Философия

меня скрыто?» или: «как — а это значит: как что я должен порять вот это новое, впервые мне встречающееся явление?»1.

Ключом и в житейском, и в научном познании является узна­ вание, т.е. узнавание уже известного2. Это глубокое замечание С.Л. Франка объясняет принципиальную недостаточность научно­ го познания и в то же время открывает нетривиальный путь «в глубь» самой теории знания (о чем будет сказано далее).

Практическое знание. К научному познанию также тесно при­ мыкает практическое знание. Различ'ие между ними состоит в ос­ новном в целевой установке. Если главной фигурой научного по­ знания является ученый, член академического сообщества, то для практического познания — инженер или промышленный управ­ ляющий. Цель ученого — открытие закономерности, общего прин­ ципа, «узнавание» новой идеи. Цель инженера — создание новой вещи (прибора, устройства, компьютерной программы, промыш­ ленной технологии и т.д.) на основе уже полностью известных, за­ фиксированных принципов. Практика состоит в овладении вещами, в господстве над природой, завещанном человеку в первые дни бытия. Преобразуя мир, практика преобразует и человека; она свя­ зана с социальностью. «Будь вы не инженерами, а учеными, вы, может, этого не ощущали бы так сильно... — говорится в романе о молодых изобретателях в стране, «где от вибрации конвейера у всех под ногами дрожит земля». — Однако вы не ученые, потому что у вас другой подход к науке. Ученые — люди совсем иного склада, чем вы или я. У них вечный зуд понять что-то, что до сих пор было непонятно. Инженеры же хотят создать то, чего еще ни­ когда не было. Вот в чем разница»3. Когда же изобретение выходит «на конвейер», в дело включаются деньги, и «бизнес — воздух, которым приходится дышать изобретателю, и язык, которому он волей-неволей должен выучиться»4.

1 Франк СЛ. Непостижимое // Сочинения. М., 1990. С. 186—187.

Ср.: «Все исследователи судят о неизвестном путем соразмеряющего сравнива­ ния с чем-то уже знакомым, так что все исследуется в сравнении и «через посредство пропорции» (Николай Кузанский. Об ученом незнании (De docta ignorantia) // Со­ чинения. Т. 1.М., 1979. С. 50).

Митчел У. Брат мой — враг мой. Киев, 1958. С. 285. 4 Там же. С. 286.

воображением, не повторяет действительного мира. Художествен­ ное произведение имеет дело с условностью: мир искусства — всегда результат отбора. Художественный вымысел, однако, допус­ тим лишь в отношении единичной формы выражения общего, но не самого общего: художественная правда не допускает никакого про­ извола, субъективизма. Попытка выразить общее вне органичес­ кого единства с особенным (типичным) и единичным приводит к схематизации и социологизации действительности, а не к созданию художественного произведения. Если же художник в своем творче­ стве сводит все к единичному, слепо следует за наблюдаемыми яв­ лениями, то результатом будет не художественное произведение, а своего рода «фотография»; в этом случае мы говорим об имитаторстве и натурализме.

В науке главное — устранить все единичное, индивидуальное, неповторимое и удержать общее в форме понятий. Наука и искус­ ство лежат в разных плоскостях. Эти виды познания мира черпают свой метод в природе своего специфического содержания. Научное знание держится на общем, на анализе, сличении и сопоставлении. Оно «работает» с множественными, серийными объектами и не знает, как подойти к объекту подлинно уникальному. В этом сла­ бость научного подхода. Поэтому при всех успехах научного знания и открывающихся в нем глубинах никогда не может быть снят во­ прос о его конечной адекватности той единственной Вселенной, ко­ торая вечно пребывает перед нами. Образно говоря, никакая самая лучшая астрономия никогда не снимет великой тайны «звездного неба над нами», по крылатому выражению Канта.

