опыт трансформации старопромышленных городов / 2013_15_1

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

что «женьцай» имеют определенные знания и навыки, вне зависимости от опыта приобретенных знаний, квалификации или академического образования, это необходимое условие «женьцай»; во-вторых – креативный труд является основным критерием «женьцай», то есть «женьцай» – это люди, которые могут заниматься креативным трудом, вне зависимости от уже сделанного вклада или будущего вклада в общественное развитие, во избежание игнорирования скрытого (латентного) потенциала. Фактически, скрытый потенциал является наиболее важным в структуре человеческого потенциала, наиболее ценным для его развития. В-третьих, «женьцай» должны обладать высокой моралью, стремлением к общественному развитию и человеческому прогрессу. А некоторые, обладающие специальными глубокими знаниями и навыками, но приносящие вред развитию общества вовсе не могут называться «женьцай».

Интересы народа, развитие человека становятся главной темой современности. В этой связи важно место занимают концепции «человек в основе всего» и «народ в основе всего», которые исходят из национальной культуры Китая. Самое раннее упоминание данной ценностной идеи связано с именем философа Мэн-цзы (III век до н.э.).

В качестве практической программы действий принята «стратегия создания державы высококвалифицированных кадров» (жэньцай тянго чжанлюе). Она была выдвинута в 2003 г. в «Решении ЦК КПК и Госсовета по укреплению работы по подготовке высококвалифицированных кадров». Подчеркивалось, что «государство с большим по численности населением должно превратиться в державу высококвалифицированных кадров» [5, c. 30]. Для реализации курса принципы традиционной духовной культуры, коренящиеся в конфуцианстве, играют далеко не последнюю роль.

Одним из аспектов кадровой политики руководства КНР является утверждение образцового морального поведения работников. Следует отметить, что в октябре 2002 г. была принята «Программа построения гражданской нравственности», в которой выдвинут принцип «добродетельного правления» («и дэ чжи го»), который связывается с продолжением курса «строительства социалистической духовной цивилизации» и общим выражением курса «трех представительств». Этот принцип в настоящее время прочно укоренился во всех аспектах жизнедеятельности китайского общества. Воплощением «и дэ чжи го» является упорный труд, путь праведного (законного) обогащения [6, c. 43 ].

Следует отметить, что термин «дэ» приобрел у Конфуция значение «морального воспитания», «нравственность», «добродетель». В современном словаре китайского языка также упоминается: «Высококвалифицированный работник – человек, обладающий высокими моральными качествами (жэньцай ши дэцай цзянбэй дэ жэнь)» [7, c. 1144].

Важное значение в процессе воспитания высококвалифицированных кадров также имеют и такие требования, как «пять принципов любви»: «любить Родину», «любить народ», «любить труд», «любить науку» и «любить социализм». Эти принципы близки к истолкованию конфуцианского принципа «чжун» (преданность, верность, прямота по отношению к работе, рабочему месту). Еще Дэн Сяопин в свое время выдвинул критерии оценки высококвалифицированных кадров, которые были близки к принципу «чжун». В частности, отмечалось, что высококвалифицированный работник должен соответствовать «теории обладания четырьмя»: «обладать идеалом», «обладать моралью (нравственностью)», «обладать культурой» и «обладать дисциплиной»[8, c. 54].

211

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

В2003 г. ЦК КПК и Госсовет издали «Постановление по дальнейшему укреплению работы с кадрами», и подчеркнули необходимость решительной реализации научной концепции кадров: «Только при наличии определенных знаний и навыков, можно провести креативную деятельность. Чтобы содействовать социалистической материальной культуре, политической культуре, строительству духовной цивилизации, сделать большой вклад в великое дело строительства социализма с китайской спецификой, партии и государству необходимы высококвалифицированные кадры». Данная научная концепция нового времени раскрывает богатый смысл нового содержания «женьцай»: во-первых, обладание обязательными знаниями и навыками, вовторых, осуществлять креативную деятельность, в третьих, привнести вклад в дело «строительства трех культур» (саньгэ венмин дяншэ). При этом, знания и навыки являются внутренней энергией «женьцай», креативная деятельность – это основная воспроизведенная форма данной энергии, а вклад в общественное развитие – это результат энергии «женьцай».

