Глава I. Вторичная преступная деятельность в российском уголовном праве § 1. Понятие вторичного преступления

В связи с тем, что УК РФ не дает определения вторичного преступления, да и вообще не использует такой термин, в публикациях его часто расценивают как синоним неоднократности, рецидива и даже смешивают с совокупностью преступлений. Поскольку в отечественной юридической литературе также практически не уделяется внимания раскрытию понятия "вторичное преступление", попытаемся разобраться, что же следует понимать под ним.

Если обратиться к толковым словарям русского языка, то можно увидеть, что слово "вторичный" имеет несколько значений. В словаре Д.Н. Ушакова оно определятся следующим образом: 1) случающийся, происходящий во второй раз; 2) представляющий собою вторую стадию, ступень в развитии чего-нибудь или вторую ступень по составу, по сложности, в отличие от первичной и третичной; 3) второстепенный, побочный; 4) являющийся следствием чего-нибудь другого *(5). Аналогичное толкование находим и во многих других словарях, энциклопедиях *(6). Проанализируем эти значения слова относительно преступления.

1. Для преступного деяния, совершаемого во второй раз, в российском уголовном праве предусмотрены понятия рецидива, совокупности (реальной) преступлений (институт неоднократности сегодня исключен) *(7), следовательно, обозначать "вторичным преступлением" то же самое нет смысла. Тем более отсутствуют основания называть вторичными преступления, совершаемые в третий, четвертый раз, как это можно встретить в прессе *(8).

2. Безусловно, вторичное преступление не относится к стадиям совершения преступления. Более того, оно само может быть как оконченным, так и находиться на стадии приготовления, покушения. Здесь можно говорить лишь о действительно усложненной конструкции вторичного преступления, отягощенной связью с первоначальным преступлением.

3. Разумеется, рассматриваемые преступления ни в коей мере не являются ни побочными, ни второстепенными - напротив, зачастую, как это будет показано ниже, они могут представлять очень существенную угрозу для нормального функционирования государства и общества.

4. Вторичное преступление, строго говоря, не является следствием (во всяком случае, в уголовно-правовом смысле) главного, основного преступного деяния, но оно действительно зависит от последнего, появляется лишь при его наличии *(9).

Представляется, что в словосочетании "вторичное преступление" прилагательное допустимо по смыслу заменить на "производное", а не "повторное" *(10). Заранее оговоримся, что повторность может присутствовать, когда основное и вторичное преступления совершает одно и то же лицо *(11), но это вовсе не является атрибутивным, конструктивным признаком рассматриваемого явления. Если же говорить о существительном "вторичность" (в частности, употребляется выражение "вторичность преступления"), то в русском языке оно означает именно производность *(12) от чего-то другого. Этим другим и является основное (главное, предшествующее) преступление. В Германии и Швейцарии, например, как в законах, так и в уголовно-правовой теории, давно используется ряд терминов, означающих предшествующее, или главное, и вторичное преступные деяния: die Vortat, die Haupttat, die Nachtat *(13) соответственно. Если говорить о международной практике, то в ней первоначальное преступление обозначается как основное, т.е. лежащее в основе вторичного - например, в Конвенции Совета Европы "Об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности" от 8 ноября 1990 г. (Страсбургская конвенция) *(14), в Конвенции ООН "Против транснациональной организованной преступности" от 15 ноября 2000 г. *(15) (Россия ратифицировала ее Федеральным законом от 26 апреля 2004 г. N 26-ФЗ *(16)). Следует оговориться, что такой же термин уже использовался ранее в отечественном уголовном праве при рассмотрении вопросов прикосновенности к преступлению *(17).

Применение понятия "основное", разумеется, нисколько не умаляет общественной опасности вторичного преступления: в отдельных случаях оно может быть даже существенно более тяжким, чем предшествующее. Здесь речь идет лишь о сущности этих деяний, основании их криминализации.

Попробуем теперь дать предварительное определение вторичного преступления. Можно сказать, что вторичное преступление представляет собой предусмотренное Особенной частью УК РФ умышленное деяние, общественная опасность и уголовная наказуемость которого зависит от совершения до этого тем же или любым другим лицом иного, основного (первоначального, предшествующего) преступления. Из этого, так называемого рабочего, определения видны основные признаки, моменты, характеризующие вторичное преступление, выделяющие его из ряда остальных преступных деяний, и говорящие о: 1) месте его расположения в УК РФ; 2) субъекте преступления; 3) последовательности совершения преступлений; 4) взаимосвязи вторичного и основного деяний; 5) субъективной стороне преступления. Представляется, что их подробное рассмотрение позволит дать более полное определение изучаемого уголовно-правового явления.

1. Уголовная ответственность за вторичное преступление предусматривается Особенной частью УК РФ. В Общей части УК РФ отсутствуют какие-либо единые нормы, посвященные такой ответственности, в отличие, например, от института соучастия. В связи с тем, что вторичная преступная деятельность имеет много общего с прикосновенностью к преступлению, здесь уместно привести слова известного дореволюционного ученого-юриста Н.С. Таганцева: "Перенесение учения о прикосновенности в Особенную часть представляет не только теоретический, но и практический интерес: с помещением отдельных случаев прикосновенности в соответственные рубрики можно верно оценить как основания их наказуемости, так и характеристические признаки каждого типа" *(18). Это высказывание вполне можно отнести и к вторичным преступлениям, с той лишь оговоркой, что дополнительное размещение в Общей части УК РФ специальных норм, охватывающих некоторые общие моменты всех вторичных преступных деяний, способствовало бы правильной и единообразной квалификации рассматриваемых деяний. Помещение же всех норм о вторичной преступности в Общую часть УК РФ не представляется возможным, в частности, по следующим основаниям:

1) по сравнению, например, с рецидивом, соучастием, понятие "вторичная преступная деятельность" обладает меньшей степенью универсальности в связи с разнообразием ее видов и существенными их различиями между собой;

2) несмотря на связь с основными преступлениями, наказание за вторичные не может устанавливаться исходя лишь из характера и степени общественной опасности предшествующих деяний *(19), а следовательно - требуется наличие отдельных санкций за каждый из видов рассматриваемых деликтов;

3) перечень преступлений, лежащих в основе вторичного, различен, что также усложняет создание единых, общих норм.

Кроме того, в зависимости от вида рассматриваемых преступлений, различаются их объекты, субъекты и т.д. Итак, как и формы прикосновенности, вторичные преступления "ввиду признания необходимым их наказывать должны рассматриваться в Особенной части Кодекса как delicta sui generis" *(20).

