Глава 8. Многоголосие поэзии

Страна поэзии огромна, многоголосна. И каждый ее го­лос неповторим, интересен.

Вот Яков Лазаревич Аким. Родился он в 1923 году, в горо­де Галиче Костромской области. Город этот, как и многие похожие на него города средней исконной России, тих, ую­тен, располагает к раздумью. Выросший в нем поэт вспоми­нает...

Я вырос в городе заштатном И был не смешанный с толпою,

Среди упряжек и рогож. Там каждый встречный на виду,

И не был на район плакатный, И каждый уносил с собою

По счастью, город мой похож. Чужую радость и беду.

Над сонным озером вставал он, ...Он жив, доставшийся мне с детства,

Как терем сказочных времен, Упрямой правды капитал.

Насыпанным издревле валом Я милой родины наследство

От вражьих полчищ обнесен. В пустых речах не промотал.

Там кузнецы у наковален И беспокойными ночами,

С утра томились от жары, Как у походного костра,

А на базаре куковали, Со мною вместе галичане

Стуча по кринкам, гончары... Не спят в раздумьях до утра.

Это стихотворение многое говорит об его авторе: дорожит памятью детства, верен ему; не позволил себе за долгую жизнь растерять «родины наследство...». Очевидно и другое — склон­ность к лирической интонации и уважение к тому, что не­редко называется простым, обыкновенным трудом, внепоэ-тической обыденностью. Исследователь творчества поэта На­дежда Павлова справедливо отмечает, что «творческое счастье Якова Акима как детского поэта улыбнулось ему как раз пото­му, что его стихи для детей есть плоть от плоти его лирики в целом». И еще, что, пожалуй, не менее важно: Аким — поэт своего времени. Его индивидуальный голос заметен и зна­чим, он не теряется в меняющихся модных оркестровках, потому что корни уходят в общенародные ценности. Потому что поэт честен и самостоятелен в стихах, как и в жизни. Он ясен. Этим и интересен. Этим и дорог.

Сам поэт рассказывает о неожиданно прорезавшемся чувст­ве слова, которое ведет именно в поэзию для детей. Было это, когда родилась дочь. Молодой папа идет по улице, несет дочке молоко. На него, на тротуар, на всех прохожих падает пушис­тый мягкий снег... И вдруг: «...вокруг меня вместе со снежинка­ми заплясала, закружилась песенка: «Утром кот/Принес на ла-

АОЯ

пах/Первый снег!/Первый снег!» От удивления даже остано­вился... Выходит, сам сочинил?» В 1954 году вышла первая книга. В ней было и стихотворение «Первый снег». Затем был сборник «Пишу тебе письмо». В этом заглавии — одна из очень сокро­венных особенностей многих произведений Я.Акима: непосред­ственное обращение к конкретному адресату. «Стихи мои как письма: Им нужен адресат./Строфы не дождались бы/Ни лет­ний дождь,/Ни сад,/Ни поезд уходящий,/Ни предвечерний плес/ — Строку в почтовый ящик/ — Другому сердцу нес...» Поэт подтверждает, что стихи — самый короткий путь от серд­ца к сердцу, что они сближают людей. Поэтому так естественна в творчестве Я.Акима идея дружбы, верности, отзывчивости.

Идеи эти корнями уходят в детство поэта, вытекают из генетики стиля взаимоотношений в семье. Не случайно столь бережно отношение поэта к образу отца. Сказка «Учитель Так-Так и его разноцветная школа» в значительной степени автобиографична. Ее зерно — ценность светлой и вечной памяти об отце (он погиб на фронте в 1942 году) и своеобраз­ное воспоминание о будущем: «Отца я так любил, что долго не мог ни строчки о нем написать. Так бывает, когда теря­ешь очень близкого человека... Пожалуй, впервые я немного рассказал об отце в повести-сказке «Учитель Так-Так...». Это произведение много раз переиздавалось и на русском языке, и на других языках. Почему? Потому что в нем высвечена извеч­ная мечта детей о таком их общении со взрослыми, когда мож­но посмотреть в глаза и сказать все-все, что заботит, без боязни остаться непонятым. Для этого, конечно, надо уметь не только говорить, но и слушать: «Если другой человек доверил тебе свою беду, слушай и не говори ему: «Да-да, мне тоже плохо...» Горе у каждого свое. Когда другому человеку радостно и он пришел рассказать тебе об этом — слушай и радуйся вместе с ним. За­помните: каждый человек говорит по-своему. Научиться слу­шать и откликаться — это и значит быть другом».

