23. «Мастер и Маргарита»

Замысел книги складывался постепенно. Роман рос медленно, проникая корнями во все новые и новые участки мыслительной и образной почвы булгаковского творчества. В начале 1930 года рукопись романа Булгаков сжег. Но некоторые черновые тетради удалось спасти. Первая редакция отличалась существенно от известного нам теперь романа «Мастер и Маргарита». В романе не было Мастера и не было Маргариты. Замышлялся и разворачивался сатирический «роман о дьяволе». События в «Мастере и Маргарите» начинаются «однажды весной, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах». В столице появляются Сатана и его свита. Более всего Воланд Михаила Булгакова связан с Мефистофелем из «Фауста» Гёте. Связан осознанно, подчеркнуто и полемично. Связь эта закреплена эпиграфом к роману «Мастер и Маргарита». Самое имя Воланд восходит к Геге. Оно возникает в «Фаусте» один-единственный раз: так называет себя Мефистофель в сцене «Вальпургиева ночь». И в «евангельских», и в «демонологических» линиях романа «Мастер и Маргарита» Булгаков предпочитает не придумывать, а подбирать имена, порою лишь обновляя их звучание (Иешуа Га-ноцри, Азазелло). Имя Воланд оказалось такой удачей, что изменять его не пришлось. Роман Булгакова — не аллегория и не детектив. Здесь ничего не нужно разгадывать и расшифровывать. Проблематика романа: 1. проблема добра и зла. 2. проблема правды. 3. проблема тв-ва. 4 тема пилатова греха. 5. свобода чел-а, его предназначение в жизни, ответственность. На три дня Воланд со своей свитой появляется в Москве — и неистовством сатиры взрезается будничная повседневность. Булгаков соединяет два архетипических мотива — договора человека с дьяволом и суетности реального мира. Мастер получает от дьявола покой «на том свете», в нижнем, темном мире. Писатель размыш­ляет о возможности создания нормальной человеческой жизни, о восстановлении мира в окружающей действительности и душах людей и приходит к выводу о недостижимости гармонии. Хотя ро­ман имеет два финала и предполагает двойное решение судьбы героев, все же можно говорить о том, что настоящая жизнь начи­нается для них только после смерти. Роман состоит из 26 глав, четыре из них посвящены событиям библейской истории. Роман включает в себя два повествователь­ных плана — сатирический (бытовой) и символический (библей­ский или мифологический). Каждому плану соответствует своя вре­менная система. Действие библейского плана выстроено в соответствии с хрис­тианским каноном и продолжается в течение одного дня. В него вводятся воспоминания о прошлом и предсказания будущего. В по­тустороннем мире время не движется. Писатель показывает беско­нечно длящуюся полночь, во время которой происходит бал Са­таны, или вечный день, в течение которого наступает «вечный покой» в финале романа. Только в реальном мире, связанном с Москвой, действие продолжается четыре дня и время течет в тра­диционных рамках. В основе мифологической линии — авторская версия Евангелия. Булгаков не пересказывает жизнь Иисуса, а создает на основе биб­лейского мотива живой, реальный мир. В описании Ершалаима использованы временные, пространственные и бытовые детали. Писатель со­здает подчеркнуто реалистичную картину с запоминающимися деталями. Сочетание двух планов — реального и условного — позволило Булгакову создать полотно, отличающееся эпическим размахом и философской глубиной. Поскольку введение в литературное про­изведение библейских персонажей могло быть воспринято как про­паганда религии, Булгаков отводит библейский пласт на второй план, используя прием «романа в романе». Лишь к концу произве­дения фантастическая линия становится доминирующей, опреде­ляя авторскую позицию. Чтобы связать все планы между собой, писатель использует сложную систему своеобразных «переходов», постепенно выводя повествование из реального плана (описание Москвы в страшную жару) в мифологический (бал у Воланда). Специфика образной системы произведения состоит в сознатель­ном соединении нескольких рядов персонажей. В центре романа на­ходятся фигуры Мастера и Иешуа. Вокруг них в иерархическом по­рядке располагаются остальные герои. Используя прием ансамбле­вого построения, Булгаков разбивает образную систему на отдель­ные составляющие. Верхнюю ступень занимает оппозиция Воланд — Пилат. Ниже располагаются слуги основных персонажей: Азазелло — Кот — Фагот и Афраний — Крысобой — Банга. Они дополне­ны триадой, которую можно назвать демонической — Гелла, Ната­ша и Низа. Система повторяет традиционную для средневекового искусства схему, реализованную в сочинениях европейских демонологов и в христианских представлениях. Писатель органично со­единяет персонажей из разных мифологических систем. Во всех трех мирах действует только один персонаж — Марга­рита. В ней соединены христианские и народные представления, вера в Вечную Женственность и Пресвятую Богородицу. Она похо­жа и на мифологический персонаж (Маргарита спускается в ад и становится царицей на балу у Сатаны), и на реальную личность (Маргарита не умирает вместе с Мастером, а переходит в мир иной).

