Шейгал Елена Иосифовна. Семиотика политического дискурса. Диссертация

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

171

(дистанцирование от инородцев), нормы и ценности (типичные качества

«наших», оцениваемые положительно), статусные отношения (собственное превосходство и право на социальные приоритеты), ресурсы (требующая защиты от чужих «наша» власть, территория, статус, образование,

благосостояние) (van Dijk 1998b).

Питательной средой, порождающей и вербализующей этнические стереотипы, является дискурсивная практика политиков и непрофессионалов от политики, в которой инородцы предстают как фактор потенциальной опасности (покушаются на нашу территорию, власть, рабочие места и т. д.).

Приведем примеры высказываний, иллюстрирующих распространенные стереотипы «кавказской национальности»: скупили торговую сеть города;

свободно вывозят деньги из региона; поставили страну на грань уничтожения; всё плодятся: на четырех новорожденных трое не наших;

делом не занимаются, жируют на наших хлебах; не работают ни черта,

торгуют только; вся преступность преимущественно от них; развращают нашу молодежь; эти люди оккупировали все лучшие наши места; чувствуют себя совершенно вольготно; в отличие от русских, вспыльчивы и нетерпимы к чужому мнению.

Таким образом, типовой, повторяющийся характер высказываний этнической предубежденности приводит к образованию ментальных стереотипов этноса, которые формируют коннотацию враждебности в семантике этнонима, что и позволяет ему функционировать для обозначения одной из ключевых ролей политического дискурса – роли врага.

Языковая ткань националистического дискурса, пропитанного духом враждебности, строится с опорой на определенную систему достаточно устойчивых образов-противопоставлений: а) мы белые, высокие,

голубоглазые; они смуглые, низкорослые; б) наш мир – это свет, у нас светло-

солнечное мироощущение; у них – тусклый мирок,- талмудическое пространство тьмы; в) мы устремлены вперед, в будущее – они пятятся назад,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

172

в прошлое; г) мы красивые, чистые, одухотворенные; они – уроды; д) мы полноценные, они – выродки, ущербные, болезненные, неполноценные; е) мы нравственные, благородные, доброжелательные; они подлые, безнравственные, злобные; ж) для нас характерна острота ума, сила духа, лихость, честность; для них – изворотливость, наглость, коварство, склонность к жульничеству.

Подобного рода сетка противопоставлений, создающая ассоциативную ауру ярлыков-этнонимов, помимо фиксации в сознании отталкивающего образа врага, очевидно, должна также (в расчете на определенный уровень менталитета) способствовать этническому самоутверждению, формированию ощущения собственного превосходства. С другой стороны, характерной чертой националистического дискурса является представление «МЫ» как жертвы – бедной, доверчивой и простодушной. Всячески акцентируются страдания «наших» и негативные последствия разрушительной деятельности врага, причем многократное употребление обезличенного пассива подчеркивает пассивность и беспомощность жертвы: «нас закабаляют, оболванивают, спаивают, разлагают, планово уничтожают». Враг представлен либо как непосредственный захватчик, от гнета которого надлежит освободиться, либо как враждебная сила, оказывающая опосредованное влияние (используются штампы типа американские кукловоды Ельцина, по указке заокеанских покровителей, агентура Запада).

Типичным приемом маркирования врага является трансформация

антропонима в этноним, основанная на абсолютизации или приписывании

признака иноэтничности: Придет час гнева простолюдина и сметет он ненавистную нерусскую власть ельциных, чубайсов, немцовых, уринсонов,

лившицев и других педократов-садистов (ЗРД, №10, 1997). Даже президент ...

обратился к русской идее ... Он выразил мысль, что не чубайсы и бурбулисы, а

сам народ должен развивать эту идею (ВП, 24.12.97). В выражении

отчуждения в данном случае также важную роль играет форма

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

173

множественного числа в значении гиперболической множественности.

Генерализующее обобщение становится основой для пейоративного отчуждения благодаря тому, что «говорящий, отрицательно оценивая тот или иной объект, доводит эту отрицательную оценку до предела тем, что исключает объект из своего культурного и/или ценностного мира и,

следовательно, отчуждает его, характеризуя его как элемент другой, чуждой ему и враждебной ему культуры, другого – чуждого – мира» (Пеньковский

1989: 57).

