Раздел II трансформационный процесс в россии: сущность, направления и результаты

Глава четвертая

ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ В СВЕТЕ КЛАССИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ РАЗВИТИЯ

4.1. Общая панорама посткоммунистических трансформационных процессов1

Примерно полтора десятилетия назад в результате стремительного распада Мировой социалистической систе­мы страны, в течение 40 лет бывшие сателлитами СССР, обрели политическую независимость и экономическую сво-

¹ Под поеткоммукиртическими трансформационными проиеесами имеется в виду совокупность процессов, принципиально меняющих социе-тальное устройство ПОСТКоимунИетичееких обществ. Предпочтение термина "посткомыунистические" (общества, страны, процессы) широко распростра­ненному в нпшей литературе термину "постсоииалистические" аргументиру­ется тем, что общества, принадлежавшие к "мировой социалистической сис­теме", не были социалистическими В научном смысле слова, в то время как. монополистическая власть коммунистических партий была одним из их глав­ных типологических признаков.

73

боду. Большинство из них насильственно удерживались в рамках социалистической системы, будучи привязаны к ней не столько историко-культурными, сколько экономически­ми и особенно военными узами (Варшавский договор' и СЭВ). Наиболее развитые из этих стран делали неоднократ­ные попытки вырваться из-под власти СССР или хотя бы ослабить его политическое давление — Восточная Германия в 1953-м и 1956-м, Венгрия — в 1956-м, Чехия — в 1968-м, Польша — в 1956-м, 1970-м и 1980 годах, однако соотноше­ние сил было слишком неравным.

Вскоре распался и сам Советский Союз, на месте кото­рого возникли 15 новых независимых государств. Не вынесли испытания свободой Чехословакия и Югославия. Как только внешние скрепы распались, первая разделилась на две респуб­лики, а на территории второй возникло несколько стран с раз­ными культурами и огромным потенциалом межнациональной вражды. Отсюда тяжелые кровопролитные войны с громадны­ми человеческими потерями.

Распад "мировой социалистической системы"' оказался столь неожиданным и стремительным, что общества боль­шинства новых независимых государств оказались не готовы­ми к принятию самостоятельного статуса. Они не имели ни собственной государственности, ни требуемой законодатель­ной базы, ни национальных вооруженных сил. ни надежно обустроенных Гранин. К тем социетальным преобразованиям, которые им предстояло осуществить, они не были подготов­лены ни в политическом, ни в психологическом плане, так как в большинстве из них отсутствовали реформаторские контрэлиты. Между разными политическими и националь­ными силами — от либерально-демократических до ультра­консервативных — развернулась острая борьба за власть. А поскольку соотношение и характер таких сил определялись историко-культурными особенностями каждой из стран, дальнейшее развитие их пошло по разным, иногда даже про-типоположным траекториям.

Странам, которые к моменту включения в зону влияния СССР были наиболее развиты в индустриальном и социаль­ном отношениях (Чехия, Венгрия, Польша, Эстония. Латвия), удалось более или менее успешно осуществить либерально-де-мократические реформы. Радикально демократизировав поли­тическую власть и восстановив в правах частную собствен­ность, они пережили сравнительно недолгий и не столь глубо­кий экономический спад, а затем вышли на дорогу более-ме-

74

нее успешной модернизации¹. Ведь на новом витке истории им требовалось, главным образом, "вспомнить хорошо забы­тое старое¹'.

Напротив, ряд советских республик, прямо шагнувших, по утверждениям советских идеологов, "из феодализма в со­циализм", во многом снова вернулись к исходному пункту. Общественное устройство этих стран приобрело национали­стически окрашенный полуфеодальный характер с авторитар­ной властью монархического типа (особенно ярким примером этого может служить Туркмения). К тому же во многих стра­нах этого типа развернулись межклановые, межнациональные и межконфессиопальные воины, превратившие некогда про­цветавшие республики в разоренную пустыню. Особенно тяжело в этом отношении пришлось Армении, Грузии и Тад­жикистану².