24. Андрей Платонов родился 20 августа 1896 г. в Ямской слободе под Воронежем. С 1906 по 1914 г. учился в церковноприходской и городской школах. Детство было безрадостным. Окончив 4 класса городской школы, в 13 лет он пошел «в люди». Сменил множество профессий: работал на моло­тилке, «мальчиком» не складе, рассыльным в страховом общест­ве, слесарем, литейщиком на заводе, помощником машиниста, механиком на локомобиле.

Главными «университетами» П. стали жизнь и самообразование. Как величайшую несправедливость по отношению к «маленькому человеку» ощущал будущий писатель не дефицит хлеба и тепла, а дефицит смысла жизни, ясности пути. Герой повести П. «Ямская слобода» Филат будет помогать ослепшей в темном сарае лошади вращать по кругу колодезное водило. Этот образ превра­тится у П. в страшный символ чудовищно искаженной жизни, обреченности на механическое движение по кругу, безыс­ходности.

С верой и оптимизмом принимает Платонов революцию 1917 г. Он поступает учиться в Воронежский политехникум по специ­альности электротехника, начинает печататься в воронежской прессе. В его публицистике той поры господствовал мажорный тон. В 1922 г. в Краснодаре выходит в свет сборник стихов Платонова «Голубая глубина». Революция зарождает в нем надежду на скорое обретение смысла жизни каждым простым человеком. Человек освободится и станет подлинным творцом собственной жизни, кузнецом свое­го счастья. На этом этапе творческого пути человек для писате­ля — борец и победитель. Есть в платоновской трактовке человека одна особенность: он сосредоточен не на противоборстве с классовым врагом, не на сокрушении старых порядков, а на созидательной, творческой работе. Платонову дорог не воин, а строитель. И борьбу он ведет не с людьми «старого мира», а с косной недвижностью материи, сопротивлением земного мате­риала. Лите­ратура мыслится им в ряду рабочих профессий. Смысл существования открывается ему в перспективе созидательного «ре­монта земли».

Уже в ранних произведениях писателя, свято верящего, что маршрут «паровоза истории» верен, ощущается стремление еще раз проверить точность расчета, заглянуть в конечный пункт пути. Туда ли летит паровоз, даст ли людям счастье пред­полагаемая остановка? Поиск ответов на эти вопросы проводит­ся Платоновым в трех направлениях: в научно-фантастической прозе, произведениях на исторические темы и рассказах и повес­тях о современности, которые образно истолкованы как испытание будуще­го, испытание прошлого и испытание настоящего.

Испытание будущего — начальный пункт творческого пути Платонова — проводится в научно-фантастических произ­ведениях. Ученые и гениальные изобретатели ведут в них лихую «кавалерийскую атаку» на природу с целью создать идеальную всеобщую гармонию жизни. Например, сюжетная канва по­вести «Эфирный тракт» (1926-1927): несколько поколений уче­ных работают над задачей выращивания вещества; они открыва­ют «эфирный тракт», позволяющий электронам стремительно размножаться. Это дает человечеству возможность выращивать любые вещества — железо, уголь я т.д. Однако личные судьбы изобретателей складываются трагично: почти все они погибают. Такой финал - возмездие за насилие над природой. Люди, одержимые идеей, в торопливой горячности предают ход естественной жизни, отрываются от почвы и уходят, по мнению писателя, «в сторону от души». Сходную проблематику разрабатывает в 1920-е гг. М.А.Булгаков в повестях «Роковые яйца» и «Собачье сердце», Однако если Булгаков прибегает к комическим средствам для создания сатирического эффекта, Платонов серьезен и проникнут сочувствием к своим героям. Платонов если и не солидарен со своими героями, то явно сочувствует им: как и они, он — правдоискатель, а отнюдь не убежденный сатирик, непоколебимо уверенный в соб­ственной правоте. Итог обращения Платонова к научно-фан­тастическому жанру — серьезное сомнение в осуществлении глобальных технических проектов. Утопичным оказывается стремление решительным натиском

«осчастливить человечество ».