Высококвалифицированные кадры были обозначены руководством КНР в качестве первого стратегического ресурса страны. Для его развития были выдвинуты следующие условия: первое – это улучшение образовательной среды (повышение инвестиций в образование, улучшение материальной и технической базы учебных заведений и т.д.); второе – реализация концепции "человек с основе всего", которая заключается во всестороннем развитии талантов, создании справедливого механизма конкуренции, предоставлении человеку больше возможностей для творческого развития и карьерного роста; третье – преобразование природной среды, заключающееся в улучшении экологической обстановки, а вместе с тем и условий для людей, проживающих в разных территориях; четвертое – улучшение социальной среды, а именно на основе идей "тройного представительства" создать атмосферу "уважения труда, уважения знаний, уважения талантов, уважения творчества". Таким образом, в последнее время руководители КНР не только уделяют большое внимание духовному развитию кадров, но и активно стремятся к созданию специальных условий, экологической обстановке и социальной атмосфере, строительству передовой культуры человеческих ресурсов, основанной на уважении, заботе и доверии к человеку.

ВКитае неоднократно переиздавалось «Пособие по ведению идейнополитической работы», в котором примечателен раздел, где описываются методы идейного воспитания в коллективах фирм, предприятиях, учебных заведениях. В частности, большое внимание уделено «наследованию в методах идейнополитической работы». Под этим образом понимаются некоторые моральноэтические принципы китайской цивилизации, ссылка на которые принесет «ощутимые плоды в деле воспитания высококвалифицированных кадров» [9, c. 67].

Обосновывая свою кадровую политику, руководство КНР постоянно апеллирует к трактовкам конфуцианских мыслителей. Объясняя реальные меры по реализации своей политики, руководители Китая приводят цитаты из стихов,

вкоторых говорится о важности использования и привлечения «новых сил». Так, в июне 2000 г. на выступлении в Высшей партийной школе при ЦК КПК Цзян Цзэминь процитировал цинских мыслителей: «Я молю Небо вновь встряхнуться, отбросить все препятствия и неустанно рождать таланты» [10]. Вопрос о привлечении талантливых и мудрых людей напрямую связан с благополучием в социальной сфере и с процветанием всей страны.

212

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

Таким образом, процесс подготовки высококвалифицированных кадров в КНР можно свести к следующим основным принципам: во-первых – реализация принципа "человек в основе всего", а именно всестороннее развитие способностей человека, свободное творческое развитие. Во-вторых, всестороннее внимание духовному развитию, укрепление моральных качеств работников и поощрение креативной деятельности, тем самым не оставлены без внимания когнитивный, психологический и деятельностный подходы. В-третьих, формирование нового общества, от которого зависит успех реформ, во многом зависит от новой стратегии по привлечению высококвалифицированных работников. В четвертых, совершенствование условий в системе подготовки кадров (улучшение таких сфер как образовательной, материальной и социальной, а также преобразование экологической обстановки). В пятых – руководство КНР также привлекает и активно использует принципы конфуцианской культуры в осуществлении этой стратегии, но в откорректированном и дополненном варианте. Это напрямую относится к тому, что провозглашал Дэн Сяопин в своей «теории обладания четырьмя». Эта группа ценностей связана с формированием «новых работников», которые будут обладать, с одной стороны, «духом коллективизма, патриотизма, правильными ценностными ориентирами», а с другой –будут реализовывать справедливые интересы и идеи, будут обладать современным научным знанием, творческой потенцией, эффективным мышлением и социалистической моралью.