2. Субъектом вторичного преступления, в зависимости от вида последнего, может быть как лицо, совершившее основное деяние, так и любое другое. Подробный анализ субъектов изучаемых преступлений будет дан при рассмотрении отдельных видов вторичной преступной деятельности, сейчас же лишь оговоримся, что данный признак делает конструкцию вторичности существенно более универсальной по сравнению с прикосновенностью *(21). Круг субъектов вторичного преступления может быть ограничен, исходя из того, кем было совершено основное преступное деяние: так, в соответствии с примечанием к ст. 316 УК РФ ("Укрывательство преступлений"), лицо не подлежит уголовной ответственности за заранее не обещанное укрывательство преступления, совершенного его супругом или близким родственником. Согласно ст. 22 УК Латвийской Республики, это правило распространяется и на обрученных *(22). По УК Республики Беларусь (примечание к ст. 406) не подлежат уголовной ответственности за недонесение (в УК РФ это деяние сегодня декриминализировано) члены семьи и близкие родственники лица, совершившего преступление, а также священнослужитель, узнавший о преступлении на исповеди *(23).

Следует отметить, что возраст, с которого наступает уголовная ответственность, может быть различным для основного и вторичного преступления. Однако встречаются и иные мнения. О.Ю. Якимов предлагает установить ответственность за легализацию преступных доходов с того возраста, с которого наступает уголовная ответственность за первоначальное преступление *(24). С подобным предложением нельзя согласиться. Вторичное преступление (в данном случае - легализация), являясь самостоятельным деликтом, имеет собственный объект и объективную сторону. Так, осознание того, что "воровать плохо" и "покупать ворованное нехорошо" - совершенно разные вещи *(25).

Наглядный пример применительно к приобретению похищенного имущества приводит В.А. Кузнецов. За приобретение имущества, заведомо добытого преступным путем, был осужден З., купивший у подростков 200 кг краденого ячменя. З. дал следующие показания: "Я знал, что ячмень краденый, но купил его, т.к. мне нечем было кормить домашнюю птицу... Я считаю, что я не виновен, ведь я же ячмень не воровал, а купил его за свои деньги, заработанные трудом" *(26).

Этот случай говорит о низкой правовой культуре многих граждан. И хотя речь идет о советском периоде и взрослом гражданине, трудно предположить, что в современной России у подростков ее уровень выше *(27).

3. Вторичное преступление всегда следует за каким-либо основным деянием. Перечень таких предшествующих деликтов может быть троякого рода:

1) включать все деяния, запрещенные уголовным законом *(28);

2) охватывать только определенные преступления или их категории *(29);

3) исключать из себя несколько составов *(30).

Итак, основное уголовно наказуемое деяние должно предшествовать по времени вторичному *(31). Это правило всегда очевидно, если речь идет об оконченных преступлениях. Однако и в случае, когда, например, еще не окончено основное, но уже осуществляется приготовление к вторичному преступлению, момент начала совершения предикативного деликта наступает раньше, чем момент начала приготовления (в данном случае) к вторичному преступлению. Если предшествующее преступление так и остается неоконченным, в отличие от деяния вторичного (например, при укрывательстве лица, совершившего покушение на убийство), мы также видим строгую временную последовательность преступлений: "основное - вторичное". Н.И. Коржанский подчеркивает: "На окончание преступного приобретения или сбыта имущества *(32) не оказывает влияния факт окончания преступления, в результате которого это имущество было добыто... Приобретение или сбыт имущества, добытого продолжаемым преступлением, должны признаваться оконченным преступлением... Общественная опасность таких действий не меньше общественной опасности приобретения или сбыта имущества, добытого оконченным преступлением" *(33).

Таким образом, мы подошли к следующему, наиболее существенному (даже сущностному) признаку, характеризующему вторичную преступную деятельность: производности, зависимости его от основного деликта.

4. Вторичное деяние приобретает общественную опасность и признается преступлением в связи с предшествующим деликтом. Относительно подобной взаимосвязи в прикосновенности Г.И. Баймурзин писал: "...чтобы та или иная деятельность могла быть признана прикосновенностью, недостаточно одной лишь "связи вообще" с совершенным преступлением, необходимо, чтобы она была непосредственно обусловлена конкретным преступлением, совершенным другим лицом, и неразрывно связана с ним" *(34). Эта взаимосвязь является своеобразной: если отсутствует главное преступление, то нет и вторичного *(35). Однако назвать ее причинно-следственной нельзя: основной деликт выступает в качестве условия, но не причины вторичного деяния. Эта взаимосвязь, "возникшая после совершения основного преступления, не может быть механически отождествлена с причинной связью, характерной для соучастия, когда соучастник своим поведением оказывает исполнителю содействие в совершении преступления, обусловливает характер действий исполнителя и их направленность" *(36).

И.А. Бушуев в аналогичной ситуации применительно к прикосновенности назвал такую связь касательной *(37). Действия лица, совершившего вторичное преступление, не признаются причиной преступного результата основного деяния, чем и отличаются от действий при соучастии. Соответственно, при наличии причинной и виновной связи между действием лица, совершившего вторичный деликт, и лица - исполнителя предшествующего правонарушения - имеет место соучастие в совершении основного преступления *(38).

В.А. Кузнецов по поводу заранее не обещанного приобретения или сбыта имущества, заведомо добытого преступным путем, отмечал: "это действия, возникающие по поводу уже совершенного преступления (назовем его основным) и имеющие с ним определенную связь (которая не является, тем не менее, ни причинной, ни виновной)" *(39). Так как же понимать такую связь? "Действительно, без основного преступления, посредством которого добыто имущество, нет и не может быть приобретения или сбыта этого имущества. Однако, поскольку эта деятельность приобретателя или сбытчика никогда не является причиной преступного последствия, не содействует совершению преступления, связь ее с основным преступлением носит условный характер. Признание того, что действия лица, заранее не обещавшего приобрести или сбыть имущество, заведомо добытое преступным путем, связаны с совершением основного преступления, означает только то, что приобретатель или сбытчик осуществляет эти действия по поводу преступления, совершенного другими лицами" *(40). Таким образом, вторичное преступление совершается по поводу основного деяния, в связи с ним, но не ради него, не для него.

Специфика взаимосвязи основного и вторичного преступлений проявляется и в том, что она не указывает на прямую зависимость между степенью их общественной опасности: совершаемая в крупном размере скупка имущества, приобретенного в результате кражи, может представлять, пожалуй, большую общественную опасность, чем приобретение дешевых предметов, добытых грабежом. Тем не менее очевидно, что, например, при прочих равных условиях укрывательство террористического акта опаснее укрывательства грабежа. На законодательном уровне эта идея проявляется в том, что ответственность по ст. 316 УК РФ наступает только за укрывательство особо тяжких преступлений.

