не от имманентно складывающегося соотношения стадий, а от характера функционирования. Это и есть применительно к человеку проявление и формирование сознания в деятельности в зависимости от активности субъекта последней. То, что является лишь функционированием структур на уровне биологического мира, выступает как особое качество деятельности, активности на уровне человека. Однако чисто категориально в «Основах общей психологии» представлено единство структуры и функции, функционирования, которое позволяет проследить этот ас­пект развития в его специфике на уровне животных и человека. Резюмируя, можно сказать, что рубинштейновская концепция развития является не структурно-генетической, как большинство концепций развития в психологии, включая концепцию Ж. Пиаже, концепцию развития личности Ш. Бюлер и многие другие, а структурно-функционально-генетической, где генетическая после­довательность определенных стадий и структур не имманентна, а зависит, в свою очередь, от типа взаимодействия или функцио­нирования, а у человека — от характера деятельности.

Развивая вслед за А. Н. Северцовым и И.И. Шмальгаузеном принцип единства строения и функционирования, Рубинштейн раскрывает важность положения о том, что на разных генетических ступенях складывается соответственно различное соотношение меж­ду сторонами этого единства, так же как соотношение между сторонами этого единства существенно для смены генетически последовательных стадий или структур (т. I, с. 110—114 наст. изда­ния) . При рассмотрении филогенетической и онтогенетической эволю­ции Рубинштейн высказывает и разрабатывает две существенные и взаимосвязанные идеи. Первая указывает на взаимообусловливаю­щий характер строения и функции: «не только функция зависит от строения, но и строение от функции» (т. I, с. 111 наст. издания). Вторая — на значение образа жизни для целостного процесса раз­вития: «Прямо или косвенно образ жизни играет определяющую роль в развитии и строении функции в их единстве, причем влияние образа жизни на строение опосредовано функцией» (т. I, с. 113 наст. издания). Из этих идей в свою очередь вытекает методологическая критика стратегии сравнительного ис­следования, исходящего из примата строения, морфологии и т. д. и потому видящего свою задачу в сравнении разных этапов, стадий, срезов этого строения. Критика Рубинштейна была на­правлена против такого понимания сравнительного метода в биоло­гии, против подмены генетического принципа сравнительным¹, но она значима и для обоснования тех же принципов в психологии, отказа от структурно-сравнительного и утверждения функциональ­но - (структурно) - генетического принципа. Эта критика связана, преж­де всего, с качественно новым пониманием онтогенетического развития личности, а потому только на ее основе можно понять, сущность лонгитюдного исследования, важность его стратегии. Изучение срезов, сравнение разных возрастов в их сложившихся фиксированных структурах не позволяют вскрыть их генезис, диалектику внешнего и внутреннего, функциональных возможнос­тей структуры того или иного типа и этапа. Рубинштейн указывает на статичность подобных срезовых исследований, не вскрывающих закономерностей развития.

Что дает применение функционально-генетического принципа к решению задач построения системы психологии? Во-первых, он интегрирует оба этапа развития психики — у животных и человека. При этом функциональный аспект психики человека конкретизи­руется через деятельность. Не поведение (в бихевиористском смысле), а именно функционирование оказывается для Рубинштейна категорией, позволяющей раскрыть непрерывность двух качественно различных этапов развития психики (животных и человека). И это крайне важно для критики бихевиористской традиции в психологии. которая сумела даже павловское учение об условных рефлек­сах как несомненно функциональную концепцию подвести под пове­денческую, сведя условные рефлексы к внешним проявлениям (в поведении). Во-вторых, функционально-генетический принцип позволяет через понимание развития как развития функции и структуры описать в единых категориях психофизиологичес­кую характеристику психики, с одной стороны, и отражательно-деятельностную — с другой. Надо сказать, что вторая задача при­менения функционально-генетического принципа встала перед Рубинштейном позднее, в 50-е гг., когда так называемая Павловская сессия Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР (1950) потребовала от психологии отказа от специфики своего предмета, когда возникла опасность полной физиологизации пси­хологии.

Психофизиологическая проблема анализируется в «Основах общей психологии» в категориях мозговых структур и их функций, что позволяет дать психофизиологическую конкретизацию принципа развития (как единого и для уровня отражательно-деятельностного функционирования психики). Вместе с тем, критикуя концепцию функциональной локализации (как одну из проблем соотношения структуры и функции), Рубинштейн развивает важнейшую идею о том, что в эволюционном ряду соотношение структуры и функции изменяется в пользу последней. «Чем филогенетически древнее какой-либо «механизм», тем строже его локализация» (т. I, с. 163 наст. издания), а чем дальше по филогенетической лестнице, тем более статическая локализация сменяется динамической и системной, т. е. в осуществлении одной и той же функции участвуют практически все крупные зоны коры. «Вопрос о функцио­нальной локализации должен разрешаться по-разному для разных генетических ступеней — по одному для птиц, по-другому для кошек и собак и опять-таки по-иному для человека» (там же).

Непреходящая методологическая значимость данных положений может быть раскрыта в контексте последующих событий в истории психологии и физиологии, связанных с уже упоминавшейся Павловской сессией, которая привела к физиологизации психо­логии. Эта физиологизация проявилась в прямом переносе на человека положений И. П. Павлова об условных -рефлексах живот­ных, что, в свою очередь, вело к стиранию качественных граней между биологией человека и животных, а затем — как к своему следствию — к зачеркиванию специфики биологии человека. Этот пример подтверждает значимость положений Рубинштейна о методо­логическом учете специфичности соотношений структуры и функции на разных этапах развития, о качественной специфике этого соотношения у животных и человека.

Генетический принцип в вышеуказанном его понимании пронизы­вает все теоретические построения книги С. Л. Рубинштейна. Как уже отмечалось, сознание рассмотрено здесь во множестве генети­ческих (в широком смысле слова) аспектов, тщательнейшим образом проанализирована предыстория его возникновения — круг проблем классической зоопсихологии, связанный со стадиальностью психики животных, принципами и критериями дифференциации стадий, кото­рые были в центре дискуссий между западноевропейскими и оте­чественными психологами (В. Кёлер, В. А. Вагнер и др.). В каждой из глав, посвященных раскрытию сущности психических процессов (познавательных, эмоциональных, речевых, наконец, собственно личностных—волевых и т. д.), представлен раздел, посвященный генезису этого процесса или функции у ребенка. (Эти разделы значительно сокращены в третьем издании «Основ», но именно поэто­му необходимо отметить их стратегически-методологическую роль в первом и втором изданиях книги как реализацию принципа развития во всех аспектах, во всей конкретике психологических этапов развития.) Наиболее общее содержание методологического принципа развития и его наиболее глубокий смысл раскрывает тезис о потенциальности как о безусловной возможности разви­тия человека «безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу», как это формулирует К. Маркс¹. Именно этим тезисом преодолевается всякое представление о конечности развития, свойственное теориям локализации и жесткости структур, в которых развитие реализуется². Развитие — это линия на диффе­ренциацию как усложнение структур, с одной стороны, и на генерализацию — с другой. Генерализация и дает возможность не­ограниченных гибких обобщенных связей между ними.