Испытание прошлого проводится П. на материале эпохи ПетраI. Выбор именно этой исторической эпохи неслучаен: в 1920-е — 1930-е г.г., в моде были прямые аналогии между рефор­маторской деятельностью Петра и радикальными государствен­ными преобразованиями Советской власти. Повесть «Епифанские шлюзы» написана на основе реальных исторических. Петров­ская Россия в повести увидена глазами англичанина — руководи­теля работ инженера Бертрана Перри. Инженер приезжает в Россию по приглашению царя; он надеется заработать денег, чтобы сыграть свадьбу с любимой Мери. Поначалу ему нравятся и рус­ские люди, русский царь. Не щадя себя, инженер с головой погружается в работу. Но реальность рушит все его надежды: ра­бота движется медленно, уровень воды недостаточен, крепостные строители бегут. Будучи незлым от природы, Перри превращается в палача, пытаясь выполнить свой долг перед царем. Однако насту­пает день, когда палач сам становится жертвой: по приказу царя Перри казнят в Пыточной башне Кремля. Строительство, которое ведется «по бумажке», а не по законам народного здравого смысла, не может никого привести к счастью, оно лишь плодят смерть.

Вслед за «Епифанскими шлюзами» Плвтонов создает в 1927-1929 гг. повесть «Сокровенный человек» и роман «Чевенгур» о событиях недавней революционной истории.

25. Уездный городок Чевенгур — это платоновская страна-утопия. Главный герой романа, Саша Дванов, правдоискатель, олицетворяющий благородство, чистоту души, духовную красоту. Еще один герой, друг Саши, Степан Копенкин. Главная движущая сила в этом человеке — его самозабвенное, граничащее с самоотречением, служение Идее. Они и некоторые другие персонажи не приемлют мир и собственное несовершенство, что приводит их порой к жестокости по отношению к окружающим. Они то и дело ополчаются против призывов укоротить желания, опроститься, принять несовершенство мира и принципы старой морали. Размышления Платонова о революционном преобразованиии мира и противоречия, возникшие в результате обманутых надежд, превращают «Чевенгур» из утопии в антиутопию. Чевенгурская коммуна — это модель казарменного коммунизма, мечта, реализованная уродливо, извращенно. Платонов с предельной беспощадностью рисует устрашающую картину слепого злоупотребления насилием: насильственно утвержденная гармония будущего покупается ценой гибели дисгармоничного, искалеченного настоящего. Целый ряд страшных жертв принесены коммуной ради приумножения неоднократно упоминаемого в романе «вещества существования», «вещества жизни», которое является ключевым понятием романа. Это понятие оформилось в сознании писателя под влиянием идей Н. Ф. Федорова об «общем деле человечества», К. Э. Циолковского — о телах как республиках бессмертных атомов, С. Булгакова — о человеке как сплаве бытия и небытия и смерти как временном «надрыве» связи духа с землей вследствие грехопадения человечества. Платонов является и продолжателем мечтаний Ф. М. Достоевского о «восстановлении погибшего человека», об этической равноценности всех людей. Гибель Чевенгура — это гибель Идеи.

В романе сталкиваются утопические надежды перестроить мир “по коммунистическому велению”и “хотению масс” с необходимостью повседневной кропотливой работы. Его герои наивно надеются, что “социализм где-нибудь нечаянно сложится вместе от страха бедствий и для утешения нужды”.

Главный герой романа — Александр Дванов. Он сирота, мастер (важное для Платонова понятие), коммунист. Этот герой, размышляющий, одаренный свойством сопереживания (“сочувствовал любой жизни”) больше всего соответствовал замыслу писателя. Саша Дванов, “самосозданный” народный интеллигент, проходит через смерть, трупы, тоску, сам чуть не умирает от голода, воспаления легких. Он отправляется в город Чевенгур, где образовался полный коммунизм, по дороге встречается со Степаном Коненкиным, освободившим Сашу из рук бандитов. Коненкин — бывший комиссар “полевых большевиков”, а ныне одиноко скитающийся паломник к могиле Розы Люксембург, беззаветный рыцарь идеи всеобщего равенства и полного душевного товарищества, причем равенство понимается как одинаковость физическая, умственная, духовная. Такое равенство сделало бы невозможным никакое развитие, при его достижении стала бы невозможной сама жизнь. Копенкин едет в далекую Германию освобождать от “живых врагов коммунизма” мертвое тело Розы Люксембург.

