И Г П З С / Государство и право Древнего мира и Средних веков - В двух частях - Кучма - 2001 - 548
.pdfЧасть первая. ГОСУДАРСТВО И ПРАВО ДРЕВНЕГО МИРА |
21 |
|
|
|
|
Развитое государство. Важнейшим общественно-поли- тическим процессом, произошедшим на рассматриваемой стадии, было установление баланса взаимоотношений между складывавшейся частной собственностью и административно-ко- мандной системой, которая олицетворяла собой государство в типичной для него форме древневосточной деспотии.
Коллективные формы ведения хозяйства, практикуемые в древневосточных обществах на протяжении многих предшествующих тысячелетий, превратили в аксиому общественного сознания представление о том, что собственность принадлежит всем одновременно и никому конкретно. Постепенное, шедшее с нарастающей интенсивностью делегирование верховной власти в руки сакрализованного правителя, о котором шла речь в предыдущих разделах, сопровождалось одновременным делегированием ему и функций верховного собственника; процесс деперсонализации верховной власти имел одним из своих важнейших следствий оформление институтов господствующей формы собственности, каковой являлась собственность государственная. Конечным результатом действия указанных тенденций явилось возникновение специфического феномена, составляющего квалифицирующий признак всех общественнополитических отношений на Востоке, — так называемого феномена власти-собственности, две составные части которого (власть и собственность) слиты в нерасчленяемое единство. При этом следует со всей определенностью подчеркнуть, что в указанном единстве, рассматриваемом как с сущностной, так и с генетической точки зрения, неоспоримый приоритет принадлежал именно власти, а собственность всегда квалифицировалась как нечто вторичное и производное от нее. Реальные права собственности возникали из функций власти; принадлежность к власти превращала индивида в собственника; объем реальных собственнических прав в принципе соответствовал номинальному объему власти.
Становление и окончательное оформление феномена вла- сти-собственности (в том числе феномена верховной власти — верховной собственности) означало важнейший шаг в институционализации государственного устройства древневосточного общества в форме деспотической административно-команд- ной системы. И пока оставалась незыблемой вызвавшая ее к
22 |
В.В. Кучма |
|
жизни социально-экономическая и политическая основа, эта система, наделенная высокой степенью относительной самостоятельностью, обладала большими регенерационными возможностями, способностями к бесконечному воспроизводству самой себя в практически неизменных, поистине клонированных формах.
С теоретической точки зрения развитие институтов частной собственности, с особой силой проявившееся в эпоху развитого государства, представляло собой потенциальную опасность для устоев административно-командной системы. Поскольку избыточный продукт, производимый обществом во все возрастающем количестве, попадал в руки частных собственников непосредственно, т. е. минуя стадию его перераспределения централизованными государственными структурами, это угрожало целостности всей общественно-политической системы. Вместе с тем, административно-командная система была не в состоянии не допустить концентрации богатств в руках частных собственников, поскольку развитие приватизационных процессов было вызвано к жизни всем ходом предшествующего общественного развития. Единственно возможной ответной реакцией системы на объективно складывающуюся ситуацию было стремление поставить под строгий контроль развитие частнособственнических отношений, максимально ограничить сферу действия рынка товаров и услуг. Подобная реакция, имевшая на первых порах характер инстинктивно-оборонительного рефлекса, превратилась впоследствии в целенаправленную государственную политику, конечной целью которой была нейтрализациядезинтегрирующих тенденций, стабилизация всей общественно-по- литической системы, базирующейся на феномене власти-соб- ственности. Отныне и навсегда было определено положение ча- стной собственности по отношению к собственности государственной — положение второстепенное, подчиненное и зависимое. Частная собственность получила возможность функционировать исключительно лишь с соизволения и под покровительством властей: каким-либо собственными, твердо определенными правовыми гарантиями она не обладала изначально,
— никаких подобных гарантий она не смогла приобрести и в ходе всей своей последующей эволюции.