Каждый новый уровень развития, согласно Рубинштейну, откры­вает все более широкие возможности, а реализация этих возмож­ностей, в свою очередь, формирует новые структуры — таков философско-методологический смысл соотношения структуры и функцио­нирования. Рубинштейновская концепция развития раскрывает не только его стадиальность, но и иерархичность. Структуры высшего уровня видоизменяют способы функционирования низшего, совме­щаются с ними, что создает сложнейшую феноменологическую картину, которую не мог объяснить, например, К. Бюлер, «вытяги­вая», по выражению Рубинштейна, реально надстраивающиеся друг над другом стадии развития в «одну прямую линию, разделенную на три строго ограниченных отрезка» (т. I, с. 139 наст. издания).

Разрабатывая идею иерархичности развития, Рубинштейн сумел раскрыть не только роль высших более сложных стадий развития по отношению к низшим, но и их качественное отличие. Развитие человека для Рубинштейна есть становление, включающее принцип саморазвития и самосовершенствования.

Единство функционального и генетического аспектов, как его понимал Рубинштейн, весьма актуально, хотя в современной психо­логии получили распространение методологические принципы инже­нерной психологии, жестко разграничивающей функционирование и развитие. В этом случае деятельность человека начинает рассмат­риваться как нормативное (отвечающее заданным техническим усло­виям) функционирование. При всей правомерности подобного рас­смотрения при определении конкретных профессиональных задач оно не может быть перенесено на понимание психологического аспек­та деятельности, всегда предполагающего возможность и необходи­мость развития человека как субъекта.

Идея развития как становления совпадает с категорией субъек­та, его саморазвития в результате активного изменения мира. Реализуя принцип развития в психологии познания и деятельности чело­века, Рубинштейн рассматривает стадиальность развития через поня­тия познания и поведения, вполне отвечающие общему структур­ному подходу. Формы поведения и познания, складывающиеся последовательно на разных стадиях как фиксированные и типичные для них, имеют разное внутреннее строение и определяют совокуп­ность возможностей во взаимоотношении субъекта с миром. Именно несовпадение внутреннего строения этих форм с процессом реального взаимодействия с миром ведет к активизации функциональных возможностей субъекта, к поиску новых способов их соотношения (но не так, что внутреннее строение определяет функциональные возможности каждой из форм в отдельности). Рубинштейн раскры­вает внутреннее строение и психики, и сознания, и личности, и ее деятельности, которым свойственна определенность, качественное от­личие, устойчивость и одновременно способность к расширению способа функционирования и на этой основе к их перестройке. Единство форм или строений основано именно на их различии, а не тождестве, в чем и скрыт постоянный источник, бесконечная,. возможность их развития.

Такие стабильные формы, как характер и способности, Рубин­штейн исследует на уровне личности. И характер и способности, и воля рассматриваются не только в своих статических формах, но в динамике, которая является конкретным выражением процессуальности развития. И для этих форм единство устойчивого и динамического раскрывается в генезисе. Устойчивость, определен­ность форм не есть их фиксированность. Устойчивость и стабиль­ность проявляются в функционировании, которое содержит бесконеч­ные возможности к изменчивости. Характер проявляется в деятель­ности, в поведении, но в нем же и формируется. Динамика формирования связана с возможностью возникновения в каждой но­вой ситуации нового способа поведения, который из отдельного поступка может затем превратиться в черту характера.

Таким образом, принцип развития во всей многогранности его понимания пронизывает весь труд Рубинштейна.

Принцип единства сознания и деятельности тоже выступает во множестве аспектов, выполняя как позитивные (методологические, теоретические, эмпирические), так и критические функции. Этот принцип задает систему расчленения и интеграции психологических проблем. Через него дается новое понимание предмета психологии и методологическое определение природы психического: психика как единство отражения и отношения познания и переживания, гносеологического и онтологического. Через тот же принцип раскрывается принадлежность сознания действующему субъекту, который относит­ся к миру благодаря наличию у него сознания. Определение отража­тельной природы психического стало общепризнанным. Однако квалификация психики как переживания, как определенного онтологического состояния не давалась ни до, ни после Рубинштейна. Существенность этого аспекта особенно становится очевидной в кон­тексте последующего развития психологии: у некоторых авторов деятельность постепенно свелась к ее идеальным формам. Особенно ярко эта тенденция проявляется в философии и психологии» когда говорят о тождестве сознания и деятельности или, что то же, об общности их строения.

Рубинштейновское определение психики, как единства отраже­ния и отношения, знания и переживания, раскрывает соотношение в ней идеального и реального, объективного и субъективного, т. е. представляет психику в системе различных философско-методологических квалификаций. Определение сознания как предметного и как субъектного, т. е. как выражающего отношение личности к миру, трактовка сознания как высшего уровня организации психи­ки, которому, в отличие от других уровней, присущи идеальность, «предметное значение, смысловое, семантическое содержание» (т. I, с. 21 наст. издания), понимание сознания как детерминирован­ного одновременно общественным бытием индивида и общественным сознанием выявляют продуктивные противоречия его движения. Генезис рефлексии сознания индивида из диалектики трех отношений субъекта к миру к другим к самому себе (эти отношения были вы­делены Рубинштейном как конституирующие еще в 1935 г. в «Основах психологии»)—вскрывает основу самосознания. Наконец, соотнесе­ние сознания с нижележащими уровнями психики позволяет понять его роль как их регулятора, а также как регулятора целостной деятельности субъекта.

Это положение о регуляторной функции сознания также являет­ся отличительным признаком концепции Рубинштейна. Сознание мо­жет выступать как регулятор деятельности только в силу его нетож­дественности последней, в силу своей особой модальности: в сознании представлена вся объективная действительность (во всяком случае свойственная сознанию идеальность позволяет индивиду руковод­ствоваться всем. что отдалено во времени и пространстве, что составляет не лежащую на поверхности сущность бытия). Именно потому, что в сознании дано все существующее в мире, все отдаленное во времени и пространстве, все, с чем человек никогда не вступал и не сможет вступить в непосредственный контакт, личность не замк­нута в узком мире своего «я» и оказывается способной выходить бесконечно далеко за пределы этого «я». Она может задавать свою систему координат относительно значимого для нее в этом мире и тем самым регулировать свои действия и переживать их результаты. Идея о регуляторной роли сознания восходит к марксистскому философскому пониманию его активности, с одной стороны, а с дру­гой — к естественнонаучным представлениям о регуляторной роли психики. Однако последнюю зависимость как принципиальную непрерывную линию отечественной психологии Рубинштейн начал де­тально обосновывать уже после, выхода в свет второго издания «Основ общей психологии», т. е. с середины 40-х гг.

