Философия

раковину, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным »'.

Познание умножает скорбь, говорит Екклесиаст. Разум челове­ ка, по словам Рабиндраната Тагора, подобен лампе: чем ярче свет, тем гуще тень сомнений. Согласно легенде, однажды Зенон в ответ на вопрос, почему он сомневается во всем, нарисовав два неравных круга, сказал: «Этот большой круг — мои знания, тот малый — твои. Все, что за пределами круга, — область неизвестного. Ты ви­ дишь, что граница соприкосновения моего знания с неизвестным гораздо больше. Вот почему я сомневаюсь в своих знаниях больше, чем ты»2.

Разумное философское сомнение, здоровый скептицизм, т.е., по этимологическому смыслу, стремление тщательно все рассмот­ реть, по существу не противоречит и оптимистическому взгляду на познание. Отвечая на вопрос: «возможно ли познание?», мы можем сказать, что наша собственная позиция совпадает с пози­ цией И.В. Гете, выраженной в его «Дружеском призыве»:

«...Я не могу не поделиться неоднократно овладевавшей мною в эти дни радостью. Я чувствую себя в счастливом единогласии с близкими и далекими, серьезными, деятельными исследователями. Они признают и утверждают, что нужно принять в качестве предпосылки и допущения нечто неисследуемое, но что затем самому исследователю нельзя ставить никакой границы.

И разве не приходится мне принимать, в качестве допущения и предпо­ сылки, самого себя, хотя я никогда не знаю, как я, собственно, устроен? Разве не изучаю я себя, а также и других, и тем не менее бодро подвигаясь все даль­ ше и дальше?

Так и с миром: пусть он лежит перед нами безначальный и бесконечный, пусть будет безгранична даль, непроницаема близь; все это так, и все-таки — путь никогда не определяют и не ограничивают, насколько далеко и насколько глубоко способен человеческий ум проникнуть в свои тайны и в тайны мира!»3.

1 Вавилов СИ. Исаак Ньютон. М., 1961. С. 196.

2Эта мысль выражалась многими. «Чем меньше у человека познаний, тем мень­ ше он способен знать их недостаточность», — гласит шотландская пословица.

Ф.Шлегель сказал так: «Чем больше знают, тем больше имеют еще для изучения. Вместе со знанием растет равномерно и наше познание или, вернее, наше познавание размера еще не познанного».

3Лихтенштадт В.О. Гете. СПб., 1920. С. 499—500.

По существу, вопрос стоит так: разум постоянно все глубже и глубже проникает в тайны бытия, и нельзя знать, как далеко он уйдет со временем.

§ 3. Виды познания

Многообразие ВИДОВ познания. Говоря о знании «вообще», сле­ дует обсудить чрезвычайное разнообразие видов или характеров единого по существу знания. Нельзя считать знанием только какойто один из его ввдов, произвольно выбранный, скорее приходящий на ум или подсказываемый типичным массовым представлением. В наше время нетрудно впасть в ошибку, отождествляя познание во­ обще с познанием только научным (или даже с тем, что принято считать «научным») и отбрасывая все остальные виды знания или рассматривая их лишь в той мере, в которой они могут быть упо­ доблены научному знанию. Это объясняется современной своеоб­ разной «сциентистской» общественной атмосферой,' культом науки или, вернее, наукообразия, присущим современному обще­ ству и существующим невзирая на возрастающую критику издер­ жек научно-технического прогресса и даже параллельно с ней. Раз­ витие наук не просто открыло множество фактов, свойств, законов, установило множество истин — выработался специфический тип мышления. Но смешивать знание вообще с его научной формой — глубокое заблуждение. В повседневной жизни не все проблемы, встающие перед человеком и обществом, требуют непременного обращения к науке: книга жизни открыта не только глазам ученого, она открыта всем, кто способен воспринимать вещи, чувствовать и думать.

Интересно отметить, что обусловленные биологическими зако­ номерностями элементарные «знания» наличествуют и у животных (особенно высокоразвитых), которым они служат в качестве необ­ ходимого фактора реализации их поведенческих актов. Долгое время господствовало представление, что животные не способны к абстракции ни в какой форме. Однако развивавшаяся с середины XX в. наука о поведении животных — этология — достаточно уве­ ренно опровергает это мнение. По-видимому, какие-то формы от-

влеченного знания доступны в живой природе не только человеку. Этот факт, кстати, дополнительно обращает внимание как на един­ ство разных сторон того, что именуют знанием, так и на природу этого единства1.

