Семиотика.Лекции

а

Понимание, являясь по определению Л.М. Веккера, специфической характеристикой мышления, в процессах осознавания пронизывает практически все «этажи» сознания. «Сознанию, - как пишет Агафонов А.Ю., для порождения эффекта осознания требуется, как минимум, построить такой понятный для себя текст, в котором было различимо различие между «Я» и внеположным относительно сознания действительным миром, в котором находится объект. Поэтому сознание всегда должно «знать», что оно есть, то есть самообнаруживаться. И эта самопроявленность есть результат функции понимания. В каждом состоянии сознания заложена способность сознания к самовоспроизведению. Сознание одновременно является и понимаемым, и понимающим, само-себя-понимающим сознанием. Понимание и понимаемое неразрывны как две страницы одного листа. Вместе с тем акт понимания – свободный акт. Еще и в силу этого понять сознание – это понять, казалось бы, совершенно невероятную вещь – детерминанты свободной (психической) активности.

Сознание актами понимания строит осмысленные тексты, и только это делает возможным такое понимание, вследствие которого происходит дифференциация: Я – мир» (Агафонов, с.222). Замыкание сознания на самом себе как постоянно действующий механизм познавательных актов сознания и есть конструкт понимание. Сознание как самосознание всегда знает о том, что является его содержанием, и выступает в отношении своего собственного содержания активно действующим. Сознание себя есть творчество себя: осмысление. Оно выдвигает гипотезы о внешнем мире, предвосхищает результаты своих воздействий, оценивает эти результаты, возвращается к прошлому и забегает в будущее, строит мир по своим собственным установлениям, разрушает его, когда меняет принятые для себя правила, ошибается, ищет путь к истине и заставляет Я сомневаться в сделанном выборе. Осознаваемое в этой активности сознания – есть психическое содержание, доступное Я, то, что Я воспринимает, что оно понимает, чем оно манипулирует (через интерпретации).

Понимание, как проникновение в сущность моделируемого аспекта реальности, зависит от качества модели, созданной психикой. Оно может быть представлено разными моделями при одинаковом осознании каждой из них. Понимание на своих низших уровнях может быть вообще невербальным, т.е. чувственно-образным, эмоциональным, пониманием на уровне ощущений, образов, эмоций и желаний с неспособностью вербализовать это понимание. Более высокие уровни вербального (мыслительного) понимания тоже могут сильно различаться между собой. Что касается полного понимания, то оно нам недоступно в принципе по временному параметру. Разной степени осознания психических явлений в один и тот же момент времени нет. Есть лишь разная степень понимания одинаково осознанного.

«Всякий акт сознания – это осмысленный акт восстановления мира из хаоса света, цвета, звука, беспредметной разобщенности. Это акт

установления пространственно-временного порядка. Это оформление мира в

а

целостную картину мира. Понимающее сознание – есть синоним человеческого присутствия в мире. Не мир открывает себя для понимания, а только человек открывает мир в своем понимании, конструируя его по собственной свободной воле к смыслу. Произвольно созидая все возможные смыслы, человек не может произвольно порождать саму способность к смыслопорождению. Поэтому, не умея не понимать, он обречен на поиск Смысла до тех пор, пока обречен осознавать себя Человеком» (Агафонов, с.275).

Итак, человеческое сознание существует только как самосознание, как атрибут Я. Между Я и сознанием могут устанавливаться разные типы связей. Например, деятель и его деятельность, наблюдатель и объект наблюдения, адресант и адресат сообщения. В отделении Я от своих чувств, представлений, знаний о себе кроется величайший факт знаково-символического устройства сознания. «Я» может быть определено только в терминах производства речи. «Я» - значит человек, который производит данный речевой акт, содержащий Я. Данный речевой акт по определению является единственным и действительным только в своей единственности. Субъективность есть не что иное, как проявление в человеке фундаментального свойства языка. Тот есть «ego», кто говорит «ego». По другому, между Я и сознанием формируется аппарат сознания внешний по отношению к содержанию сознания. Этот аппарат имеет знаковую природу, потому семиотика, как наука изучающая именно этот аппарат (инструментальную часть сознания), является составной частью наук о сознании.