Вначале — через принцип единства сознания и деятельности — Рубинштейн ищет подход к объективному изучению личности, к то­му, через что и как она проявляется в деятельности. Этот подход был реализован в цикле исследований проблем воспитания ребенка, соотношения обучения и развития. Эти исследования проводились С. Л. Рубинштейном и его сотрудниками еще в 30-е гг. в Ленинграде. Почти одновременно им намечается другое направление исследова­ний — путь активного формирования личности и ее сознания через деятельность. Прослеживая связь сознания и деятельности, Рубин­штейн показывает, что сознание есть такой высший психический про­цесс, который связан с регуляцией личностью складывающихся в деятельности отношений. Сознание не просто высшее личностное образование, оно осуществляет три взаимосвязанные функции регуляцию психических процессов, регуляцию отношении и регуляцию деятельности субъекта. Сознание, таким образом, высшая способ­ность действующего субъекта. Сознание выводит его в мир, а не замы­кает в себе, поскольку его цели детерминированы не только им самим, но и обществом. Детерминация субъектом своей деятельности скла­дывается и в особом процессе — жизненном пути личности.

Принципиальным для Рубинштейна является вопрос о соотноше­нии сознания и самосознания: не сознание развивается из самосоз­нания, личностного «я», а самосознание возникает в ходе развития сознания личности, по мере того как она становится самостоятельно действующим субъектом. Этапы самосознания Рубинштейн рассмат­ривает как этапы обособления, выделения субъекта из непосредст­венных связей и отношений с окружающим миром и овладения этими связями. Согласно Рубинштейну, сознание и самосознание — это построение личностью через свои действия отношений с миром и одно­временно выражение своего отношения к миру посредством тех же действий. Из такого понимания соотношения сознания и самосозна­ния развивается С. Л. Рубинштейном его концепция поступка: «При этом человек осознает свою самостоятельность, свое выделение в качестве самостоятельного субъекта из окружения лишь через свои отношения с окружающими людьми, и он приходит к самосознанию, к познанию собственного «я» через познание других людей» (т. II, с. 239—240 наст. издания). Самосознание в таком смысле есть не столько рефлексия своего «я», сколько осознание своего способа жизни, своих отношений с миром и людьми.

На пересечении всех приведенных определений сознания — гно­сеологического, социально-исторического, антропогенетического, собственно психологического, социально-психологического (соотно­шение индивидуального и коллективного сознания), наконец, цен­ностно-нравственного — и возникает его объемная интегральная ха­рактеристика. Она образуется именно при генетическом рассмотре­нии. Только рассмотрение сознания в развитии позволяет соотнести, различив исторический (антропогенетический) и онтогенетический процессы развития сознания, показать единство и специфику индиви­дуального и общественного сознании, определить сознание как этап развития личности ребенка, затем — как этап его жизненного пути и нового качества становления личности, как способ и новое ка­чество жизни и соотнесения себя с действительностью. Этап созна­тельного отношения к жизни есть новое качество самого сознания. возникающее в связи с новым способом жизни личности.

Глубоко раскрыт С. Л. Рубинштейном генезис коммуникативных функций сознания, проявляющихся в речи и осуществляющихся в ней: «Благодаря речи сознание одного человека становится дан­ностью для другого» (т. I, с. 443 наст. издания). Речь является формой существования мысли и выражением отношения, т. е. в функциях речи также прослеживается единство знания и отношения. Чрезвычайно важным является по Рубинштейну генезис тех функций речи, которые связаны с потребностью ребенка понимать и со стрем­лением быть понятым другим. Его анализ этой потребности, сопро­вождающийся убедительной критикой Ж. Пиаже, отчасти близок бахтинской идее диалога. Однако принципиальная особенность позиции Рубинштейна состоит в том, что в отличие от М. М. Бахтина, настаивавшего вслед за родоначальником герменевтики Ф. Шлейермахером на значимости интерсубъективности, «сократической бесе­ды», Рубинштейн исследует интрасубъективный аспект этой потреб­ности. Поэтому понимание рассматривается им не как выбор альтер­натив, а как обобщение отношений.

Генетически динамический аспект сознания получает наиболее конкретное воплощение при рассмотрении С. Л. Рубинштейном эмоций и воли. Именно в них сознание предстает как переживание и отношение. Когда потребность из слепого влечения становится осознанным и предметным желанием, направленным на определен­ный объект, человек знает, чего он хочет, и может на этой основе организовать свое действие (т. II, с. 183 наст. издания). В генезисе обращения потребностей, переключении их детерминации с внутрен­них на внешние факторы концепция Рубинштейна сближается с концепцией объективации Д. Н. Узнадзе.

Таким образом, раскрытие генезиса и структуры сознания как единства познания и переживания, как регулятора деятельности че­ловека дало возможность представить разные качества психического — познавательные процессы и их единстве с переживанием (эмоции) и осуществлением отношений к миру (воля), а отношения к миру понять как регуляторы деятельности в ее психологической и собственно объективной общественной структуре и все эти много­качественные особенности психического рассмотреть как процессы и свойства личности в ее сознательном и деятельном отношении к миру.

Рубинштейновское понимание сознания тем самым дало и новое понимание предмета психологии, и новую структуру психологи­ческого знания. Принцип единства сознания и деятельности лег в основу построения психологии как системы.

* * *

Первопроходческая роль С. Л. Рубинштейна в систематической и глубокой разработке (начиная с 1922 г.) деятельностного принципа в психологической науке должна быть специально подчеркнута, поскольку на протяжении последних 20—25 лет этот его вклад в психологию или умаляется, или замалчивается; даже в энциклопе­дических справочниках об этом не говорится ни слова¹. Между тем в нашей стране и за рубежом получают все более широкое распрост­ранение многие достижения в разработке деятельностного подхода, хотя нередко и без упоминания авторства или соавторства С. Л. Рубинштейна. Как ни странно, но именно так получилось, например, с хорошо известной философско-психологической схемой анализа деятельности по ее главным компонентам (цели, мотивы, действия, операции и т. д.). В своей основе эта схема была разработана С. Л. Рубинштейном и А. Н. Леонтьевым в 30—40-е гг. Сейчас она очень широко применяется и совершенствуется (иногда критикуется) советскими и зарубежными психологами, философами, социолога­ми.

