К.Г. Холодковский
ПАРЛАМЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ 1999 года И ПАРТИЙНОЕ CТРУКТУРИРОВАНИЕ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА // Полис. 2000. № 2.
ХОЛОДКОВСКИЙ Кирилл Георгиевич, доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН.
В январе 1999 г. на очередном симпозиуме “Куда идет Россия”, проводившемся Московской школой социальных и экономических наук и Интерцентром, возник спор между исследователем из ИНИОН РАН А.Н.Куликом и автором этих строк о роли и перспективах российских партий. Мой оппонент из совершенно справедливого утверждения, что партии в России слабы, элитарны, не обладают значительной социальной базой и не стали, как на Западе, основным политическим институтом самоорганизации общества, делал неправомерный, как представляется, вывод о том, что российская партийная система лишь обслуживает собственные интересы и интересы власти, являясь ее второстепенным орудием. По его мнению, партии в России, особенно в условиях определенного кризиса партийной структуры на Западе, не имеют будущего [см. Куда идет Россия 1999: 167-177]. В своей оценке Кулик не одинок. Этой точки зрения придерживаются и некоторые, причем весьма авторитетные, зарубежные исследователи [Шмиттер 1996].
Я, в свою очередь, ссылался на постепенное усиление роли российских партий от выборов к выборам, на зарождение в обществе размытых, противоречивых, но все же реальных идейно-политических тенденций, на которые опираются протопартии; я указывал и на тот факт, что несмотря на относительное уменьшение роли партий в современном западном обществе со сцены они отнюдь не уходят (Куда идет Россия 1999: 181-183).
Парламентские выборы 1999 г. показали, что оба дискутанта были правы и в то же время ошибались. С одной стороны, если бы в России партии являлись только второстепенной подпоркой режима, не было бы необходимости затевать столь существенную перекройку политического поля, создавать новые квазипартийные образования. C другой — отмеченные мной тенденции к постепенному усилению роли партий были опрокинуты в результате новых парламентских выборов; значит, вектор развития изменился, и это, несомненно, нуждается в объяснении.
Изменение тенденций
На парламентских выборах 1995 г. партийная принадлежность кандидатов сыграла решающую роль не только в общефедеральном округе, где это входило в правила игры, но и в одномандатных округах. Если на выборах 1993 г. почти две трети одномандатников были из числа независимых кандидатов, то два года спустя их оказалось только 78 из 225; к тому же многие из них тяготели к определенной партии. Партии-инкумбенты (уже имевшие ранее представительство в парламенте) получили серьезное преимущество перед остальными. Среди четырех победителей избирательной кампании представители трех политических сил уже заседали ранее в Государственной думе, а из (45) восьми политических объединений-инкумбентов шесть вошли в первую десятку, вместе собрав большинство голосов.
Избирательная кампания 1995 г., при всех ее недостатках, позволила избирателям несколько лучше разобраться в хаотическом нагромождении партий, блоков, движений. Если за год до выборов меньше половины избирателей могли назвать партию, которая в наибольшей степени отражает их интересы, то за месяц до выборов таких оказалось уже две трети [см. Гражданское общество в России 1998]. Уменьшилось число случаев, когда избиратели, поддерживая какой-либо партийный список, одновременно голосовали в одномандатном округе за кандидата совершенно иного, даже противоположного направления. “Перетекание” голосов происходило в основном между партиями, близкими по духу. Каждое из крупных избирательных объединений отличалось специфическим социально-демографическим составом своего электората.
И все это происходило в условиях, крайне неблагоприятных для развития партийной системы, когда центром тяжести в политике оставались не публичные, а закрытые для общественного контроля кланово-корпоративные связи и отношения, когда партии почти не имели возможности определять состав правительства и контролировать его курс. Понятно, что медленное укрепление партийной системы к середине 1990-х годов давало некоторые основания для надежды на постепенное приближение нашей политической жизни к западным образцам. Однако эти ожидания избирательная кампания 1999 г. не оправдала.
Дело не только в том, что выросло число независимых (пусть даже формально) депутатов; это означает непопулярность партийных ярлыков. Самое главное — партии и блоки, выступавшие под определенными идейно-политическими знаменами (КПРФ, ЛДПР, “Яблоко”, СПС), в ходе избирательной кампании оказались сильно потеснены образованиями административно-номенклатурными, сугубо непартийными, так
как у них отсутствовали и материальная общественная “ткань”, и горизонтальные связи (особенно это относится к пресловутому “Медведю”), чисто прагматическими по своим установкам, к тому же новичками в публичной политике (одно из них было образовано за год, а другое — за три месяца до выборов). Тем не менее они получили ненамного меньше голосов (около 37%), чем партии-инкумбенты, прорвавшиеся в третью Думу, — 45% (СПС можно считать инкумбентом, поскольку у ДВР, являющегося его костяком, во второй Думе представительство одномандатников было невелико). В результате состав Думы обновился на две трети (было переизбрано лишь 166 депутатов-инкумбентов), причем многих парламентариев отличают большие амбиции при отсутствии опыта парламентской работы.
Бюрократические образования и прежде присутствовали в Думе. Достаточно напомнить о “движении” “Наш дом — Россия”. Но раньше они занимали ограниченное политическое пространство. В 1999 г. впервые административный ресурс оказался сильнее политического. Это подтверждается заметной разницей результатов голосования в Москве, Татарстане и Башкортостане от результатов в тех регионах, главы которых симпатизировали “Единству”. Таким образом, восторжествовал своего рода “вестфальский принцип” (после окончания Тридцатилетней войны в 1648 г. был заключен Вестфальский мир, основанный на принципе cujus regio, ejus religio — “чья власть, того и вера”). Другое дело, что в российском случае “вера” регионального начальства, как показали последующие события, была весьма изменчива. Однако остается фактом, что в своем выборе значительная часть населения ориентировалась на симпатии этого начальства. Такого рода голосование может быть названо плебисцитарным.
Россия “обогатила” мировой политический опыт скоростным (практически за два месяца) строительством виртуальной структуры, названной (46) “Межрегиональным движением “Единство”, которая, тем не менее, смогла успешно выступить на выборах. В этом смысле она превзошла даже знаменитую партию Сильвио Берлускони “Вперед, Италия!”, основой, или матрицей, которой послужили клубы футбольных болельщиков. Впрочем, матрица и реальный инструмент строительства у “Единства” все-таки был. Вернее, речь может идти даже о двойной матрице. Одна из них — структуры МЧС и, возможно, некоторых других силовых органов. Их преимущество по сравнению, например, с аппаратом представителей Президента в том, что это реально действующие структуры с наработанными связями. Другая — структуры региональной власти (хотя и не везде), включающие в себя не только силу, влияние, связи региональных начальников, но и сложную систему взаимоотношений регионов с центральной властью, исследованную М.Н.Афанасьевым [см. Афанасьев 1994; Афанасьев 1997; Afanasjev 1999]. Эта система составляет, по-видимому, реальную основу, способную структурировать “Единство” не только в качестве парламентской фракции, но и всероссийской политической силы. Характерно, что лишь после выборов “Единство” смогло провести настоящий съезд и оформиться в “общественно-политическое движение”, на деле представляющее собой “партию власти”.
Не исключено, что “Единство” попытается стать настоящей партией, доминирующей на политическом поле. Однако для этого необходим целый ряд дополнительных условий — от сравнительно успешного выступления на парламентской сцене (что требует выдвижения достаточно квалифицированных кадров в области законодательной деятельности и публичной политики) до наработки определенного задела принципиальных стратегических установок, не сводящихся к послушному следованию указаниям президентской администрации.