Шаповалов отеч. ист

(Текст – Принц Даниил фон Бухау. Иван Грозный: Отзыв современника–иностранца. 1576 г. / Пер. И. Тихомирова. // Русская старина. 1878. Май. С. 169–173.)

Иван IV Васильевич Грозный по рассказу князя А.М. Курбского

Курбский Андрей Михайлович (1528–1583) – русский политический и военный деятель, писатель–публицист. Из рода ярославских князей. В 40-50-х гг. был одним из самых близких людей Ивана IV. Занимал высшие административные и военные должности, входил в Избранную раду, участвовал в Казанских походах. 30 апреля 1564 г. бежал в Литву, впоследствии возглавил одну из польских армий в войне против России.

«Много раз многие умные люди спрашивали меня с большой настойчивостью, как это могло случиться с таким прежде добрым и знаменитым царем, который столько раз ради отечества пренебрегал своим здоровьем, сносил беды, бесчисленные страдания и тяжелый труд в военных предприятиях против врагов христова креста и пользовался прежде у всех доброй славой. И каждый раз со вздохами и слезами я отмалчивался и не хотел отвечать. В конце концов, постоянные расспросы принудили меня кое-что рассказать о том, что же все-таки произошло

<…>.

И то еще оказало помощь злому началу, что совсем маленьким, лет двух, остался он (Иван Васильевич – прим. автора) без отца. Через несколько лет и мать его умерла. Воспитывали его потом важные и гордые паны – бояре, на их языке, – соревнуясь друг с другом, льстя и угождая ему в его сластолюбии и похоти, – себе и детям своим на беду.

А когда начал он подрастать, лет в двенадцать, – что раньше вытворял, все опущу, сообщу лишь это: начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с большой высоты – с крылец или теремов, как они говорят, – вытворять также и многие другие негодные вещи, выявляя будущее свое немилосердное своеволие (как говорит Соломон: «Мудрый, дескать, жалеет души скотов своих, а глупый их бьет без пощады»), а воспитатели льстили ему, позволяли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка. Когда же стало ему лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг себя толпы молодежи из детей и родственников, названных сенаторов, стал разъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь неблагопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин. Действительно, совершал он просто разбойничьи поступки, совершал другие преступления, о которых говорить не стоит, да и стыдно, а льстецы себе на беду все это расхваливали, говоря: «Вот это будет храбрый и мужественный царь!»

100

(Текст – Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI

в. / Пер. A.A. Алексеева. М., 1986. С. 218 – 227).

Выдержки из «Курса русской истории» В.О. Ключевского

Ключевский Василий Осипович (1841–1911) – историк, профессор русской истории в Московском университете.

«Царь Иван родился в 1530 г. От природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум. Но обстоятельства, среди которых протекло детство Ивана, рано испортили этот ум, дали ему неестественное, болезненное развитие. Иван рано осиротел – на четвертом году лишился отца, а на восьмом потерял и мать. Он с детства видел себя среди чужих людей.

Вдуше его рано и глубоко врезалось и всю жизнь сохранялось чувство сиротства, брошенности, одиночества, о чем он твердил при всяком случае: «Родственники мои не заботились обо мне». Отсюда его робость, ставшая основной чертой его характера. Как все люди, выросшие среди чужих, без отцовского призора и материнского привета, Иван рано усвоил себе привычку ходить оглядываясь и прислушиваясь. Это развило в нем подозрительность, которая с летами превратилась в глубокое недоверие к людям. В детстве ему часто приходилось испытывать равнодушие или пренебрежение со стороны окружающих. Он сам вспоминал после в письме к князю Курбскому, как его с младшим братом Юрием в детстве стесняли во всем, держали как убогих людей, плохо кормили и одевали, ни

вчем воли не давали, все заставляли делать насильно и не по возрасту.

Вторжественные, церемониальные случаи – при выходе или приеме послов – его окружали царственной пышностью, становились вокруг него с раболепным смирением, а в будни те же люди не церемонились с ним, порой баловали, порой дразнили. Играют они, бывало, с братом Юрием в спальне покойного отца, а первенствующий боярин князь И. В. Шуйский развалится перед ними на лавке, обопрется локтем о постель покойного государя, их отца, и ногу на нее положит, не обращая на детей никакого внимания, ни отеческого, ни даже властительного. Горечь, с какою Иван вспоминал об этом 25 лет спустя, дает почувствовать, как часто и сильно его сердили в детстве. Его ласкали как государя и оскорбляли как ребенка. Но в обстановке, в какой шло его детство, он не всегда мог тотчас и прямо обнаружить чувство досады или злости, сорвать сердце. Эта необходимость сдерживаться, дуться в рукав, глотать слезы питала в нем раздражительность и затаенное, молчаливое озлобление против людей, злость со стиснутыми зубами. К тому же он был испуган в детстве.