Лингвистической базой ярлыка является свойство всякого наименования идентифицировать объект через определение его существенных характеристик. Именуя и давая определение объекту, мы тем самым накладываем на него определенные ограничения. Не случайно глагол definire (определять) в латинском языке восходит к значению «ограничивать». Ср.

рассуждения Р.Г. Апресяна: «Язык активно используется властью как средство ограничивающего (рестриктивного) воздействия. Он может восприниматься властью как самостоятельный рестриктивный механизм,

требующий постоянного вмешательства и контроля. Это, в частности,

реализуется в именовании, в отстаивании определенных названий,

переименовании, творении новых имен и т.д.» (Апресян1997: 135). Р. Барт считает, что власть, скрытая в языке, связана прежде всего с тем, что «язык – это средство классификации и что всякая классификация есть способ подавления: латинское слово ordo имеет два значения: «порядок» и «угроза»

(Р. Барт 1994: 548 ).

Обращает на себя внимание тот факт, что навешивание ярлыков обычно происходит при помощи существительных. Д. Болинджер отмечает, что существительное выражает предубежденное отношение и фиксирует стереотипы гораздо сильнее, нежели прилагательное или глагол, поскольку существительное в силу своей номинативной специфики представляет качества человека как постоянные (Bolinger 1980: 79). Классифицируя,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

174

раскладывая по ячейкам, признаковое имя как бы пригвождает объект номинации к позорному столбу, окончательно и бесповоротно.

Еще одним важным лингвистическим фактором, способствующим превращению нейтрального слова в инвективный ярлык, является его многократное упоминание в негативном контексте, благодаря чему оно буквально «вколачивается в сознание», конденсируя в себе привнесенные контекстом негативные ассоциации (Bachem 1979: 66).

Количественное накопление негативности может достигаться не только повторением, но и гиперболизацией. Нарочитое преувеличение отрицательных последствий действий политического оппонента, достигаемое с помощью дисфемизмов, делает последние мощным оружием политической борьбы:

Первоначально планировалось, что «наглая, циничная репетиция захвата

нашей территории» пройдет в черте Владивостока (речь идет всего-навсего

о совместных с американцами флотских учениях) (КП, 6.08.98). В результате

гайдаровско-чубайсовского грабежа который год в стране царствует смута

и развал, властвует произвол финансово-чиновничьей олигархии (ПР, 19.04.97).

Агрессивность инвективы является градуируемой величиной. Во-

первых, она связана с ингерентными характеристиками имени, а именно степенью эмоциональности, экспрессивности и табуированности. Чем выше степень интенсивности и эксплицитности эмоций, чем ярче коннотация грубости, связанная с нарушением этического табу, тем сильнее агрессивный заряд инвективы.

Во-вторых, агрессивность инвективы коррелирует со степенью ее косвенности. Косвенность инвективы снижает интенсивность агрессии.

Градация степени косвенности инвективы зависит от характера ее адресованности. В проанализированном материале можно выделить пять типов инвективной адресованности, расположив их по степени увеличения косвенности и, соответственно, уменьшения степени агрессивности:

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

175

– инвективы, обращенные непосредственно к собеседнику («Ты –

преступник!»), в частности, в позиции вокатива: Оккупанты, забирайте свои

шмотки быстрей – Россия-мать зовет. ;

– инвективы, обращенные к конкретному третьему лицу («Он – преступник!»): Боделан – преступник!; Ле Пен – убийца!;

– инвективы, относящиеся к определенному обобщенному лицу – собирательному субъекту («Они все – преступники!»): ...губернатор публично назвал прокуратуру «бандой», «безответственными людьми» и пригрозил устроить «зачистку»; …словечко из неполитического лексикона – «жулье»,

которым Лукашенко окрестил всех , кто трудится на московском телевидении (ИЗВ, 5.03.98);

– инвективы, отсылающие к неопределенному третьему лицу («Нет – преступникам!»), относительно которого адресат вынужден совершать прогностическую деятельность (Кто же преступник?); «Хочу сделать образец

– новый центр силы, откуда начнется реконструкция России, которая научит уважать себя и не позволит жуликам себя позорить. Хватит верить проходимцам, деньги в Россию привлекают под демократическими лозунгами и тут же их воруют» (А. Лебедь // КП, 24.03.98). Импликация данного высказывания такова: жуликами и проходимцами являются те, кто сейчас стоит у власти;

– инвектива относится не к политическому субъекту, а к его деятельности и ее продуктам, например, проводимый командой президента

курс криминально-демократических реформ.

