2.10. Технократизм: неоднозначность феномена

Нередко в современном социально-гуманитарном знании можно встретиться с определенной модой на технократизм, попыткой сформировать в гуманитарной сфере «флер точного знания» [91]. Технократизм по этой и другим причинам воспринимается неоднозначно.

Наша позиция, пожалуй, состоит в том, что технократизм – небезопасная, но и небесполезная вещь: и его наличие, или его отсутствие несет собой определенные угрозы. Технократизм может быть как поверхностным (и в этом смысле негативным), так и глубоким (неповерхностным и в этом смысле полезным). Если поверхностный технократизм пытается нелепо и иногда даже грубо подогнать социально-гуманитарные процессы и системы под некоторый технический стандарт, то глубинный технократизм действует сложнее, тоньше, пытается с одной стороны учитывать не до конца техническую специфику наличествующих феноменов, а с другой стороны стремится максимально задействовать позитивные возможности управления социально-гуманитарными системами и процессами. В этом плане, технократизм технократизму рознь.

3. Культура перед натиском социально-гуманитарных технологий

3.1. Вводные замечания

Одна из важных проблем, осложняющих анализ феномена рациональности, состоит в том, что рациональность представляет собой слишком многоаспектный феномен, обладающий огромным количеством граней, что предопределяет разнообразие подходов к пониманию рациональности.

В ряде работ российского философа Е.Ю. Леонтьевой описывается рациональность как феномен, существующий в двух смыслах – «греческом», «онтологическом», и «латинском», «гносеологическом» [9, с. 5-6; 164]. С точки зрения данного подхода, исторически у рациональности наблюдается две линии: гносеологическая, в наибольшей мере проявившаяся в логико-методологических теориях европейских философов (Ф.Бэкон, Р.Декарт, Д.Локк, Г.Лейбниц, Ф.Вольтер, П.А. Гольбах, Д.Дидро, Ж.О. де Ламетри, Ш.Л. Монтескье, Ж.Ж. Руссо, И.Кант, И.Г. Фихте, Ф.В. Шеллинг, Г.Гегель, К.Маркс и др.), фактическом отождествлении рациональности и разума, и онтологическая, которая наиболее полно отразилась в творчестве русских философов (И.В. Киреевский, B.C. Соловьев, П.Д. Юркевич, С.Л. Франк, В.В. Розанов, П.А. Флоренский и др.) и была связана с их неприятием отождествления рациональности и разума, особенно узко интерпретируемого разума. Недаром русской философии всегда был свойственен поиском рациональности в бытии, а не только в познании, в более сложном сочетании воли и разума, разума и любви, интеллекта и эмоции, нежели это представлялось большинству западных философов.

Мы считаем онтологический взгляд более полым и значимым, нежели гносеологический, однако оба они, взаимодополняя друг друга, отражают какую-то часть реальности. Так, можно исходить из того, что научный дух обладает не только бытием, но и инобытием. Бытие научного духа отражается гносеологической интерпретацией рациональности, а инобытие – в большей мере онтологической. Связано это, на наш взгляд, с тем, что теории помимо своего чистого бытия обладают бытием совсем иного рода: научное знание материализовано в технике, оно представлено в технологиях, причем не только материально-производственных, но и социально-гуманитарных. Похожий философский взгляд мы можем увидеть в объективном идеализме Г.Гегеля, его концепции опредмеченных идей, опредмечивания и распредмечивания.

Между различными типами знания – естественно-научным и социально-гуманитарным – наличествует разрыв, описанный В.Дильтеем, неокантинцами Баденской школы (В.Виндельбанд, Г.Риккерт и др.) и другими философами и философскими школами. Внутри этого дискурса есть определенные противоречия (к примеру, разнообразное понимание гуманитарного знания), проблемы и т.д. Одной из проблем, актуальных по сию пору, является проблема недоопределенности статуса гуманитарного и гуманитарного научного знания. Можно сазать, что даже существует такая точка зрения, согласно которой гуманитарное знание ненаучно. Реже можно встретить точку зрения о ненаучности социально-гуманитарного знания.

Видимо, в этой связи необходимо сделать следующее важное замечание. Суть его состоит в том, что гуманитарное и социально-гуманитарное знание, вообще говоря, имеет в себе как научные разделы, так и ненаучные, представленные, к примеру, в религии, мифологии, искусстве и т.д., в которых есть свои представления о человеке и обществе.