Список литературы

1.Ли Чжэпин. Женьцай тяньго чжанлюе = Стратегия державы высококвалифицированных кадров. Пекин, 2010. 230 с. – Кит. яз.

2.Лин Цзэян. Чжунго женьцай - Высококвалифицированные кадры КНР.

Пекин, 2008. 450 с. – Кит. яз.

3.Чэнь Чангуэй. Женьцай хуэйгуэй = Возвращение высококвалифицированных кадров. Гуанчжоу, 2003. 216с. – Кит. яз.

4.Гао Цюаньвэй. Женьцай гуоди цзиньчжэнли = Международная конкурентоспособность высококвалифицированных кадров, 2010. 457 с. – Кит. яз.

5.Ли Чжэпин. Женьцай тяньго чжанлюе = Стратегия державы высококвалифицированных кадров. Пекин, 2010. 230 с. – Кит. яз.

6.Ван Сяоси. И дэ чжи го дубэн = Управление на основе добродетели / Ван Сяоси. – Нанкин, 2001. - 245 с. - Кит. яз.

7.Сяндай ханьюй цзидиан = Современный словарь китайского языка. – Пекин. Вайюй цзяосюе чубаньшэ, 2002. – 269 с. - Кит. яз.

8.Ли Чжэпин. Жэньцай тянго чжанлюэ юй чжунго тэсэ дэ жэньцай цзыюань кайфа = Стратегия державы высококвалифицированных кадров и развитие человеческих ресурсов с китайской спецификой / Ли Чжэпин. – Бэйцзин: Кэсюе чубаньшэ, 2010. – 271 с. – Кит. яз.

9.Хань Юйфан, Линь Цюань, Ян Цзиньюнь, У Му, Си Вэньци, Лю Ян. Сысян чжэнчжи гонцзо фанфа цзяочэн = Пособие по методам идейнополитической работы / Хань Юйфан. – Бэйцзин, 2001. – 224 с. – Кит. яз.

10.И бу лиши, цзонгши цзай будуань янцзин дэ гочэн чжун шисян цзиди дэ фачжан. И гэ дан, цзонши зцай идай дайжэнь дэ син лаоцзяо ти чжунван чэнь цзиди дэ шимин = История, всегда в своем непрерывном движении, не прекращает свое развитие. Партия, в процессе смены старого новым поколением, осуществляет свою миссию. - Режим доступа: http: // www. dayangwang.com. – Загл. с экрана.

213

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

УДК 314.148

ДИСКУССИОННЫЕ ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ ЭТНОДЕМОГРАФИИ РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЮЖНОГО УРАЛА4

© И.В. Кучумов, Институт этнологических исследований им. Р.Г. Кузеева Уфимского научного центра РАН (г. Уфа, Россия)

© С.С. Алексеенко, Институт этнологических исследований им. Р.Г. Кузеева Уфимского научного центра РАН (г. Уфа, Россия)

DISCUSSION QUESTIONS ETHNODEMOGRAPHY STUDIES

OF RUSSIAN POPULATION OF SOUTHERN URAL

© I.V. Kuchumov, Kuzeev Institute for Anthropological Studies, Ufa Scientific Center of the Russian Academy of Sciences (Ufa, Russia)

© S.S. Alekseyenko, Kuzeev Institute for Anthropological Studies, Ufa Scientific Center of the Russian Academy of Sciences (Ufa, Russia)

Статья посвящена обсуждению дискуссионных проблем изучения демографии русского населения Южного Урала. Авторы анализируют изъяны современной региональной историографии и намечаются возможности применения новейших методов исследования.

Ключевые слова: этнодемография, русские, Южный Урал, Башкортостан.

The article is devoted to the discussion of controversial issues of studying demographics Russian of the population of the Southern Urals. The authors analyze the shortcomings of current regional historiography and provides opportunities for the application of the latest methods.