Копенкин и Дванов проезжают деревню Ханские Дворики, где уполномоченный переименовал себя в Федора Достоевского, а за ним и весь актив окрестился кто в Христофора Колумба, кто во Франца Меринга. Затем они попадают в коммуну “Дружба бедняка”. Все члены ее правления занимают должности и носят длинные и ответственные названия.

Никто не пашет, не сеет, чтобы себя от высокой должности не отнимать. Та же трогательная и детская компенсация прежней униженности, что и переименование в Достоевских и Колумбов. Наконец они достигают Чевенгура, где Чепурный и его товарищи установили коммунизм. Чевенгурцы живут по-евангельски беззаботно, они не желают трудиться, одной только силой веры они стремятся приблизить реальный коммунизм, а пока в центре внимания — абсолютное равенство, обожание товарищей, их душ.

Роль идеолога выполняет Прокофий Дванов, хитрый мужик. В многодетной семье его родителей какое-то время жил приемыш Саша, пока в голодный год его не выгнал из дома тот же маленький Прошка, уже тогда отличавшийся жестоким оборотистым умом и характером. Трудная жизнь отточила эти качества, усугубила корыстность. В Чевенгуре Прокофий воссел грамотеем и умником, идеологическим помощником при Чепурном. “Прокофий, имевший все сочинения К. Маркса для личного употребления, формулировал всю революцию как хотел — в зависимости от настроения Клав-дюши и объективной обстановки”.

Именно Прокофию принадлежит мысль тотального уничтожения “густой шелковой буржуазии”, населявшей город. Платонов подводит к страшному парадоксу: горя изначально идеалами “душевного равенства”, всемирного братства, его представители закончили тотальным разделением на “чистых” (пролетариев, босоту) и “нечистых” (буржуи и т. д.), и вышибаются жизнь и душа у всех буржуев Чевенгура. Коммунары действуют с уверенностью и воодушевлением, но в душах их возникает тоска, несмотря на то, заглушается она мыслью о грядущем пришествии коммунизма: вроде все для не го сделали, всех гадов перебили, имущество уничтожили, “голое место” готово, остались одни товарищи и ждут первое утро “нового века”. Но оказывается, что накал одной только веры не может вызвать чуда. Нельзя объявить наступление коммунизма, как нельзя отменить смерть. Беспочвенная идея тонет, разрушается и Чевенгур каким-то страшным вражеским отрядом, что символизирует саморазрушение заблудившегося в лесу превратно понятых идей общества.

Гротескный роман завершается дорогой, открытостью в будущее, надеждой. Платонов зовет к такому строю бытия, где каждая личность одна от другой “не слишком далеко” (нераздельность) и “не слишком близко” к будущему звездному строю настоящего братства и любви.

Собственная оценка рукописи “Чевенгура”: “Ее не печатают, говорят, что революция в романе изображена неправильно, что все произведение поймут даже как контрреволюционное. Я же работал совсем с другими чувствами... в романе содержится честная попытка изобразить начало коммунистического общества”. В искренности сомневаться не приходится, так же как и в том, что отобразилась не идиллическая сказка, а жестокая и страшная реальность: дар художника прорывается там, где человек слеп или же хочет быть слепым.

А вот что говорит Горький о “Чевенгуре”: “Хотели вы этого или нет, — но вы придали освящению действительности характер лирико-сатирический ”. “Пишете вы крепко и ярко, но этим еще более ... подчеркивается и отражается ирреальность содержания романа, а содержание граничит с мрачным бредом”, — пишет Горький, но уже позже.

26. Своеобразие рассказов А.П. Платонова. Проза Андрея Платоновича Платонова (1899—1951) по художественному стилю (понимаемому широко, как система образов, пристрастие к определенным типам ге­роев, конфликтов, преобладающему пафосу, и более сужено, как словесная ткань, отбор средств выразитель­ности, лексики и т. д.) — явление уникальное, резко индивидуальное. В его стиле мы часто находим в еди­ном сплаве противоположные начала — пафос строи­тельства новой жизни и — скептицизм, сомнения, иро­нию, пародирование канцелярского стиля, захлестнувшего советскую печать, деловое и неделовое общение в 20-е годы — и серьезное отношение к этому стилю как зна­ку эпохи. Сочетание столь разных, противоположно на­правленных стилевых примет связано с эволюцией ми­ровосприятия писателя.