Вот как говорит об этом П.К. Евдокимов: "Степень общественной опасности укрывательства неразрывно связана со степенью общественной опасности укрываемого деяния. Действия, направленные на сокрытие различных по своей опасности преступлений, различны по своей общественной опасности... обезличивание степени общественной опасности укрывателя, игнорирование зависимости ее прежде всего и главным образом от общественной опасности укрываемого преступления не может иметь места в... уголовном праве" *(41). Соглашаясь в целом с этим высказыванием, нельзя не указать на то, что в различных видах вторичной преступности значение степени и характера общественной опасности основного деликта для определения общественной опасности вторичного далеко не одинаково. Это обстоятельство позволяет некоторым авторам утверждать, что рассматриваемой зависимости не существует вовсе. В частности, Н.И. Коржанский применительно к заранее не обещанному приобретению или сбыту имущества, добытого заведомо преступным путем, приводит следующие аргументы. Признавая, что преступное приобретение или сбыт имущества прикосновенно, связано с теми преступлениями, в результате совершения которых это имущество было добыто, ученый указывает на различие во многих случаях степени общественной опасности этих двух видов преступлений: "Что касается приобретателей или сбытчиков, то их действия в сравнении с лицами, добывшими имущество, часто являются более общественно опасными... Например, преступное приобретение или сбыт имущества, совершаемые в виде промысла, значительно общественно опаснее действий вора, совершившего впервые незначительную кражу" *(42). Данное утверждение представляется вполне обоснованным, но из него можно сделать и другие выводы: вторичное преступление, являясь в целом самостоятельным деликтом, действительно может по степени общественной опасности превосходить основное, но говорить здесь о линейной зависимости нельзя хотя бы потому, что общественная опасность вторичного преступного деяния, само собой разумеется, зависит и от действий лица, его совершающего *(43).

Другой аргумент, приводимый Н.И. Коржанским против признания рассматриваемой взаимосвязи: "такое утверждение... ведет к объективному вменению, к ответственности за чужую вину. Если признать такое положение правильным, то лицо, которое впервые и на незначительную сумму приобрело или сбыло имущество, заведомо для него добытое при совершении бандитизма, должно быть наказано значительно суровее, чем лицо, которое совершило аналогичные действия в отношении имущества, добытого кражей. Еще более отчетливо эта ошибка проявится, если во втором случае привести пример приобретения или сбыта имущества в виде промысла" *(44). Позволим себе не согласиться с данным высказыванием. Во-первых, об объективном вменении, на наш взгляд, здесь говорить не приходится: характер основного преступления может быть учтен лишь в случае осознания его лицом, совершающим производное деяние (в данном случае скупку имущества), скупщик (а равно и государство) должен сделать вывод о степени общественной опасности таких действий. Правда, законодатель не счел необходимым выделить квалифицирующий признак, который зависел бы от того, в результате какого преступления добыто имущество (на что справедливо и указывает Н.И. Коржанский) *(45). Но это обстоятельство не препятствует тому, чтобы суд при назначении наказания за вторичное преступление учитывал характер и степень общественной опасности основного деликта в рамках санкции соответствующей нормы. Во-вторых, в данном случае корректно было бы сравнивать сходные по объективной стороне преступные акты, различающиеся лишь источником происхождения приобретаемого имущества: даже на бытовом уровне к "кровавым" деньгам (т.е. приобретаемым при совершении насильственных преступлений) всегда отношение было существенно негативнее, чем, например, к ворованному имуществу.

Сам факт отнесения законодателем приобретения или сбыта преступно добытого имущества к вторичным преступлениям говорит о следующем: приобретение и сбыт имущества, полученного в результате административного правонарушения (как правило, мелкого хищения), "безразличны" для уголовного закона; стоит же этому проступку перейти в разряд преступлений - налицо и вторичное уголовно наказуемое деяние. А вот после этого "скачка" дальнейшее возрастание степени общественной опасности основного правонарушения может, по усмотрению законодателя, и не влечь повышенной ответственности за вторичный деликт. Последнее вовсе не отрицает всякую связь между степенью *(46) общественной опасности основного и вторичного преступлений. В подтверждение приведем принятый в ФРГ закон от 25 октября 1993 г. "О выявлении прибылей от тяжких преступлений" *(47), само название которого говорит о том, что различную оценку приобретают действия с имуществом, полученным путем мошенничества, и в результате разбоя, совершенного бандой.

Показательно, что и сам Н.И. Коржанский в результате приходит к выводу, что у вторичного преступления степень общественной опасности непосредственно не определяется общественной опасностью основного деяния *(48), из чего следует вывод, что некая опосредованная связь им все же не отрицается.

На влияние общественной опасности основного преступления на назначение наказания при прикосновенности указывал и Г.И. Баймурзин: "Индивидуализация наказания при прикосновенности в отличие от остальных форм преступной деятельности не ограничивается оценкой только индивидуальных признаков деяния - т.е. смягчающих и отягчающих обстоятельств, она помимо этого требует еще учета степени тяжести основного преступления, в связи с которым эта деятельность возникла... Различие в степени тяжести основного преступления, безусловно, подлежит учету при определении степени опасности действий прикосновенных лиц" *(49).

М.Д. Шаргородский, как нам представляется, совершенно обоснованно отмечал: "прикосновенность - это деяние, общественная опасность которого определяется тем, что оно совершается в связи с преступной деятельностью другого лица" *(50). Аналогичного мнения придерживался Э. Раал: "Общественная опасность укрывательства и ее степень определяются, в первую очередь, общественной опасностью укрываемого преступления и ее степенью" *(51). То же можно сказать и о вторичной преступности, оговорив лишь, что основной деликт в этом случае может совершить не только другое лицо, но и субъект вторичного преступления (в зависимости от конструкции соответствующего состава).

Особо необходимо отметить следующий момент. Вторичное преступное деяние находится во взаимосвязи именно с первоначальным уголовно наказуемым актом, а не с уголовной ответственностью совершившего его лица. Именно поэтому для наличия состава вторичного преступления не имеет значения, понесло ли наказание лицо, совершившее основное правонарушение, или же оно было освобождено от уголовной ответственности или наказания. Данная позиция нашла отражение как в юридической литературе, так и на практике. Так, В.Г. Трифонов подчеркивает, что "равной уголовной ответственности должны подлежать лица не только за прикосновенность к преступлению, но и за прикосновенность к общественно опасному деянию, совершенному невменяемым или лицом, не достигшим возраста, с которого наступает уголовная ответственность" *(52). Ранее такое же решение данного вопроса предлагал, например, М.Х. Хабибуллин *(53). Оно поддерживается и Верховным Судом РФ.