Вышеуказанную схему анализа деятельности Рубинштейн начал разрабатывать в своей программной статье «Проблемы психоло­гии в трудах К. Маркса» (1934) и в последующих монографиях. Так, в монографии «Основы психологии» (1935) Рубинштейном были систе­матизированы первые достижения в реализации деятельностного принципа. Прежде всего, в самой деятельности субъекта им были выявлены ее психологически существенные компоненты и конкретные взаимосвязи между ними. Таковы, в частности, действие (в отличие от реакции и движения), операция и поступок в их соотношении с целью, мотивом и условиями деятельности субъекта. (В 1935 г. дейст­вие и операция часто отождествлялись Рубинштейном.)

В отличие от реакции действие — это акт деятельности, который направлен не на раздражитель, а на объект. Отношение к объекту выступает для субъекта именно как отношение, хотя бы отчасти осознанное и потому специфическим образом регулирующее всю деятельность. «Сознательное действие отличается от несознатель­ного в самом своем объективном обнаружении: его структура иная и иное его отношение к ситуации, в которой оно совершается; оно иначе протекает»¹.

Действие отлично не только от реакции, но и от поступка, что определяется, прежде всего, иным отношением к последнему субъекта. Действие становится поступком в той мере, в какой оно регулируется более или менее осознаваемыми общественными отношениями, что, в частности, определяется . степенью сформированности самосоз­нания.

Таким образом, единство сознания и деятельности конкретно проявляется в том, что различные уровни и типы сознания, вообще психики раскрываются через, соответственно, различные виды деятельности и поведения: движение — действие — поступок. Сам факт хотя бы частичного осознания человеком своей деятельности — ее условий и целей — изменяет ее характер и течение.

Систему своих идей Рубинштейн более детально разработал в первом (1940) издании «Основ общей психологии». Здесь уже более конкретно раскрывается диалектика деятельности, действий и опера­ций в их отношениях, прежде всего к целям и мотивам. Цели и мотивы характеризуют и деятельность в целом, и систему входящих в нее действий, но характеризуют по-разному.

Единство деятельности выступает в первую очередь как единство целей ее субъекта и тех его мотивов, которые к ней побуждают. Моти­вы и цели деятельности — в отличие от таковых для отдельных дей­ствий — носят обычно интегрированный характер, выражая общую направленность личности. Это исходные мотивы и конечные цели. На различных этапах они порождают разные частные мотивы и цели, характеризующие те или иные действия.

Мотив человеческих действий может быть связан с их целью, поскольку мотивом является побуждение или стремление ее достиг­нуть. Но мотив может отделиться от цели и переместиться 1) на саму деятельность (как бывает в игре) и 2) на один из результатов деятельности. Во втором случае побочный результат действий ста­новится их целью.

Итак, в 1935—1940 гг. Рубинштейн уже выделяет внутри деятель­ности разноплановые компоненты: движение — действие — опера­ция — поступок в их взаимосвязях с целями, мотивами и условиями деятельности. В центре этих разноуровневых компонентов нахо­дится действие. Именно оно и является, по мнению Рубинштейна, исходной «клеточкой, единицей» психологии.

Продолжая во втором (1946) издании «Основ общей психоло­гии» психологический анализ деятельности и ее компонентов, С. Л. Рубинштейн, в частности, пишет: «Поскольку в различных услови­ях цель должна и может быть достигнута различными способами (операциями) или путями (методами), действие превращается в раз­решение задачи» (т. I, с. 203 наст. издания), и здесь же делает сноску: «Вопросы строения действия специально изучаются А. Н. Леонтьевым» (там же).

В 40-е гг. и позднее А. Н. Леонтьев опубликовал ряд статей¹ и книг, в которых была представлена его точка зрения на соотношение деятельности — действия — операции в связи с мотивом — целью — условиями. Это, прежде всего его «Очерк развития психики» (1947), «Проблемы развития психики» (1959), «Деятельность, сознание, личность» (1975). По его мнению, «в общем, потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредованных психическим отражением проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности — по критерию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия — процессы, подчиняющие­ся сознательным целям. Наконец, это операции, которые непосред­ственно зависят от условий достижения конкретной цели»² .

В данной схеме понятие деятельности жестко соотносится с поня­тием мотива, а понятие действия — с понятием цели. На наш взгляд, более перспективной выглядит не столь жесткая схема, согласно которой и с деятельностью, и с действиями связаны и мотивы и цели, но в первом случае они более общие, а во втором — более частные. Впрочем, иногда и сам Леонтьев расчленяет цели на общие и частные, и только вторые непосредственно соотносит с действиями³. Тем са­мым в этом пункте намечается определенное сближение позиций Рубинштейна и Леонтьева. Вместе с тем между ними сохраняются и существенные различия, прежде всего в трактовке субъекта и его мотивов⁴. Кроме того, как мы уже видели, Рубинштейн все время подчеркивает принципиально важную роль поступка, когда, с его точки зрения, деятельность «становится поведением» (т. II, с. 9 наст. издания) в нравственном (но, конечно, не бихевиористском) смысле этого слова.

В целом описанная общая схема соотнесения деятельности, действий, операций в их связях с мотивам, целями и условиями яв­ляется важным этапом в развитии советской психологии. Не случайно она до сих пор широко используется. Вместе с тем разработанная С. Л. Рубинштейном и А. Н. Леонтьевым схема нередко рассматри­вается как чуть ли не самое главное достижение советской психоло­гии в решении проблематики деятельности. На наш взгляд, это, конеч­но, не так. В указанной проблематике наиболее существенным для психологии является вовсе не эта общая схема (которую вообще не следует канонизировать), а раскрытие через марксову категорию деятельности неразрывной связи человека с миром и понимание психического как изначально включенного в эту фундаменталь­ную взаимосвязь.

В отличие от деятельности и вне связи с ней действия, операции, мотивы, цели и т. д. давно стали предметом исследования психологов многих стран. Например, К. Левин и. его школа многое сделали для изучения действий и мотивов, а Ж. Пиаже и его ученики — для изучения операций и действий- Но только в советской психоло­гии, развивающейся на основе диалектико-материалистической фило­софии, была особенно глубоко проанализирована связь человека и его психики с миром. Наиболее важными критериями такого анализа стали взятые у К. Маркса категории субъекта, деятельности, обще­ния и т. д. И именно в данном отношении (прежде всего в разработке проблематики деятельности) советская психология имеет определен­ные методологические преимущества, например, перед тем же Ж. Пиаже, который не смог избежать некоторого крена в сторону операционализма¹.