Наконец, среднеразвитые постсоветские страны — Рос­сия. Украина, Литва, Болгария и др. — пошли по пути социе-тальных реформ, признанных заменить систему советского ти­па более современной либерально-демократической системой. Однако уже достаточно долгие усилия этих стран выйти на дорогу эффективной модернизации не увенчались особым ус­пехом. После громадного спада экономики в 1992—1995 гг., усиленного кризисом 1998 гола, уровень производства растет медленно и неустойчиво; низким остается уровень жизни, вы­сока безработна³. А главное, структура экономики этих стран не модернизируется, а скорее становится еще более отсталой чем прежде. Вместо ускоренного развития наукоемких, высо­котехнологичных отраслей экономики все большая доля про­изводства приходится па добывающую промышленность, а экспорта — на вывоз дорогого сырья.

Фактически Россия и Украина застряли между исчерпав­шей себя советской системой и тем либерально-демократиче­ским идеалом, который виделся их реформаторам. Попытка вырваться из советского тупики привела их в другой, не менее

¹ См.: Страны Центрально-Восточной Европы и ЕпропейекоИ части 1юстш истс кого пространства к 1999 г. М.: МОНФ. 5000; Десять лет системной трансформации в странах Ц13Ь и и России: Итоги и уроки. М.: ИМЭПИ РАН, 1994: Системы советского типа к Восточной Европе. Осмысление опыта четы­рех десятилетий. М.: РАН, ИНИОН. 2000.

- Особенности со Опально-экономического и, в меньшей степени, политического развития Грузии. Украины, Узбекистана и некоторых других республик СИГ довольно обстоятельно анализируются в международном жур­нале "Общество и экономика" (1998. № 1—5).

' См.: Страны Центрально-Восточной Европы и Европейской части постсоветского пространства в 1994 г. М.: МОНФ. 2000.

75

опасный тупик. Неслучайно очень весомая часть граждан этих стран считают лучшим периодом своей жизни период "бреж­невского застоя", воспринимаемый ими как передышка меж-. лу войнами, рсформаниями. репрессиями и катастрофами. В марте 2000 года половина россиян поддерживали или "скорее поддерживали" мнение о том, что "лучше бы все оставалось так. как было до перестройки" (не согласились с этим мнени­ем 25%): большинство опрошенных предпочли бы советскую политическую систему нынешней (соответственно 42 и 11%); 52% отдали бы предпочтение системе государственного плани­рования и распределения, в то время как за рыночную эконо­мику высказались всего 33%. Среди отмеченных россиянами результатов реформ первые места заняли: нарастание хаоса и неразберихи и управлении страной — 51%, усиление неуверен­ности в завтрашнем дне — 44%, углубление экономического кризиса — 38% и кризис национальных отношений — 32%'.

Из чего же исходили политики и ученые, настаивавшие на необходимости коренного преобразования общественных систем советского типа в либерально-демократическом направ­лении? На что рассчитывали и чего ожидали граждане, вйзму-шавшиеся неповоротливостью этих систем, их неспособностью поддерживать требуемые темпы развития, успешно конкуриро­вать с более динамичными странами, обеспечивать высокий уровень жизни населения? И в какой мере реальное содержа­ние посткоммунистических трансформационных процессов от­вечало выдвигавшимся реформаторами целям и общественным ожиданиям?

Казалось бы, полутора десятилетий преобразований дос­таточно для того, чтобы их сущность, природа и социальное содержание стали ясными если не всей образованной и дума­ющей части соответствующих обществ, то по крайней мерс ра­ботающим в этой сфере ученым. Но в действительности дело обстоит не так: даже и само понятие посткоммунистические трансформационные процессы разные исследователи вкладыва­ют совершенно разное содержание. Видный деятель знамени­той "Пражской весны" 1968 г. чешский социолог П. Махонин еще в середине 90-х годоп призывал коллег начать построение общей теории посткоммунстической трансформации. "Такая теория, — писал ученый. — в отличие от большинства опуб­ликованных к настоящему времени работ, лишь минималь­но учитывающих исторический контекст, должна охваты-

¹ От мнении — к пониманию // Общественное мнение. 2000. (Но ма­териалам исследований.) М.: 13ИИОМ. Дек. 2000. С. 83.