Часть первая. ГОСУДАРСТВО И ПРАВО ДРЕВНЕГО МИРА |
23 |
|
|
|
|
Еще один важнейший процесс, завершение которого также приходится на эпоху развитого государства, связан с окон- чательной институционализацией системы принуждения. Сакрализация верховной власти изначально и имманентно содержала в себе потенцию принуждения, поскольку ее носитель, наделенный сверхъестественным могуществом, обладал правом на действия, которым его поданные не могли противостоять. Но поскольку внутриобщественные конфликты на первых порах еще не выражались с достаточной определенностью, угроза принуждения первоначально проявлялась лишь за пределами общества, будучи неразрывно связанной с военной функцией государства. Здесь она могла воплощаться в конкретные формы насилия, направленные против пленных, захваченных в ходе победоносных войн, а также против тех контингентов иноплеменников, которые поступали в виде «дани кровью» с покоренных и зависимых народов. Но когда эти категории чужаков оказывались имплантированными внутрь общества, приобретая статус рабов, формирующиеся способы и методы принуждения также перемещались вслед за объектами своего применения. При этом институционализация принуждения объективно ускорялась и в определенной степени упрощалась тем обстоятельством, что раннее рабовладение имело преимущественно коллективные формы, так что первым фактическим «хозяином» иноплеменнико-рабов являлось государство в целом, — вследствие этого правовая регламентация институтов принуждения и насилия, направляемая централизованной, концентрированной волей, характеризовалась высокой степенью единообразия, а потому — общеобязательности и императивности.
Дальнейшая активизация приватизационных процессов, о которых шла речь ранее, с неизбежностью коснулась и отношений рабовладения, — наряду с господствующими коллективными его формами возникли и укрепились частнособственни- ческие формы. Кроме того, с течением времени рабы перестали быть единственными объектами воздействия институтов принуждения и насилия, — количество таких объектов стало стремительно возрастать за счет представителей гомогенного населения, то есть тех соплеменников, которые по различным при- чинам «заслужили» применения противних мер государственного воздействия. Уже достаточно хорошо апробированные на
24 |
В.В. Кучма |
|
«чужаках», эти меры оказались тем более эффективными в борьбе против «своих» правонарушителей и преступников, начиная от внешне добропорядочных должностных лиц, уклонившихся от выполнения распоряжений вышестоящих властей, и кончая потерявшими человеческий облик насильниками и убийцами. Разумеется, и все возраставшее разнообразие морально осуждаемых действий, и рост числа субъектов подобных антисоциальных проявлений неизбежно вели к определенной дезинтеграции институтов принуждения и насилия, — дезинтеграции, проявившейся как в изменении их восприятия общественным сознанием, так и в реальном функционировании соответствующих государственных механизмов. Однако можно со всей определенностью утверждать, что вплоть до самых заключительных этапов истории древневосточных государств, институты принуждения и насилия, действовавшие в них, отличались гораздо более высокой степенью централизованной регламентации, чем это было свойственно античным европейским государствам средиземноморского региона.
Институционализация принуждения и насилия явилась тем решающим стимулом, который привел в движение еще один важнейший процесс, завершившийся на стадии развитого государства. Речь идет об институционализации закона как такового, — закона как материализованной государственной воле, воплощенной в регламентированной норме, обязательной для исполнения всеми членами общества. Нормы, регулирующие отдельные, первоначально разрозненные элементы общественных отношений, приобретали с течением времени тенденцию к консолидации в компактную, по возможности непротиворечи- вую систему, призванную разрешать коллизии, которые могут возникнуть в более обширных сферах человеческого бытия, одной или даже нескольких смежных, — сферах, которые ныне принято именовать отраслями права. Образцами такой законотворческой деятельности, их конкретными результатами могут служить сохранившиеся до наших дней первые систематизированные сборники или своды правовых норм, действовавшие в различных древневосточных государствах. Вполне естественно, что историческая традиция приписывает их авторство конкретным верховным правителям данного государства, — типичным образцом подобных сводов может служить т. н. Законник Хам-
Часть первая. ГОСУДАРСТВО И ПРАВО ДРЕВНЕГО МИРА |
25 |
|
|
|
|
мурапи, подробная характеристика которого составит особый раздел дальнейшего изложения.