Так, М. была осуждена за подстрекательство к укрывательству убийства, совершенного К. Президиум Верховного Суда РФ, рассматривая дело, указал, что совершенное К. общественно опасное деяние предусмотрено п. "в" и "д" ч. 2 ст. 105 УК РФ - особо тяжкое преступление, за заранее не обещанное укрывательство которого предусмотрена ответственность по ст. 316 УК РФ. То обстоятельство, что впоследствии К. была признана невменяемой в отношении инкриминируемого ей деяния, не может влиять на правовую оценку действий М. *(54)

Такая позиция косвенно подтверждает то, что именно преступный характер основного деяния (в частности, при приобретении имущества преступным путем по ст. 174 и 175 УК РФ) может быть установлен как уже вступившим в законную силу приговором суда, так и в рамках судебного разбирательства дела о вторичном преступлении (с соблюдением процессуальных требований). Последнее может иметь место, например, в случае привлечения к уголовной ответственности по совокупности преступлений, при соединении дел по обвинению нескольких лиц в одно производство (по обвинению в совершении основного преступления и вторичного). В п. 21 Постановления Пленума ВС РФ от 18 ноября 2004 г. N 23 "О судебной практике по делам о незаконном предпринимательстве и легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем" *(55) указывается: "При постановлении обвинительного приговора по статье 174 УК РФ или по статье 174.1 УК РФ судом должен быть установлен факт получения лицом денежных средств или иного имущества, заведомо добытых преступным путем либо в результате совершения преступления". Таким образом, ВС РФ не настаивает на необходимости установления факта первичного преступления посредством отдельного, первого приговора.

Оговоримся, что достаточно распространена и противоположная позиция: ссылаясь на ч. 1 ст. 49 Конституции РФ, ряд авторов приходит к выводу, что, например, преступный путь приобретения имущества может установить только вступивший в законную силу приговор суда по первоначальному преступлению *(56). В.П. Верин отмечает: Росфинмониторинг полагает, что преступное происхождение имущества может быть установлено не только решением суда, но и решением органов расследования, но с такой точкой зрения "не согласились некоторые (курсив наш. - М.Л.) ученые, которые отметили, что решение органов расследования должно найти отражение в приговоре суда. Их поддержали судьи Волгоградского, Калининградского и ряда других областных и равных им судов... Естественно, что факт совершения преступления, послужившего источником происхождения легализуемого имущества, должен быть установлен приговором суда. Данное разъяснение соответствует ст. 49 Конституции Российской Федерации" *(57). Много аргументов против такого подхода приводит О.Ю. Якимов *(58).

П.С. Яни придерживается следующего мнения: "При постановлении обвинительного приговора по ст. 174 или ст. 174.1 УК судом должен быть установлен факт получения лицом денежных средств *(59) или иного имущества, заведомо добытых преступным путем либо в результате совершения преступления *(60). ...Это разъяснение, редакционно, возможно, не в полной мере соответствующее замыслу участников Пленума, означает, что факт преступного приобретения имущества, которое затем легализовано, не обязательно должен быть установлен приговором в отношении лица, совершившего предикатное преступление... Важно лишь, чтобы в приговоре по делу о легализации суд сделал вывод о преступном приобретении легализуемого имущества" *(61). Так, в подтверждение приводится практика европейских стран. Аналогична и позиция ВС РФ, согласно которой для осуждения по ст. 175 УК РФ не требуется приговора по предикативному преступлению в случаях, например, с приобретением заведомо для виновного добытого преступным путем имущества у неустановленных следствием лиц *(62). Последнее наглядно показывает, что никакого нарушения ст. 49 Конституции РФ нет и в помине - не существует даже подозреваемых в данном преступлении, не говоря уж об обвиняемых. Как отмечалось выше, именно такой подход заслуживает поддержки. В частности, с учетом транснационального характера отмывания доходов, нельзя допустить, чтобы уголовной ответственности избежали, например, лица, легализующие имущество, добытое преступным путем гражданином другой страны, пользующимся иммунитетом от уголовного преследования. Если же сплошь и рядом ссылаться на ст. 49 Конституции РФ, то возникает вопрос: можно ли вообще кого-либо привлекать к ответственности по ст. 174 (175, 316) УК РФ? Ведь лицо, занимающееся легализацией имущества, может заявить, что знало обо всех обстоятельствах преступления, но в силу положений Конституции РФ "до последнего момента" верило, что лицо, добывшее легализуемое имущество, - не преступник.

Здесь же рассмотрим и следующий аспект. В соответствии с ч. 1 ст. 49 Конституции РФ каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Есть мнения, что этой статье не соответствует существующее в УПК РФ *(63) положение, в соответствии с которым освобождение от уголовной ответственности (прекращение дела по нереабилитирующим основаниям) осуществляется следователем (органом дознания, прокурором) при производстве предварительного расследования. КС РФ по этому поводу занял компромиссную позицию *(64): прекращая дело в подобных случаях, следователь лишь констатирует, что "лицо совершило деяние, содержащее признаки преступления, и поэтому решение о прекращении дела не влечет за собой реабилитации лица (признания его невиновным), то есть вопрос о его виновности остается открытым"; права гражданина не нарушаются, так как он может обжаловать решение следователя в судебном порядке, а само прекращение дела по нереабилитирующим основаниям предполагает получение согласия лица, привлекаемого к уголовной ответственности. Нельзя согласиться с утверждением, что вопрос о виновности остается здесь открытым: освобождение от уголовной ответственности допустимо и возможно, лишь когда лицо должно было нести ее, а основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного уголовным законом (ст. 8 УК РФ). Состав преступления отсутствует, если нет вины, так от чего же в этом случае "освобождает" следователь? Кроме того, суд по тем же основаниям может прекратить дело в судебном заседании и путем вынесения определения (ст. 254, 256 УПК РФ), а не приговора, как того требует Конституция РФ.

Может иметь место случай, когда лицо привлекается к ответственности за вторичный деликт, а человек, совершивший основное деяние, уже умер и возбудить в отношении его уголовное дело нельзя (п. 4 ч. 1 ст. 24 УПК РФ). Эта ситуация схожа с возникающей при убийстве, совершенном при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление (ч. 2 ст. 108 УК РФ). Здесь в одном приговоре устанавливается виновность лица, совершившего убийство (или вторичное деяние), и лица, совершившего первоначальное преступление (умершего). Если лицо, совершившее основное преступление, не было привлечено к уголовной ответственности в связи с иммунитетом, вопрос о преступности последующего деяния также следует решать в ходе рассмотрения судом дела о вторичном преступлении.

Иначе понимал характер зависимости одного (прикосновенного, а в нашем случае - вторичного) преступного деяния от другого, основного деликта, один из родоначальников теории прикосновенности к преступлению А.С. Жиряев *(65). Характеризуя прикосновенность, он сравнивает попустительство, укрывательство и недоносительство с залогом или поручительством, которые являются accessorium займа. Соответственно, эти преступления есть придаточные по отношению к главному, а прикосновенные лица предстают перед судом всегда в сообществе с главным виновником, их наказуемость всегда и непосредственно зависит от наказуемости основных участников. Аналогичной точки зрения придерживался и С. Будзинский: "укрывательство в отношении к укрываемому преступлению составляет придаточное преступление, которое состоит в таком отношении к первоначальному, как придаточный договор к главному. Бытие укрывательства зависит от главного преступления: укрывательство деяния, которое не признано преступлением, не имеет противозаконного характера" *(66).