Литература Агафонов А.Ю. Основы смысловой теории сознания. – СПб.: Издательство «Речь»,2003.

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., Искусство, 1979.

Бехтерев В.М. Избранные труды по психологии личности: В 2 т. Т.1 Психика и жизнь. СПб.: Алетейя,1999 Веккер Л.М. Психические процессы. Т.2. Мышление и интеллект. ЛГУ,1976.

Жане П. Эволюция памяти и понятие времени//Хрестоматия по общей психологии. Психология памяти. МГУ, 1979.

Поляков С.Э. Мифы и реальность современной психологии. М., Едиториал УРСС,2004.

а

Рево д’ Аллон Г. Внимание: схемы// Хрестоматия по вниманию. МГУ, 1976. Серл Джон. Открывая сознание заново. М.: Идея-Пресс, 2002.

Лекция восьмая ПОНИМАНИЕ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ

Содержание

1.Человек в проблемной ситуации: способы выбора поведения.

2.Понимание как познавательная процедура сознания. Мышление

ипонимание.

3.Принципы понимания и континуальная природа смысла. Герменевтика как ключ понимания.

4.Диалогическая природа понимания. Пределы интерпретации

Ключевые понятия: мир как текст, логика смысла, понимание как выражение согласованности двух языков мышления, герменевтика, интерпретация, диалогическая природа понимания

Как зритель, не видевший первого акта, В догадках теряются дети, И всё же они ухитряются как-то

Понять, что творится на свете.

С.Я. Маршак Смысловая сфера сознания – образование позднее и не единственная в жизнедеятельности людей регулятивная система. Человек, находящийся в состоянии выбора, имеет не один способ организации своего поведения. Так, традиционная, устная культура, ориентированная на будущее, огромное значение придавала предсказаниям, гаданиям и пророчествам. Принесение жертвы здесь – футурологический эксперимент, ибо оно всегда связано с обращением к божеству за помощью в осуществлении выбора. Но и само состояние выбора уже означает отказ от обычая, от утвержденной веками роли. Приметы же и предсказания, прогнозируя будущее, связывали функцию выбора с коллективным опытом, оставляя отдельной личности

открытое и решительное действие.

«Коллективное понимание», когда имеется однозначно сформулированный алгоритм действия – привычная схема – не требует осмысления своего содержания. Человеку достаточно узнавать определенный деятельностный контекст, чтобы начать вести себя в нем соответствующим образом. Еще Ф. Энгельс отмечал, что возможны целые периоды познавательной деятельности, когда «большинство людей дифференцирует и интегрирует не потому, что они понимают, что` они делают, а просто потому, что верят в это, так как до сих пор результат всегда получался правильный» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.20, с. 89). Древние египтяне, например, умели довольно точно предсказывать солнечные затмения, не понимая природы этого явления. Когда же «распалась связь времен» и устная культура уступила место письменной цивилизации, тогда и проявилась способность сознания к пониманию. Понимание теперь становится способом бытия субъекта, такого бытия, которое существует, понимая. «Письменная культура, - по словам

Лотмана, - тяготеет к тому, чтобы рассматривать созданный Богом или Природой мир как Текст, и стремится прочесть сообщение, в нем заключенное. Поэтому главный смысл ищется в письменном Тексте – сакральном или научном и – экстраполируется затем на ландшафт. С этой точки зрения смысл Природы раскрывается лишь «письменному» человеку. Человек этот ищет в Природе законов, а не примет. Интерес к приметам расценивается как предрассудки, будущее стремятся определить из прошлого, а не на основании гаданий и предвещаний» (Лотман, с.10). Понимание не может быть просто сведено к знанию, потому что оно появляется в результате определенных действий над знанием. Весь вопрос в том, – каких действий? Согласно Д.А. Леонтьеву, возможны, по меньшей мере, шесть разных систем отношений человека с миром и, соответственно, шесть механизмов регуляции поведения, жизни человека в мире. Эти системы переплетаются друг с другом, тем не менее, их достаточно четко можно выделить в чистом виде.