101

В 1542 г., когда правила партия князей Бельских, сторонники князя И. Шуйского ночью врасплох напали на стоявшего за их противников митрополита Иоасафа. Владыка скрылся во дворце великого князя. Мятежники разбили окна у митрополита, бросились за ним во дворец и на рассвете вломились с шумом в спальню маленького государя, разбудили и напугали его».

(Текст – Ключевский В.О. Сочинения. Т. II. Курс русской истории. Ч. 2.

– М.: Гос. изд. политической литературы, 1957. С. 185–199.)

Выдержки из «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина.

Карамзин Николай Михайлович (1766–1826) – знаменитый писатель и историк.

«Сия набожность Иоаннова, ни искренняя любовь к добродетельной супруге, не могли укротить его пылкой, беспокойной души, стремительной в движениях гнева, приученной к шумной праздности, к забавам грубым, неблагочинным. Он любил показывать себя Царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей; играл, так сказать, милостями и опалами: умножая число любимцев, еще более умножал число отверженных; своевольствовал, чтобы доказывать свою независимость, и еще зависел от Вельмож, ибо не трудился в устроении Царства и не знал, что Государь истинно независимый есть только Государь добродетельный. Никогда Россия не управлялась хуже: Глинские, подобно Шуйским, делали что хотели именем юноши–Государя; наслаждались почестями, богатством и равнодушно видели неверность частных Властителей; требовали от них раболепства, а не справедливости.

Кто уклонялся пред Глинскими, тот мог смело давить пятою народ, и быть их слугою значило быть господином в России. Наместники не знали страха – и горе угнетенным, которые мимо Вельмож шли ко трону с жалобами! Так граждане Псковские, последние из присоединенных к Самодержавию и смелейшие других (весною в 1547 году), жаловались новому Царю на своего Наместника, Князя Турунтая–Пронского, угодника Глинских. Иоанн был тогда в селе Островке: семьдесят челобитчиков стояло перед ним с обвинениями и с уликами. Государь не выслушал: закипел гневом; кричал, топал; лил на них горящее вино; палил им бороды и волосы; велел их раздеть и положить на землю. Они ждали смерти».

(Текст – Карамзин Н.В. История государства Российского. Кн.3. – Ростов–на–Дону: Феникс, 1995. – С. 173.)

102

В.Б. Кобрин о падении Избранной рады

Кобрин В. Б. (1930 – 1990 гг.) – советский историк, крупный специалист по истории средневековой России.

«В 1560 г. правительственный кружок Сильвестра и Адашева был устранен от власти, а сами его деятели оказались в опале. Этот разрыв царя с советниками только подвел черту под давними разногласиями и взаимными неудовольствиями. Первые предвестники охлаждения обозначились в 1553 г. В марте царь тяжело заболел: кто знает, что это была за болезнь, известно лишь, что она была «тяжка зело». Казалось, молодой государь умирает. Встал вопрос о наследнике.

Царь к тому времени был отцом единственного сына – Дмитрия, первенца, которому было всего около пяти месяцев от роду. Царь Иван хотел, чтобы бояре присягнули как наследнику именно Дмитрию. Однако среди приближенных началось брожение.

Самым печальным для царя было то, что среди тех, кто поддерживал кандидатуру Владимира Андреевича и сомневался, присягать ли «пеленочнику», были и некоторые деятели Избранной рады. Так, Сильвестр, хотя и не выступал прямо за то, чтобы Владимир Андреевич стал наследником, все-таки защищал его… Отец Алексея Адашева, боярин Федор Григорьевич, согласно официальной летописи, говорил царю, что хотя он и поцеловал крест царевичу Дмитрию, но все же испытывает сомнения: «...сын твой, государь наш, ещо в пеленицах, а владети нам Захарьиным, Данилу з братиею. А мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многая».

Казалось, инцидент был исчерпан: все в конце концов присягнули младенцу царевичу, включая и самого князя Владимира Андреевича, царь выздоровел, а сам царевич не дожил до года:

Летом кормилица уронила его в реку, когда входила с ним на царское судно при поездке на богомолье. Колебавшиеся не только не пострадали, но многие вскоре даже получили повышения по службе. Но осадок остался, и муть от него поднялась со дна несколько лет спустя.