А еще заманчивая особенность школы учителя Так-Так в том, что в ней все что-нибудь придумывают и разговаривают с воображением: с рисунками, географической картой, с рыб­ками в аквариуме, цветами, с любимыми и нелюбимыми иг­рушками. В школе есть Секрет. Так-Так понимает: секрет необходим, чтобы было интересно. Доверие, искренность, по­стоянно развивающееся воображение обостряют душевное зрение детей. А оно, в свою очередь, активизирует эмоцио­нальную отзывчивость. В такой обстановке учитель имеет возможность сказать своим ученикам все-все. Все даже са­мое серьезное. Романтизированный образ учителя и школы

J г\ гл

Я.Аким вынес из своих детских впечатлений. Учитель Так-Так сначала проводил на фронт Великой Отечественной вой­ны отца, потом, когда отец погиб, ушел и сам. Он знает, что говорить детям, знает, как нужны им ласка, тепло, понима­ние. Не случайно в его заплечном вещевом мешке — пода­рок отца, с которым Так-Так не расстается. Это — отполи­рованная ладонями глиняная дудочка. Учитель любит иг­рать на ней. Играет даже на уроках. И поэт Аким носит эту ясноголосую дудочку в своем кармане. Она, отношение к ней — символ высокого настроя поэтической души Якова Лазаревича Акима: доброго, верного, лирика, воспевающе­го любовь, чистоту незащищенности, этого нежного и веч­ного чувства.

Узнаваем, полнозвучен в поэтическом многоголосье со­лирующих Игорь Александрович Мазнин (род. в 1938). В 1972 году он участвовал в семинаре молодых поэтов, которые в те годы систематически проводил Союз писателей. В этом же семинаре были Ю. Коваль, Ю. Кушак, С. Козлов, Э. Успенский, Л.Мезинов, М. Пляцковский, Л.Яхнин... Каждый из них по-своему в последующем заявил о себе произведениями раз­ных литературных жанров. И.Мазнин выпустил за прошед­шие после 1972 года четверть века немало книг, хотя их могло и должно было быть больше: поэт уже тогда имел свой узна­ваемый почерк, свой мотив. «Именно личностность — глав­ное достоинство его незаурядной поэзии»¹, — отмечал один из руководителей того семинара С.А.Баруздин. О самобыт­ности творчества И.Мазнина не раз говорила А.Барто. В ее книге «Записки детского поэта» читаем: «...новые стихи Маз-нина были для меня неожиданными, некоторые показались интересными, многообещающими. Есть у него стихотворе­ния, которые как бы опровергают иных молодых литерато­ров, утверждающих, что в детской поэзии все темы уже «ра­зобраны» первооткрывателями, мастерами. Сколько напи­сано о весне, а Мазнин пишет свою «Весну», и звучит она свежо, не «вторично». Вот эта «Весна»:

С чего это всюду Такое веселье, Такое —

С зари до зари — Торжество?

С того,

Что справляют Скворцы новоселье... И только всего-то? И только всего.

■Баруздин Сергей. «Давайте будем...». Заметки о творчестве Иго­ря Мазнина//Детская литература. — 1988. — № 7. — С.25.

С того,

Что несется

Невзрачный

Бумажный

По речке ожившей

Кораблик отважный,

А волны и ветер

Качают его...

И только всего-то?

И только всего.

И только всего,

Что, как прежде красна,

Пришла,

Прилетела,

Вернулась весна.

Обыгрывая с удовольствием строчки стихотворения, С. Ба­руздин в названной статье находчиво продолжает его: «На мой взгляд, Игорь Мазнин талантливый поэт. И только все­го-то? И только всего».

