Образ камня в произведениях и.А. Гончарова

1840 – 1850-Х годов

И.А. Гончаров давно воспринимается читающей публикой как художник, который мыслит образами. Многие из них переходят из произведения в произведение и выполняют огромную смысловую нагрузку. Одним из таковых является образ камня. Камень в народной традиции всегда был объектом почитания, в фольклоре и мифологии — это «основа, центр мира, замок, скрепляю­щий небо и землю», – пишет Н.И. Толстой. Камень – это и оплот веры, «камень веры». Традиционно с камнем связывается тайное, неразгаданное начало бытия, начало как доброе, так и злое. Именно поэтому драгоценным камням люди издавна приписывали магические свойства, предполагая, что между человеком и самоцветом существуют таинственные связи.

Образ камня встречается в произведениях многих русских писате­лей XIX—XX веков. В творчестве А.С. Пушкина он не однажды являл свой тайный смысл. Наиболее близкой Гончарову, несомненно, оказывается антиномия «волна и камень», многогранно осмысленная в «Евгении Онегине». По сути, на ней писатель строит свой первый роман «Обыкновенная история».

Движение сюжетного действия в романе Гончарова исследователи последних лет обычно связывают с процессом взросления его главного героя. Одна­ко потаенный смысл образа камня в произведении позволяет рас­смотреть сюжет как рассказ о постепенном охлаждении и превращении в камень горячего, трепетного сердца Александра Адуева. Для «каменной гроб­ницы» — Петербурга — это обыкновенная история, история, подобная той, что происходит почти с каждым его жителем.

Герой романа, покинув родной дом (а в контексте произведения — сад Эдем), оказывается в столице. Г. Гачев, говоря о «космосе» Достоев­ского, так определяет в нем значение образа Петербурга: «Камень — кесарево начало. Это прежде всего сам город Петербург, его дома, сте­ны, заставы, дворы, его ритм и климат. Это служба, “должность”... Это порядок, социум. Запад, рассудок, логика». Почти все эти значения актуальны и для романа Гончарова.

В Петербурге героя удручает вид из окна: «Одни трубы да кры­ши, да черные, грязные, кирпичные бока домов; на него наводили тоску эти однообразные каменные громады, которые, как колоссальные гроб­ницы, сплошною массою тянутся одна за другою... дома и дома, камень и камень». А кроме этого — немилая служба переписчика бумаг, статьи о назёме, жизнь в соответствии с требованиями рассудка...

Перед Медным всадником как перед придорожным камнем Алек­сандр, подобно былинному богатырю или витязю на распутье, выберет свою судьбу. Здесь он впервые устыдится собственного провинциализма, отбросит сожаления, что приехал в столицу. Отсюда начинается жизнь героя в городе камня, жизнь без Бога. В конце романа выяснится, что Александр не выполнил материнский наказ и, находясь в Петербурге, по словам Евсея, в церковь «почти, можно сказать, что и не ходили... там господа, почесть, мало ходят в церковь...». И действительно, ни дядя, ни Лизавета Александровна церковь не посещают. Петербург в романе Гончарова во многом «пушкинский» — т.е. «блудница, сидящая на во­дах многих» (Апок. 17: 1). Недаром в комическом контексте дядя Петр, житель Петербурга, назван матерью Александра «собакою», то есть суще­ством богопротивным: «Собака, право, собака, прости господи!»

Петр, имя которого означает «камень», заодно с Петербургом. Он, подобно тому же придорожному камню, «предскажет» Александру судь­бу, предложив различные ее варианты. Встреча племянника с дядей, их противостояние в романе символичны. Это противостояние «волны» и «камня». Дядя Петр, как и рационалистичный Онегин, холоден душой. Александр же во многих ситуациях чувствует себя Ленским, говорит почти его словами:

Не попущу, чтоб развратитель

Огнем и вздохов и похвал

Младое сердце искушал...