Первый ответ на вопрос о действии: «Потому что я хочу». Это логика удовлетворения потребностей. Второй ответ или вторая логика поведения: «Потому что он первый начал». Это логика реагирования на стимул. Третий ответ: «Потому что я всегда так делаю». Это логика предрасположенности, стереотипа, диспозиции, которая охватывает большую часть психологии личности. С ней связаны такие понятия, как «характер», «стиль», «установка», «научение». Три названных системы или механизма – общие для человека и животного. Любое животное может себя вести в русле этих трех логик или их констелляции.

Четвертый ответ уже специфичен для человека, но не специфичен для личности: «потому что все так делают». Это логика социальной нормативности, социальных ожиданий, где критерием регуляции выступает соответствие определенным ожиданиям социально значимой группы. Крайним выражением этой логики является тотальный конформизм. Пятый ответ: «Я это сделал, потому что мне это важно». Эта логика – логика смысла или логика жизненной необходимости, специфичная для личности и конституирующая личность. Можно утверждать, по Леонтьеву Д.А., что человек является личностью в той мере, в какой его жизнь определяется именно этой логикой. «Первые три системы регуляции деятельности не нуждаются в представлении о мире как о целом. Для того чтобы реагировать на стимул, достаточно стимула. Для того чтобы удовлетворять свои потребности, достаточно потребностей. Чтобы вести себя по стереотипу, достаточно стереотипа. Детерминанты всех этих форм поведения не выходят за пределы конкретной ситуации. Действуя в рамках этих трех логик, субъект не может сделать что-то, чего нет в ситуации. Логика социальной нормативности расширяет контекст деятельности, учитывая то, чего нет здесь-и-теперь, в данной ситуации, но она все равно не связана с миром как целым, она связана с расширением контекста жизнедеятельности, с включением значимых социальных групп в жизненную структуру этих отношений. Действие же, ориентирующееся на смысл – это действие,

которое ориентируется на всю систему отношений с миром в целом. Это поведение, в котором учитывается определенным образом вся система отношений с миром и вся дальняя временная перспектива. Если я ориентируюсь на смысл действия для меня, я не могу сделать что-то, что разрушительно для моей жизни в дальней перспективе. Подобно тому, как по любому маленькому кусочку голограммы можно восстановить целое, в смысле любого конкретного действия отражается весь жизненный мир как целое. Ориентируясь на смысл, человек поднимается над ситуацией» (Леонтьев Д.А., с. 155-156)

Наконец, шестой ответ: «А почему бы и нет?». В нем отражается логика свободного выбора. Если первые пять логик поведения в той или иной степени присущи всем психически здоровым и полноценным людям, то шестая логика отражает меру личностной зрелости как ее основную дифференциально-психологическую характеристику. Отсюда, между прочим, и гордость личного понимания и мужество личного понимания («Я понял!»).

Возможны и другие логики выбора, например, поведение, управляемое высшим призванием, миссией, когда человек ощущает высшую свободу именно потому, что для него (субъективно) нет выбора. Это логика Спасителя или следования, однако, носители этой логики поведения чрезвычайно малочисленны и потому, в практическом плане, изучение ее является пока малоактуальным.

Способность к самоконтролю, присущая здоровой личности, основывается на сбалансированном развитии всех шести регуляторных систем при доминирующей роли высших, специфически человеческих систем – логики смысла и логики свободного выбора. Не случайно попытки манипулировать поведением людей могут использовать одну из четырех «низших» логик (соблазнение, провокация, формирование установки и наложение обязательств) и должны в максимальной степени блокировать две высшие.