Творческие истоки Мазнина — в русском фольклоре. Он творчески впитал традиции русской классики XIX века, поэ­зии И.Бунина, С.Есенина, К.Чуковского, С.Маршака, С.Ми­халкова. Есть среди его стихов и то, что интонационно напо­минает Д.Хармса, Введенского... Он очень интересен как переводчик Я.Райниса с латышского, И.Зидарова с болгар­ского, Ю. Марцинкявичуса, В.Пальчинскайте с литовского, Р. Десноса с французского... Великолепны переводы с чуваш­ского и собственные стихи по мотивам чувашского фолькло­ра. Например, «Уж мы холили коней», «Я осинушку срубил», «Как-то раз позвали нас...» — все они из книжки, названной так, как последнее из перечисленных стихотворений. Однако для нас ценнее не перечисление (его можно продолжать), а внимание к музыке, к интонации, которой великолепно вла­деет поэт. Интонации его стихов разнообразны, как и крас­ки. Преобладают мажорные, лирические интонации. Поэт наблюдателен. Чувствует и звук, и тишину — кажущееся без­звучие. Требователен к слову, потому что слух его не прием­лет неоправданное нарушение интонации. Обусловленное же сюжетом, развивающейся мыслью движение — изменение интонации закономерно в его стихах.

Принято считать, что стихи для детей должны быть дина­мичны, их лексика — глагольна. Но вот безглагольные стихи И.Мазнина: «Тень и свет.../Березы, клены,/С родничком на дне овраг,/Что-то шепчущие кроны,/ Шелест листьев,/Шо-рох трав...» Вспоминается в этой связи: «Шепот, робкое ды­ханье,/ Трели соловья,/ Серебро и колыханье/ Сонного ру­чья...» И вот что интересно: интонация классического стихо­творения не воспринимается как ушедшая, как лишь обра­щение к памяти. Не случайно, видимо, сегодня остро ощутима ностальгия по созерцанию красоты, ласкающей слух, глаз.

201

Интересно и то, что стихи И.Мазнина не воспринимаются как вторичное проявление давно ушедшего. Они рассчитаны на ребенка. А для него ново, необычно и радостно чувство и тени, и света, и «родничка на дне оврага».

Поэт имеет дар чувствовать, понимать ребенка, его глу­бинные движения души. Его образная мысль позволяет ре­бенку персонифицировать себя с лирическим героем стихо­творений, например: «А я знаю,/Сколько тонн/Весит слон:/ Слон индийский — Двадцать тонн,/Африканский — Десять,/ А не веришь,/Сам поймай/И попробуй/Взвесить!» Это абсо­лютно по-детски и для детей. Аналогичные примеры можно видеть в книгах: «Я осинушку срубил», «Почему киты мол­чат?», «Прогулка по лесу», «Я склонился над цветком», «Как-то раз позвали нас». Каждая книга не только для ребенка. Она и на вырост. И для взрослых. Но всегда — откровенно и проникновенно обращена прежде всего именно к сегодняш­нему ребенку. Вот еще пример:

И рядышком — жук, Весь покрытый загаром, И все это — даром. Вот так — ни за что! Лишь бы жил я и жил, Любил этот мир И другим сохранил.

Удивительно ясно, четко и живописно передано подсо­знательное ощущение радости быть. Детской радости. И как к месту, как органична совсем не детская, казалось бы, оце­ночная мысль: «... все это — даром.../...Лишь бы жил я и жил,/Любил этот мир/И другим сохранил». Двуплановость текста, интонации и подтекста — органична. Правда, что поэт талантлив. «И только всего-то? И только всего».