76

вать предысторию посгкоммунистических трансформаций, на­чиная с генезиса госсоциалистических систем с их важнейши­ми структурными характеристиками и исторической динами­кой, через причины их коллапса до динамики посткоммуни­стического развития, включая его базисные ориентации, воз­можные альтернативы и варианты будущего развития. Это должна быть теория двух структурных сдвигов: а) генезиса и дальнейшего развития госсоциализма и б) его коллапса и по­следующей посткоммунистической трансформации"¹.

Одна из первых задач такой теории заключается в четком определении социального содержания и природы исследуемых процессов, в нахождении единых (или хотя бы сравнимых) критериев оценки социетальиых перемен, происходящих в раз­ных посткоммунистических странах и их регионах. Однако при этом возникает вопрос: можно ли рассматривать все многооб­разие социально-инновационных процессов, протекающих в посткоммунистических странах, как нечто целостное, имею­щее общую сущность? Или эти процессы настолько различны, что разработка общей теории посткоммунистических транс­формаций лишена научного смысла?²

Принадлежность посткоммунистических стран к единой наднациональной системе и общему социетальному типу³ про­являлась в общей конструкции их институционального уст­ройства, 'а значит, и проблем, связанных с его изменением. Конкретными проявлениями этого служили:

1) Сходство подлежавших преобразованию систем, т.е. ис­ходного пункта реформации. Накладынаясь на разные истори­ко-культурные основания, системы советского типа варьиро­вали свои формы, но костяк формально-правовых институтов, формирующих их социальную сущность, был практически одинаков. Отсюда сходство подлежавших решению проблем.

¹ Machoitiit P. Social Transformation and Modernisation. To Constructing the Theory of Social Changes in Hie Postcoinmuntst Countries. Praha, 1997.

^; О том, что этот Вопрос не бесспорен, свидетельствует хотя бы его об­суждение на международном коллоквиуме "Рыночная трансформация и Вос­точной Европе: модели и реальность" (Москва, й—9 декабря 1915 г.) Вынеся на обсуждение вопрос, исключает ли разнообразие опыта и темпов трансфор­мации в странах Восточной Европы создание подобной теории, проф. R.H. Шенаев отметил, что здесь "есть разные точки зрения: что нужна такая теория, но ее пока нет. а может быть, она вообше Не нужна".

³ Как уже отмечалось, названия этого типа Обществ, отражающего его сушностные черты и используемого большинством исследователей, до сих пор не найдено. Как правило, оно заменяется такими условными терминами, как "реальный социализм", '-коммунистические общества" или просто "системы советского гипа" (см,, напр.: Системы советского типа в Восточной Европе. Осмысление опыта четырех десятилетии. М.: РАН, ИЫИОН, 200П).

77

2) Идентичность объективных вызовов, с которыми столкнулись посткоммупистические общества на переломе XX—XX! веков. Для выживания и устойчивого развития в гло­бализирующемся мире нее они должны сформировать совре­менную правовую государственность, обеспечить свою нацио­нальную безопасность, развить конкурентный рынок, решить важнейшие социальные и национальные проблемы. В даль­нейшем, чтобы не превратиться в отсталую периферию миро­вого сообщества, им потребуется модернизировать свою эко­номику на основе постиндустриальных технологий, соответст­венно преобразовав социальную структуру общества¹.

3) Сходство неясного, промежуточного статуса в мировом сообществе, расколотом на "золотой миллиард" и "общность стран зависимого развития", в которую, скорее всего, вольет­ся большинство посткоммунистических стран, за исключени­ем Центрально-Европейских, Прибалтийских республик и, возможно, России.

4) Общность факторов, затрудняющих адекватное реаги­рование на глобальные вызовы XXI века, — политическая, эко­номическая и социальная отсталость, неразвитость или отсут­ствие гражданского общества, отчуждение власти от общества, а тем более от личности, трудность национальных мобилиза­ций, столь важных в переломные моменты истории.