Key words: ethnodemography, Russian, South Urals, Bashkortostan. E-mail: ivku@yandex.ru; afotinias@mail.ru

Русское население Республики Башкортостан – наиболее крупная по численности этническая группа в этом регионе. По результатам проведения Всероссийской переписи 2010 г. в республике насчитывалось 1432906 человек (36,1 % части населения, указавшей национальную принадлежность), которые идентифицировали себя как русские. Указанная группа населения в силу своего численного преобладания, доминирования в ведущих отраслях народного хозяйства, высокой урбанизированности, уровню образования и т.д. издавна играет особую роль в развитии Республики Башкортостан, во многом определяя социальный облик этой экономически мощного, высокоразвитого региона, связывающего Европу с Азией.

В течение длительного времени (с XVI/XVII вв.) здешнее русское население проживает на полиэтничной территории, которая этносоциологами характеризуется как зона с одним из самых высоких в стране индексов этнической мозаичности (т.н. коэффициент Б.М. Эккеля) [2, с. 24–25]. С самого начала русская колонизация на Южном Урале столкнулась на своем пути с финно-угорскими и тюркскими общностями и вступила с ними в многоплановое взаимодействие. Если в центральной России, на территории своего раннего расселения русские во многом являлись этносом в его традиционном понимании, то в зонах этнических контактов (в частности, на

4 Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект №13-01-00146

214

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

Южном Урале) у них наблюдались процессы, которые больше были похожи на те, что наблюдаются у социальных групп, в частности, сословий. Можно, например, указать на перемены идентичности у части нерусских этнических групп, связанные с их переходом в православие, обрусение и т. д. – явления, которые постоянно сопровождают историю местных сообществ на протяжении почти пяти веков. Привилегии, престиж, которыми в отличие от других культурных групп, обладали русские, наиболее явственно проявлялись именно в этноконтактных (межцивилизационных) зонах, приводя, как уже отмечалось, к интеграции в собственно русскую общность групп населения, имевших до этого иные культурные и исторические корни [8, с. 174].

«Межэтническое взаимодействие в регионе всегда было достаточно интенсивным. С течением времени сменялись те группы, которые в наибольшей степени были вовлечены в процесс взаимовлияния, сменялись территории, где происходило наиболее интенсивное взаимодействие, изменялся сам характер процессов, но процесс взаимодействия и взаимовлияния не прекращается и по сей день» [3, с. 11]. Поэтому мы согласны с мнением тех исследователей, которые полагают, что стратегия «рассказать историю русских отдельно от всех остальных жителей империи… заведомо обречена на неудачу», и проблему необходимо анализировать в рамках треугольника «русские – нерусские – государство» и даже еще большего числа акторов [6, с. 9, 31].

Как справедливо констатирует Р.Г. Кузеев, влияние русского культурного суперстрата на жизнь этносов региона в конкретно-исторических проявлениях изучено пока слабо [5, с. 207]. Отечественная историография разрабатывала эту тему довольно поверхностно, сводя ее к анализу динамики социальной структуры и образовательного уровня, а также урбанизации этносов. Сторонники классического «этнографического» направления ограничивались констатаций взаимовлияний в традиционной материальной и духовной культуре. Глубокий многоуровневый анализ межэтнического и межкультурного взаимодействия, разработка теоретических моделей этих процессов на примере отдельных этнических групп отечественным исследователям еще предстоит осуществить.

Распространенные на сегодняшний день в научной, а чаще всего в популярной литературе и публицистике оценки роли и места русских в истории, экономике и культуре Башкортостана вряд ли можно назвать объективными. Региональные историки пока не смогли выработать адекватные концепции межэтнического взаимодействия, соответствующие современному уровню науки. В 1992 г. Р.Г. Кузеевым была предпринята попытка рассмотреть многовековую этническую историю Волго-Уральского региона с использованием подхода, напоминающего известную теорию «большой временной длительности». В силу своей неразработанности и исключительной сложности многоплановая тема межэтнического взаимодействия русских с нерусскими этносами и этническими группами Урало-Поволжья была упомянутым исследователем лишь обозначена.