Уже первая встреча с дядей становится испытанием для Александра. Петр, как и Петербург, для него - тот самый «камень преткновения», о который впервые спотыкается герой. Слезы умиления Александра падают на каменное сердце Петра и не находят отклика. Такая же участь определена и «вещественным знакам невещественных отношений», привезенным героем из деревни: комок бумаги с волосами и колечком Софьи, выброшенный Петром в окно, «упал в к5анал, на край барки с кирпичами, отскочил и прыгнул в воду». Холодная, мертвая, губящая сила камня в этом эпизоде заодно с губительной силой воды, скрывающей все концы. Сцепление камня и воды в романе вновь за­ставляет вспомнить роман «Евгений Онегин»:

А ты, младое вдохновенье <…>

Не дай остыть душе поэта,

Ожесточиться, очерстветь

И наконец окаменеть

В мертвящем упоенье света,

В сем омуте, где с вами я

Купаюсь, милые друзья! (Выделено мною. – Н.Е.).

Но если у Пушкина омутом назван петербургский свет, то в романе Гончарова — сам город Петербург: провожая сына, мать говорит ему о том, что он хочет бежать от благодати «в омут». Анна Павловна при этом имеет в виду, что омут — нечистое место, место, в котором водятся черти (В.И. Даль).

Семантика образа камня в романе Гончарова необычайно богата. Образы Петербурга, Медного всадника, дяди Петра-камня могут быть осмыслены и как определенный рубеж на жизненном пути Александра, перейдя который он попадает из царства живых, райского сада, в мертвый, холодный мир делового Петербурга. Живя в этом городе, герой не раз «тешится на камне»: после разрыва с Наденькой он плачет, сидя на каменной лестнице, он жалуется Петру-камню на свою судьбу — на измену Наденьки, на несносность Юлии, на потерю друга... И хотя сочувствия у камня герой не находит, соприкосновение с ним имеет для Александра определенный положительный результат. Как у сказочного героя, у него появляются волшебные помощники, дающие необходимые знания и силу (Е.Л. Демиденко). Это Лизавета Александровна, сам дядя Петр, старик Костяков, фамилия которого по значению близка слову «камень». Каждый из них, прикасаясь к душевным ранам Александра, способствует их излечению. При этом актуализируется еще одно значе­ние слова «камень»: драгоценным камням издавна приписывались цели­тельные свойства. Но помощь Петра и Костякова не способствует душевному излечению Александра: и тот, и другой — люди с окаменевшими душами. Спасти героя, казалось бы, призвана Лизаве­та Александровна, о чем свидетельствует значение ее имени: Лизавета — «Божья помощь», «почитающая Бora». Но и эта героиня в романе отлучена от Бога, от веры. В конце романа мать Александра недаром называет ее «мерзавкой», т. е., по сути, богопротивной.

После разрывов с Наденькой и Юлией, потери друга, разочарова­ния в собственном писательском даровании герой тяжело страдает и ищет забвения, успокоения. Он пытается залечить свои душевные раны, подобно героям романтиков и сентименталистов, устремляясь навстречу природе. Но это лишь кажущийся смысл его занятий рыбной ловлей. Если же обратиться к подтексту романа, то мы обнаружим, что, стано­вясь рыбаком, Александр уподобляется апостолу Петру, известному «как покровитель рыбного промысла, а среди приречных и приозерных жите­лей» носящего «даже название “рыболова”. Рыбаки ему молятся, служат молебны...», — пишет С.В. Максимов. Но не апостольское значение имени Петра (камень — «церковь Христова», «ловец человеческих душ») важно для героя. Как ловец человеческих душ он не состоялся и высме­ян в эпизоде с Лизой.

Желание героя уподобиться Петру — по сути, желание «спрятаться в камне». Такое значение есть у фольклорного образа камня. Камень может служить местом укрытия для героя, «превращение в камень может спасти героя от смерти», - пишет Е.Л. Демиденко. Именно такое укрытие, спасающее от смерти, находит Александр: «После разговора с дядей он еще глубже утонул в апатическом сне: душа его погрузилась в совершенную дремоту. Он предался какому-то истуканному равноду­шию...». Об «окаменении» героя свидетельствует эпитет «истуканный». Истукан — это «статуя, изваянный образ», сделанный, как правило, из камня (В.И. Даль). И не о смерти думает герой, а лишь о новой форме жизни: «Как бы ни прожить, лишь бы прожить», — говорит он сам себе. Временное «окаменение» героя в романе характеризуется так: «Душа Александра опять стала утопать в тине скудных понятий и материального быта». Заметим, что вновь оказываются сближены в произведении образы камня и омута.