5) Исторически сложившиеся экономические, социальные, культурные, военные и демографические связи (через миграцию и межнациональные браки), особенно тесные для постсовет­ских стран и в меньшей мере — для стран бывшего СЭВ² и Варшавского договора.

Как видим, общих черт у бывших стран "мировой соци­алистической системы" было немало. Вместе с тем многие из них находились на разных ступенях исторического развития и были во многих отношениях крайне несхожи друг с другом. Они были неодинаково обеспечены ресурсами, различались

¹ Согласно определению учсмы\ постиндустриальная "экономика уже в настоящее время представляет собой одновременно и синтез, и результат всех сложных взаимопроникающих и взаимообусловленных процессов, проте­кающих в сферах научно-технического прогресса, стремительного формирова­ния человеческого и интеллектуального капитален, международного разделе­ния труда и его кооперации, а также изменений в концентрации, организации и структуре глобального капитала и его финансовой системы и п меняющем­ся с ростом доходов личном потреблении". (См.: Мир на рубеже тысячелетий. М.: ИМЭМО РАН, 2001. С. 9.)

² СЭВ, или Совет экономической взаимопомощи — межправительст­венная экономическая организация социалистических стран.

78

уровнем образования и квалификации населения, степенью разеития наукоемких технологий и производств, качеством и конкурентоспособностью продукции, уровнем развития граж­данского общества. Часть из них органически принадлежала к Европе, другая — составляла ее периферию, третья представ­ляла Азию. Особенности географического положения и исто­рического пути, доминирование разных религиозных конфес­сий предопределили многообразие национальных культур — ценностей, верований, потребностей, мотиваций, моделей по­вседневного повеления. Глубина и многообразие различий между этими странами ставят под большое сомнение возмож­ность и целесообразность разработки единой теории протекаю­щих в них трансформационных процессов.

Однако это вовсе не исключает возможность создания подобных теорий для групп стран, близких в экономическом, политическом и культурном отношениях. Можно, в частности, согласиться с предложенным П. Махопиным делением по­сткоммунистических стран на три группы, существенно разли­чающиеся типами и направлениями социетальной трансфор­мации. В качестве таких типов он выделяет:

1. Изменения, происходящие в реформируемых комму­нистами быстро развивающихся азиатских странах (Китай, Вьетнам), с упором на экономическую модернизацию как вы­сший приоритет при неопределенных перспективах продсмо-кратических перемен.

2. Посткоммунистические сдвиги в тех Восточно-Евро­пейских и Балканских странах, которые до установления коммунистических режимов не были индустриально разви­ты, включая те, где коммунистическая система существовала в течение исторически долгого времени и где утвердился со­ветский тип индустриальной системы. Здесь мы находим специфический трансформационный процесс, связанный с экстраординарными трудностями в области демократизации и частично маркетизации (Европейские республики СССР, Болгария, Сербия).

3. Аналогичные изменения в тех европейских странах, которые достигли хотя бы среднею уровня индустриального развития до установления коммунистических режимов (Чехия, ГДР, Словения, Польша и Венгрия)¹.

¹ См.: Machonin P. Social Transformation and Modernization. To Constructing ilie Theory of Social Changes in the Postcommunist Countries. Praha, 1997. P. 11-12.

79

Два последних типа процессов, по-видимому, значительно ближе друг к другу, чем к первому типу, что дает определенные основания для сравнения пост-коммунистических трансформа­ций, протекающих не только в странах одной группы, но и групп, достаточно близких друг к дру|у. Но для этого необходи­ма такая методология, которая позволяет одновременно видеть общее и особенное в этих процессах. Для ее разработки нужно прежде всего определить, какие именно социетальные характе­ристики посткоммунистических обществ служат Ключевыми объектами трансформации, иными словами, сконструировать типологическое пространство, вмещающее в себя траектории сущностной трансформации большинства таких обществ.