Обрисованный выше процесс политогенеза не только определил сущность общественной и политической организации, окончательно сложившейся в странах Древнего Востока; но и обрисовал возможные пути ее последующей эволюции. Квалифицирующими признаками этой организации, принципиально отличающими ее от античных обществ европейского образца, являлись: приоритетное положение государственной формы собственности над частной; отсутствие различий между рентой собственника и государственным налогом; феномен влас- ти-собственности, фактически растворяющий гражданское общество в государстве. Явившись порождением косности и консерватизма протекавших на Востоке общественно-политичес- ких процессов, древневосточное государство проявило тенденцию к максимальной устойчивости, к самосохранению, к принципиальному неприятию каких-либо объективных перемен и субъективных нововведений. Традиционализм, консервативная стабильность определили дальнейшее развитие стран этого региона не по линейно-прогрессивному направлению, а по циклической траектории, когда изменения затрагивали преимущественно лишь количественные параметры, тогда как сущностные характеристики всей системы в своей основе оставались практически неизменными. Впрочем, было бы неправильно говорить о полной стагнации древневосточных обществ и отрицать какие бы то ни было происходившие в них перемены. Следует только иметь ввиду, что сложившаяся система тщательно отбирала, умело адаптировала и оптимально использовала исключительно лишь те новшества, которые ее еще более укрепляли и стабилизировали. Те же новые веяния, которые грозили ослабить централизацию, поколебать всесилие верховной власти, подорвать систему религиозно-идеологических ценностей, стимулировать местный сепаратизм, активизировать индивидуалистические устремления подданных, — все эти и подобные им тенденции максимально энергично подавлялись всей мощью государственной машины, всей силой составлявших ее политико-правовых (в первую очередь, карательных) механизмов.
26 |
В.В. Кучма |
|
3. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ СТРАН
ДРЕВНЕГО ВОСТОКА
В понятие «общественный строй» принято включать два основных компонента. Первый из них составляют существующие в данном обществе формы собственности, второй — сложившаяся в этом обществе социальная структура. Из двух названных компонентов первый является ведущим; второй, хотя он и является производным от первого, также способен оказывать на указанный первый компонент самое существенное обратное воздействие. Таким образом, в реальной жизни оба компонента существуют и функционируют в тесном и неразрывном единстве, так что сама постановка проблемы приоритетности одного из них над другим имеет скорее теоретический и гносеологический, чем практически-сущностный характер.
Как уже отмечалось выше, в развитых государствах Древнего Востока существовало несколько форм собственности: государственная, общинная и частная, находившихся в различ- ных сочетаниях друг с другом. Их возникновение и дальнейшая эволюция были обусловлены теми специфическими формами ведения хозяйства, которые были свойственны данным регионам. Две первые из названных форм возникли намного раньше третьей; их взаимоотношения между собой характеризовались большей гармоничностью: давала себя знать общность происхождения и многотысячелетний опыт их сосуществования. Возникновение и укрепление частной собственности содержало в себе потенциальную угрозу для безраздельного господства двух исторически первых форм. Как уже отмечено ранее, на стадии развитого государства баланс между всеми тремя формами собственности был в своих принципиальных чертах установлен. Но поскольку сам процесс приватизации в различных древневосточных обществах протекал не синхронно и отличался неодинаковой степенью интенсивности, оказались многовариантными и формы сложившегося баланса. Так, в Древнем Вавилоне, где развитие товарно-денежных отношений было наиболее высоким, разлагающаяся общинная и формирующаяся частная собственность образовали единый комплекс, успешно и эффективно противостоящий государственной собственности в ее двор-
Часть первая. ГОСУДАРСТВО И ПРАВО ДРЕВНЕГО МИРА |
27 |
|
|
|
|
цово-храмовой разновидности. В Древнем Египте царско-хра- мовая собственность явилась основой мощного государственного сектора, который сначала подчинил, а затем фактически поглотил общинно-частный сектор. В Древней Индии общинные порядки отличались наибольшей прочностью, так что государственный сектор экономики имел весьма ограниченную перспективу развития. Для Древнего Китая было характерно более или менее гармоничное сочетание трех названных форм собственности.