Подобные подходы недолго господствовали в отечественной юридической науке. Так, Н.С. Таганцев придерживался уже другого мнения, дифференцируя различные ситуации: при укрывательстве преступника признание основного преступника невиновным влекло за собой оправдание и прикосновенного лица, при попустительстве же и сокрытии следов преступления освобождение от уголовной ответственности прикосновенного лица возможно лишь в случае отсутствия факта преступного деяния *(67). В самом деле, действия, сходные с укрывательством конкретного лица, не совершавшего основного преступления, не имеют связи и с этим предикативным деликтом. Такое воззрение на прикосновенность к преступлению как особое самостоятельное преступление появилось в конце XIX - начале XX вв. и, в принципе, существует до сих пор *(68). В качестве примера обозначим позицию В.А. Кузнецова, который подчеркивает: "Ответственность приобретателей и сбытчиков является самостоятельной. Лица, заранее не обещавшие приобрести или сбыть имущество, заведомо добытое преступным путем, могут нести уголовную ответственность за совершенные ими действия и в том случае, когда лицо, добывшее это имущество преступным путем, не подлежит наказанию (например, в случае помилования или амнистии) либо вообще не может быть привлечено к уголовной ответственности (например, в случае смерти или когда лицо не достигло к моменту совершения преступления возраста, по достижении которого, согласно закону, возможна уголовная ответственность)... Если даже лицо, добывшее имущество преступным путем, не было обнаружено, виновный в заранее не обещанном приобретении или сбыте такого имущества подлежит привлечению к уголовной ответственности" *(69).

Вполне возможна ситуация, когда неизвестен виновный в основном деликте, но связь вторичного деяния с основным преступлением ни у кого не вызывает сомнения: коллекционер приобретает у неустановленного впоследствии лица предмет антиквариата, принадлежащий известному музею. Преступный характер приобретения данного имущества очевиден, бесспорен, независимо от того, привлечен ли виновный в хищении к ответственности или нет.

Ответственность прикосновенного лица является самостоятельной и независимой не только к основному виновнику, но и к другим прикосновенным лицам *(70). Н.С. Таганцев пояснял: "Недоноситель о преступном деянии отвечает совершенно независимо от существования укрывателей или попустителей; несколько лиц, порознь купивших краденые вещи, будут наказаны как укрыватели одной и той же кражи, хотя они узнали о существовании друг друга впервые только на скамье подсудимых. Сама ответственность их будет совершенно индивидуальна: недоноситель не может отвечать за то, что сделал укрыватель, и наоборот" *(71).

В связи с распространением международной, транснациональной преступности возникает вопрос: как быть, если основное преступление совершено за рубежом, а вторичное - в России? Рассмотрим, нарушается ли здесь связь первоначального и последующего деяний на примере легализации (отмывания) денежных средств и иного имущества, приобретенного преступным путем. Обратимся к Конвенции о транснациональной преступности *(72). Согласно ч. 2 ст. 6 этого документа ("Криминализация отмывания доходов от преступлений"), основные правонарушения "включают преступления, совершенные как в пределах, так и за пределами юрисдикции соответствующего государства-участника. Однако преступления, совершенные за пределами юрисдикции какого-либо государства-участника, представляют собой основные правонарушения только при условии, что соответствующее деяние является уголовно наказуемым согласно внутреннему законодательству государства, в котором оно совершено, и было бы уголовно наказуемым согласно внутреннему законодательству государства-участника, в котором осуществляется или применяется настоящая статья, если бы оно было совершено в нем" *(73).

Аналогично п. 2 "а" ст. 6 Страсбургской конвенции от 8 ноября 1990 г. предусматривает, что для применения ответственности за отмывание не имеет значения, подпадает ли основное правонарушение под уголовную юрисдикцию государства - стороны Конвенции *(74). Кроме того, п. 4 ст. 6 Конвенции гласит: "Каждая сторона может в момент подписания или в момент сдачи на хранение своего документа о ратификации, принятии, утверждении или присоединении указать в заявлении на имя Генерального секретаря Совета Европы, что п. 1 настоящей статьи применим только к основным правонарушениям или категориям таких правонарушений, обозначенным в этом заявлении". Это говорит в пользу того, что именно национальным правом страны, применяющей ответственность за легализацию, определяется преступный характер происхождения доходов *(75).

Оговоримся, что в международном праве под юрисдикцией государства понимают права судебных и административных органов по рассмотрению и разрешению всех дел на данной территории в соответствии с компетенцией этих органов; в ряде случаев юрисдикция государства распространяется за пределы его территории *(76). Итак, слово "юрисдикция" указывает не на наказуемость деяния в конкретной стране (как это понимают некоторые авторы) *(77), а прежде всего на аспект подследственности и подсудности.

Представляется, что такой подход вполне допустим и для других вторичных преступлений, поскольку по смыслу соответствует нормам Общей части УК РФ (ст. 12, 15), международным соглашениям России, да и в статьях Особенной части Кодекса, предусматривающих ответственность за вторичные преступления, не идет речи о какой-либо территориальной принадлежности совершаемых основных преступлений. Законодательное закрепление подобного положения в УК РФ имело бы позитивное значение. В связи с изложенным представляется, что необходимо дополнить УК РФ ст. 12.1 следующего содержания: "Уголовная ответственность за деяния, преступность и наказуемость которых зависит от наличия основного (предшествующего) преступления, наступает независимо от того, подпадает ли под юрисдикцию РФ основное деяние, но при условии, что последнее является наказуемым как в РФ, так и в месте его совершения".

Так, если лицо в результате законной торговли наркотическими средствами или боевым оружием (что запрещено в России), например, в Голландии, приобретает капитал, а затем использует его в предпринимательской деятельности в России, то оно не подлежит уголовной ответственности за отмывание доходов, причем это явно следует из закона, и нет необходимости в разъяснениях со стороны ученых, Верховного Суда. Аналогично, если лицо зарабатывает себе в Дании на жизнь азартными играми, не разрешенными специальными правилами (§ 203 УК Дании), а сделки с этими средствами совершает в России, то уголовная ответственность за легализацию также исключена, поскольку УК РФ не предусматривает ответственности за такое предикативное преступление *(78).

Итак, ответственность за вторичное преступление наступает при наличии основного преступления *(79) (исключение - фактическая ошибка в его наличии), в связи с ним, но независимо от ответственности совершившего его лица.

5. Субъективная сторона вторичного преступления характеризуется умышленной формой вины.