2. Итак, опора на понимание при принятии решений – результат длительного развития мышления. Подтверждение этому положению мы находим в теории мышления, разработанной Л.М. Веккером. В разделе, посвященном феномену понимания, Веккер пишет, что понимание в его внутренней специфичности является характеристикой собственно мыслительной. Процесс восприятия и образ как его результат также сопровождается пониманием (или непониманием) и даже может существенно зависеть от понятности или непонятности воспринимаемого. Но в принципе, в оптимальных условиях, адекватный перцептивный образ с его основными характеристиками – пространственно-временной структурой, модальностью, интенсивностью, константностью, целостностью и даже собственно перцептивной обобщенностью может быть сформирован и без понимания. Понятной или непонятной может быть также своя собственная или чужая эмоция. Но непонятная эмоция не перестает быть эмоцией как «психической реальностью», так же как непонятный перцептивный образ не перестает быть образом во всей его основной психологической специфичности. «В отличие от этого непонятая мысль, если в ней действительно отсутствуют даже

проблески понимания, перестает быть мыслью в ее специфическом качестве и может быть только механически воспроизведенной, что как раз и означает, что в этом случае от нее остается лишь пустотелая речевая оболочка. Жизненная практика, в частности, и в особенности практика клиническая и педагогическая, ясно свидетельствует о том, что такой «речевой труп» мысли является, к сожалению, еще достаточно распространенной реальностью. Это выражено, в частности, в такой тяжелой «педагогической болезни», как зубрежка» (Веккер, с. 79). Без понимания нет мысли в ее психологической

специфичности.

Схематическое описание основных характеристик понимания, таких как: «синтетический инсайт», сочетание пространственно-структурных и символически-операционных компонентов мысли в феномене понимания, наличие операционных компонентов понимания, понимание как инвариант вариативных характеристик мысли, мера переноса, или транспонируемости, инвариантного отношения, выраженного данной мыслью, соотнесение их с эмпирическими характеристиками мыслительных процессов позволили Л.М. Веккеру выдвинуть следующую гипотезу: «Мышление как процесс представляет собой непрерывный обратимый перевод информации с языка симультанно-пространственных предметных гештальтов, представленных образами разных уровней обобщенности, на символически-операторный язык, представленный одномерными сукцессивными структурами речевых сигналов. Отдельная же мысль как структурная единица и результат мыслительного процесса в ее психологической специфичности представляет психически отраженное отношение как инвариант обратимого перевода с одного языка на другой» (Веккер, с.136).

Непонятность тогда, в отличие от простой неизвестности искомого отношения, получает свое объяснение как выражение рассогласованности обоих языков мыслительного процесса. Либо искомое соотношение выделено на словесном языке, но не имеет предметного пространственноструктурного эквивалента (человек не может себе представить того, о чем говорит). Либо, наоборот, имеется образная предметно-структурированная схема возможного решения, не поддающаяся, однако, переводу в словесную формулировку, выделяющую соответствующее отношение, скрытое в этой предметной структуре, и воплощающую его в символически-операторном языке (человек не может сказать себе, в чем состоит искомое отношение, потенциально представленное в той предметной структуре, которую он, однако, себе представляет). В обоих случаях осмысливание проблемности ситуации как понимание непонятности психологически определяется взаимной рассогласованностью обоих языков мышления в отображении искомого отношения. Собственно мыслительная операция отличается от других более общих форм межъязыкового перевода тем, что она осуществляет такой обратимый межъязыковой перевод, инвариантом которого является психически отображенное отношение между объектами мысли. Понятность же есть субъективное выражение обратимости и вместе с тем инвариантности перевода.