В многоголосии поэзии для детей давно выделяется голос Валентина Дмитриевича Берестова (родился в 1928 году в го­роде Мещовске Калужской области, в семье учителя исто­рии). Он узнаваем не только читателями. Его знают в лицо, потому что В.Д.Берестов нередко беседует с нами с теле­экрана. Многим знаком тембр его голоса по выступлениям на радио. Берестов популярен. И все же главное — В.Д.Бе­рестов настоящий поэт, постоянно находящийся в движе­нии к глубинам своего неиссякаемого, разноликого и спе­цифически целостного таланта. Он еще и археолог-прак­тик, и ученый. Берестов выпускает книги стихов и редакти­

Солнце в окошке, Тень на дорожке, Крик петушиный Мурлыканье кошки. Птица на ветке, Цветок у тропинки, Пчела на цветке, Муравей на тропинке,

рует свои воспоминания для журнала «Знамя». Ездит в жур­нал «Веселые картинки» сочинять стихотворные подписи к картинкам. Он может и любит часами рассказывать о Пуш­кине. Он живет так, словно уверен, что его везде ждут, все ему всегда рады.

В 1957 году, когда В.Берестов был аспирантом историчес­кого факультета МГУ им М.В.Ломоносова, он представил в «Новый мир» книгу стихов «Отплытие». Редактировал ее Михаил Светлов. Позднее сам Берестов рассказывал: «Вы слишком милый, — писал обо мне Светлов. — Вы скорей приятель, чем друг. Вы не можете взять меня за руку и повес­ти... Когда я читаю Ваши стихи, мне кажется, что я в бою и я теряю оружие...» А я был рад! Я был рад! Мне всю жизнь это говорили, меня обсуждали в Доме детской книги, и мой друг, прекрасный писатель Юрий Коринец сказал так: «Берестов благостен и упорно мил. Хочется видеть рассерженного Бе­рестова!» Правда, ему Амлинский сразу же возразил: «Видел рассерженного Берестова. Ничего интересного!..» Берестов любит играть с детьми. Именно так он сам называет свое литературное творчество для детей: «это игра с детьми». Он влюблен в них, как в «могучих мыслителей, фантазеров и любителей парадоксов». Он счастлив вместе с ними «заново открывать и осваивать мир». В этом и состоит зерно его поэ­зии. Он верит, что все дети, «если вслушаться в их разговоры во время игры или рисования, сами сочиняют стихи». Он рад признаться, что в его стихах выражается любовь к маленьким детям и «огромная благодарность им за те прекрасные часы, которые я имел честь и счастье проводить в их обществе».

В 1956 году имя В.Д.Берестова было впервые названо в докладе на Всесоюзном совещании молодых писателей — «талантливый поэт-археолог». Затем выходили книги и для взрослых, и для детей: стихи, переводы, проза, публицисти­ка. Одно из ранних его стихотворений называется «Семена на снегу». Ключевое. Знак поэтического голоса: «Для невни­мательного взора/Природа севера бедна./Но разве беден лес, который/Доверил снегу семена!..» Шестнадцать строк стихо­творения рисуют пронзительную метафорическую картинку: в черном продрогшем лесу падают на снег бездыханные се­мена. Безрассудство? Или неумолимый закон природы — победа тепла и жизни? Семена падают в снег, «зная», что наступит весна, будет пробуждение. Снег растает, и семена примет отдохнувшая земля. Вера в неизбежность весны, об­новления природы. Вера в ее животворящую силу. С этим Берестов пришел в литературу. Таков он и сегодня.

202

Еще в 60-е годы Илья Зверев сказал о В.Берестове — ум­ный поэт: «Умный поэт — если он действительно умный и поэт — двойная радость». Критик имел в виду, что В.Берестов не только чувствует, но и понимает жизнь, докапывается, как в старину говорили, умственным взором до самой сердцеви­ны. Археология укрепила в нем аналитический, исследователь­ский дар, страсть к жизни — романтическое ее восприятие. Романтика Берестова горяча, осязаема, заразительна. Важно, что поэту веришь, даже если он утверждает то, что тебе недо­ступно: «А я загрустил, как верблюд в зоопарке,/0 жарких песках и далеких путях». Увлекательно и такое вот открытие поэта-археолога, наткнувшегося на разбитых глиняных богов: «Видать, в один прекрасный день,/Не допросившись чуда,/Их били все, кому не лень,/Как бьют со зла посуду».