Еще более полутораста лет назад А.С. Жиряев подчеркивал: "Утверждая, что всякий вид участия и прикосновенности бывает лишь сознательный, заведомый, умышленный, я этим самым отвергаю только мнение тех, которые допускают возможность сделаться совиновником, подстрекателем, пособником - попустителем и т.д. вследствие преступной неосторожности" *(80). Также отрицая неосторожную прикосновенность, Н.С. Таганцев отмечал, что "этим не исчерпывается понятие заведомости; укрывательство состоит не в том, что такой-то сознательно спрятал Петра или Ивана, сознательно купил или принял в заклад такую-то вещь, а оно сверх того предполагает, что действующий сознавал, что Петр преступник, что принимаемая вещь добыта кражей; умысел прикосновенных имеет специальный характер, так как он предполагает наличность сознания о существовании преступного деяния, по поводу коего действует виновный, а сам вопрос об объеме и условиях этого сознания представлялся весьма спорным" *(81). Одновременно ученый понимал, что при таком подходе "возник крайне важный практически и трудноразрешимый вопрос о том, какое значение для ответственности прикосновенных имело неполное или неверное представление ими подробностей главного деяния. Можно ли было признать наличность укрывательства, например, в том случае, когда лицо, купившее украденную вещь, предполагало, что кража, которой она добыта, была учинена со взломом, тогда как кража на самом деле была простой; можно ли признать укрывателем того, кто полагал, что укрывает отравителя, между тем как укрытый им убийца учинил преступление выстрелом из ружья, и т.д.?" *(82).

Следует отметить главную особенность субъективной стороны вторичного преступления: лицо, его совершающее, должно понимать преступный характер основного деяния. Все составы вторичных преступлений, имеющиеся на сегодня в УК РФ, являются умышленными: соответственно, виновное лицо, осознавая общественную опасность основного преступления, совершенного другим лицом или им же, сознает (не может не сознавать) при этом опасность и наказуемость вторичного деяния и желает его совершения, т.е. действует с прямым умыслом. В такой ситуации и сегодня решающее значение имеют вопросы, которыми задавался Н.С. Таганцев: какова должна быть степень осведомленности лица, совершающего вторичное преступление *(83), о предикативном деликте? Возможна ли в рассматриваемом случае иная, кроме указанной выше, форма вины?

В юридической литературе по первому вопросу имеются разные мнения. К сожалению, Пленум Верховного Суда РФ не разъяснил однозначно данного вопроса. Так, в п. 20 Постановления ПВС о легализации преступно нажитого имущества говорится: "При решении вопроса о наличии в действиях лица признаков состава преступления, предусмотренного статьей 174 УК РФ, судам следует выяснять, имеются ли в деле доказательства, свидетельствующие о том, что лицу, совершившему финансовые операции и другие сделки, было достоверно известно, что денежные средства или иное имущество приобретены другими лицами преступным путем". Однако нигде далее Пленум не пояснил, что же следует понимать под "достоверной известностью". В результате по сей день имеются самые различные подходы к данной проблеме.

Например, И. Горелик и И. Сапожников полагают, что для установления достаточной (в целях привлечения к уголовной ответственности) осведомленности преступника об основном правонарушении необходимо достоверно знать о совершенном преступлении - значит знать доподлинно о времени, месте и характере совершенного преступления *(84). Такая позиция представляется необоснованной, ведь возникает другой вопрос: почему бы не дополнить этот перечень, к слову, сведениями о личности соучастников, способе совершения преступления и т.д. Да и какое имеет значение для ответственности приобретателя краденого (например), была ли совершена кража утром, вечером или ночью? В этом смысле следует согласиться с Г. Александровым, который говорил об "идеальной достоверности" - "когда известны место и время совершения преступления, состав участников преступления и характер готовящегося или совершенного преступления и эти сведения не вызывают сомнения"; такую достоверность он признавал "жизненно маловероятной", "абсолютно необязательной" и практически недосягаемой *(85). Соответственно, Г. Александров указывает, что для констатации осведомленности об основном уголовно наказуемом деянии не нужно знать о месте и времени совершения преступления, обо всех участниках преступления и обо всех подробностях готовящегося (имеется в виду ответственность за недоносительство по советскому уголовному праву) или совершаемого преступления.

В.Г. Смирнов в качестве критериев, определяющих объем сведений укрывателя или недоносителя относительно имевшего место преступного деяния, предлагает признаки состава преступления: "указанная характеристика... позволяет точно решить вопрос и об относимости этих сведений к тому или иному преступлению" *(86). Но и в этом случае возникает вопрос: легко ли лицу, не принимавшему участия в совершении основного преступления, определить, было оно, в частности, грабежом или разбоем, квалифицированным или нет. Очевидно, что лицо, совершающее вторичное преступление, не может присвоить себе функцию суда и однозначно квалифицировать первоначальное деяние.

Законодатель, характеризуя интеллектуальный элемент умысла при совершении преступлений, предусмотренных ст. 174 и 175 УК РФ, использует слово "заведомый", которое в русском языке определяется как "загодя, наперед, заранее известный", "несомненный", "явный, бесспорный, очевидный" *(87). Таким образом, выражение "заведомо преступный путь приобретения имущества" означает, что лицо еще до или во время совершения вторичного преступления явно знало, понимало, что имущество добыто в результате совершения именно преступления, а не административного, дисциплинарного проступка, нарушения гражданско-правовых норм. Установление же жестких требований к степени осознания преступности предшествующего поведения предоставит преступникам широкие возможности для ухода от ответственности, существенно усложнит работу правоохранительных органов. В отношении ст. 316 УК РФ, например, необходимо осознание лицом, что оно укрывает именно особо тяжкое преступление, но и здесь опять же виновный во вторичном преступлении может и не знать, было ли совершено убийство лица в связи с осуществлением им служебной деятельности или имело место посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа *(88). Как отмечает В.А. Кузнецов, для заведомости не требуется, чтобы лицо знало, каким именно путем (кража, мошенничество, контрабанда и т.д.) добыто приобретаемое или сбываемое им имущество, не важно и знание всех обстоятельств совершения этого преступления: "достаточно, чтобы лицу было известно, что это имущество получено преступным путем" *(89).

Аналогичное мнение высказано и высшей судебной инстанцией страны при характеристике приобретения или сбыта имущества, заведомо добытого преступным путем: вовсе необязательно, чтобы лицо знало о том, в результате какого конкретного преступления получено имущество - достаточно осознания преступности способа приобретения *(90). Подобное положение, на наш взгляд, можно применять и к вторичным преступлениям в целом *(91). Более наглядным преимущество такого толкования будет в случае, когда основное преступление совершено за рубежом, а вторичное - в России. В этой ситуации лицо, совершившее вторичное деяние, разумеется, вряд ли будет осведомлено обо всех признаках совершенного за границей деликта, не говоря уже о правилах его квалификации по зарубежному уголовному праву, поэтому и здесь будет правильным признать достаточным для наличия признака "заведомости" субъективной стороны вторичного преступления осознание лицом, его совершающим, уголовной наказуемости первоначального деяния, причем по уголовному праву как страны - места его совершения, так и по российскому.

