Семиотика.Лекции

Следующая система отражения невербального поведения — тактильно-кинестезическая. Тактильно-кинестезические данные поступают от рецепторов, находящихся в коже, мышцах, сухожилиях, суставах. Именно мышечные рецепторы сообщают о том, какова сила рукопожатия, поцелуя, насколько близко находится другой человек. Начиная с раннего возраста физический контакт в виде прикосновений, поглаживаний, поцелуев, похлопываний является важным средством развития личности. По этой причине они выделены в отдельную область изучения и представляют еще одну структуру невербального поведения — такесику. Такесическая структура находится под контролем не только тактильно-кинестезической системы отражения, но и воспринимается с помощью зрения (например, амплитуда движения при рукопожатии), слухового анализатора, что способствует оценке всех нюансов физического контакта.

Следующая структура невербального поведения — ольфакторная. Она получила свое название в соответствии с ольфакторной системой отражения, базирующейся на обонянии человека. Данная структура включает искусственные и естественные запахи (запах тела и косметики).

В качестве основных характеристик невербального поведения, с помощью которых можно описать любую из его структур (кинесическую, такесическую, просодическую структуры и систему запахов), выступают следующие: «степень дискретности — континуальности»; «степень произвольности — непроизвольности»; «степень осознанности — неосознаности невербального поведения»; «степень целенаправленности — нецел е н а п р а в л е н н о с т и ; « с т е п е н ь и н т е н ц и о н а л ь н о с т и — непреднамеренности»; «степень определенности — неопределенности»; «степень абстрактности — конкретности»; «степень устойчивости — вариабельности»; «степень однозначности — многозначности»; «линейность

— пространственно-временная целостность».

Соотнесение крайних позиций на каждой из шкал дают два абстрактных типа невербального поведения. Первый тип невербального поведение имеет такие характеристики, как высокая степень дискретности, произвольности, о с о з н а в а е м о с т и , ц е л е н а п р а в л е н н о с т и , интенциональности, определенности, высокая степень отчужденности от действительных состояний и отношений личности, устойчивости (внеситуативности), однозначности и линейности. Второй тип невербального поведения

неопределенность, высокая степень связи с психологическими и социальнопсихологическими характеристиками личности, вариабельность (зависимость от контекста общения), многозначность, пространственновременная целостность. Между этими двумя типами невербального по ведения располагается все многообразие форм и паттернов невербального поведения личности, которые представляют собой совокупность движений,

может быть представлена с точки зрения соотношения в ней движений определенного вида.

Наиболее полно особенности невербального поведения как специфического языка общения описаны американским психологом R.Harrison. В качестве критериев анализа невербального поведения им выбраны те, с помощью которых характеризуется вербальный язык: дискретность, произвольность, определенность, абстрактность.

Невербальный язык отличается от вербального по этим параметрам тем, что о н континуальный, непроизвольный, вероятностный, конкретный. С

точки зрения происхождения обоих языков отмечается то, что невербальный язык является природным, первичным, правополушарным. Нарушения речи, вызванные различными воздействиями на мозг (например, наркоз), приводят прежде всего к потере вербальной речи, как более позднего образования и, во вторую очередь, к нарушению невербальной коммуникации, как базирующейся на более древних структурах мозга (подкорка) и потому более устойчивой к деструктивным воздействиям. Исходя из происхождения обоих языков, R.Harrison вводит следующие характеристики: когнитивный – аффективный, логический – интуитивный, сознательно употребляемый – неосознанно используемый, целенаправленный – нецеленаправленный, интенциональный – непреднамеренный.

На основе признаков намеренности – ненамеренности можно различать три типа невербальных средств: 1) поведенческие знаки, которые обусловлены физиологическими реакциями на тот или иной стимул, например, потоотделение, дрожь, покраснение от страха, холода или стыда; 2) ненамеренные знаки, употребление которых обусловлено привычками человека – например, дергать себя за ухо без всякой надобности, чесать затылок, потирать ладони (такие знаки иногда называют самоадапторами); 3) собственно коммуникативные знаки – сигналы, которые передают информацию об объекте, событии или состоянии (интерактивные знаки), например, универсальными чертами поведения человека с высоким статусом представлялись такие как замедленность движений (вплоть до полной неподвижности, статичности), тихий голос, сдержанность в проявлении эмоций, прямой, неподвижный взгляд, сведенная к минимуму жестикуляция (А.К.Байбурин и А.Л.Топорков «У истоков этикета», с.66). Если человек, занимающий высокое положение в обществе, группе, демонстрирует иное невербальное поведение, то это резко изменяет отношение к нему, вызывает подозрение у окружающих людей, формирует недоверие и т.д.