[…] В чем же причины такой резкой смены правительства? Нередко утверждают, что расхождения между Иваном IV и Избранной радой лежали прежде всего в области внешней политики, что правительство Адашева и Сильвестра настаивало, чтобы после взятия Казани и Астрахани продолжать действия на этом же, юго–восточном, направлении: вести войну против Крыма, а в перспективе и против Турции. Поэтому якобы эти деятели были против Ливонской войны.

103

Однако факты говорят иное. В 1558 году, когда началась Ливонская война, именно Адашев был реальным руководителем внешней политики (Висковатый — его подчиненный), именно Адашев вел те переговоры с ливонскими послами, срыв которых привел к началу военных действий. Адашев и Сильвестр, умные и одаренные политики, разумеется, могли через некоторое время после начала конфликта с Ливонией, когда стало ясно, что Великое княжество Литовское и Польша будут в этой войне противниками России, убедиться в бесперспективности этой войны (что было правдой) и советовать царю найти пути, чтобы с честью выпутаться из тяжелой ситуации. Они могли выступать против авантюризма в ведении Ливонской войны.

Чтобы разобраться в причинах падения Избранной рады, обратимся сначала к двум самым осведомленным свидетелям: Ивану IV и Курбскому. Удивительно: расходясь в оценках фактов, эти два противника сходятся в самих фактах.

Иван Грозный связывает свой разрыв с советниками со смертью первой жены — царицы Анастасии, прямо обвиняя вчерашних временщиков в убийстве. …В свою очередь Курбский в «Истории о великом князе Московском» говорит, что еще при жизни Анастасии ее братья «клеветаша» на Сильвестра и Адашева и «во уши шептаху заочне» доносы и обвинения против них. Он гневно называет Захарьиных «нечестивыми губителями тамошнего царства». После смерти Анастасии они же обвинили Сильвестра и Адашева в том, что царицу «счеровали (околдовали) оные мужи».

Однако раздоры из-за Анастасии, видимо, стали лишь последней каплей в разладе между царем и советниками. Именно охлаждение в отношениях, разочарование в Сильвестре, Адашеве и других деятелях правительственного кружка могли заставить Ивана IV поверить вздорным обвинениям. Должно быть, Адашев и Сильвестр переоценили свое влияние, не заметили того рокового момента, с которого царь стал подчиняться им со все большей неохотой. И тогда привязанность царя к своим советникам превратилась в жгучую ненависть.

Но и этот психологический конфликт между царем и Избранной радой был только следствием другого, более существенного конфликта – между разными представлениями о методах централизации страны. Структурные реформы, которые проводило правительство Избранной рады, как и всякие структурные реформы, шли медленно, их плоды созревали не сразу. Нетерпеливому человеку (а царь Иван был нетерпелив) в таких обстоятельствах обычно кажется, что и результатов–то никаких нет, что ничего и не сделано. Ускоренный путь централизации в условиях России XVI в. был возможен только при использовании террора.

104

Ускоренная централизация требовала террора, прежде всего потому, что в стране не был сформирован аппарат государственной власти. В годы правление Избранной рады суд кормленщиков на местах был заменен управлением через выборных из местного населения. Но выполняющие свои управительские функции «на общественных началах» и фактически из–под палки губные и земские старосты – это еще не аппарат власти. Центральная власть была еще очень слаба, не имела своих агентов на местах.

Как так, слышу я возражения, это власть–то Ивана Грозного слаба? Чья же власть тогда сильна? Дело в том, что часто путают силу власти и ее жестокость. На самом же деле они противоречат друг другу. Сильная власть не нуждается в жестокости. Жестокость, террор–показатель слабости власти» ее неумения добиться своих целей обычными путями, т.е. компенсация слабости. Вместо длительной и сложной работы по созданию государственного аппарата царь Иван пытался прибегнуть к самому «простому», наиболее понятному методу: не делают то, что надо?

– Приказать.

Не слушаются? – Казнить. […] Но этот путь террора, который только и позволял надеяться на быстрые результаты, был неприемлем для деятелей Избранной рады. Суровый и непреклонный Адашев не был добреньким. Но все же не массовый террор, не атмосфера всеобщего страха и массового доносительства, а жесткое и по сегодняшним меркам, быть может, жестокое наказание виновных. Но только виновных! Вот что характеризовало правление Избранной рады.

Отсюда вытекает и сопротивление Сильвестра и Адашева тем или иным начинаниям царя и упорство в проведении в жизнь собственных предначертаний. Так столкнулись две силы, два властолюбия. Увы, властолюбивый подданный не может надеяться на победу в конфликте с властолюбивым монархом. Конфликт разрешился падением Избранной рады».