В соответствии с п. 2 "с" ст. 6 Конвенции об отмывании доходов, осознание преступности пути приобретения имущества может быть выведено из объективных фактических обстоятельств *(92). В качестве таковых может, в частности, выступать рассказ преступника или третьих лиц о способе приобретения имущества.

В период с 16 по 19 января 2000 г. около 19.00 М. встретил во дворе одного из домов г. Саратова Б. и неизвестное лицо (объявленное в розыск), которые сообщили ему, что совершили кражу в одном из домов г. Саратова. М., имея умысел на заранее не обещанные приобретение и сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, предложил Б. и лицу, объявленному в розыск, передать ему (М.) в целях последующей продажи похищенные видеомагнитофон, наручные часы, электробритву, музыкальный центр. Указанные вещи М. впоследствии продал. М. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного п. "в" ч. 2 ст. 175 УК РФ, ему назначено наказание в виде трех лет и шести месяцев со штрафом в размере 15 МРОТ *(93).

Имеют значение и такие обстоятельства, как существенная и ничем иным не объяснимая разница в реальной и оформляемой цене товара, характер самого предмета (именные золотые часы), несоответствие условий и благосостояния жизни сбытчика и сбываемого имущества *(94), отсутствие у лица документов, подтверждающих его владение этим имуществом, наличие технических изменений на номерных изделиях, находящихся в розыске *(95), и т.д. Возможна и ситуация, когда лицо, явившееся свидетелем, очевидцем преступного деяния, впоследствии само совершает вторичный деликт.

В связи с этим показательно высказывание дореволюционного юриста К.Ф. Хартулари во время защитительной речи по делу Ш.

Ш. обвинялась в недоносительстве о преступлении, совершенном ее сожителем Я. Последний занимался подделкой билетов ссудной казны, объясняя возлюбленной, что работает на капиталиста, а работа с этими бумагами входит в круг его обязанностей. Адвокат сделал акцент на следующих моментах. Ш. изредка замечала, что Я. делал поправки на каких-то разноцветных бумагах, оказавшихся впоследствии билетами ссудной казны. Но, не понимая их значения, не зная вовсе о цели и действительном существовании такого учреждения, как ссудная казна, так как это не входило в предмет институтского преподавания, а на свободе, в продолжение каких-нибудь 10 месяцев, Ш. не имела ни случая, ни повода ознакомиться лично с операциями ссудной казны, она легко поверила Я., что занятия его не заключают в себе ничего предосудительного и входят в круг его обязанностей относительно капиталиста Л. *(96)

К.Ф. Хартулари подчеркивает: если прокурорская власть требует признания виновности Ш. потому только, что она путем инстинкта должна была догадываться, что занятия Я. запрещены законом, то он (адвокат) считает долгом возразить, что "таких человеческих деяний, преступное свойство которых познается инстинктивно, немного и их можно перечислить: убийство, нанесение ран и побоев, а также прямое, открытое или тайное похищение чужой собственности. Что же касается до таких видов воровства - мошенничества и различного рода подлогов, то запрещение и преследование их положительным законом узнается из житейского опыта" *(97), которого нельзя было допустить у Ш., выпущенной из института за год до обнаружения преступления. В результате Ш. была оправдана.

Данный пример наглядно показывает, что фразу "незнание закона не освобождает от ответственности" вовсе нельзя понимать буквально: обязательно необходимо помнить о субъективном вменении, ответственности только за вину. Последняя же может отсутствовать в силу незнания лица об общественно опасном характере его действий.

Сегодня этот вопрос актуален в связи с распространением экономических преступлений: такая проблема может возникнуть, например, при укрывательстве злоупотребления при эмиссии ценных бумаг (ст. 185 УК РФ), когда лицо знает о характере деятельности другого лица, совершающего основное преступление, но в силу отсутствия специальных познаний не понимает их общественной опасности и наказуемости. Разумеется, здесь нет прямого умысла, направленного на укрывательство, а значит, исключается и уголовная ответственность.

Следует оговорить, что возможна ситуация, когда лицо неверно оценивает даже собственное общественно опасное деяние как непреступное (так называемая ошибка в уголовно-правовом запрете, разновидность юридической ошибки), что не исключает ответственности за содеянное - основное преступление. Этот вопрос актуален применительно к ст. 174.1 УК РФ при совершении сделок с имуществом, добытым преступным путем. Однако подобные действия не могут повлечь ответственности по ст. 174.1 УК РФ за отмывание, поскольку здесь нет ни осознания преступного характера приобретения имущества, ни цели легализации: ведь лицо расценивает свои доходы как законные. Таким образом, юридическая ошибка, касающаяся предикативного деликта и не исключающая за него ответственности, способна исключить ее за вторичное преступление.

В продолжение данного вопроса рассмотрим возможность совершения вторичного преступления по неосторожности и с косвенным умыслом.

Если отечественное уголовное право отрицает возможность "неосторожного" вторичного деликта, то по уголовному законодательству некоторых стран возможна ответственность за неосторожную форму вины при легализации преступных доходов. Так, согласно ч. 1 ст. 305bis УК Швейцарии *(98) наказуемо отмывание имущества, которое, как знает или должен предполагать преступник, имеет преступное происхождение. Фраза "должен предполагать" означает, что виновный мог по небрежности и не знать об источнике происхождения имущества, в то время как в отечественном законодательстве соответствующая конструкция может быть обозначена как "не мог не знать".

Оговоримся, что Конвенция об отмывании доходов в п. 3 "а" ст. 6 указывает на возможность государства установить ответственность за неосторожное отмывание, если правонарушитель "должен был предполагать, что имущество является доходами, полученными преступным путем". Это положение воспринято в УК ФРГ (ч. 5 § 261): "кто... легкомысленно не осознает, что этот предмет добыт в результате совершения другим лицом противоправного деяния, наказывается лишением свободы на срок до 2-х лет или денежным штрафом".

Криминализация неосторожных вторичных деяний, на наш взгляд, необоснованно расширяет уголовную ответственность: лицо, которое не осознает связи своего деяния с основным деликтом, может нести ответственность, например, за халатность, т.е. невыполнение каких-либо возложенных предварительно на него обязанностей, но не за вторичное преступление.

А.Д. Макаров предлагает в диспозиции ст. 174 УК РФ термин "заведомость" заменить следующим оборотом: "если лицо знало или имело основание полагать, что легализуемые средства добыты преступным путем" *(99). Однако следует помнить, что такие положения способны необоснованно расширить уголовную ответственность. "Имело основание полагать" и "не могло не знать" - совершенно не одно и то же. И если один сосед подозревает другого, что тот взяточник, то первый, выходит, должен вообще отказаться от каких-либо сделок со вторым, не оказывать ему абсолютно никакой помощи, дабы не превратиться в отмывателя доходов или укрывателя?