С точки зрения пространственно-временных характеристик вербальный и невербальный языки отличаются тем, что первый имеет линейную временную последовательность, а второй представляет пространственновременную целостность. Словесный диалог строится на основе поочередного обмена информацией – «ты говоришь – я слушаю; я говорю – ты слушаешь». Внеречевое же общение, выраженное в зримой пластике, содержит два одновременных встречных потока информации: «как я говорю и слушаю, и как ты говоришь и слушаешь». Причем эта одновременность, подобная

особого рода пению дуэтом в опере, сохраняется и в ситуации обоюдного молчания. Иначе говоря, процесс невербального общения – непрерывен, а речевого - дискретен.

Вербальный язык легко кодируется и декодируется, чего нельзя сказать о невербальном языке. С этим связана такая особенность невербальных текстов, что значительная часть их не может быть переведена в код другого языка без существенной потери смысла для партнера.

Вербальный язык – это вокально-звуковое явление (по определению Э.Бенвениста, «языка без голоса не бывает»), в то время как невербальный язык строится из разнообразных движений.

Особенным, как заметил М.М. Бахтин, для невербального поведения является также то, что оно частично представлено и самому субъекту. Он не видит напряжения своих мышц, всей пластики своих поз, экспрессии своего лица, экспрессии его отношений к другому, в то время как партнер по взаимодействию может отражать невербальное поведение с помощью оптической, тактильно-кинестетической, акустической, ольфакторной систем, взаимодействие между которыми способствует возникновению многозначных связей между невербальным поведением и психологическими характеристиками личности.

Высокие диагностические возможности невербального поведения, его постоянная представленность другому («осязаемое данное») привели к развитию противоположной назначению невербального поведения функции

– функции маскировки действительных переживаний и отношений человека, к развитию на ее основе способностей к управлению невербальным поведением, формирование которых поощряется во всех социальных группах и сообществах. Без таких «невербальных защит» трудно представить процесс социализации и вхождения личности в культуру. Социокультурная разработка «невербальных защит», «невербальных масок» осуществляется, как правило, в направлении отбора совокупности движений, делающих поведение человека социально-приемлемым, успешным, привлекательным (см. например, современные руководства по практическому взаимодействию). Далеко не случайно возведена в идеал система воспитания м а н е р «gentleman»а: статусообразная неподвижность туловища, масковидность лица, ограниченность жестикуляции. Эта манера держаться как бы специально создана для того, чтобы в общении партнеры смогли скрыть свои истинные чувства, отношения друг к другу, ко всей ситуации взаимодействия. Описание различных невербальных «масок» можно найти в книгах по культуре поведения, в «наставлениях» по актерскому мастерству, в трактатах о живописи. Наиболее типичные невербальные «маски» используются человеком для того, чтобы создать нравственно-этический образ для другого человека. Всем известно, что скромный человек «должен» иметь склоненную голову и опущенные глаза.

Функции невербального поведения в общении.

Анализ имеющихся по данному вопросу исследований показывает, что каждая структура и подструктура невербального поведения выполняет

информационную, регулятивную, аффективную функции. В этом плане нет приоритета у тех или иных компонентов невербального поведения. Они полифункциональны: 1) являются одним из показателей общей психомоторной активности личности, сопряженной с ее темпераментом (темп, амплитуда, интенсивность, гармоничность движений); 2) свидетельствуют об актуальных психических состояниях личности; 3) несут информацию о свойствах и качествах личности; 4) выражают отношения одного человека к другому; 5) свидетельствуют о развитии личности как субъекта общения: программы вступления в контакт, поддержания и выхода из него; 6) выступают в качестве показателя социального статуса личности;

7)говорят о ее принадлежности к той или иной группе, общности, культуре;

8)поддерживают оптимальный уровень близости между общающимися; 9) выполняют функцию социальной стратификации; 10) выражают качество и изменение взаимоотношений партнеров по общению, формируют эти отношения; 11) свидетельствуют о форме взаимодействия между людьми; 12) выполняют функции опережающей манифестации психологического содержания общения (относительно речи); 13) выступают в роли уточнения, изменения понимания вербального сообщения, усиливают эмоциональную насыщенность сказанного; 14) выполняют функцию экономии речевого сообщения; 15) выступают в качестве маскировки «я» личности; 16) контролируют аффект, создают условия его нейтрализации или социальнозначимого аффективного отношения; 17) выполняют функцию разрядки, облегчения, регулируют процесс возбуждения.