В годы революции и гражданской войны романтик Платонов был, как и многие молодые люди, в плену мечты о царстве справедливости — социализме. О его очарованности великой Утопией говорят десятки напи­санных им публицистических статей, стихов, агиток. Позже, когда мировосприятие и оценка социальной ре­альности изменились, отношение Платонова к своей меч­тательной и деятельной юности сочетало в себе любовь к молодому энтузиазму и святой вере в идеал и состра­дание, боль за того юношу с горящим взором, который смотрел поверх жизни, не видя репрессий, жестокости военного коммунизма. Агитационная риторика, царив­шая в печати, державшая в плену тысячи и миллионы душ, позже возмущала, вызывала у писателя иронию, смех.

Рассказы А. Платонова 20—30-х годов («Песчаная учительница», «На заре туманной юности», «Фро» и другие) переполняет светлая уверенность в возможнос­ти совершенствования человеком мира, в котором он живет. Все его герои — молодые, честные люди, дея­тельные народные характеры, возникшие из глубин рус­ской жизни. Они полны горячих надежд, несут в себе свежую силу чувств. Они еще и подвижники. Порою превозмогая жалость к себе, они вкладывают свою жизнь и судьбу в общее дело, ставшее для них своим. Такова юная Мария Нарышкина, изображенная в «Песчаной учительнице» (1927). Посланная на край света, на гра­ницу с безжалостными песками пустыни, она вместе с жителями обреченного на вымирание поселка Хошутово борется с песками, очеловечивает пустыню, которая раскрывает свои сокровенные тайны.

Поэтичный рассказ «Фро» (1936) изображает моло­дую женщину в нетерпеливом ожидании личного счас­тья, наслаждения. Она преданно любит мужа, тоскует без него. От своих тяжелых переживаний она пытается от­влечься трудом вместе с другими женщинами. « ...в душе Фроси стало лучше: она здесь развлекалась, жила с дру­гими людьми — подругами — и видела большую, свобод­ную ночь, освещенную звездами и электричеством. Лю­бовь мирно спала в ее сердце; курьерский поезд далеко удалился, на верхней полке жесткого вагона спал, окру­женный Сибирью, ее милый человек. Пусть он спит и не думает ничего». От тяжелых переживаний ей приходит мысль послать мужу телеграмму, что она умирает. Отец отправляет телеграмму, и на седьмой день возвращается Федор. Фрося говорит ему: «Я боюсь, что ты меня разлю­бишь когда-нибудь, и тогда я вправду умру... » Автор ком­ментирует: «Они хотели быть счастливыми немедленно, теперь же, раньше, чем их будущий усердный труд даст результат для личного и всеобщего счастья». «Фрося хотела, чтобы у нее народились дети, она будет их воспи­тывать, они вырастут и доделают дело своего отца, дело коммунизма и науки». Так, думая над сущностью челове­ческого счастья, Платонов как бы уравновешивает необ­ходимость личного и всеобщего счастья.

В рассказе «В прекрасном и яростном мире» (1941) отразилась увлеченность Платонова и его героев мощ­ной техникой. Машинист Мальцев — вдохновенный, талантливый работник. Не было ему равных в работе, и он «скучал от своего таланта, как от одиночества». Эта увлеченность перешла в чувствование души паровоза. Старый машинист любит свой паровоз как живое суще­ство, чувствует его всей душой. И эта общность с маши­ной дает ему удовлетворение, рождает ощущение сча­стья. Но тонкий художник-гуманист Платонов так строит ситуацию и конфликт в произведении, что, ока­зывается, тот же человек, поэтически воспринимающий машину, глух к живому человеку, его настроению, не ценит преданности своего ученика. Машина в его созна­нии заслонила человека. Только случившееся несча­стье — удар молнии и слепота — возвращает ему способность быть внимательным и чутким к человеку. Он оценил своего помощника, когда тот стал бороться за доброе имя старого мастера, морально поддержал его в трудную минуту. Лишь пройдя через все испытания: одинокой гордыней, человеческим недоверием и тюрь­мой, утратой любимой работы — он рождается как бы заново, начинает «видеть весь свет», а не себя одного. И свет этот возвращен ему человеческой любовью и само­отверженностью .