Если исходить из того, что основой всякого знания яв­ ляется опыт в самом широком смысле слова, то виды человечес­ кого знания различаются в первую очередь по тому, на опыте ка­ кого характера они основаны. По М. Шелеру, человеческое по­ знание в значительной мере обосновывается опытом любовного отношения к миру; стало быть, без любви нет и познания. А.С. Хомяков писал: знание истины дается лишь взаимной лю-

Связанная с этологией эволюционистская эпистемология базируется на представлении об эволюции способности к познанию у живых существ в ходе общего эволюционного процесса. Таким образом, эпистемологический эволюционизм объяс­ няет природу человеческого знания, ставя его в более общий контекст (познание у жи­ вотных в сочетании с эволюционной гипотезой). Такое расширение когнитивной спо­ собности может быть истолковано в духе материализма: познание приписывается более низким, «неодушевленным» формам бытия. С другой стороны, выведение спо­ собности к познанию из неких универсальных свойств природы может быть связано с онтологическими предпосылками религиозной философии всеединства. Вообще, об­ наружение сходства между чем-либо человеческим и свойством так называемой неоду­ шевленной природы (любовь собаки к хозяину, красота бабочки и красота произведе­ ния искусства и т.д.) всегда может быть истолковано двояко. Тот, кто желает «сни­ зить» человеческое существо, укажет, что человек, по существу, не отличается от ос­ тальной природы, есть не более, чем особое («общественное») животное и т.п. На­ оборот, возможно противоположное стремление возвысить, одухотворить самое мате­ рию, увидеть в мироздании высшую мудрость и даже единую душу (Софию), как, на­ пример, философ Вл. Соловьев. Говоря об этом, необходимо учитывать, что вопрос касается не только субъективной склонности отдельного мыслящего индивида. Теория знания, идя вглубь, непременно начинает затрагивать онтологические предпосылки. Кроме того, сказанное выше может служить иллюстрацией тезиса о многообразности способов познания. При этом вопрос о «всеединстве» упирается в природу этого «все­ единства», которая видна по способу познания «всеединства». Материалист желает свести все способы к одному — физиологически-чувственному (ощущению), принци­ пиально ограничивая этим и свою философию, и свою личную познавательную спо­ собность. Субъективная склонность к «снижению» при этом сочетается с соответст­ вующей философской установкой. Б. Вышеславцев уверенно указывает на первич­ ность здесь именно психологического мотива — в методе «спекуляции на понижение» (выражение М. Шелера), дающим у Маркса (и у Фрейда) не «сублимации», «...а, на­ против, профанацию возвышенного, уничтожение чувства благоговения» перед быти­ ем и истиной (см.: Вышеславцев Б.П. Философская нищета марксизма. Франкфурт- на-Майне, 1957. С. 86). Наоборот, религиозный взгляд на мир дает санкцию честному исследованию.

ности»1. Впрочем, для выдающихся творческих личностей харак­ терна и гармония познавательных способностей. Биографии мно­ гих ученых, философов говорят о том, что несмотря на полную самоотдачу в своей главной исследовательской деятельности, они глубоко увлекались искусством и сами писали стихи, романы, ри­ совали, играли на музыкальных инструментах2. Тип одаренности не обязательно связан только с «высоким» познанием. В жизни — при этом во всех ее уголках и закоулках — существует и трудится немало настоящих академиков житейских наук. И это тоже особен­ ный дар.

Житейское познание и знание основывается прежде всего на наблюдении и смекалке, оно носит эмпирический характер и лучше согласовывается с общепризнанным жизненным опытом, чем с аб­ страктными научными построениями.

Значимость житейского знания в качестве предшественника иных форм знания не следует преуменьшать: здравый смысл ока­ зывается нередко тоньше и проницательнее, чем ум иного ученого. В известном рассказе о Фалесе, попавшем в колодец, отвлеченный философ, не умеющий смотреть себе под ноги, насмешливо умаля­ ется именно перед лицом такого житейского, обыденного знания (своеобразный анализ этого философского анекдота дает Лев Шес­ тов3). В обыденной жизни «мы размышляем без особенной реф­ лексии, без особенной заботы о том, чтобы получилась истина... мы размышляем в твердой уверенности, 'iTO мысль согласуется с пред­ метом, не отдавая себе в этом отчета, и эта уверенность имеет ве­ личайшее значение»4. Базирующееся на здравом смысле и обыден­ ном сознании, такое знание является важной ориентировочной ос-

1Лихтенштадт В.О. Гете. СПб., 1920. С. 495.

А.Эйнштейн играл на скрипке, с которой не расставался, куда бы ни ехал и к кому бы ни шел в гости; Н. Винер писал романы; Ч. Дарвин увлекался поэзией Шекс­ пира, Мильтона, Шелли; Н. Бор боготворил Гете, Шекспира и Кьеркегора. Есть и другие примеры. А.И. Солженицын по образованию математик, и, наверное, никто не станет отрицать сильнейшего влияния математики на стиль его художественного твор­ чества. То же можно сказать и о П. Флоренском. Г. Вейль проявил себя и как выда­

ющийся математик, и как выдающийся философ. А какой широтой культуры, знанием естествознания и гуманитарных наук обладали И. Кант, Г. Гегель и др.!