Владение языком внеречевого общения – можно сравнить с устной речью необразованного человека. Последняя может быть яркой, верно построенной, но, при этом, грамота родного языка ему остается неведомой.

Обращение к невербальным языкам иных культур и народов показало, что невербальные языки отнюдь не универсальны. Противоположные примеры являются скорее исключением, нежели правилом. Такое исключение приводит К.Чапек в рассказе «Дирижер Калина». Человек оказывается по воле случая в чужой стране и, не зная языка этой страны, тем не менее, понимает случайно подслушанный разговор двух людей: « Слушая этот ночной разговор, я был совершенно убежден, что контрабас склонял кларнет к чему-то преступному. Я знал, что кларнет вернется домой и безвольно сделает все, что велел бас. Я все это слышал, а слышать – это больше, чем понимать слова. Я знал, что готовится преступление, и даже знал какое. Это было понятно из того, что слышалось в обоих голосах, это было в их тембре, в кадансе, в ритме, в паузах, в цезурах… Музыка – точная вещь, точнее речи!». Опыт глухонемых также показывает, что обучиться «иностранному» невербальному языку можно намного быстрее и легче, чем языку вербальному. Но все это является результатом не только особого дара людей с утонченным предметно-образным эмоциональным слухом, а в первую очередь, единой семиотической структурой невербальных средств коммуникации.

III. Топономика или азбука молчания.

Несмотря на различные способы отображения похожих чувств, желаний, отношений у разных народов, групп, индивидов, существует, и это установлено в практике взаимодействий, общепонятность, транслируемость без перевода различных видов искусств и знаковых телесных движений в различных культурных средах. Иначе говоря, чтобы быть понятным, любой текст должен иметь тенденцию быть текстом на «другом» языке, содержать в себе элементы перехода на чужой язык. Для языка тела таким «чужим», иным языком должен быть универсальный общечеловеческий код, в противном случае - перевод невозможен. Что это за универсальный, общечеловеческий код, выступающий посредником – переводчиком – с разных невербальных языков на общепонятные смыслы?

Один из вариантов ответа на этот вопрос содержится в гениальной работе Александра Бродецкого «Азбука молчания или топономика. А.Бродецкий

ограничивались изучением лишь статических жестов и поз. Можно вспомнить попытки шведского ученого Бердвистла, предложившего в качестве единицы телодвижений человека – «кин» или «кинему». Хотя отдельный кин самостоятельного значения не имеет, при его изменении изменяется вся структура. Совокупность единиц образует более сложные кинеморфы (нечто подобное фразам), которые и воспринимаются в ситуации общения. Впоследствии сам Бердвистл пришел к выводу, что построить удовлетворительный словарь телодвижений ему не удалось, так как понятие кина оказалось достаточно неопределенным, уводя от необходимых обобщений в сторону частностей, порой случайных. С этой позиции невозможно отличить естественные жестовые движения от искусственных, изобретенных. Придуманный искусственный жест-знак существует и воспринимается как статическая фиксация определенного сочетания позиции головы, корпуса, рук или ног. В связи с эти, в искусственном жесте невозможна подмена, перевод, например, положения руки мимикой. По мысли Бродецкого, «значение естественного знакового движения – в его

связи со всем окружением человека и зависит от того, как это жестовое движение сориентировано в пространстве» (Бродецкий, с.9). Поэтому, при одном и том же направлении движения, от взгляда до перемещения всего тела, значение всегда будет одинаковым. По другому, особое значение здесь приобретает не то, какие мышцы сократились под влиянием душевного волнения, а куда было направлено это сокращение, в какую точку пространства. То, что знаковый характер движения выражается в направлении движения, чрезвычайно важно для понимания всех процессов происходящих в сфере общения. Это зафиксировала наша речь, которая сводит все, даже самое сложное, к элементарным двигательным актам, чаще всего к простым перемещениям пешехода. Так, мы идем по жизни тем или иным путем, можем заблуждаться, выбрать правильное направление в решение задач или свернуть с него; мы можем встретиться с трудностями, после чего уйти от них или, наоборот, пойти напролом; наша жизнь – полна

падений и подъемов; мы ходим вокруг да около; ведем других за собой

и л и плетемся в хвосте; часто нам надо осмотреться, чтобы потом – отступить или сделать решающий шаг вперед. Иногда мы даже способны

поставить себя на место другого человека, встать на его точку зрения;

возвысить себя в собственных глазах; пройти мимо удачи или войти в чье-то положение.