(Текст – Кобрин В.Д. О падении Избранной рады // Хрестоматия по истории России: в 4 т. Т.1. С древнейших времен до XVII века / сост. И.В. Бабич, В.Н. Захарова, И.Е. Уколова. – М., 1994. – С. 218 – 221.)

А.А. Зимин с оценкой опричнины.

Зимин Александр Александрович (1920–1980) – российский историк, исследователь русского средневековья.

«К 60–м годам XVI в. правительство выдвигает новые задачи как во внутренней, так и во внешней политике. Ливонская война, борьба с вторжениями Крымско–татарских и турецких войск ускорили проведение мероприятий, направленных на укрепление государственного аппарата и обуздание боярского своеволия.

105

Опричнина была орудием разгрома реакционной феодальной знати, но в то же время введение опричнины сопровождалось усиленным захватом крестьянских «черных» земель. Опричный порядок был новым шагом на пути к укреплению феодальной собственности на землю и закрепощению крестьянства. Произведенное разделение территории на «опричнину» и «земщину» не было возвратом ко временам политической раздробленности, а наоборот – способствовало централизации государства, ибо это деление было направлено своим острием против боярской аристократии и удельно–княжеской оппозиции.

Одной из задач опричнины было укрепление обороноспособности, поэтому в опричнину отбирались земли тех вельмож, которые не отбывали военную службу со своих вотчин. Правительство Ивана IV проводило персональный пересмотр феодалов. Весь 1565 г. был наполнен мероприятиями по перебору земель, ломкой сложившегося старинного землевладения.

[…] Опричнина знаменовала собой решительный шаг по пути укрепления централизованного аппарата власти, борьбы с сепаратистскими претензиями реакционного боярства, облегчала защиту рубежей Русского государства. В этом заключалось прогрессивное содержание реформ периода опричнины. Но опричнина была и средством подавления угнетенного крестьянства, она проводилась правительством за счет усиления феодально–крепостнического гнета и являлась одним из значительных факторов, вызвавших дальнейшее углубление классовых противоречий и развитие классовой борьбы в стране».

(Текст – Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 477—

479).

Р.Г. Скрынников об опричнине

Скрынников Руслан Григорьевич (1931–2009) – известный советский и российский историк, доктор исторических наук, профессор Ленинградского университета.

«Основной смысл опричных преобразований сводился к завершающему удару, который был нанесен последним оплотам удельной раздробленности. Ликвидация удела Владимира Старицкого и разгром Новгорода подвели финальную черту под длительной борьбой за объединение русских земель под эгидой московского правительства в годы опричнины. Сильный удар нанесен был и по феодальной обособленности русской церкви, окончательное включение которой в централизованный аппарат власти после столкновения Ивана Грозного с митрополитом Филиппом было делом времени.

106

Вызванная коренными интересами широких кругов господствующего класса феодалов, эта борьба в какой-то мере отвечала потребностям горожан и крестьянства, страдавших от бесконечных междоусобных распрей феодальной аристократии.

Вместе с тем опричнина была очень сложным явлением. Новое и старое переплеталось в ней с удивительной причудливостью мозаичных узоров. Ее особенностью было то, что ценгрализаторская политика проводилась в крайне архаичных формах, подчас под лозунгом возврата к старине. Так, ликвидации последних уделов правительство стремилось добиться путем создания нового государева удела — опричнины. Утверждая самодержавную власть монарха как непреложный закон государственной жизни, Иван Грозный в то же время передавал всю полноту исполнительной власти в земщине, т. е. основных территориях России, в руки Боярской думы и приказов, фактически усиливая удельный вес феодальной аристократии в политическом строе Русского государства.

Варварские средневековые методы борьбы царя Ивана со своими политическими противниками, его безудержно жестокий характер накладывали на все мероприятия опричных лет зловещий отпечаток деспотизма и насилия. Здание централизованного государства строилось на костях многих тысяч тружеников, плативших дорогой ценой за торжество самодержавия».

(Текст – Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 191).

В.Б. Кобрин об итогах опричнины.

«Традиционные представления о масштабах опричного террора нуждаются в пересмотре. Данные о гибели многих десятков тысяч людей крайне преувеличены. По синодику опальных, отразившему подлинные опричные документы, в годы массового террора было уничтожено около 3–4 тыс. человек. Из них на долю дворянства приходилось не менее 600– 700 человек, не считая членов их семей. Опричный террор ослабил влияние боярской аристократии, но нанес также большой ущерб дворянству, церкви, высшей приказной бюрократии, т. е. тем социальным силам, которые служили наиболее прочной опорой монархии.

С политической точки зрения террор против этих слоев и группировок был полной бессмыслицей».

(Текст – Кобрин В. Б. Иван Грозный. М., 1989. С. 97—100).

107