В книге «На весах Иова» (см. по этому поводу ниже).

Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. М.; Л., 1930. С. 50.

новой повседневного поведения людей, их взаимоотношений между собой и с природой. Здесь его общая точка с научной формой зна­ ния. Эта форма знания развивается и обогащается по мере про­ гресса научного и художественного познания; она тесно связана с «языком» человеческой культуры в целом, которая складывается на основе серьезной теоретической работы в процессе всемирноисторического человеческого развития.

Научные знания. Как правило, житейские знания сводятся к констатации фактов и их описанию. Научные знания предполагают и объяснение фактов, осмысление их во всей системе понятий дан­ ной науки. Житейское познание констатирует, да и то весьма по­ верхностно, как протекает то или иное событие1. Научное познание отвечает на вопросы не только как, но и почему оно протекает именно таким образом. (Во всяком случае, ответ на подобный во­ прос является идеалом научного знания.) Научное знание не терпит бездоказательности: то или иное утверждение становится научным лишь тогда, когда оно обосновано. Научное — это прежде всего объяснительное знание. Сущность научного знания заключа­ ется в понимании действительности в ее прошлом, настоя­ щем и будущем, в достоверном обобщении фактов, в том, что за случайным оно находит необходимое, закономерное, за единичным — общее, и на этой основе осуществляет предвидение различных явлений. Предсказательная сила — один из главных критериев для оценки научной теории. Процесс научно­ го познания носит по самой своей сущности творческий характер. Дело в том, что задача ученого состоит не только в умножении наших впечатлений и представлений, но и в уразумении сущности объекта, постижении истины, установлении связей, отношений и закономерностей. Законы, управляющие процессами природы, об­ щества и человеческого бытия, не просто вписаны в наши непо­ средственные впечатления, они составляют бесконечно разнооб­ разный мир, подлежащий исследованию, открытию и осмыслению.

Вот красноречивый диалог: «Я: Что такое солнце? — Она: «Солнышко». — Я: Нет, что оно такое? — Она: «Солнце и есть». — Я: А почему оно светит? — Она: «Да так; солнце и есть солнце, потому и светит. Светит и светит. Посмотри, вон какое солнышко...» — Я: А почему? — Она: «Господи, Павел Александрович, словно я знаю! Вы — грамотный народ, ученый, а мы — неучены» (Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. С. 26).

Этот познавательный процесс включает в себя и интуицию, и до­ гадку, и вымысел, и здравый смысл.

Научное знание охватывает в принципе что-то все же относи­ тельно простое, что можно более или менее строго обобщить, убе­ дительно доказать, ввести в рамки законов, причинного объясне­ ния, словом, то, что укладывается в принятые в научном сообще­ стве парадигмы. В научном знании реальность облекается в форму отвлеченных понятий и категорий, общих принципов и законов, ко­ торые зачастую превращаются в крайне абстрактные формулы ма­ тематики и вообще в различного рода формализующие знаки, на­ пример химические, в диаграммы, схемы, кривые, графики и т.п. Но жизнь, особенно человеческие судьбы, на много порядков сложнее всех наших научных представлений, где все «разложено по полочкам», поэтому у человека извечна и неистребима потреб­ ность выхода за пределы строго доказательного знания и погруже­ ния в царство таинственного, чувствуемого интуитивно, схватыва­ емого не в строго и гладко «обтесанных» научных понятиях, а в каких-то «размытых», но очень важных символических образах, тончайших ассоциациях, предчувствиях и т.п.

При всем различии житейской смекалки «профанов» и аб­ страктных конструкций «высокой» науки у них есть глубоко общее. Это уже упомянутая идея ориентировки в мире.

«Но так как мир сам по себе имеет бесконечно многообразное и изменчи­ вое содержание, в каждом данном месте и в каждой точке времени иное, то наш опыт, наше ознакомление с данностями действительности, совсем не могли бы служить этой цели практической ориентировки, если бы мы не имели возможности улавливать в новом и изменившемся все же элементы уже знакомого, которые, именно как таковые, делают возможными целесообраз­ ные действия. [От позиции здравого смысла, т.е.] познания, руководимого ин­ тересами сохранения жизни и содействия благоприятным условиям жизни...

не отличается существенно и установка научного познания. Если мы даже со­ вершенно отвлечемся от того, что сама постановка вопросов — а тем самым и хотя бы частично этим определенные итоги — научного познания имеют своей исходной точкой и своей целью потребности практической ориентиров­ ки в жизни и господства над миром — другими словами, если мы даже возь­ мем научное познание только как «чистое» познание, возникающее из беско­ рыстного, незаинтересованного любопытства, то замысел этого познания состоит все же в вопросе: «что, собственно, скрывается в том, что доселе от