Мышление и сегодня не часто встречающееся событие в жизни индивида. Большинство предпочитают просто делать заключения, то есть, переходить от проблемы сразу к ее решению. Опорой для такой процедуры может служить чужой авторитетный текст. Но этот текст должен быть все-таки осмыслен и «втянут» в логику принятия решения. Отсюда вновь возникает интерес к такой древней дисциплине как герменевтика, цель которой состоит в том, чтобы понять текст – понять, исходя из его интенции, понять на основе того, что он хотел бы передать.

3 . Происхождение термина «герменевтика» связывают обычно с именем бога древнегреческой мифологии Гермеса, который был посредником между богами Олимпа и людьми. Гермес был обязан доводить до сознания людей волю богов, истолковывая ее, переводя ее с языка богов на естественный язык людей. Поэтому этимологически термин «герменевтика» означает истолкование, интерпретацию.

Отдельные герменевтические приемы как практическое искусство толкования текстов возникают в Древней Греции. Уже в то время появляется необходимость истолкования древних текстов, в частности поэм Гомера. Язык «национального учителя» греков становится непонятным для его потомков. К тому же времени относятся первые попытки теоретического осмысления процесса интерпретации текстов, введения принципов истолкования, т.е. предпринимаются первые шаги в направлении теоретической разработки герменевтики.

Еще один мощный импульс для становления и развития герменевтических концепций был дан новым учением – христианством. В I-III веках возникают два противоположных по методологическим установкам герменевтических направления: аналогисты (центр – Александрия; здесь переводится на греческий язык Библия, в связи с этим неизбежно встают проблемы перевода, оформляется Александрийская богословская школа, сущностью которой является аллегорическое толкование Библии) и аномалисты (центр – Пергам; это направление придерживалось «дословного» толкования Библии). Так родилась библейская экзегетика. Первая проблема, возникшая в истории герменевтики, связана с количеством смыслов слов: сколько смыслов в слове? Различают два направления в решении этой проблемы. Одно допускает один смысл, который трактуется как объективное содержание речи. Второе направление придерживается версии множественности смыслов слова. В этом случае в понимание смысла вкладывается субъективнопсихологическое содержание.

Постепенно, по мере возникновения практических потребностей в истолковании художественных произведений, имеющих социальную значимость (таких, например, как поэмы Гомера, которые преподавались в учебных заведениях), религиозных текстов, философских трактатов воз никают первые подходы к теоретическому осмыслению интерпретационной и комментаторской деятельности. Впоследствии эти принципы распространяются на всю литературу, расширяя тем самым предмет герменевтики.

Исходные герменевтические принципы представляют собой не что иное, как филологические приемы, ставящие своей задачей умение (искусство, технику) находить ошибки в грамматах и исправлять их, умение читать, истолковывать и оценивать рукописи с литературной, художественной и эстетической точек зрения. Такое понимание герменевтических приемов сохраняется в настоящее время за особой дисциплиной – филологической критикой, суть которой составляет совокупность приемов, способствующих восстановлению истинного текста литературного произведения и уяснению его содержания и значения в истории литературы.

Средневековая культура изменила парадигму герменевтики. Возникла теологическая герменевтика, основной задачей которой было каноническое толкование библейских текстов. Это толкование должно было быть догматически правильным, строго соответствовать установленным канонам. Присвоив себе монополию на понимание и толкование догматов веры, богословы и монахи стали играть роль древнего Гермеса, но с той разницей, что они уже диктовали людям «волю богов». Большой вклад в развитие теории знаков вообще и библейской герменевтики в частности внес Бл.Августин. Он понимал под герменевтикой правила, позволяющие изъяснять библейские тексты, и преподавать их народу. Иначе, Августин ставил перед герменевтикой две задачи. Первая состоит в нахождении «истинного смысла» Священного Писания. Решение этой задачи составляет предмет богословской герменевтики – науки о системе методов истолкования религиозных текстов с целью выявления их истинного (сокровенного) смысла. Изложение же найденного смысла массам верующих входит в содержание второй задачи, которая относится к предмету риторики. Но в обоих случаях имеют дело с языковыми реалиями, со словами, поэтому чрезвычайно важно знать, что такое языковой знак. Августин впервые четко сформулировал задачи и ограничил область действия науки о знаках, фактически предварив идеи современного семиотического подхода в теории познания и методологии науки. Он ясно определил понятие языкового знака, отличив его от вещей и от неязыковых знаков, особо выделил познавательную функцию знаков; последовательно развел понимание собственного и переносного значения слов и предложил теорию и классификацию тропов; провел различение искусственных и естественных знаков, что стало прообразом дальнейшего деления языков на искусственные и естественные. Наука о знаках является для Августина введением в