Мотив «временного окаменения» героя присутствует не только в «Обыкновенной истории». Он актуален и для романа «Обломов», хотя семантика образа камня в этом произведении беднее, чем в первом. Неподвижное лежание Обломова на диване — это тоже временное «окаменение», способ уберечь от внешнего вмешательства, от пошлости окружающей жизни свое чистое сердце. После временного «окаменения» Александр Адуев оживет только в деревне. Именно там в его душе утвердится гармония: «...здесь на каждом шагу, перед лицом природы, душа его отверзалась мирным, успокоительным впечатлениям. Говор струй, шепот листьев, прохлада и подчас самое молчание природы — все рождало думу, будило чувство». «Сердце обновляется, грудь дышит свободнее, а ум не терзается мучительными думами и нескон­чаемым разбором тяжебных дел с сердцем: то и другое в ладу».

Однако духовного преображения героя, которое возможно только в результате отказа от поклонения кумиру, так и не происходит. Живя в деревне, Александр посещает церковь, вспоминая при этом, как, «буду­чи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему об ангеле-хранителе, который стоит на страже души человеческой и вечно враждует с нечистыми». Но припасть к каменным плитам церк­ви герой уже не может. Он человек нового времени: «Ах, если б я мог еще верить в это!» — сожалеет Александр.

В себе самом герой несет память о камне: «Здесь он всеобщий идол на несколько верст кругом», — отмечает автор. Идол — тот же истукан, он тоже делается из камня: «Идолы греков были изящные мраморные изваяния», — пишет В.И. Даль. Александр все больше становится похож на Обломова: он растолстел, на нем «широкий халат домашней работы», в нем дремлют сердце и ум. И это не случайно: мотив временного «оживления» героя Гончаров использует и во втором романе. Усилиями Ольги, чувствовавшей себя Пигмалионом перед каменной Галатеей — Обломовым, герой поднят с дивана. Он живет и счастлив. Однако родство с камнем он не утратил: как только появляются сомнения в чувствах Ольги, так он засыпает тяжелым, «ка­менным» сном.

История Обломова — это тоже история постепенного превращения человека в камень: в начале романа герой лежит, по словам Штоль­ца, «как ком теста», который еще таит в себе нереализованные возможности. В конце третьей части автор сравнит героя с камнем. Тяжелая, давящая, мертвящая материя камня губительна для него. Однако в случае с Обломовым можно говорить об «окаменении», скорее, внешнем, чем внутреннем. В этом смысле жизненные истории Алексан­дра Адуева и Ильи Ильича различны. Нежное, нестыдливое сердце Обломова до конца жизни героя изливает свой свет на окружающих. В конце романа Илья Ильич вновь выступает в качестве героя мифа о Пигмалионе и Галатее, но теперь уже сам становится Пигмалионом, который должен вдохнуть жизнь в каменную Галатею — Агафью Матве­евну. И она оживает под лучами солнца — сердца Обломова. При пер­вом появлении в романе Агафьи Матвеевны автор говорит о ее внешно­сти, подчеркивая физическую привлекательность: «...даже и закрытый бюст ее, когда она была без платка, мог бы послужить живописцу или скульптору моделью крепкой, здоровой груди, не нарушая ее скромно­сти». В конце романа Гончаров сосредоточивает внимание чита­телей на скрытой и напряженной духовной жизни героини: «Она поня­ла, что проиграла и просияла ее жизнь, что бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять, что засветилось в ней солнце и померкло навсегда… Навсегда, правда; но зато навсегда осмыслялась и жизнь ее: теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно».

В отличие от Обломова Александру Адуеву грозит духовная смерть. Тоска по Петербургу, проснувшаяся в его душе в деревне, спаса­ет героя от участи «деревенского старожила», но не спасает от «окаме­нения» в Петербурге. В эпилоге романа выступают на первый план отрицательные значения образа камня. Холодный, сырой, давящий каменный город превращается в гробницу для Лизаветы Александровны. Тело и дух ее «в неестественном усыплении». Она похожа на многих женщин в Петербурге: угнетен ее дух, она на все смотрит «с унылым равнодушием», ее глаза «безжизненно-матовые», лицо лишено «игры живой мысли и чувств». Конечно, в этом виноват не только город камня, но и муж-камень. Петр упрекает себя в том, что создал ей домашний мир, который «был не что иное, как крепость». Та же омертвляющая сила камня действует и на Александра. Его внешнее сходство с камнем становится все более очевидным: оплеши­вел, выпуклое брюшко, румян, сияет. Заметим, что в народном сознании брюшко прямо связывается с камнем. Даль приводит следующую пословицу: «Ешь, дружки, набивай брюшки, точно камешки». Александр говорит теперь словами дяди, во всем соглашается с ним. И если раньше он не думал о деньгах, то теперь именно деньги невесты для него главное. Они стали тем самым «камнем преткновения», о который, по словам дяди, «спотыкается не одно чувство». Недаром Петр торжествует, когда Александр, наконец, просит у него взаймы.