На наличие гуманитарного научного знания указывает наличие гуманитарных технологий, которые в существенной мере и базируются на гуманитарном и социально-гуманитарном научных знаниях. Отказываясь же от обсуждения гуманитарного научного знания мы рискуем проиграть натиску социально-гуманитарных и гуманитарных технологий, который актуален в политической, социальной, психологической и множестве других сфер. В таком случае, обозначая задачу уточнения статуса и развития гуманитарного научного знания, мы решаем не только научно-методологическую, но и стратегическую задачу. Последнее связано с тем, что гуманитарные технологии без должного уровня экспертной контр-рефлексии и системы гуманитарной безопасности способны исполнять деструктивную функцию, связанную, к примеру, с разрушением архетипов культуры, «растабуированием» основных запретов (табу), существующих в культуре, диссоциацией культурного кода и т.п.

Наиболее концентрированным сводом подобного рода знаний, способных нести чудовищно деструктивную роль, сегодня является постмодернистская философия. Технологии постмодернистского типа, как правило, довольно сложно выражены в собственно постмодернистской литературе (Ж.Делез, Ф.Гватарри, Ж.Деррида, Ж.Батай и др.), особенно французской, французские постмодернисты очень кокетничают своей усложненностью. Однако, представления о симулякрах, практикаблях, превращенных формах и т.п. являются важным основанием для формирования целого спектра социально-гуманитарных технологий.

Наличие в культуре реальных социально-гуманитарных технологий указывает на наличие в социальной и гуманитарной сферах законов, которые обсуждали еще неокантианцы, анализируя статус номотетического и идиографического знания. Однако тут есть свои особенности. На каком-то этапе, если расширительно интерпретировать неокантианцев, социально-гуманитарное знание могло противопоставляться естественно-научному и технико-технологическому. С развитием социологии линия разграничения номотетизма и идиографизма сместилась к границе социального и гуманитарного знания (в той или иной мере на это указывает в своих работах Н.С. Автономова). Сегодня же в связи с развитием гуманитарных технологий становится понятно, что внутри гуманитарного знания также есть номотетические методы. Примерами здесь могут выступать математическая и структурная лингвистика, использование различных слоев и звеньев общенаучного знания в знании гуманитарном.

На структуру культуры хорошо указывает психоанализ, марксизм, фрейдо-марксизм (Франкфуртская школа), структурализм и другие философские течения. Косвенно же на наличие структр и законов в сфере культуры указывают социально-гуманитарные технологии, которые при этом нередко нацелены на разрушение культуры и ее структурных звеньев.

В какой-то мере эта ситуация напоминает игрушку и маленького ребенка: маленький ребенок стремится к познанию окружающего его мира, при этом для того, чтобы его познавать он первым делом ломает свою игрушку, т.е. происходит познание через разрушение. Здесь первое является целью, а второе – средством, чего уже не скажешь о некоторых социально-гуманитарных технологиях, в которых целью нередко является деструкция, а средством деструкции и ее продуктом – познание.

Надо сказать, что негативный, связанный с разрушением, подход в чем-то даже более эффективен, нежели противостоящий ему позитивный подход. При этом интересно отметить, что среди социально-гуманитарных технологов есть люди, тяготеющие как к идиографизму и гуманитарному подходу, так и к номотетизму. К примеру, к числу специалистов, ответственных за выработку американской внешнеполитической стратегии могут быть отнесены Збигнев Бжезинский и Стивен Манн. Если рассуждения З.Бжезинского очень часто носят общегуманитарный характер, то рассуждения С.Манна – совсем иной: используемая Манном в качестве методологии теория хаоса представляет собой высокоматематизированную, полноценную физико-математическую теорию, позволяющую осуществлять управление не только естественными (природными), но и социально-гуманитарными процессами.

Учитывая тот факт, что социально-гуманитарные технологии связаны с рациональностью и их анализ способен вскрывать нечто значимое и новое по поводу феномена рациональности, в нашем исследовании будет логичным обратиться к философско-культурологическому исследованию социально-гуманитарных технологий и некоторых механизмов их влияния на культуру.