Своеобразны ироничные зарисовки-размышления Берес­това. В них как будто не одна, а две и три глубины. Напри­мер, притча про портного, который пришил собаке пятую ногу. Вроде бы просто смешно: собака как-то свыклась с пятой ногой — ненужной, постылой. А искусник портной ногу эту отнял. И собака околела от боли, потеряв ногу, мешавшую ей бегать. Есть над чем подумать: «...Как видно, пятая нога,/Пришитая искусно,/Бывает тоже дорога,/И это очень грустно». Поэт заставляет задуматься. Но иронизиру­ет над примитивным использованием литературы в роли няньки, над подменой поиска смысла назиданием: «Жил-был на свете/Петя петушок./Он вовремя просился на гор-шок./Иван-царевич/ Спать ложился рано./Бери пример/С царевича Ивана...»

Помогает поэт, играя, научиться видеть себя со стороны, смотреть глазами «из себя — на себя» и «на себя — от друго­го»: «Несут меня ходули./Кричат ребята: «Слазь!»/Боюсь, не упаду ли/С ходулей/Прямо в грязь./И сразу позабудут,/Как важно я ходил ./Но долго помнить будут,/Куда я угодил...» Здесь — не только анализ факта и его ближнего следствия, но и вторая глубина: работа воображения, нацеленная на даль­нюю перспективу последствий падения в грязь с костыльной высоты. Мягкий юмор, обращенный к способности самоана­лиза, свойствен многим стихам, привлекающим ребенка иг­ровой конкретностью. Вот «Картинки в лужах»:

В лужах картинки! На первой — дом, Как настоящий,

Вторая картинка. Небо над ней, Как настоящее, Даже синей.

Только вверх дном

Третья картинка. Ветка на ней, Как настоящая, Но зеленей.

А на четвертой Картинке Я промочил Ботинки.

Это стихотворение увлекает и как игра, и потому, что в нем — неожиданность: четвертая картинка — уже не картин­ка, а малоприятный факт, всем-всем хорошо известный. Есть неожиданности и другого свойства — остроумные и сказоч­ные одновременно. Вот «Весенняя сказка»: «Дружно/Удари-лись/Рыбы/Об лед./И на реке/Начался/Ледоход». Ее можно воспринимать как каламбур, как шутливую этимологию. В любом случае литературная зарисовка мила, зрима, адресова­на воображению. В этом же жанре — миниатюра «Снегопад»: «День настал./И вдруг стемнело./Свет зажгли. Глядим в окно./ Снег ложится белый-белый./Отчего же так темно?» Живо­писно? Да. Лирично? Да. И вместе с тем — считалочка. А главное — пробуждает наблюдательность. Умение замечать необычное рядом, умение удивляться. Задавать себе вопросы и самому искать ответ на них. В этой же интонации — боль­шая серия миниатюр о предметах домашнего быта, о живот­ных, птицах, о рыбке, о пингвине... и о «Тучке»: «Тучка с солнышком опять/В прятки начали играть./Только солнце спрячется,/Тучка вся расплачется./А как солнышко найдет-ся,/В небе радуга смеется». Здесь, кажется, — вся радость жизни словно на ладони: бери, будь счастливым. Смотри, даже тучка с солнцем играют вместе, скучают друг без друга. Прячутся, но не расстаются...

В 1977 году издательство «АСТ-Пресс» выпустило одно­томник стихов В. Берестова в серии «Любимые поэты». Ува­жаемые коллеги, посмотрите этот и другие поэтические одно­томники названной серии — книги стихов: С.Маршака, А.Бар­то, Б.Заходера, Е.Благининой, С.Михалкова, В.Лунина, К.Чуковского, И.Токмаковой, Э. Мошковской...

Немало поэтов интересных и разных. Если увиденное, прочувствованное, понятое ими мы делаем, пусть в малой мере, своим, наша жизнь становится счастливее.

Уважаемый читатель, коллега! Каждому из вас желаем найти свою радость в освоении, в изучении великого ис­кусства — искусства слова.

*

СОДЕРЖАНИЕ