Если вслушаться в нашу речь еще внимательней, то станет очевидно, что пространственно координированными для нас являются не только большинство словосочетаний, и не только специальные слова, но и каждое слово, перед которым стоит предлог или в состав которого входит приставка

– все эти «над» и «на», за» и «перед», «из» и «из-за», «от», «к», «с»… Иными словами, предполагается, что основное значение имеет не та или иная форма жестового движения, но его конкретная координация по осям трехмерного пространства. «Именно это обстоятельство позволяет обнаружить то, что

каждый из нас и все мы вместе существуем как бы в двух пространствах. Первое из них – обычное, земное, где координаты – высота, широта, глубина ничего кроме себя самих не значат, и другое – тоже конкретное, наблюдаемое, но имеющее некоторую знаковую природу, где координаты уже приобретают определенное смысловое значение» (Бродецкий, с.13). Любой визуальный невербальный знак (условно можно изобразить его «звездочкой»), как и любой наблюдаемый объект, может быть скоординирован по трем основным осям трехмерного пространства.

Местом пересечения этих координат является тот, кто в данный момент использует знак, т.е. субъект визуального невербального высказывания.

«Звездочка» - это конечный пункт знакового движения, его значимая цель. Можно только предположить, что в истоке

человеческой цивилизации, все нынешние «пространственные иносказания» имели буквальный смысл. Затем, не меняясь по существу, они стали относиться к все более сложным жизненным процессам, к знаковой операциональной деятельности.

Эту цель – значимое местоположение – А.Бродецкий называет «топонома» (от греческого слова «топикос», что означает «место», «местность»). Топонома – элементарно значимая часть визуального невербального языка. Ее значение – это комплекс ассоциаций, связанных у человека с тем или иным локализованным местом в пространстве. Впервые догадку о существовании топоном высказал М.Чехов: «В воздухе остаются живые формы от движений моего тела»… «Еще глубже и тоньше овладеете вы характерностью роли, если к созданному вами телу присоедините и воображаемый центр… Даже вне пределов тела можете вы вообразить центр. Для Гамлета, Просперо или Отелло, например, вы можете поместить его перед телом. Для Санчо Пансы – сзади, понижи спины, и т.п.

Найдя воображаемое тело и центр и вжившись в них, вы заметите, что они становятся подвижными и способными меняться в зависимости от сценического положения. Вы заметите, что не только вы играете созданными вами телом и центром, но и они играют вами, вызывая новые душевные и телесные нюансы в вашем исполнении…

Вы готовите роль Дон Кихота… [Его] центр – сияющий, маленький, беспокойный, горячий – вращается высоко-высоко над его головой…

[Враг приближается и] центр уходит все выше и выше… [Дон Кихот нападает]. В мгновение ока центр падает вниз и застывает в

верхней части груди, спирая дыхание!

Прыжок на врага, и центр, теперь маленький, темный как мяч на резинке, летает вправо и влево, вперед и назад. Вслед за ним мечется рыцарь, то пригибаясь всем телом к земле, ширясь в плечах, то на мгновение худея и устремляясь вверх на цыпочках…» («Михаил Чехов. Литературное наследие». Москва, «Искусство», 1995. В 2-х томах. Т.2).

Поскольку язык тела континуален, то все возможные «центры» движения – топономы - заполняют полностью психическое пространство жизнедеятельности человека. При этом, местоположение большинства топоном внутри пространства может быть определено по другим менее численным топономам, расположенных непосредственно на линии координат. Таким образом, одну часть топоном можно отнести к координируемым, а другую – к координирующим. В результате, получаются три типа координирующих топоном (вертикальные, сагиттальные и горизонтальные) и одной центральной. Координирующие топономы каждого типа подразделяются на шесть групп - верхнюю-нижнюю, переднююзаднюю, правую-левую. Отличие значений топоном друг от друга внутри каждой группы определяется степенью удаленности (расстоянием) каждой из них от центральной топономы. «Координирующие топономы не имеют формы. Они условны и невидимы точно так же, как и линии координат, которые они образуют. И подобно тому, как изображение осей координат – это фиксация некоторой общей договоренности об ориентирах окружающего человека пространства, так и изображение их составляющих топоном, есть не более чем условное изображение основных стереотипов психологии восприятия пространства, связанного у нас с такими понятиями как «вверху», «внизу», «сзади», «спереди», «справа» и «слева». Однако в отличие от координирующих топоном (назовем их основными), координируемые (присвоим им название – простые) всегда имеют конкретную форму визуального невербального знака – жеста, взгляда, архитектурной детали, театральной мизансцены и т.д.» (Бродецкий, с. 16-17). Простые топономы – это элементарные невербальные знаки, лежащие в основе всех видов и форм невербальной визуальной коммуникации, значение которых определяется

по их положению относительно основных топоном, а значение последних

– направлением и степенью удаленности от центральной топономы.