Понятие точности знания обычно связывают именно с наукой. Научность предполагает достаточно высокую степень достовернос­ ти и факта, и вывода, а также точность. Но понятие точности при­ менимо не только к математически обработанным данным, «зако­ ванным в жесткие цепи формул», но и к неформализованным зна­ ниям, выраженным средствами естественного языка. Точность — это не только математическая формула и вообще формализованное высказывание или система высказываний, описание в виде досто­ верного протокола, объяснения верного вывода, доказательства, опровержения, суждения и просто правильного восприятия. Точ­ ность — это прежде всего адекватность самого знания, а не форма его фиксации. Поэтому художественное изображение, например в

романах Ф.М. Достоевского, всех изломов человеческой души может быть куда более точным, чем изображение личности в каком-либо сочинении профессионального психолога.

П. Флоренский, говоря о путях обретения истины — задаче всякого познания, первоначально называет два: интуицию, т.е. не­ посредственное восприятие, и дискурсию, т.е. сведение одного суж­ дения к другому, рациональный анализ. (Подразумевая различные теории знания, он различает «чувственную интуицию» эмпириков, т.е1. непосредственное восприятие объекта органами чувств, «субъ­ ективную интуицию», т.е. самовосприятие субъекта, у трансценденталистов и достаточно туманно им характеризуемую «субъек­ тивно-объективную интуицию» различных мистиков1.) О. Павел быстро приводит в тупик оба пути2, в качестве желаемого выхода утверждая некую разумную интуицию, практически отождествляе­ мую с «подвигом веры». Органом «разумной интуиции», по Фло­ ренскому, является сердце: «сердце является органом для воспри­ ятия горнего мира»3, посредством его устанавливается живая связь с «Матерью духовной личности — с Софиею, разумеемою как Ангел-Хранитель всей твари, едино-сущной в любви, получаемой чрез Софию от Духа»4. Безусловно, здесь присутствует некое сме­ шение задач знания и веры, которые Флоренский хочет полностью отождествить, но реально, по замечанию В.В. Зеньковского, они остаются у Флоренского несливающимися, подобно маслу и воде5. Мысль Флоренского делает слишком резкий скачок. Критикуя ин­ туицию и дискурсию как источники знания, он, по существу, вра­ щается в рамках чрезмерно рационалистичного, едва ли не логицистского подхода. Характерно постоянно повторяемое слово «суждение» и пристрастие к логической символике. Таким обра­ зом, он не рассматривает реальное обширное многообразие источ­ ников знания (хотя в своем труде привлекает гигантский фактичес­ кий материл — от математики, минералогии и астрологии до жи-

Свящ. Флоренский П. Столп и утверждение истины. С. 25. Имеется в виду мис­ тика «естественная, без-или внеблагодатная» у индусов, персов, неоплатоников, в ок­ культных или теософских системах и др. (Там же. С. 622—624).

2 Там же. С 24—38. ' Там же. С. 352.

_ Там же.

s Прот. Зеньковский В. История русской философии. Пг., 1922.

тийных преданий и литургических текстов), но, с другой стороны, стремится всякое знание «стилизовать» под церковность и веру'.

Мы коснулись здесь сразу двух важных связанных моментов — вопроса об «органе» знания и соотношении между знанием и верой. Процитируем воспоминания КХ Юнга, где приводится лю­ бопытный разговор, имевший место между ним и вождем одного из племен американских индейцев:

«Видишь, — сказал Охвией Биано, — как жестоко выглядят белые... Мы думаем, что они — сумасшедшие.

Яспросил его, почему ему кажется, что все белые сумасшедшие.

—Они говорят, что они думают головами, — ответил он.

—Ну конечно. Чем же думаете вы? — удивленно спросил я его.

—Мы думаем тут, — сказал он, показав на сердце»2.