Степень агрессивности инвективы зависит также от характера предикации: как более агрессивные воспринимаются оценки, выраженные в форме прямой предикации, т.е. когда инвектива находится в позиции сказуемого ( Мечьяр – диктатор!). Непрямая предикация со скрытой агрессивностью прослеживается в косвенных речевых актах, например в обвинении, выраженном в форме похвалы: «Давайте введем в комиссию по

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

176

коррупции Брынцалова. Он отлично знает, как воруют деньги. И его

присутствие там, я думаю, не помешает» (В Шандыбин // СГД, 5.02.98). В

косвенных речевых актах агрессии инвективная предикация скрыта в пропущенном логическом звене: У Лебедя хорошие данные быть начальником тюрьмы ( следовательно, Лебедь – плохой политик) (В. Жириновский // КП, 10.02.98)

Наименее «жестким» средством вербальной агрессии является ирония.

Ирония менее эмоциональна и более интеллектуальна. Использование иронии в инвективной функции свойственно преимущественно прессе и политикам демократической ориентации, характеризующимся взвешенным,

рациональным подходом к анализу политических событий В отличие от ярлыка и бранной лексики ирония является средством вторичной номинации и всегда выступает как скрытая, косвенная инвектива: Хамский тон допускает

только «ближайший друг и союзник». Врагов у «батьки» было больше, чем

сочувствующих (ИЗВ, 28.05.98). Кроме того, иронические номинации – единственный тип инвектив, содержащий насмешку. Эти три фактора – наличие насмешки, сниженная эмоциональность и вторичность номинации – делают иронию наименее агрессивным типом инвектив.

Суммируем на схеме 4 все рассмотренные средства выражения вербальной агрессии в политическом дискурсе.

Схема 4. Средства вербальной агрессии в политическом дискурсе

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

177

Сопоставим проанализированные средства вербальной агрессии с точки зрения их языкового статуса (специализированное – неспециализированное средство выражения агрессии) и степени специфичности (прототипности) для политического дискурса.

Бранная лексика представляет собой специализированные общеязыковые знаки вербальной агрессии, непрототипные для политического дискурса.

Маркеры чуждости – это специализированные общеязыковые знаки вербальной агрессии, прототипные для политического дискурса.

Иронические номинации являются косвенным, а потому –

неспециализированным выражением вербальной агрессии, неспецифическим для политического дискурса.

Ярлыки, будучи прототипным для политического дискурса видом инвективы, относятся к неспециализированным знакам вербальной агрессии.

Таблица 3

Типология знаков вербальной агрессии в политическом дискурсе

Итак, к прототипным для политического дискурса знакам агрессии относятся маркеры чуждости и инвективы-ярлыки, при этом ярлыки являются не специализированными, а транспонированными знаками агрессии.

Превращение слова в ярлык связано с размыванием понятийного ядра слова и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

178

индуцированием резко отрицательной коннотации враждебности («не наш» «плохой, вредный, опасный»).

В качестве примера рефлексии по поводу семантической эволюции политических терминов приведем высказывание аналитика М. Соколова: «Наши политики обладают феноменальной способностью компрометировать политические термины. Слова демократы, правовое государство, рыночные реформы делались сперва затертыми пятаками, затем обретали иронический смысл, затем – и прямо ругательный» (ИЗВ, 10.10.98). Анализируя эволюцию семантики слова фашизм в русском языке, он же пишет, что «в конце концов слово приобрело не терминологический, а чисто эмоциональный смысл. Одним ругательством в русском языке стало больше – зато одним важным политическим термином меньше» (ИЗВ, 7.08.98). В последнее время резко эволюционировало в сторону политического ругательства слово олигарх, ставшее, по сути дела, синонимом выражения «враг общества №1».