«Окаменение» в Петербурге переживают не только Петр, Александр, Лизавета Александровна, но и другие герои. Это, например,, друг Александ­ра — Поспелов. После встречи с ним Александр восклицает: «До чего может окаменеть человек». Это и Наденька. Герой во время одной из последних встреч с ней замечает ее холодный тон, видит «мра­морное, прекрасное лицо». Мир петербургской жизни, в которой нет движения, спасительной для человека веры, будет и в романе «Обрыв» опреде­лен как мир застывший, окаменелый.

В эпилоге романа «Обыкновенная история» как бы ставится под сомнение одно обязательное качество камня — его несокрушимость. Дядюшка Петр отступает перед силою судьбы, не может противостоять ее загадке. «Судьба не велит идти дальше», — говорит он. Гонча­ров убежден, что загадка живет в каждом человеке, ей подвластна любая душа. Карьера и фортуна Александра — явления временные, преходя­щие. Кто знает, не ждет ли его в старости участь Петра? Недаром в романе он так настойчиво уличает дядю в том, что и тот был когда-то романтиком, рвал для Марии Горбатовой в озере желтые цветы, говорил ей высокие слова.

С образом Петербурга в романе связано представление о запад­ных, во многом чуждых России, рационалистических, индивидуалисти­ческих формах бытия. Именно так осмыслен и оценен будет этот город и Обломовым: «Свет, общество! <...> Жизнь: хороша жизнь! Чего там искать? интересов ума, сердца? <...> Все это мертвецы, спящие люди...». Однако писатель в работе над первыми двумя романами стре­мится во всем «придержаться середины», соблюсти чувство меры, кото­рое так дорого ему в творчестве Пушкина. А потому Петербург для Гончарова — это и город, в котором есть бойкое движение вперед, не лишенное нравственных начал, присущих и Петру, и Штольцу. Чувство гордости за свое Отечество, выраженное Гончаровым во «Фрегате “Паллада”», тоже во многом связано с Петербургом. Успехи цивилизации, которые в жизни этого города для автора очевидны, являются свидетель­ством того, что Россия идет по пути исторического прогресса, осуществ­ляющегося по «воле Провидения» (В.И. Мельник).

Во «Фрегате ”Паллада”» и в рассказе «Два случая из морской жиз­ни» вполне конкретное наполнение получат образы волны и камня. Столкновение стихий, обозначенных ими, губительно для человека: смертоносный смысл образа камня обнажается тогда, когда камень выступает в союзе с волной. Ураган ломает мачты, отрывает руль, уно­сит паруса, разбивает корабль об утесы. Волны в союзе с ветром воют. «Memento mori (помни смерть!) слышится в этом реве!» Под­водный камень угрожает жизни мореплавателей, на него можно на­ткнуться по собственной неловкости или небрежности: рассказчик вспо­минает о гибели в волнах у подножья утесов великих мореплавателей.

В рассказе «Два случая из морской жизни» камень не однажды обнажает свою скрытую враждебность по отношению к человеку. Образ каменной стены, о которую разбиваются волны, превращаясь в гибель­ные буруны, здесь конкретизируется. Это рифы, поединок с которыми кажется безнадежным: «Как тут спастись? ...как щепки втянет и измелет о камни». Коралловый риф уподобляется россыпи драго­ценных камней, привлекательных и губительных одновременно. Он похож на хитрого, затаившегося зверя, спрятавшегося под водой: камни «или скрыты под водой, или показывают свои ослепительно белые, омываемые водой и обвеваемые ветром головы: точно зубцы гребня или крепости». Этот зверь ассоциируется со зверем апокалиптиче­ским: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с седмью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульныя.

Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него как у медведя, а пасть у него как пасть у льва...» (Апок. 13: 1, 2) .

На очевидное сходство кораллового рифа и зверя указывает голо­ва, украшенная изумрудами. В таком контексте образ камня связывается в рассказе с темой безверья. Подтверждением этому выводу служит и то, что с образом камня в произведение входит тема античности. Коралло­вый риф подобен спрятавшемуся под водой дворцу Посейдона. Камень — это и островок пруда с «полинявшим храмом Славы», и без­носая статуя Славы. Иронический и полуиронический кон­текст, в котором появляются образы, символизирующие античную эпо­ху, не случаен: тема античности, вообще западная тема, противопостав­лена в рассказе теме русской, осмысленной как тема христианская. Светские, западные формы жизни оценены Гончаровым как внешне привлекательные, но духовно бессодержательные.

Антиномия «античность, Запад — христианский русский мир», просматривающаяся в контексте рассказа, выявляет еще одно потаенное значение образа камня. Оно возникает тогда, когда автор ведет речь о судьбе. Он пишет: «Не надо ни на что полагаться слепо в жизни: судьба как будто подкарауливает человека, когда он перестает оглядываться вокруг, не летит ли откуда-нибудь камень, и только забудется — она и отрезвит его, как отрезвила нас». Гончаров уверен, что судьба подобна злому року, как его понимали в эпоху античности, судьбу мож­но накликать, орудием рока, судьбы становится камень. Здесь вновь обнажается то смертоносное начало, которое он несет в себе. В рассказе «Два случая из морской жизни» писатель относится к судьбе как к ми­фологеме, принадлежащей эпохе дохристианской, мифологеме по пре­имуществу «темно-иррационального начала бытия, таящегося в его хаотических глубинах», - пишет С.Г. Семенова. В этом смысле судьба здесь противопоставлена Промыслу Божию. Судьба губит, а Промысел Божий спасает.

Героев рассказа от гибели спасает вера — эта мысль прочитывает­ся в подтексте рассказа. Русские мореплаватели приобщены к Богу, ощущают над собой его власть: «А на небе, в пучине розово-палевого млечного пути сверкают эти яркие необыкновенные звезды... Кто на море не бывал, тот богу не маливался, говорит пословица: да, это прав­да, но не от страху молится на море человек, а оттого, что ближе чует бога над собою и явственнее видит чудеса его руки. Как горячо вы будете там плакать и молиться, когда будете стоять лицом к лицу с этими роскошными чудесами мироздания!» В контексте рас­сказа образ камня приобретает и то значение, которое отвергнуто героя­ми «Обыкновенной истории»: это камень веры, церковь Христова.

В отличие от первых двух романов писателя рассказ «Два случая из морской жизни» характеризует напряженная религиозная проблема­тика. Этим своим качеством внутренний мир произведения оказывается близок творениям Достоевского и позднего Толстого. Рассказ позволяет уяснить суть духовной эволюции художника, результат которой мы увидим в романе «Обрыв», в поздних рассказах «Уха» и «Превратности судьбы».

В настоящей статье рассмотрены лишь наиболее очевидные значе­ния образа камня в произведениях Гончарова 1840—1850-х годов. Се­мантика этого образа, несомненно, значительно богаче, чем заявлено здесь. Обращение к ней позволяет по-новому увидеть внутренний мир произведений писателя, взаимосвязи его творчества с творчеством предшественников и современников, уяснить особенности эстетической и религиозной позиции Гончарова, проследить ее эволюцию.

Литература

1. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 3 т. СПб., 1881.

2. Демиденко Е.Л. Значение и функция общефольклорного образа камня // Русский фольклор: [Т.] 24. Л., 1987.

3. Грачева И.В. Грани самоцветов: О поэтике произведений русской литературы // Литература в школе. 1998. № 2.

4. Имени тайная власть. М., 1998.

5. Максимов С.В. Литературные путешествия. М., 1986.

6. Мельник В.И. О религиозности И.А.Гончарова // Русская литература. 1995. № 1.

7. Семенова С.Г. Odium fati как духовная позиция в русской религиозной фило­софии // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994.

8. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995 (ст. Н.И. Толстого).

.