В отечественной науке в последнее время во многом под влиянием зарубежной историографии стало складываться понимание важности изучения того, «как власти структурировали пространство империи, устанавливая и меняя административное деление» [6, с. 7]. Однако в историографии Республики Башкортостан пока еще сохраняется традиция определять пространственные границы исследовательской темы рамками современных административно-территориальных образований. Но если такой подход

215

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

допустим, когда речь идет о периоде, соответствующем времени их существования, то вряд ли будет корректно использовать границы нынешних республик и областей при изучении далекого прошлого того или иного региона. Несмотря на то, что большинство историков предпочитают игнорировать этот вопрос, он имеет принципиальное значение, поскольку в предшествующие эпохи социальные отношения в широком смысле этого слова функционировали не в тех территориальных границах, что возникли в основном после 1917 г. В этой связи заслуживает внимания предпринятое Р.Г. Кузеевым описание дореволюционной этнокультурной истории крупного региона, сделанное без учета современных административно-территориальных рамок, что позволило ему с большой долей объективности показать ее характер и вектор динамики [4]. А.И. Миллер недавно высказал интересную мысль о большей продуктивности не регионального, а ситуационного подхода. Это предполагает отказ от концентрации внимания на определении границ изучаемого пространства [6, с. 28].

Но применительно к XX в. такие подходы не применимы. Во-первых, несмотря на свой чисто административный характер, границы республики являлись по сути политическими, поскольку внутри них реализовывалась национальная политика, шло формирование и распад идентичностей, а общественно-политическая жизнь характеризовалась значительным влиянием этнического фактора. Ситуация, которую описывал на страницах упомянутой выше книги Р.Г. Кузеев – а он остановился на рубеже XIX–XX вв., была во многом иной, и границы дореволюционных губерний вообще не несли никакой политической нагрузки. Представляется, что региональные историки не учитывают достижений политической географии, для них Башкортостан остается сугубо географическим или в лучшем случае административнотерриториальным образованием, но отнюдь не социальным. Впрочем, это относится и к большинству местных историографий в России.

Административно-территориальная нестабильность выбранного для исследования географического пространства создает серьезные трудности при анализе статистических данных в широких хронологических рамках. Характеризуясь в литературе в историко-географическом и этнокультурном понятии как Башкортостан (Башкирия), до 1865 г. эта территория являлась частью Оренбургской губернии, затем была разделена на Оренбургскую и Уфимскую губернии, в 1917 г. из которых выделилась Малая Башкирия, в 1922 г. ставшая, путем присоединения Уфимской губернии, Большой (БАССР). В последующие годы эта территория еще не раз подвергалась внешним пространственным трансформациям, завершившимся в 1934 г. В последнее время в связи с появившимися проектами реформы административнотерриториального устройства России возможны новые переделы внешних границ республики. В случае реализации этих планов для исследователей в очередной раз возникнут два основных вопроса: как соотнести «новые» статистические данные с прежними территориальными конфигурациями, и как наложить «новую» территориальную идентичность на прежние пространственные конфигурации.

Указанные проблемы не позволяют проводить сравнительные исследования в достаточно долгом хронологическом срезе. В такого рода ситуациях возможны два варианта решения проблемы. Первый – создание базы первичных данных и использование ее в различных пространственных группировках. История российской экономической статистики знает

216

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

грандиозный опыт В.П. Семенова-Тян-Шанского по тотальному пересчету массового материала при подготовке многотомной публикации «Торговля и промышленность Европейской России по районам» (изд. 1900–1911 гг.). Такой подход, конечно, позволяет получить гомогенную источниковую базу и показать то или иное явление в его развитии. Однако тот же В.П. Семенов-Тян-Шанский, «переформатируя» в указанной работе огромный массив данных по предложенной им модели, ставил перед собой цель предложить новую схему экономического районирования страны. Иначе говоря, его инструментарий был направлен на конструирование новой реальности, а не на изучение прошлой. Поэтому путь, избранный этим автором и который иногда в гораздо меньших масштабах пытаются повторить историки и этнологи, мало пригоден для ретроспективных исследований. Некорректно применяя этот метод, современные авторы, сосредотачиваясь на форме, мало уделяют внимания содержанию.