Во всех разработках проблемы, деятельности и других проблем С. Л. Рубинштейн выступает не только как автор, соавтор и руково­дитель, но и как один из организаторов психологической науки в СССР. Он прежде всего стремился и умел налаживать творческие деловые контакты и тесное сотрудничество с психологами страны даже в тех случаях, когда они придерживались существенно иных точек зрения. Вот, например, как писал об этом М. Г. Ярошевский применительно к ленинградскому периоду научного творчества Рубинштейна: «Имелись широкие возможности для неформального общения. К Рубинштейну в его двухкомнатную квартиру на Садовой приходили делиться своими замыслами Выготский и Леонтьев, Ананьев и Рогинский. Приезжали на его кафедру Лурия, Занков, Кравков и другие. Превосходно информированный о положении в психологии — отечественной и мировой, Рубинштейн поддерживал тесные контакты с теми, кто работал на переднем крае науки»².

Во многом, не разделяя позиций Л. С. Выготского (см. об этом дальше), Рубинштейн, тем не менее, пригласил его читать лекции по психологии студентам Ленинградского пединститута им. А. И. Гер­цена. Он согласился также в ответ на просьбу Выготского выступить в 1933 г. официальным оппонентом на защите диссертации Ж. И. Шиф — ученицы Выготского, изучавшей развитие научных понятий у школьников. (Со слов Ж. И. Шиф известно, что после защиты она довольно долго переписывалась с Рубинштейном, желая подробнее узнать, в чем суть его критического отношения к теории Выготского. Она предполагала, что письма Рубинштейна к ней могли сохраниться в той части ее архива, которая находится в Институте дефектологии АПН СССР.)

Особенно плодотворными были творческие связи и контакты Рубинштейна с его союзниками и отчасти единомышленниками по дальнейшей разработке деятельностного подхода — с А. Н. Леонтьевым, Б. М. Тепловым, А. А. Смирновым, Б. Г. Ананьевым и др. Несмотря на существенные различия между ними в трактовке деятельности, эти психологи во многом сообща развивали и пропаган­дировали деятельностный подход, в оппозиции, к которому тогда находились многие другие, в том числе ведущие советские психологи (например, К. Н. Корнилов, Н. Ф. Добрынин, П. А. Шеварев и другие бывшие ученики Г. И. Челпанова—основателя первого в России института психологии).

Рубинштейн пригласил к себе на кафедру психологии пединститу­та им. А. И. Герцена А. Н. Леонтьева для чтения лекций студентам. На той же кафедре он организовал защиту докторских диссертаций Б. М. Теплова и А. Н. Леонтьева и выступил в качестве одного из офи­циальных оппонентов. Такую линию на сотрудничество между разны­ми научными школами и направлениями Рубинштейн продолжал и после своего переезда из Ленинграда в Москву осенью 1942 г.

Когда началась Великая Отечественная война против гитлеровс­кой Германии, Рубинштейн остался в осажденном Ленинграде, потому что считал своим гражданским долгом в качестве проректора организовывать работу педагогического института в суровых усло­виях блокады. В первую, самую тяжелую блокадную зиму (1941/42 гг.) он работал над вторым изданием своих «Основ общей психологии», существенно дополняя, развивая и улучшая их первый вариант 1940 г.

Весной (или летом) 1942 г. первое издание его «Основ общей пси­хологии» было удостоено Государственной премии по представлению ряда психологов, а также выдающихся ученых В. И. Вернадского и А. А. Ухтомского, издавна и глубоко интересовавшихся проблемами психологии, философии и методологии, внесших свой оригинальный вклад в развитие этих наук и высоко оценивших философско-психологический труд С. Л. Рубинштейна.

Осенью 1942 г. Рубинштейн был переведен в Москву, где воз­главил Институт психологии и создал кафедру и отделение психоло­гии в Московском государственном университете. (В 1966 г. на базе этого отделения А. Н. Леонтьев организовал факультет психологии МГУ.) Сюда в 1943—1944 гг. Рубинштейн пригласил на работу не только своих ленинградских учеников — М. Г. Ярошевского, А. Г. Комм и др., но и сотрудников А. Н. Леонтьева — П. Я. Гальперина и А. В. Запорожца, по-прежнему успешно координируя коллективную творческую работу многих психологов из разных учреждений и научных школ.

В 1943 г. Рубинштейн избирается членом-корреспондентом АН СССР и становится в ней первым представителем психологической науки. По его инициативе и под его руководством создается в 1945 г. в Институте философии АН СССР сектор психологии — первая пси­хологическая лаборатория в Академии наук СССР. В том же 1945 году он избирается академиком Академии педагогических наук РСФСР. Все это результат большого и заслуженного признания его «Основ общей психологии» (1940).

Особенно широкие перспективы для его новых творческих дости­жений открылись весной 1945 г., после победы над фашистской Германией. В 1946 г., когда вышло второе, существенно доработанное и расширенное издание «Основ общей психологии», С. Л. Рубин­штейн уже правил верстку своей новой книги — «Философские корни психологии». Эта книга по философской глубине намного превосходила «Основы...» и знаменовала принципиально новый этап в дальнейшей разработке деятельностного подхода. Она должна была выйти в свет в издательстве Академии наук СССР, и казалось, ничто этому не могло помешать. Тем не менее, набор был рассыпан и это было лишь начало грозы, разразившейся в 1947 г., когда С. Л. Рубинштейн был обвинен в космополитизме, т. е. «преклонении перед иностранщиной», в недооценке отечественной науки и т. д. В течение 1948—1949 гг. его сняли со всех постов; воистину «большие деревья притягивают молнию».

Началась серия «проработок», обсуждений, точнее, осуждений «Основ общей психологии» (в Институте философии АН СССР, в Институте психологии Академии педагогических наук РСФСР и т. д., на страницах газет и журналов «Вопросы философии», «Совет­ская педагогика» и т. д.). При первом обсуждении, проходившем в Институте философии с 26 марта по 4 апреля 1947 г., Рубинштейну и тем немногим, кто его поддерживал, удалось как-то «отбиться». От­части помогло заключительное слово Б. М. Теплова. Однако все последующие «проработки» ознаменовали полный разгром психо­логами и философами «Основ общей психологии» и представленного в них деятельностного подхода. Одним из итогов таких «обсуждений» стала разгромная рецензия на оба издания «Основ общей психоло­гии», написанная П. И. Плотниковым и опубликованная в журнале «Советская педагогика» в 1949 г. (почти накануне 60-летия Рубинш­тейна). Рецензия заканчивалась следующими, прямо-таки зловещи­ми словами: «Книга С. Л. Рубинштейна оскорбляет русскую и совет­скую науку в целом, психологию в частности и отражает «специали­зированное преломление» его лакейской сущности. Чем скорее мы очистим советскую психологию от безродных космополитов, тем ско­рее мы откроем путь для ее плодотворного развития»¹.

Столь же незаслуженным гонениям был, подвергнут и другой лауреат Государственной премии — психофизиолог Н. А. Бернштейн.