Рассказ «Возвращение» («Семья Иванова») (1946) свидетельствует о быстром осмыслении писателем пос­левоенной жизни: как жить человеку, его близким, его детям после всего, что было перенесено и понято на войне. Война воспринималась Платоновым как глобаль-. ная попытка уничтожения милосердия, надежд на силу добра и человечности. Своей мечте о всечеловеческом счастье Платонов нашел место в стране детства, в душе мальчика Петруши из «Возвращения». В рассказе нет изображения войны. И главные герои в нем не Алексей Алексеевич Иванов и его жена Любовь Васильевна. Сю­жет построен на том, что возвращается с войны отец. Откровенность жены в ее рассказе о тяжелой жизни и трагических переживаниях, об одиночестве, о Семене Ев-сеиче, который бывал у них, затронули его самолюбие. Вспышка оскорбленного «я» гонит его из дому, от своих детей, не только от них, но, как он думает, к новой, безза­ботной жизни. Сын Петруша вместе с сестренкой На­стей сотворил переворот в душе отца.

«Двое детей, взявшись за руки, все еще бежали по дороге к переезду. Они сразу оба упали, поднялись и опять побежали вперед. Больший из них поднял одну свободную руку и, обратив лицо по ходу поезда в сторо­ну Иванова, махал рукой к себе, как будто призывая кого-то, чтобы тот возвратился к нему. И тут же они снова упали на землю-Иванов закрыл глаза, не желая видеть и чувствовать боли упавших обессилевших детей, и сам почувствовал, как жарко стало у него в груди, будто сердце, заключен­ное и томившееся в нем, билось долго и напрасно всю его жизнь и лишь теперь оно пробилось на свободу, за­полнив все его существо теплом и содроганием. Он уз­нал вдруг все, что знал прежде, гораздо точнее и действительней. Прежде он чувствовал другую жизнь через пре­граду самолюбия и собственного интереса, а теперь вне­запно коснулся ее обнажившимся сердцем.

Он еще раз поглядел со ступенек вагона в хвост поез­да на удаленных детей. Он уже знал теперь, что это были его дети, Петрушка и Настя. Они, должно быть, видели его, когда вагон проходил по переезду, и Петруш­ка звал его домой к матери, а он смотрел на них невни­мательно, думал о другом и не узнал своих детей».

Кто же такой этот Петрушка, юный герой, вернувший отца в семью? Двенадцатилетний мальчик в условиях войны по­чувствовал себя взрослым, опорой матери. У него, ма­ленького хозяина, характерное выражение глаз — они «глядели на белый свет сумрачно и недовольно, как будто повсюду они видели один непорядок. У него нет ни болезненного чувства сиротства, ни детского любо­пытства. Его ранняя взрослость, зрелость, его мелочная смышленость (когда родители разговаривают за сто­лом при свете лампы, он упрекает их, что зря жгут керосин, который на исходе), конечно, печальны и дела­ют его маленьким старичком. Нужда и голод военных лет приучили его, «старшего» в доме, смотреть за по­рядком. Рассудительность, постоянный учет дел и нужд дома и семьи определили его характер. Отец-фронто­вик изумлен: «...вон Петрушка что за человек вырос — рассуждает как дед, а читать небось забыл». Война при­учила Петрушку преодолевать разрушительную силу горя, нужды, людского ожесточения. Он всего себя от­дал подвигу нравственного созидания, избавляя мать и сестренку от мук одиночества и сиротства. Их всех спасала вносимая им мелкая целесообразность повсед­невных практических дел, не дающих унывать, жало­ваться, сосредоточиться на горестном. Петрушка и сей­час, в присутствии отца, по привычке подгоняет мать и сестру, распоряжается, держит в напряжении. Подска­зывает, как лучше чистить картошку, предусмотрительно подсказывает сестре: «А Настька пускай завтра к нам во двор за водой никого не пускает, а то много воды из колодца черпают: зима вот придет, вода тогда ниже опустится, и у нас веревки не хватит бадью опускать, а снег жевать не будешь».

Мальчик не спит, слушает спор родителей. Он всей ду­шой на стороне матери. Платонов как проницательный психолог рисует гордыню Иванова, черты честолюбия и тщеславия, навыки соблюдать свой интерес. Услышав бес­хитростный рассказ жены о Семене Евсеевиче, потеряв­шем семью, которая погибла в Могилеве, о том, что он сердцем прислонился к детям, к чужому семейному огонь­ку, Иванов высокомерно-бездушно судит Любу. Все дово­ды жены разбиваются об эту горделиво-твердую позицию.