Применительно к нашей работе следует заметить, что многочисленные административно-территориальные изменения, происходившие в исследуемом регионе с середины XVI в. были не просто формальными актами. За ними стояли крупные трансформации социально-экономического уклада, конфигураций и идентичности сообществ, проживавших на данной территории. Так, созданный на базе Оренбургской и Уфимской губерний автономный Башкортостан (сначала, в 1917 г., как демократический, а с 1919 г. – советский) имел совершенно иную политическую и идеологическую основу, чем его предшественники. Советская национальная политика, в рамках которой была создана башкирская национальная автономия, активизировала этническое самосознание у проживавшего на данной территории населения. Отныне пути развития данной территории во многом (хотя, конечно, не абсолютно) определялись ролью этнического фактора, что в какой-то мере делает сравнение статистических показателей с предшествующим периодом не совсем корректным и не всегда целесообразным.

Современные социальные общности на территории Республики Башкортостан, являясь наследниками населения, проживавшего на Южном Урале в предшествующие столетия, не были, тем не менее, его полными клонами. Этническое самосознание, которое ранее существовало наряду с другими формами культурной идентичности (в первую очередь, религиозной), в XX в. стало доминирующим благодаря, с одной стороны, его легитимизации в качестве формального принципа существования «национальных» административнотерриториальных образований, а с другой – в связи с насильственной маргинализацией той же религиозной идентичности. В тоже время сохранялась сложная ситуация с языком как критерием культурной идентичности.

Процесс формирования современных представлений об этнической идентичности не был одномоментным явлением. Это хорошо показал М.И. Роднов, который, анализируя первичные материалы переписи 1920 г. по Белебеевскому уезду – подворные карточки – обнаружил, что у русских широко была распространена форма записи национальности как «великорос» (с вариантами «великорус», «великоросс» и пр.) [7, с. 34]. Публикуя эти источники, исследователь оговорил все случаи такого обозначения национальной принадлежности, однако в составленных им сводных таблицах он, по примеру многих своих коллег и по сложившейся еще в советской историографии традиции, уверенно называет их «русскими». Представляется, что столь активное и даже агрессивное авторское вторжение в публикуемый источник (а М.И. Роднов утверждает, что он публикует именно источник, хотя

217

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

по сути создал из него свою исследовательскую конструкцию) и навязывание читателям собственной безапелляционной интерпретации на основе позднейших представлений об этничности некорректны, упрощают реальную картину того времени и способны ввести исследователей в заблуждение.

Как уже отмечалось выше, в исследуемое М.И. Родновым время понятие «великорус» (во всех его вариантах) не всегда и не полностью обозначало тех, кого мы сегодня с уверенностью называем русскими. Наличие в ходе переписи различных обозначений для тех, кого М.И. Роднов категорически записал в русские – это не изъян переписной кампании, не ошибка интервьюируемых или переписчиков, а фиксация того переходного состояния, той точки бифуркации, которая была характерна для периода, когда современные представления об этнической идентичности еще только формировались. В тоже время такие ответы респондентов свидетельствуют, видимо, о том, что в ходе проведения переписчиками могли сохраняться прежние представления о национальной принадлежности, применявшиеся в период проведения переписи 1897 г. (поскольку вопросы о религиозности населения большевиками в 1920 г. не ставились, этническая идентичность могла определяться и по языку – трудно представить, что неграмотные крестьяне могли четко соотнести себя с какой-то «общностью национального самосознания»). Примером тому как раз являются встречающиеся в подворных карточках переписи упоминания национальности «православные» – явный пережиток прежних классификаций населения.