После Павловской сессии (1950) жертвами гонений стали физиологи Л. А. Орбели, П. К. Анохин и многие другие ученые. (Все они, как и Рубинштейн, были постепенно восстановлены в правах лишь после смерти И. В. Сталина.)

В эти тяжелейшие и чреватые страшными последствиями годы (1948—1953) Рубинштейн продолжает разрабатывать деятельностный подход. Из неопубликованной, но сохранившейся в верстке монографии «Философские корни психологии» вырос новый философско-психологический труд «Бытие и сознание», который удалось опубликовать лишь в 1957 г., после XX съезда КПСС.

Особенно сильные изменения философско-психологическая кон­цепция С. Л. Рубинштейна претерпела в трактовке человека и теории деятельности (прежде всего, в понимании мышления как деятель­ности). В основе эволюции его взглядов лежит систематически разрабатываемый Рубинштейном философский принцип детерминиз­ма: внешние причины действуют только через внутренние условия. Разработку данного принципа он начал в 1948—1949 гг. (см. комментарии к настоящему изданию), но по описанным причинам смог начать публикацию полученных результатов лишь в 1955 г.¹. Эту трактовку детерминации Рубинштейн применил к взаимодейст­вию субъекта с объектом, существенно уточнив понимание послед­него.

Преобразование человеком (в ходе деятельности) окружающего мира и самого себя Рубинштейн анализирует на основе предложенно­го им различия категорий «бытие» и «объект»: бытие независимо от субъекта, но в качестве объекта оно всегда соотносительно с ним. Вещи, существующие независимо от субъекта, становятся объектами по мере того, как субъект начинает относиться к ним, т. е. в ходе познания и действия они становятся вещами для субъекта ²

По Рубинштейну, деятельность определяется своим объектом, но не прямо, а лишь опосредованно, через ее внутренние, специфи­ческие закономерности (через ее цели, мотивы и т. д.), т. е. по принципу «внешнее через внутреннее» (такова альтернатива, в част­ности, бихевиористской схеме «стимул — реакция»). Например, в экспериментах, проведенных учениками Рубинштейна, было показа­но, что внешняя причина (подсказка экспериментатора) помогает испытуемому решать мыслительную задачу лишь в меру сформиро­ванное™ внутренних условий его мышления, т. е. в зависимости от того, насколько он самостоятельно продвинулся вперед в анализе решаемой задачи. Если это продвижение незначительно, испытуе­мый не сможет адекватно использовать помощь извне. Так отчетливо проявляется активная роль внутренних условий, опосредствующих все внешние воздействия и тем самым определяющих, какие из внешних причин участвуют в едином процессе детерминации жизни субъекта. Иначе говоря, эффект внешних причин, - действующих

только через внутренние условия, существенно зависит от последних (что обычно недостаточно учитывается теми, кто анализирует рубинштейновский принцип детерминизма). В процессе развития — особенно филогенетического и онтогенетического — возрастает удельный вес внутренних условий, преломляющих все внешние воз­действия. С этих позиций Рубинштейн дает глубокое и ориги­нальное решение проблемы свободы (и необходимости)³.

При объяснении любых психических явлений личность выступает, по Рубинштейну, как целостная система внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия (педагогические и т. д.). Внутренние условия формируются в зависимости от предше­ствующих внешних воздействий. Следовательно, преломление внеш­него через внутреннее означает опосредование внешних воздействий всей историей развития личности. Тем самым детерминизм включает в себя историзм, но отнюдь не сводится к нему. Эта история содер­жит в себе и процесс эволюции живых существ, и собственно историю человечества, и личную историю развития данного человека. И по­тому в психологии личности есть компоненты разной степени общнос­ти и устойчивости, например, общие для всех людей и исторически неизменные свойства зрения, обусловленные распространением сол­нечных лучей на земле, и, напротив, психические свойства, сущест­венно изменяющиеся на разных этапах социально-экономического развития (мотивация и др.). Поэтому свойства личности содержат и общее, и особенное, и единичное. Личность тем значительнее, чем больше в индивидуальном преломлении в ней представлено всеобщее.

С таких позиций Рубинштейн разработал свое понимание пред­мета социальной и исторической психологии. Если общая психология изучает общечеловеческие психические свойства людей, то социаль­ная психология исследует типологические черты психики, свойст­венные человеку как представителю определенного общественного строя, класса, нации и т. д., а историческая психология — разви­тие психики людей того поколения, на время жизни которого прихо­дятся качественные преобразования общества. Однако в любом слу­чае психология изучает психику людей только в ходе их индивиду­ального онтогенетического развития и постольку, поскольку удает­ся раскрыть, прежде всего, психическое как процесс, изначально вклю­ченный в непрерывное взаимодействие человека с миром, т. е. в дея­тельность, общение и т. д.¹.

По Рубинштейну, процесс есть основной способ существования психического. Другие способы его существования — это психические свойства, (мотивы, способности и т. д.), состояния (эмоциональные и др.) и продукты, результаты психического как процесса (образы, понятия и т. д.). Например, мышление выступает не только как дея­тельность субъекта со стороны его целей, мотивов, действий, операций и т. д., но и как процесс в единстве познавательных и аффективных компонентов (психический процесс анализа, синтеза и обобщения, с помощью которых человек ставит и решает задачи). Изучая людей в их деятельности и общении, психология выделяет их собственно психологический аспект, т. е. прежде всего основной уровень регуляции всей жизни — психическое как процесс в соотно­шении с его результатами.

В ходе своей деятельности люди создают материальные и идеаль­ные продукты (промышленные изделия, знания, понятия, произведе­ния искусства, обычаи, нравы и т. д.). В этих четко фиксируемых продуктах проявляется уровень психического развития создавших их людей — их способности, навыки, умения и т. д. Таков психологи­ческий аспект указанных продуктов, характеризующий результаты психического процесса, который участвует в регуляции всей деятель­ности субъекта. Психология и изучает «внутри» деятельность, прежде всего психическое как процесс в соотношении с его результатами (например, мыслительный процесс анализа, синтеза и обоб­щения соотношении с формирующимся понятием), но не эти резуль­таты сами по себе (вне связи с психическим процессом). Когда по­следние выступают вне такой связи, они выпадают из предмета пси­хологии и изучаются другими науками. Например, понятия — без учета их отношения к психическому как процессу — входят в предмет логики, но не психологии. «Через свои продукты мышление перехо­дит из собственно психологической сферы в сферу других наук — логики, математики, физики и т. д. Поэтому сделать образования, в частности понятия, исходными в изучении мышления, — значит, под­вергнуть себя опасности утерять предмет собственно психологичес­кого исследования»².