Следует при этом подчеркнуть, что современная историография, изучающая процесс политогенеза в странах Древнего Востока, решительно отвергает один из основополагающих тезисов марксизма, касающихся данной проблематики, — тезис, согласно которому главной причиной возникновения государства в данном регионе явился раскол общества на антагонистические классы. Наоборот, большинство современных исследователей полагают, что в связке «классы — государство» приоритетным, генетически первостепенным является именно второй элемент, тогда как первый по отношению к нему является вторичным и производным.
Можно утверждать, что исторически наиболее ранними основаниями для формирования самых первых, изначальных, еще весьма неустойчивых и аморфных социальных группировок являлись такие показатели, как способы добывания средств к существованию (результатом действия этого фактора явилось возникновение прослоек земледельцев, скотоводов, ремесленников), конкретные виды общественно-полезной деятельности (обстоятельство, под влиянием которого формировались, например, группировки жрецов и воинов), принадлежность к сфере властных полномочии (критерий, определивший социальный статус администраторов-управленцев).
Но все эти факторы начинают проявляться более или менее отчетливо только тогда, когда общество уже необратимо встало на путь прогрессирующего развития его административнополитических структур и когда оно уже прошло хотя бы на- чальные стадии политогенеза. Именно административно-по- литические организации в рассмотренных выше вариантах протогосударства и раннего государства явились той исходной ба-
28 |
В.В. Кучма |
|
зой, в рамках которой шло формирование первичных социальных комплексов, слоев, прослоек и групп.
До сих пор речь шла об образовании социальных групп, возникавших внутри общества и формировавшихся из местного, аборигенного, этнически более или менее однородного населения. Однако по мере развития военных контактов с соседними народами и племенами возникла и приобрела тенденцию к дальнейшему численному росту еще одна социальная категория, представленная чужаками-пленными, обращенными в рабов. Естественно, что с самого начала правовой статус этой группировки коренным образом отличался от аналогичного статуса этногенных социальных объединений, — как от каждого из них в отдельности, так и от всех их вместе взятых. Главное, что выделяло прослойку рабов из остальных уже существовавших в обществе социальных группировок, — это именно то, что раб являлся «чужим», а потому изначально лишенным тех прав, которые принадлежали (разумеется, в различном объеме) всем остальным этногенным образованиям, — просто в силу того очевидного и бесспорного факта, что они являлись «своими».
Все более глубокое внедрение институтов рабства и рабовладения в общественно-политические структуры древневосточных обществ означало существенную трансформацию представлений об исходном человеческом равноправии. В общественном сознании стала укрепляться мысль о принципиальной возможности перенесения статуса неполноправности и на некоторые категории «своих». Отныне дальнейшая эволюция общественной структуры проходила под знаком взаимодействия уже по крайней мере двух системообразующих факторов -более раннего, который в свое время являлся двигателем социальной дифференциации этнически гомогенного, а потому изначально равноправного человеческого сообщества, и более позднего, внедрившегося сюда извне и построенного на презумпции априорного неравенства правовых статусов отдельных категорий людей.