«Чем же думает человек? На какой-то миг сознанию европейца могло бы показаться, что вопрос этот никчемен и наивен, ибо давно и окончательно решен. У большинства более или менее образованных носителей цивилизации он просто не возникает, словно бы ответ на него был чем-то само собой ра­ зумеющимся. И однако дело обстоит не так просто... Чем думает человек? Разумеется, головой. При этом ускользает от внимания, что такой ответ, если чем-нибудь и разумеется, то самой головой, так что, строго говоря, здесь имеет место элементарная логическая ошибка petitio principii, когда нечто до-

Упрек в «стилизации» есть частый упрек о. Павлу, начиная с Бердяева. Не стоит ее преувеличивать, но и полностью отрицать тоже невозможно. Кстати, отметим лю­ бопытный параллелизм упомянутого выше философского анекдота о Фалесе (упавшем в колодец) и служанке с рассказом о. Павла о беседе с его собственной служанкой, у которой он допытывался о ее взгляде на природу вещей: «Что такое солнце?» и т.д. (см.: Столп... С. 26). Флоренский приводит его для иллюстрации бесплодности неко­ торых философских школ, но любопытно определенное презрение к «профанам», к уровню житейского знания старухи (выбранного для уничижительного сравнения). В этом, конечно, проявился дух века, сциентизм и рационализм о. Павла. Здесь стоит сказать и о трактовке, данной рассказу о Фалесе Львом Шестовым. По Шестову, слу­ жанка, смеющаяся над незадачливым философом, знаменует не только житейское зна­ ние, но и авторитет науки, к которому за своеобразной санкцией желает прибегнуть философия в лице теории знания. Рационалист Флоренский, не удовлетворяясь «за­ коном тождества», базой научного знания, все же отталкиваясь от него, стремится как бы вытащить себя за волрсы «усилием веры», иррационалист Шестов круто порывает с научным знанием, объявляя его вовсе «непримиримым с истиной» («На весах Иова». С. 78). Мы видим, как в этом вопросе — о типах и источниках знания — сбли­ жаются и расходятся два крупнейших русских мыслителя.

2 YungC.G. Memoreies, Dreams, Reflections. New York, 1965. P. 247—248//Цит. по: Свасьян К.А. Феноменологическое познание. Ереван, 1987. С. 25.

стремление выйти за рамки господствующего типа познания, ко­ торое в современной философии ощущается как «усохшее» и «скукоживающееся» сравнительно с познанием, доступным людям прошлого. Современное господство «научного» типа по­ знания ощущается как регресс... От космически переживаемой мысли до мысли сугубо головной, от «умного места» мысли до «лобного места» ее... Симптоматология познания — мартиролог мысли, или перечень стадий ее дискриминации: мыслящее тело (равное в греческой семантике... личности и даже ее судьбе) сжимается постепенно до мыслящей головы и монополизируется мозгом; теперь она уже не нуждается в перипатетике: ни выхоженность, ни тем более танцевальность не служат более ей нор­ мами, ее единственным критерием оказалась разможженность « Vergehirnlichung»'.

§ 4. Соотношение знания и веры

Как много существует видов веры? Сначала уточним, что понима­ ется под верой. По Канту, существуют три вида веры. Прагмати­ ческая вера человека в свою правоту в том или ином единичном случае; цена такой вере — «один дукат»2. Вера в общие положе­ ния — доктринальная. Например, вера в то, что на всех планетах Солнечной системы нет жизни. Эта вера содержит в себе все же что-то нетвердое. Она может быть доступна опровержению. Нако­ нец, есть моральная вера, где вопрос об истинности суждений не встает вовсе. «Эту веру ничто не может поколебать, так как были бы ниспровергнуты сами мои нравственные принципы, от которых я не могу отказаться, не став в собственных глазах достойным пре-

1 Свасьян КЛ. Указ. соч. С. 43.

«Нередко человек высказывает свои положения с таким самоуверенным и не­ преклонным упорством, что кажется, будто у него нет никаких сомнений в их истин­ ности. Но пари приводит его в замешательство. Иногда оказывается, что уверенности у него достаточно, чтобы оценить ее только в один дукат, но не в десять дукатов, так как рисковать одним дукатом он еще решается, но только при ставке в десять дукатов он видит то, что прежде не замечал, а именно, что он, вполне возможно, ошибается» (Кант И. Критика чистого разума // Сочинения. Т. 3).