совпадает. Второе – у разных по форме невербальных знаков с одинаковыми топономами невербальное значение совпадает.

И еще одно важное положение вводит автор топономики. Система координат трехмерного очеловеченного пространства как основа топономики проникает в подсознание человека не сразу, но с определенной очередностью. Топономный мир новорожденного является одномерным. Первая координата, которую он усваивает – это вертикаль. Все основные функции (передвижение, питание, избавление от опасности и т.п.) у человеческого детеныша приходит сверху, от родителей. Помощь и верх – для младенца одно и то же. Действия самого ребенка, направленные на преодоление силы тяжести есть важный акт самоутверждения, а также проходящие по вертикали взаимоотношения со взрослыми, со сверстниками, младшими детьми и с предметами во время игр, - все нашло свое отражение во внеречевом визуальном языке общения. Впоследствии, оторванное от обычной для него цели, конкретное действие становится знаком в иной ситуации. Наличие в нашей речи ансамбля слов с вертикальной ассоциацией

– это производное, своеобразный перевод с одного языка, свойственного всему живому – языка тела, на символический язык. Процесс формирования вертикальных ассоциаций не заканчивается в детстве, но продолжается в течение всей жизни на основе личного опыта, общественной памяти и на основе формирования современных нам ассоциаций, рожденных освоением космического пространства. Доминирующим значением этой координатной оси является ее значение как иерархически-социальной связи.

Для более старшего ребенка топономный мир уже двухмерный. Сагитталь (от латинского sagitta – стрела) объединяет все то, что находится спереди (фронт) и сзади (тыл) от каждого из нас. Сагиталль – координата независимости, вектор траты двигательной энергии. Три фазы сагиттального движения: устремленность к объекту, достижение его и обладание им приводят к архетипическому слиянию субъекта и объекта в единое целое. С механизмом проектирования собственных устремлений к объекту тесно связаны первые понятия о времени – будет, есть и было. Будет – предощущение движения к объекту; Есть – архетипическое слияние с объектом; Было – память о проделанном пути. Психологическое время – сагиттально. Фронт – притяжение. Тыл – отторжение. С позиции сагиттального обзора только для троих общающихся в их совокупности пространство лишено terra incognita. Не отсюда ли, из пространства объективно-всесторонней информированности при общении, тяга к триаде во всех сферах жизни. Три - это целостная, завершенная единица, молекула взаимодействия отдельных атомов социального бытия. Движения по сагиттали изначально носят импульсивный, спонтанный характер, а затем полностью подчиненный, прежде всего, эмоциональному состоянию архетипического желания слиться с объектом в одно целое.

И, наконец, последняя координата – горизонталь. Только психологический мир взрослого существует в полноценном, объемном трехмерном очеловеченном пространстве. Главное, что отличает горизонталь от