«— Ты воевал, а я по тебе здесь обмирала, у меня руки от горя тряслись, а работать надо было с бодростью...

Мать говорила спокойно, только сердце ее мучилось, и Петрушке было жаль мать: он знал, что она научи­лась сама обувь чинить себе и ему с Настей, чтобы доро­го не платить сапожнику, и за картошку исправляла электрические печки соседям».

Жизнь в войну складывалась из таких малых, ежед­невных подвигов в той сфере, что зовется бытом. Итог только один — «детей ведь я выходила, они у меня почти не болели и на тело полные». Этот итог на его взгляд совсем не героический, даже заурядный. Интуи­тивно Люба понимает, что кроме сына Петрушки никто ее мук не оценит и не поймет. Потому в ее попытках оправдаться перед мужем звучит усталость и безнадеж­ность. Это и заставляет Петрушку, слышавшего весь ночной разговор, вмешаться в эту родительскую распрю...

Подлинное возвращение к сокровенному, жившему высшей истиной человеку произошло в тот момент, ког­да Иванов, ушедший из семьи, чтобы жить («Скучно мне, Люба, с тобою, а я жить еще хочу»), вдруг увидел бегу­щих за поездом детей.

Не стал ли Иванов, со своим железным кодексом бесчувственной гордости, запоздалой жертвой войны, сти­хии ожесточения? Не оставляет ли он своего ребенка, с его взрослым опытом и мудростью, без помощи и те­перь, после войны? Не возлагает ли он на него новое бремя забот о семье? Кому придется гасить новую вспыш­ку отчаяния в брошенной матери, скрашивать горе си­ротства в маленькой сестренке? Все ему, Петрушке. И не узнать этому маленькому мудрецу уже ничего из сказки детства. Думал ли об этом Иванов? Или это только мысли писателя, оставшиеся между строк? Это Петрушка и Настя собрали семью вместе, возвратили душевное зрение отцу, заставили прислушаться к своему сердцу.

Рассказы А. Платонова своеобразны духовным об­ликом его героев. Неповторимы, жизненно убедительны его сюжеты, они дышат правдой жизни и правдой о че­ловеке. Гуманист Платонов, свято веривший в доброе сердце человека, показал, как непрост путь человека к самому себе. Точностью психологических деталей, пово­ротов мысли и чувства обусловлен и своеобразный язык прозы А. Платонова.

27. Образ ребенка в «Чевернгуре» и «Котловане». С образом “странника” (между прочим, допустима и традиционно-фольклорная этимологизация этого слова в значении “странный”, “необычный”, “юродивый”) тесно связан у Платонова образ ребенка-сироты. При подчеркнутом- невнимании писателя к индивидуально-психологическим, нюансам личности, возрастная психология у него, в общем, отсутствует. Поэтому ребенок (учитывая еще обычную бедность платоновских героев) — это, как правило, “маленький взрослый”, слишком рано постигший беды мира. Интересно, что самого себя Платонов воспринимал именно так, говоря: “Жизнь сразу превратила меня из ребенка во взрослого человека, лишая юности” (7). Даже при формальном наличии родителей ранняя взрослость ребенка в платоновских произведениях создает впечатление его сиротства. Сирота для писателя — метафора человека вообще, не знающего связи с мировым Целым и держащего свою жизнь в своих руках. В философском смысле сиротство — знак неразвитости связей человека с миром. Но одиночество, сиротство — это и важнейший стимул к душевному творчеству, к восстановлению некогда оборванных связей. Так у писателя ребенок стал своеобразным символом возможностей, которые могут быть реализованы в будущем. Ребенок безымянной нищенки, поселившейся в Чевенгуре, умирает, несмотря на все усилия Чепурного. Точно так же умерла и девочка Настя в «Котловане». А ведь в Чевенгуре хотели изменить даже законы природы — отменить ночь, обуздать все страсти. Вроде бы это случайность, мелочь — после многих смертей, после всех «чисток» исторического пространства. Но именно смерть ребенка заставила всех ощутить холод покинутости, недоверия к псевдоколлективизму, к уверениям Чепурного, что это и есть тот самый наилучший миропорядок. Битва проиграна — «вещества существования» не хватает, чтобы одолеть вещество смерти. Ребенок нищенки, говорящий совсем не по-детски, — символ победы смерти над жизнью. И именно это событие, а не разгром Чевенгура неизвестно откуда взявшимися казаками, — крах всех утопических упований. В повести А. П. Платонова “Котлован” поднимается одна из важнейших проблем русской литературы XX века — проблема приобщения человека к новой жизни.В «Котловане» герои работают и живут только ради воплощения своей идеи: им нужно построить котлован. Символом этой идеи для рабочих является маленькая девочка Настя. То, что они видят реального ребенка, ради которого стоит “жить впрок”, вдохновляет их и заставляет работать все больше и больше. Рабочие-землекопы воспринимают ее как символ коммунизма: Сафронов приветствует ребенка “как элемент будущего”. Сама девочка тоже осознает себя только в связи с коммунизмом: “Главный — Ленин, а второй — Буденный. Когда их не было, а жили одни буржуи, то я и не рожалась, потому что не хотела. А как стал Ленин, так и я стала!”