Этническая идентичность населения, позже однозначно определяемого как русские, в рассматриваемый период была аморфной, слабой и непоследовательной, а приверженность большевистского режима в первые годы революции пролетарскому интернационализму препятствовала вызреванию массового чувства русской национальной идентичности [1, с. 18-35]. Как отмечает Д.Л. Браденбергер, «этнографы, которым была поручена подготовка к первой советской переписи населения в середине 1920-х годов, напрасно искали доказательства существования ярко выраженного чувства русской национальной общности. Вместо этого они обнаружили, что крестьяне не видят разницы между белорусами, великороссами и украинцами, либо без разбора считая друг друга «русскими», либо определяя самосознание по более явным региональным особенностям». Полевые исследования, проводившиеся в те годы, показали, что у крестьян совершенно отсутствует чувство национального сознания или принадлежности к более крупному политическому сообществу [1, с. 25]. Привычная для крестьян религиозная идентичность позволяла им не проводить явной границы между различными этническими группами православных [5, с. 22].

Список литературы

1.Браденбергер Д.Л. Национал-большевизм: сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931–1956). СПб., 2009. 416 с.

2.Галлямов Р.Р. Многонациональный город: этносоциологические очерки.

Уфа: Гилем, 1996. 199 с.

3.Коростелев А.Д. К проблеме изучения этнически смешанных селений УралоПоволжья // Мы и как удмурты, и как чуваши... М., 2007. С. 7–27.

4.Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала: этногенетический взгляд на историю. М.: Наука, 1992. 347 с.

218

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

5.Кучумов И.В. К проблемам идентичности и межкультурного взаимодействия (на примере русского населения Башкортостана). Уфа, ДизайнПолиграфСервис, 2010. 136 с.

6.Миллер А.И. Империя Романовых и национализм: эссе по методологии исторического исследования. М.: Новое литературное обозрение, 2006. 248 с.

7.Роднов М.И. Крестьянство Белебеевского уезда по переписи 1920 года: этнический состав. М.: ИЭА РАН, 2009. 121 с.

8.Тишков В.А. Этнология и политика: статьи 1989–2004 гг. М.: Наука, 2005. 383 с.

УДК 502.173:591.5

ОБОРОНИТЕЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ ДИКОГО СЕВЕРНОГО ОЛЕНЯ (RANGIFER TARANDUS L.) КАК ОТКЛИК НА ВНЕШНИЕ ВЫЗОВЫ

© Н.В. Малыгина, Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н.Ельцина (г. Екатеринбург, Россия)

WILD REINDEER (RANGIFER TARANDUS L.) DEFENSIVE EHAVIOUR

AS SOME REACTION ON OUTER IRRIGATION

© N.V. Malygina, Ural Federal University named after the first president of Russia B.N. Eltzin (Ekaterinburg, Russia)

Статья посвящена поведенческим характеристикам дикого северного оленя в ответ на действие различных факторов беспокойства как антропогенные, так и природного происхождения. При этом обсуждается вероятность приспособления животных к внешним раздражителям в аспекте разнообразия самосохранительного поведения как адаптации к изменяющимся условиям внешней среды.

Ключевые слова: дикий северный олень, факторы беспокойства, оборонительные реакции, поведенческие характеристики, адаптация.

This article is devoted to some wild reindeer behavior characteristics as a reaction on natural and anthropogenic irrigators. A discussion of wild reindeer defensive specimen as some adaptation to the altering environmental conditions has been opened.