Таким образом, уже после завершения «Основ общей психоло­гии», начиная с середины 40-х гг. (с неопубликованной книги «Фило­софские корни психологии»), Рубинштейн систематически и все более глубоко дифференцирует в психике два ее существенных компонен­та — психическое как процесс и как результат. При этом он использу­ет и развивает все рациональное, что было внесено в разработку данной проблемы, с одной стороны, И. М. Сеченовым, а с другой — гештальтистами, одновременно критикуя основные недостатки их теории.

Если в своей книге он рассматривает оба компонента психи­ки как более или менее равноценные для психологической науки, то во всех последующих монографиях он подчеркивает особую и преимущественную значимость для нее именно психического — как процесса, изначально и всегда формирующегося в ходе непрерыв­ного взаимодействия человека с миром и животного с окружающей средой. У людей такое взаимодействие выступает в очень разных формах: деятельность, поведение, созерцание и т. д. Психическое как процесс участвует в их регуляции, т. е. существует в составе деятельности, поведения и т. д.

С этих позиций в последние 15 лет своей жизни С. Л. Рубинштейн теоретически и экспериментально разрабатывает вместе со своими учениками концепцию психического как процесса, являющуюся но­вым этапом в развитии и применении к психологии методологи­ческих принципов субъекта и деятельности (точнее можно было бы сказать, субъектно-деятельностного подхода). В философии он в это время создает оригинальную концепцию человека, представленную в его рукописи «Человек и мир», посмертно опубликованную в одно­томнике его работ «Проблемы общей психологии».

Теория психического как процесса разрабатывалась главным образом на материале психологии мышления. Поэтому специфику данной теории можно выявить особенно четко путем сопоставле­ния главы о мышлении в «Основах общей психологии» с монографией Рубинштейна «О мышлении и путях его исследования», раскрываю­щей преимущественно процессуальный аспект человеческого мышле­ния. В «Основах...» 1946 г. мышление выступает главным образом как деятельность субъекта. Иначе говоря, Рубинштейн раскрывает здесь мотивационные и некоторые другие личностные характери­стики мышления как деятельности в ее основных компонентах (цели, мотивы, интеллектуальные операции и действия и т. д.). А в книге 1958 г. мышление рассматривается уже не только как деятель­ность субъекта (т. е. со стороны целей, мотивов, операций и т. д.), но и как его регулятор, как психический познавательно-аффективный процесс (анализа, синтеза и обобщения познаваемого объекта).

Термин «процесс» в очень широком смысле постоянно исполь­зуется в психологии (например, в «Основах...» 1946 г.) и во многих. других науках. Но в трудах Рубинштейна последних лет его жизни, данный термин применяется в строго определенном значении. В «Ос­новах...» 1946 г., в главе о мышлении, есть раздел «Психологическая природа мыслительного процесса», в котором под процессом пони­мается очень многое: действие, акт деятельности, динамика, опера­ция и т. д. (т. I, с. 369—372 наст. издания). Особенно важными кажут­ся следующие положения: «Весь процесс мышления в целом пред­ставляется сознательно регулируемой операцией»; «эта сознатель­ная целенаправленность существенно характеризует мыслительный процесс... Он совершается как система сознательно регулируемых интеллектуальных операций» (там же, с. 369—370) и т. д. Легко ви­деть, что мыслительный процесс, по существу, отождествляется здесь синтеллектуальной операцией или системойопераций, регулируемых на уровне рефлексии. Это и есть один из компонентов личностного (прежде всего деятельностного) аспекта мышления. Иначе говоря, мышление исследуется в «Основах» 1946 г. главным образом лишь в качестве деятельности, но не процесса (в узком смысле слова).

Переход к изучению мышления как процесса был необходим для более глубокого раскрытия именно психологического аспекта дея­тельности и ее субъекта. Субъект, его деятельность и ее компонен­ты (цель, мотивы, действия, операции и т. д.) исследуются не толь­ко психологией, но в первую очередь философией, социологией, этикой и др. И потому разработанная С. Л. Рубинштейном и А. Н. Леонтьевым схема анализа деятельности по этим компонентам необходима, но недостаточна для психологической науки.

Например, с точки зрения теории психического как процесса, действия и операции всегда являются уже относительно сформированными применительно к определенным, т. е. ограниченным, усло­виям деятельности. В этом смысле они недостаточно пластичны и ла­бильны, что и обнаруживается в новой, изменившейся ситуации, когда они становятся не вполне адекватными. В отличие от действии и операций психическое как процесс предельно лабильно и пластично. По ходу мыслительного процесса человек все более точно раскрыва­ет конкретные, постоянно изменяющиеся, все время в чем-то новые условия своей деятельности, общения и т. д., в меру этого форми­руя новые и изменяя прежние способы действия. Следовательно, мышление как процесс является первичным и наиболее гибким по отношению к действиям и операциям, которые в качестве вторичных и менее гибких компонентов возникают и развиваются в ходе этого процесса как его необходимые формы¹.

Особенно важно отметить также, что процесс мышления, вос­приятия и т. д. протекает преимущественно неосознанно (это об­стоятельство недостаточно учитывалось в «Основах...» 1946 г., по­скольку в них акцент делался на сознательной регуляции операции). Но мышление как деятельность — на личностном уровне — регули­руется субъектом в значительной степени осознанно, т. е. с помощью рефлексии. Рубинштейн в 1958 г. специально подчеркивает различие и взаимосвязь между обоими этими аспектами мышления: «Ясно, что процесс и деятельность никак не могут противопоставляться друг другу. Процесс — при осознании его цели — непрерывно переходит в деятельность мышления»².

Таким образом, изучение процессуального аспекта психики озна­чает более глубокое психологическое исследование субъекта и его деятельности. Без раскрытия психического как процесса невозмож­но понять возникновение и формирование таких компонентов деятель­ности, как цели, операции и т. д., и вообще психологическую специ­фику соотношения между ними. Иначе говоря, взаимодействие чело­века с миром изучается не только на уровне деятельности, но и «внутри» нее, на уровне психического как процесса. Это одна из ли­ний соотнесения «Основ...» 1946 г. с последующими трудами Рубин­штейна.

¤¤¤

Во всех своих психологических исследованиях Рубинштейн выступает, прежде всего, как методолог и теоретик, последовательно и органично объединяющий в целостной системе теорию психологии, ее историю и эксперимент. Именно так он строил свою концепцию и, подвергая критическому разбору другие концепции, выделял в них, прежде всего теоретическое ядро. Именно так он рассматривал теории гештальтистов, В. М. Бехтерева, П. П. Блонского, Л. С. Вы­готского и многих других. Весьма критически анализируя, например, рефлексологическую теорию позднего Бехтерева, он вместе с тем высоко оценивал некоторые его экспериментальные работы (см. т. I, с. 252 наст. издания).