герменевтику. Им впервые была поставлена проблема понимания как перехода от знака к значению. Настаивая на признании единственности смысла знака, Августин опирался на предпосылку о том, что главным условием понимания является «вхождение в герменевтический круг», выражая его суть так: «Надо верить, чтобы понимать, и понимать, чтобы верить». Для Августина не подлежит сомнению тот факт, что если истины Святого Писания не даются в актах веры, то разум может быть помощником в их постижении. Но только на основе веры человек постигает подлинный смысл Слова Божьего. Веру в божественный авторитет, зафиксированный в

Священном Писании, Августин провозглашал основой и главным источником человеческих знаний. Вера должна предшествовать пониманию. Майоров Г.Г., отмечая рационалистическое содержание тезиса Августина, подчеркивал: «Верю, чтобы понимать (credo ut intelligam) – эта знаменитая формула Августина, служащая лейтмотивом всего его творчества, стала впоследствии эмблемой средневекового теологического «рационализма»… В рамках христианской ортодоксии эта формула отчасти легализовала рациональное исследование, отчасти указывала ему, так сказать, нижнюю границу: если всякое, даже научное, исследование должно начинаться с каких-либо предпосылок, то для средневекового исследователя такими предпосылками должны быть положения религиозной веры. Зато верхняя граница оставалась открытой: разум, контролируемый верой, мог сколь угодно предаваться медитациям над креденциальными положениями» (Майоров, с.228). В дальнейшем в этой формуле термин «вера» заместился на термин «знание». А поскольку знание всегда выполняло объяснительную функцию, в герменевтике 19 века закрепляется рационалистический принцип: «Объяснять, чтобы понимать». И в дальнейшем теоретические дискуссии развернулись именно вокруг этого принципа, вокруг проблемы соотношения понимания и объяснения.

Герменевтика, понимаемая как анализ текста, пережила особый подъем в связи с протестантским движением (XVI в.), когда возникла необходимость новой интерпретации Священного Писания, отличной от догматической. Лютер и другие идеологи протестантизма, говорившие о непосредственной, «буквальной» ясности понимания текста, в поисках критериев и методов достижения такой ясности обращались к наследию античной риторики. Значительный шаг в развитии герменевтических идей связан с именем М.Флациуса Иллирийского (XVI в.), идеолога и теоретика протестантизма после смерти Лютера, критика католической доктрины. В герменевтику в качестве основополагающих теоретических положений вводятся следующие принципы.

Принцип контекстуальной интерпретации. Слово, выражение, текст имеют одно значение, но различные контексты будут определять различные их смыслы. Смысл становится зависимым от контекста. Отсюда проистекает, что центральной проблемой герменевтики оказывается отношение части к целому, интерпретируемого выражения к контексту. Герменевт, работая с различными контекстами, должен вскрывать в них единственное божественное значение и истолковывать его смысловые оттенки, внесенные в библейские тексты их авторами. Такого типа интерпретации учитывают субъективные особенности авторской позиции. Задача герменевта заключается в выявлении цели и замысла автора. Отсюда следует принцип учета цели и замысла автора. Решается эта задача посредством определения специфических особенностей авторских приемов изложения материала при помощи сравнения различных частей текста, в которых используется интересующее толкователя слово. При этом, по мере того как промежуток времени между писателями и читателями священных книг