Ярлыком слово делает именно идеологическая установка – оценка политического противника с позиций своей группы «наш – не наш». Очень точно характеризует ярлык как «аксиологическое имя, знак неприятия другого» Л.О. Чернейко (1996: 42). Можно утверждать, что основным логическим приемом вербальной агрессии служит маркирование чуждости, а политические ярлыки являются следствием прагматической транспозиции знаков ориентации. Сдвиг в сторону инвективности означает и сдвиг к полюсу фатики, поскольку инвектива является способом осуществления фатического общения (Жельвис 1997б). Преобладание фатики над информативностью свойственно знакам агрессии, так же, как и знакам интеграции: «Что такое

коммунист или демократ? Что на самом деле означают эти названия? Трудно сказать. Просто положительный и отрицательный ярлыки, воплощение добра и зла (god and devil terms)» (Graber 1976: 296).

Проецируя на политическую коммуникацию предложенную В.В.

Дементьевым типологию фатических интенций (ухудшение, улучшение и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

179

сохранение межличностных отношений) (Дементьев 1997), можно интерпретировать фатически-ориентированные знаки политического дискурса следующим образом: знаки интеграции направлены на поддержание и укрепление отношений консенсуса между агентами политики, а знаки агрессии – на усиление конфликтных отношений агентов политики.

Границы между тремя функциональными типами знаков (интеграции,

ориентации и агрессии) не являются жестко фиксированными. Эволюция прагматики знаков делает возможным семиотические преобразование одного типа в другой. Основным направлением этой эволюции является превращение знака ценностной ориентации либо в знак вербальной агрессии, либо в знак интеграции, т. е. движение от информатики к фатике (выхолащивание дескриптивного содержания и усиление прагматического). Проиллюстрируем сказанное на схеме:

Схема 5 Эволюция прагматики знаков политического дискурса

В заключение отметим, что семантическую базу функциональной классификации знаков политического дискурса составляет оппозиция «свой – чужой», она оказывается релевантной для всех трех типов знаков. Интеграция есть объединение «своих» и обособление от «чужих», агрессия всегда направлена против «чужих», ориентация – это распознавание, различение

«своих» и «чужих» (отсюда возможность идеологической полисемии, как следствие двойной ориентации знака – с точки зрения «своих» и с точки зрения «чужих»).

Выявленная в ходе исследования функциональная триада является системообразующей для семиотического пространства политического

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

180

дискурса: она характерна для всех типов знаков, отражающих мир политического, и, как будет показано далее, проецируется на интенциональный и жанровый аспекты политического дискурса.

3. Мифы и мифологемы в политическом дискурсе

Фантомность политического сознания, фидеистическое отношение к слову, магическая функция ПД – все это обусловило важную роль мифа в политической коммуникации. Соответственно, мифологема (вербальный носитель мифа) относится к ключевым знакам политического дискурса. Задача данного раздела – проанализировать социально-психологические факторы и лингвистический статус существования мифа в политическом дискурсе.

В бытовом сознании носителей русского языка миф определяется как: 1)

сказание, передающее древнее представление о происхождении мира и явлений природы, о богах и героях; 2) недостоверный рассказ, вымысел

(Ожегов 1990; ССИС 1992). Аналогичное значение имеет соответствующая английская лексема myth: 1) a traditional/ancient story based on popular beliefs/of unknown authorship serving to explain natural or historic events; 2) widely believed but false story or idea/any fictitious story or unscientific account, theory, belief etc.

(Longman 1992; Webster 1994).

Обратим внимание на комментарий Б. Линкольна, полагающего, что в семантике слова миф значимо не столько денотативное содержание

(недостоверность повествования), сколько выражение «чувства отчуждения и превосходства по отношению к социальной группе, в которой обычно циркулирует данный нарратив» (Lincoln 1989: 24). По сути дела, речь здесь идет о не зафиксированной в словарях идеологической коннотации, об имплицитной оппозиции «мы – они»: выражение снисходительного неодобрения по отношению к истории, которую члены некоей социальной