И только в третью, последнюю очередь проявил себя еще один системообразующий фактор, который завершил процесс формирования социальной структуры древневосточного общества и сообщил этой структуре все ее специфические квалифицирующие признаки. Речь идет о факторе имущественной диффе-
Часть первая. ГОСУДАРСТВО И ПРАВО ДРЕВНЕГО МИРА |
29 |
|
|
|
|
ренциации, который был инициирован, а затем активизирован действием приватизационных процессов. Порожденные этими процессами институты долговой кабалы, отношения аренды и личного найма не оставили нейтральными к себе ни одну из существовавших к тому времени социальных группировок: внутри каждой из них, включая и полноправных, и рабов, произошло дополнительное расслоение по критерию имущественной состоятельности, так что свои кредиторы и должники, свои наемники и арендаторы, а в конечном счете — свои бедняки и богачи существовали в каждом из традиционно сложившихся социальных слоев. Такая типичная для Древнего Востока картина имела, по крайней мере, два существенных следствия. С одной стороны, охарактеризованные процессы приводили к радикальному увеличению количества разделительных критериев, превращающих общество в максимально мультиплицированный конгломерат. С другой стороны, они создавали потенциальную возможность для возникновения в будущем самых парадоксальных, самых неожиданных с точки зрения европейской психологии критериев, способных свести воедино, казалось бы, совершенно чуждых друг другу по интересам людей. Так, требование снизить размеры арендных платежей могло сплотить и подвигнуть к социальному протесту и арендатора-раба, и свободного, но безземельного арендатора-бедняка, и крупнейшего магната, арендующего государственную землю. И пусть подобные объединения чаще всего были временными, непостоянными и неустойчивыми, — возникавшие, как правило, в периоды серьезных социальных потрясений, они оказывались достаточно жизнеспособными к решению существенно значимых общественных задач. Именно в этой повседневной социальной аморфности, временами сменяемой жесткой консолидацией, заключается самая сокровенная, самая загадочная для европейца тайна общественной организации не только древнего, но и современного Востока, — тайна, выражающаяся в парадоксальном сочетании двух диаметрально противоположных принципов: принципа «всеобщего мира» и принципа «войны всех против всех».
Таким образом, процесс социальной дифференциации в странах Древнего Востока происходил под влиянием разделительных процессов, которые могут быть сведены в три
30 |
В.В. Кучма |
|
основных комплекса: 1) процессы, протекавшие внутри этни- чески однородного общества; 2) процессы, вытекающие из принципа неравного правового статуса «своих» и «чужих»; 3) процессы, порожденные фактом имущественного расслоения, произошедшего как в гомогенных, так и гетерогенных структурах. Будучи чрезвычайно разнохарактерными по своей сущности, эти три указанные фактора имели весьма различный вектор своей направленности и к тому же действовали совершенно асинхронно. В результате сам процесс социальной дифференциации древневосточных обществ отличался исключительной длительностью и характеризовался не столько поступательными, сколько зигзагообразными (а зачастую и ретроспективными) тенденциями своего развития. В итоге, складывавшаяся в этих странах социальная структура характеризовалась, как уже было сказано, примечательным многообразием, множественностью и значительной качественной разнородностью составлявших ее элементов. И поскольку процесс социального структурирования
âстранах Древнего Востока фактически так и остался незавершенным, здесь даже в эпоху развитого государства не наметилось четких границ, отделявших одну группировку от другой; имелось множество промежуточных, переходных социальных состояний и оформлявших эти состояния структур, которые очень трудно вместить в более широкие комплексы, традиционно именуемые классами.
Следует при этом заметить, что сам термин «класс» в том его понимании, которое являлось господствующим в предшествующей марксистской литературе, может быть приложен к древневосточным общественно-политическим реалиям лишь с очень большой долей условности. Весьма показательно, что сам К. Маркс ни разу не употребил понятие «класс» в приложении к Востоку — не только к древнему, но и к Востоку XIX века. Дело
âтом, что существование феномена власти-собственности, — этого симбиоза, казалось бы, принципиально разносущностных категорий, на котором, тем не менее, зиждилась вся общест- венно-политическая действительность древневосточных государств, — порождало совершенно уникальную систему общественных связей, которая не укладывалась в схемы, типичные для европейских цивилизаций. Поэтому представляется, что вместо термина «класс» здесь будет целесообразно оперировать более