Key words: wild reindeer, irrigators, defensive reactions, behaviour characteristics, adaptation. E-mail: adelaviza@gmail.com

Реакция дикого северного оленя в ответ на действия антропораздражителей – наиболее показательная характеристика этологической активности этих животных в аспекте разнообразия самосохранительного поведения как адаптации к изменяющимся условиям внешней среды. Объект исследования: таймырская популяция дикого северного оленя (Rangifer tarandus L.). Цель работы – выявление характера и закономерностей оборонительного типа активности дикого северного оленя в ответ на действие различных факторов беспокойства. Методы. В период с 1984 по 2002 г.г. были проведены полевые работы продолжительностью 19 месяцев, в том числе более 600 часов наземных и 500 часов авианаблюдений дикого северного оленя на территории Восточного Таймыра. Общая протяженность маршрутов авианаблюдений составляла около 60 тыс. км. Классический метод изучения поведения животных – прямое наблюдение и описание. "Описывая его (поведение – уточнение автора) словами, мы, тем самым, создаем модель" [1, с. 6]. Отмечался

219

XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс

источник беспокойства, описывалась реакция животного, последовательность поз с момента появления опасности до состояния покоя или перехода к другому виду активности, делались схематизированные зарисовки типа реакции, характера, направления передвижения, отмечались фоновые раздражители: направление ветра, место расположения наблюдателя, характерные особенности рельефа. В целом, мы руководствовались теоретическими и методическими указаниями отечественных и зарубежных исследователей [1; 2; 6; 12]. Основным методом получения информации явился, так называемый, экспер имент в природе, при котором условиями для проведения работы является естественная среда обитания животных, а фактор беспокойства вводился наблюдателями искусственно. Результаты и обсуждение. Движения выявления и ознакомления источника опасности у дикого северного оленя начинаются с позы настороженности – олень напряжен, высоко поднял голову, навострил уши (пассивно-оборонительная реакция). Эта поза предшествует движению (активно-оборонительная реакция) [5]. Направление ветра. Движение животных при выявлении источника беспокойства зависит от направления ветра. Если направление ветра от животного к человеку, но по какому-либо сигналу животное получает тревожный импульс (к примеру, на слух), то между позой настороженности и началом движения время может быть очень продолжительным. Причем бег происходит по касательной направления движения, а в конце каждой «дорожки» - обязательна остановка в позе настороженности (рис. 1 А). Если направление ветра от наблюдателя к животному прямо или чуть в сторону, то животные всегда движутся «елочкой» (рис. 2 Б), в конце каждой дорожки остановка в позе настороженности. В обоих случаях бег может быть заменен «прыжком оленя». Движение по обеим схемам происходит до тех пор, пока животные не приблизятся на такое расстояние (как правило, разное при разных фоновых факторах – рельеф, освещенность и т.д.), которое позволяет оленю распознать тревожащий его объект. Распознание идет через обоняние, это подтверждается работами [4]. Оно у дикого северного оленя развито лучше всего, затем – слух и очень слабо – зрение. Сезон жизненного цикла животных. Самая низкая реактивность (реакция на фактор беспокойства) у беременных самок в апреле-мае-июне, когда движение запрограммировано стереотипом годового цикла животных. У этой возрастной группы самая сильная мотивация движения, и эта поведенческая доминанта ослабляет действие раздражителя. Подобная схема реактивности наблюдается у предгонных самцов в августе-сентябре-октябре в период осенних миграций, поведенческая доминанта – движение, ослабляет действие раздражителя. Летом (июль) у всех половозрастных групп одинаковая мотивация – стремление к восполнению дефицита зеленых кормов, жировка и летний нагул, этим определена поведенческая доминанта - пастьба и отдых, которая лишь в какой-то мере смягчает действие раздражителя. В целом реактивность животных летом значительно выше, чем в весенний период у беременных самок, а в осенний у предгонных самцов. Размер и половозрастной состав испытуемой группы. Стада, состоящие, главным образом, из телят и важенок, реагировали острее, чем группы, состоящие из быков. В них явно видны элементы панического столкновения и скучивания животных, возможно, главным образом, из-за повышенной возбудимости телят, которые при появлении раздражителя всегда стремятся к матери.

220