В особом разборе нуждается, как нам кажется, вопрос об от­ношении С. Л. Рубинштейна к культурно-исторической теории Вы­готского. Со слов Рубинштейна и ученицы Выготского Ж. И. Шиф нам известно, что в начале 30-х гг. в своих беседах с Л.С. Выготским С.Л. Рубинштейн в целом не согласился с основными положениями его теории, хотя поддержал ряд его идей и находок по многим частным проблемам. Свое мнение об этой теории он изложил потом в своих «Основах...» 1935, 1940 и 1946 гг. и совсем кратко в книге «Принципы и пути развития психологии» (1959). Наиболее подроб­но его позиция представлена в «Основах...» 1940 г., где по количест­ву ссылок Выготский занимает первое место среди советских психоло­гов.

Основной недостаток культурно-исторической теории Рубинштейн справедливо усматривает в дуалистическом противопоставлении культурного развития ребенка его натуральному развитию. Однако он тут же специально подчеркивает: «Критикуя эти теоретические установки Выготского, надо вместе с тем отметить, что Выготский и его сотрудники имеют определенные заслуги в плане развития экспериментального исследования, в частности речи и мышления ребенка»¹. Такое признание заслуг Выготского сделано, несмотря на то что после известного постановления (1936 г.) ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов» все психо­логи, связанные с педологией (например, П. П. Блонский и Л. С. Вы­готский), были подвергнуты разгромной критике и их книги были изъяты из библиотек (тем не менее в сводную библиографию своих «Основ...» Рубинштейн включает некоторые работы обоих авто­ров).

Однако в целом Рубинштейн с момента возникновения культур­но-исторической теории не разделял ее главных идей. По его мнению, ее основной недостаток состоит в следующем: «Слово-знак пре­вращается в демиурга мышления. Мышление оказывается не столько отражением бытия, возникающим в единстве с речью на основе общественной практики, сколько производной функцией словесного знака»². Здесь Рубинштейн правильно отмечает главное различие между теориями Выготского и своей. В первом случае слово-знак является ведущей движущей силой психического развития ребенка. Во втором человек и его психика формируются и проявляются в деятельности (изначально практической),на основе которой ребенок овладевает речью, оказывающей затем обратное воздействие на все психическое развитие³. Иначе говоря, это и есть различие между недеятельностным (знакоцентристским) подходом Выготского и деятельностным подходом Рубинштейна (в «Основах...» 1946г. Рубин­штейн не воспроизвел своихглавныхвозражений против культурно-исторической теории).

Многие другие психологи примерно так же оценивали в то время (и позже) теорию Выготского. Например, в обобщающей статье «Психология» А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев писали, что в начале 30-х гг. «наиболее значительными являются экспериментальные исследования развития памяти, мышления, речи и других психичес­ких процессов, принадлежащие Л. С. Выготскому (1896—1934) и его сотрудникам... Однако в этих работах процесс психического развития рассматривался вне связи его с развитием практической деятель­ности и таким образом непосредственно выводился из факта овла­дения человеком идеальными продуктами (речь, понятия)...»¹. В списке литературы к данной статье Лурия и Леонтьев указывают «Основы психологии» С. Л. Рубинштейна (2-е изд. М., 1939)².

П. И. Зинченко, П. Я. Гальперин, Е. А. Будилова, Д. Б. Эльконин и другие тоже не раз отмечали, что теория Л. С. Выготского построе­на на основе не-деятельностного подхода³. Тем не менее, в последние годы своей жизни и вопреки своим предшествующим оценкам А. Н. Леонтьев сделал следующий вывод: «Он (Выготский) сумел увидеть, что центральной категорией для марксистской психологии должна стать предметная деятельность человека. И хотя сам термин «предметная деятельность» в его трудах не встречается, но таков объективный стиль его работ, таковы были и его субъективные замыслы»⁴. Часть психологов согласилась с данным выводом.

Сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, на про­тяжении последних 50—55 лет сформировалась вполне аргументиро­ванная точка зрения на культурно-историческую теорию Выготского как недеятельностную в своей основе. Эту позицию разделял и раз­вивал, в частности, Рубинштейн. С другой стороны, лет 10—15 на­зад возникла противоположная и почти никак не аргументированная точка зрения, согласно которой именно Выготский является, чуть ли не основоположником деятельностного подхода; причем сторонни­ки данной позиции, по существу, игнорируют противоположные взгляды⁵.

В этой связи, очевидно, можно и нужно надеяться, что пере­издание «Основ общей психологии» Рубинштейна — наиболее об­ширного психологического труда по проблеме деятельности — соз­даст благоприятные условия для успешного разрешения вышеуказан­ной ситуации и повышения уровня, как научных дискуссий, так и всей исследовательской культуры.

Выход в свет нового издания «Основ...» после более чем 40-лет­него перерыва — важное событие в жизни психологического сооб­щества.

Эта монография — новаторский фундаментальный труд, в кото­ром автор последовательно и систематически разработал и конкрет­но реализовал свои исходные методологические принципы: принцип субъекта и принцип единства сознания и деятельности (названный впоследствии деятельностным подходом).

Талант настоящего ученого в сочетании с энциклопедической образованностью, мужество, честность и принципиальность в борь­бе за истину, за высокую культуру нашей науки даже в условиях культа личности Сталина, умение организовать коллективную ра­боту своих учеников и сотрудников — все это обеспечило ему заслу­женный успех в подготовке и написании его первой капитальной мо­нографии. В ходе творческой критической переработки почти всей советской и зарубежной психологии по состоянию на 30-е и 40-е гг. и в продолжение своих теоретических и экспериментальных исследо­ваний Рубинштейн развил в этой монографии оригинальную целост­ную систему психологической науки, основанную на новейших дости­жениях диалектического материализма. По глубине теоретического обобщения, тонкости анализа и многостороннему охвату эмпиричес­кого материала этот его энциклопедический самобытный труд до сих пор не имеет аналогов в советской и зарубежной философско-психологической литературе.

Это фундаментальное исследование в значительной степени со­храняет свою актуальность и для наших дней, прежде всего в сво­их методологических установках и теоретических обобщениях, рас­крывающих исходные основы психологического изучения человека, его сознания, деятельности, поведения и т. д. Эта монография по-прежнему живет, используется и цитируется в ряде новейших пси­хологических работ как авторитетный и надежный первоисточник многих исследований, начатых или продолженных на ее основе. Ее переводы и сейчас издаются в разных странах. Например, в 1986 г. эта книга опубликована в Японии, в 1984 г. вышло ее 10-е издание в ГДР (первое издание—в 1958 г.). Новое советское издание «Основ общей психологии» возвращает нас к прошлому — к одному из истоков психологической науки в СССР и вместе с тем ведет в будущее, поскольку в этом, как и в любом другом фундаментальном труде, есть еще много потенциального, неосвоенного, неожиданного.

К. А. Абульханова-Славская,

А. В. Брушлинский