28. Роман «ПетрI». Эпоха петровских преобразований и личность Петра I привлекли пристальное внимание Толстого еще до появления романа. Очевидно, автор находит определенные параллели и переклички того времени и периода двадцатых -- тридцатых годов XX века в России.

Фигура Петра в изображении Толстого многопланова и сложна. Образ царя дан в развитии. В начале романа Петр - мальчик, яростно отстаивающий свое право на престол, долговязый и угловатый. Ему приходится пережить много страшных моментов: убийства, заговоры, бегство, бунт стрельцов, казни провинившихся и непокорных. Постепенно из юноши вырастает государственный муж, проницательный дипломат, опытный бесстрашный полководец.

Писатель изображает Петра таким, про которого Пушкин писал: "Он всеобъемлющей душой на троне вечный был работник". Образ царя дан в постоянной динамике, стремительности, он рвется вперед, толкая Россию на новые пути. Овладевший четырнадцатью ремеслами, Петр меньше всего заботится о сохранении "царственного величия". Толстой изображает его на приеме у посла и у кузнечного горна; крепящим снасти на паруснике и в сражении со шведами; в царских покоях рядом с Натальей Кирилловной и в трактире Монса. Петр действительно велик своей энергией, умом, волей.

Велик он и тогда, когда, презрев вековые устои, велит "знатность по годности считать". Он ценит талантливых людей, дает им возможность развить свои способности, щедро награждает за талант и трудолюбие.

Но роман - не только "жизнеописание" царя Петра I. Изобразить личность великого человека невозможно вне исторического контекста. Толстой воссоздает основные политические и исторические события рубежа XVII--XVIII веков (стрелецкие бунты, Азовские походы, войну со шведами, строительство Петербурга).

Эпоха Петра не определяется только событиями российского масштаба. Толстой изображает европейских политиков и государственных деятелей; на страницах романа появляются Карл, Август, турки, поляки, шведы. Эпоха Петра создается и изображением его сподвижников: Александра Меншикова, Алексея Бровкина, Никиты Демидова, - выдвинувшихся из низов и с честью сражавшихся за дело Петра и России. Среди сподвижников Петра немало и потомков знатных родов (Ромодановский, Шереметев, Репнин), которые служат царю и его прогрессивному делу.

Основной конфликт эпохи в изображении Толстого состоит в том, что Петр, стремящийся сдвинуть Россию с мертвой точки, думающий о будущем русских людей, добывает средства для реформ у тех, ради кого они совершаются. Новые налоги, притеснения вызывают стихийный народный протест, брожение и недовольство: "Третью шкуру с мужика дерут. Оброчные -- плати, кормовые боярину -- дай, повытошные в казну -- плати, мостовые -- плати, на базар выехал - плати".

Толстой развертывает в романе широкую картину народной жизни России той эпохи. Характер, взгляды, симпатии и антипатии народа особенно ярко проявляются в "массовых сценах". Нищие, раскольники, крестьяне, среди которых выделяются образы Цыгана, Федьки Умойся Грязью, Жело, Воробьевых, Голиковых, -- таков народ в романе, многоликий, борющийся, страдающий. Толстой не успел завершить роман. Но с его страниц встают образы той эпохи и Петра I -- преобразователя и государственного деятеля, кровно связанного со своим государством и эпохой.