Оригинальной, но спорной выглядит мысль о том, что вторичное преступление (в частности укрывательство) может быть совершено с косвенным (эвентуальным) умыслом *(100). В.Г. Смирнов приводит в доказательство этого предположения такой пример. По приговору одного из народных судов А. и Б. были привлечены к уголовной ответственности за укрывательство следов бандитского нападения в связи со следующим: они, "узнав, что награбленные преступниками ободья спрятаны на лугу в ямах, перекрали у грабителей упомянутые ободья", чем затруднили действия органов правосудия. "Очевидно, - считает В.Г. Смирнов, - следует признать, что действия А. и Б., заключающиеся в оказании помощи бандитам в сокрытии их преступления, совершены с косвенным умыслом.

Характерным для эвентуального умысла является то, что последствие действий (создание возможности бандитам укрыться от суда) является для него не самоцелью, а лишь вероятным результатом" *(101). Если в составе укрывательства сами действия по сокрытию преступления рассматривать лишь как вероятный результат, то в качестве укрывателя кражи с косвенным умыслом следует рассматривать и, например, убийцу преступника-вора, если его труп был спрятан, хотя бы само убийство и произошло на бытовой почве. Подобное положение совершенно неприемлемо, поскольку ни в первом, ни во втором случае нет вообще никакого укрывательства, а имеются совершенно самостоятельные преступления *(102). Против косвенного умысла при прикосновенности к преступлению выступает и М.Х. Хабибуллин: "Некоторые криминалисты, в частности, В.Г. Смирнов, М.А. Шнейдер, Б. Алексеев... допускают возможность совершения укрывательства не только с прямым, но и с косвенным умыслом. Нетрудно заметить, что сторонники указанной точки зрения содержание вины укрывателя анализируют применительно к материальным преступлениям. Между тем укрывательство окончено с момента совершения действий по сокрытию преступника, а равно орудий и средств совершения преступления, следов преступления либо предметов, добытых преступным путем" *(103).

Данная проблема возникла в связи со сложным соотношением волевого и интеллектуального моментов в умысле. Действительно, при любом вторичном преступлении лицо осознает общественную опасность своего деяния, предвидит неизбежность наступления общественно опасных последствий. Но вот желает ли оно их наступления? "Действие, если только оно является выражением воли лица, всегда желанно" *(104). Думается, следует с этим согласиться. Такое желание необходимо распространять и на последствия преступления, поскольку в формальном составе оно вытекает из желания совершить определенное деяние. В противном случае сегодня мы окажемся в безвыходной ситуации: к какому виду умысла относить ситуацию, когда лицо осознавало именно неизбежность (но не возможность!) наступления общественно опасных последствий своего деяния, но безразлично к ним относилось? Законодатель не предусмотрел такой ситуации, предполагая, что осознание неизбежности последствий однозначно говорит о желании их наступления *(105).

Здесь следует оговориться, что при создании конструкции состава вторичного преступления как материального (такой, например, как "укрывательство преступления, причинившее существенный вред интересам правосудия", или какой-либо ей подобной), вполне возможным будет обвинение в совершении его с косвенным умыслом.

В основе вторичного преступления, являющегося всегда деянием умышленным, как правило, также лежат умышленные преступления. Однако совершенно не исключено, например, укрывательство неосторожного деликта.

Сформулируем теперь понятие вторичного преступления *(106).

Вторичное преступление - предусмотренное Особенной частью УК РФ самостоятельное, не являющееся соучастием умышленное деяние, общественная опасность и уголовная наказуемость которого зависят от наличия совершенного (в некоторых случаях - и совершаемого) до этого тем же или другим лицом (в зависимости от конструкции состава) основного уголовно наказуемого деяния, в связи с которым оно и совершается.

Что же следует понимать под видами вторичных преступлений? К ним, по нашему мнению, необходимо отнести:

1) легализацию (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем (ст. 174 УК РФ);

2) легализацию (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных лицом в результате совершения им преступления (ст. 174.1 УК РФ);

3) приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем (ст. 175 УК РФ) *(107);

4) укрывательство преступлений (ст. 316 УК РФ).

Эти преступления являются вторичными независимо от формы выражения объективной стороны данных составов. Проанализировав данные виды, можно получить представление о характерных целях вторичных преступлений, которые, как правило, заключаются в:

1) помощи лицу, участвовавшему в совершении основного преступления, избежать негативных правовых последствий его действий;

2) способствовании продолжению преступной деятельности;

3) извлечении выгоды для себя или третьих лиц с помощью уже совершенного преступления.

Близко к вторичным преступлениям примыкает ряд уголовно наказуемых деяний, связанных, например, со сбытом определенных предметов: оружия, боеприпасов, поддельных денег, наркотических средств, драгоценных металлов и т.п. (по ст. 186, 187, 191, 220, 222, 228, 234, 242, 327, 327.1 УК РФ) в случае, когда они приобретены до этого преступным путем. Но, строго говоря, данные преступления не являются вторичными, а представляют собой совершенно самостоятельные составы преступлений: операции с этими предметами уголовно наказуемы независимо от того, каким путем (законным или нет) приобретено упомянутое имущество. Если сказать упрощенно, то преступность деяния предопределяют сами предметы (изъятые, ограниченные в обороте), а не их происхождение. Аналогично - и в отношении сокрытия или присвоения имущества, подлежащего конфискации по приговору суда (ч. 2 ст. 312 УК РФ), и сокрытия денежных средств либо имущества организации или индивидуального предпринимателя, за счет которых должно производиться взыскание налогов и (или) сборов (ст. 199.2 УК РФ). В противном случае под вторичное преступление можно было бы подогнать практически любое преступление: например, преступник незаконно приобретает пистолет, а затем, используя его, совершает убийство - говорить здесь об убийстве как о вторичном преступлении по отношению к незаконному приобретению оружия не имеет никакого смысла.

Итак, дана краткая характеристика основных признаков вторичной преступной деятельности (т.е. деятельности по совершению вторичных преступлений). Подробнее рассмотреть вопросы, касающиеся объектов, целей изучаемых преступлений, в связи с их разнообразием представляется более рациональным при характеристике их конкретных видов.

В нашем исследовании при рассмотрении проблем вторичной преступной деятельности предполагается изучение этих деяний, в первую очередь, как преступных форм обращения с имуществом, приобретенным преступным путем. Поскольку вторичное деяние совершается в связи и по поводу первоначального преступления, то, как правило, имеется какой-то материальный объект, опосредующий эту связь. Таким посредником обычно выступает имущество, приобретенное в результате совершения преступления. Деяния с ним представляют, как будет показано ниже, повышенную общественную опасность по сравнению с другими способами совершения вторичных преступлений.