вертикали и сагиттали – это то, что она не является вектором движения. Это координата устойчивости, асимметрии. Если здесь и происходит движение, то только вширь. Горизонталь – координата выбора и сравнительного анализа. «Право» и «лево» связаны с функциональной асимметрией двух полушарий головного мозга. Это координата операций сравнения, сопоставления иерархически равных объектов при равной их целевой значимости. Если расположенные объекты по вертикали воспринимаются по критерию иерархической значимости; если расположение объектов по сагиттали воспринимается с точки зрения трудности их достижения, то расположение по горизонтали – предполагает выбор из равных по иерархии и трудности достижения (доступности) предметов. Результат выбора здесь зависит, прежде всего, от сравнительного анализа и умения разглядеть признаки асимметричности. Так начинает формироваться первая и самая главная «право-левая» ассоциация – горизонталь как совокупность топоном аналитической деятельности, рациональных связей. Способность различать правое и левое не менее сложна, чем само видение. Различая правое и левое, человек разделяет пространство по отношению к себе, принимая себя за центр. А поскольку мое «правое» это «левое» другого, то для координации действий необходимо договориться, чтобы определить, где правая, а где левая сторона. Поэтому горизонталь еще и координата конфликтов (если цели разные) и взаимодействий. Где право и лево у загонщиков зверя? Где общее право и лево у сидящих вокруг одного стола? Необходимость слова в координации именно по горизонтали указывает на то, что именно она является как бы мостом между жестом и словом. Интересно отметить, что пространственные стереотипы, связанные с понятием «правое» - «левое» ассоциируются с такими бинарными оппозициями как мужской – женский, хороший – плохой, позитивный – негативный, живой – мертвый, ближний - дальний, внутренний - внешний (Толстой Н.И.,с.171-173). В диалоге «права на право» попеременно переходят от одного собеседника к другому. В монологе «право на право» принадлежит говорящему полностью. Горизонтальные топономы формируются в последнюю очередь, после вертикальных и сагиттальных, как по мере развития каждого ребенка с началом его пространственно-аналитической деятельности, так и в эволюции всего человечества. На историческую и конкретно биографическую молодость горизонтальных топоном указывает, в частности, и то, что многие люди до сих пор плохо ориентируются по горизонтали, часто путая «право» и «лево». «Право–лево» – не только асимметрия, но и доминирование в культуре праворукости. Наши праотцы с дубинкой в правой руке очень хорошо знали, что такая же дубинка противника находится в противоположной, левой от них стороне. «Главной» эта рука считалась у египтян, живших 5 тысячелетий назад. Древние греки и римляне связывали с ней представление о добре, честности, силе, возлагая на левую руку ответственность за все несчастья. В дальнейшем все это свелось к формуле: от всего, что обращено ко мне, активность находится в левой от меня зоне. Напомним, что из-за перекрещивания нервных волокон информация о левой

от нас части пространства сетчатка глаза передает в правое полушарие и наоборот. Итак, горизонталь выступает вектором взаимодействия, диалога.

Завершая свою работу А. Бродецкий написал, что «топонома – это комплекс стереотипных ассоциаций, связанных у человека с такими понятиями как верх, низ, фронт, тыл, право, лево и центр-Я и областями пространства, заключенными в пределах этих ассоциативных координат.

Топономы, расположенные на каждой из трех координат – одномерны (например, «верховенство», «низость», «целеустремленность» и др.).

Топонома на условной плоскости внутреннего пространства, скоординированная по двум одномерным топономам как усложненный комплекс ассоциаций (например, «высокая цель», «низкий поступок», «правое дело» и т.п.) - это двухмерная топонома.

Топонома, скоординированная по трем ассоциативным осям – трехмерна (например, «высокая правая цель», «тяжелое неправедное прошлое» и др.).

Воспринимая какой-либо факт и совершая любое по форме жестовое движение, человек как бы устремляется к выбранной им топономе и, тем самым указывает на нее. Этот выбор-указание и есть знак отношения к чьему-либо слову или поступку.

«К различным попыткам разгадать тайну числа 7, добавим еще одно предположение: семь – это минимальное количество векторов, которое необходимо для ориентации в трехмерном пространстве и, одновременно, это число означает количество психологических координат внеречевого пространственного общения.

Каждое из трех измерений – вертикаль, сагитталь и горизонталь, несут стереотипное ассоциативное значение своих топоном, являясь координатами внутреннего и внешнего очеловеченного пространства. Соответственно этому, все топономы можно подразделить не только на координирующие и координируемые, но и на внешние и внутренние.

Внешние топономы – в детстве формируют значение внутренних топоном, а у взрослых вновь проецируются во внешний мир.

Не имея решающего значения в обычных индивидуальных трудовых операциях, внешние топономы приобретают ведущую роль во всех сферах непосредственного человеческого общения: служат основой невербальной коммуникации и основополагающим началом композиции во всех пространственных визуальных видах искусства.

Внутренние топономы – это отражение внешних топоном, существующее в подсознании каждого человека.

При этом каждый из нас, разумеется, имеет свою собственную модель мира. Благодаря тому, что такая модель скоординирована в системе общих для всех психологических координат и помогает людям соотносить свои индивидуальные модели мира и друг с другом, и с объективной реальностью. Такая общность координат позволяет избежать вавилонского столпотворения представлений об окружающем нас мире.

Таким образом, предполагается следующий процесс: реальные координаты внешнего мира, как бы обрастая комплексом ассоциаций, по очереди входят