Н.Л. Ермолаева

От Пушкина до Твардовского…

Книга для учителя

Иваново

2005

Ивановский институт повышения квалификации

и переподготовки педагогических кадров

Н.Л. Ермолаева

От Пушкина до Твардовского…

Книга для учителя

Иваново

2005

ББК 83.3 (2Рос – Рус): 74.26

Е.741

Ермолаева Н.Л. От Пушкина до Твардовского…: Книга для учителя. Иваново, 2005.

Отв. редактор кандидат педагогических наук,

доцент кафедры русской

словесности и культурологии

Ивановского государственного

университета

М.А. Дмитриева

Рецензент доктор филологических наук,

профессор кафедры литературы

Костромского государственного

университета им. Н.А. Некрасова

В.В. Тихомиров

Автор книги предлагает новые подходы к анализу ставших традиционными для школьного курса литературы произведений А.С. Пушкина, И.А. Гончарова, А.Н. Островского, И.С. Тургенева, А.Т. Твардовского. Материалы статей помогут педагогам-словесникам в подготовке классных и внеурочных занятий по литературе проблемного характера, в организации исследовательской деятельности учащихся, в проектировании элективных курсов для профильных гуманитарных классов

Печатается по решению редакционно-издательского

совета ИПК и ППК

© Н.Л. Ермолаева, 2005

© ИПК и ППК, 2005

Содержание

Раздумья о Ленском… ……………………………… 4

Образ камня в произведениях И.А.Гончарова

1840 – 1850-х годов ………………………………… 15

Солярно-лунарные мифы в контексте романа

И.А.Гончарова «Обломов» .………………………… 24

Образы огня и света в романе И.А.Гончарова

«Обломов» …………………………………………….. 36

Два объяснения в любви в романе И.А.Гончарова

«Обломов» …………………………………………….. 44

Еще раз о халате Обломова …………………………. 59

Нравственные проблемы в романе

И.С.Тургенева «Дворянское гнездо» ………………. 69

Тема культуры в пьесе А.Н.Островского

«Бесприданница» ……………………………………. 87

О правде войны в «Книге про бойца»

А.Т.Твардовского «Василий Теркин» ……………… 95

Раздумья о Ленском...

В пушкиноведении сложилась своеобразная традиция: едва ли не любой вопрос, связанный с образом Ленского, вызывает у ученых разногласия. Прежде всего писав­шие о герое по-разному видят будущее Ленского, соглашаются то с одним, то с другим вариантом его жизненного пути, обозначенным автором. Разные точки зрения на этот счет высказали еще А.И. Герцен и В.Г. Белинский. За Герценом, видевшим в Ленском положительного героя, а его будущее как будущее поэта, идут Ю.Н. Ты­нянов, Л.П. Гроссман, С.М. Петров и другие. За Белинским, считавшим главным недостатком Ленского то, что он романтик, и утверждавшим, что будущая его судьба – это судьба деревенского обывателя, - В.В. Гиппиус, Б.С. Мейлах, А.Л. Слонимский, Д.Д. Благой, Г.П. Макогоненко и другие. При этом некоторые современные литерату­роведы позволяют себе очень резкие суждения о герое. Г. Красухин, например, в срав­нительно недавней книге о Пушкине пишет: «Ленский – это гротесковый образ поэта, за с словом которого не стоит никакой реальности».

Отрадно, что довольно многочисленной является группа авторитетных ученых, которые избегают категоричного суждения об образе Ленского. Это Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотман, Н.Н. Скатов и другие. Среди наиболее интересных исследований о Пушкине последних лет – работы B.C. Непомнящего и Е.А. Трофимова. Образ героя в них толкуется по-разному. Непомнящий связывает этот образ с миром русской жизни, Трофимов целеустремленно и по-своему доказательно - с евро­пейской культурой. Заметим, что более других нам близка точка зрения Непомнящего.

Для того, чтобы сформулировать собственное суждение о герое, нельзя не кос­нуться вопроса о его прототипах. Как известно, одни ученые (Ю.Н. Тынянов, С.А. Фомичев) считают прототипом Ленского декабриста В.К. Кюхельбе­кера, другие настаивают на том, что Ленский – представитель сентиментально-элегического романтизма (В.Г. Одиноков). Думается, что наиболее справедливой являет­ся точка зрения, автор которой – Н.Я. Соловей. Он пишет, что Ленский – «собиратель­ный образ русского поэта-романтика рубежа 10-20-х годов XIX века». Однако Ленского невозможно понять, не принимая во внимание его творчества, характеристик духовного мира героя. Для поэтов романтической эпо­хи и для самого Пушкина поэзия и нравственность, «добродетель», творчество и нрав­ственный облик человека, его поведение были необыкновенно значимыми и взаимо­связанными явлениями.

Ленский принадлежит романтизму в его русском, национальном варианте, ро­мантизму, родственному сентиментализму и просветительству. От глубоко русской сентиментально-романтической поэзии В.А. Жуковского у Ленского грусть, само­отречение, отсутствие индивидуализма, прекраснодушие, возвышенное, идеальное понимание любви и дружбы, сосредоточенность на предмете любви, целомудренное обожание возлюбленной. Роднит поэзию Ленского с поэзией Жуковского и благогове­ние перед природой, ее ночной, лунный, туманный лик, стремление к уединению, ти­шине, сосредоточенность на вечных вопросах бытия.

От русских романтиков – и Жуковского, и Кюхельбекера одновременно – нравствен­ный выбор Ленского: в мире, где все «иль жертва, иль губи­тель», герой выбирает роль жертвы, даже перед дуэлью не помышляя о возможности убить Онегина:

Паду ли я стрелой пронзенный,

Иль мимо пролетит она,

Все благо...

Ленский идет на дуэль как на плаху. Так шли на Сенатскую площадь декабристы. Вспомним хотя бы известные строки К.Ф. Рылеева:

Известно мне: погибель ждет

Того, кто первым восстает

На утеснителей народа...

От Кюхельбекера у Ленского «дух пылкий и довольно странный», привезенный «из Германии туманной». Как и всем декабристам, герою свойственны «вольнолюбивые мечты», пре­данность вере, поклонение славе и свободе, ода как возможный жанр творчества. Не случайно Пушкин указывал на Рылеева как на одного из прототипов Ленского в строке, не вошедшей в основной текст романа: «Иль быть повешен, как Рылеев». Круг прототипов Ленского может быть значительно расширен, если вспомнить, что в романе Пушкин сравнит его с Н.М. Языковым, А.А. Дельвигом. В ряду возможных прототипов Ленского и сам Пушкин.

Мысль о близости в романе автору-поэту каждого из героев, конечно, не нова. Однако в существующих исследованиях линия «Ленский – автор» разрабо­тана мало. Исследователи предпочитают увидеть разность между этими героями, настойчиво утверждая, что автор мыслит как реалист и иронически относится к «романтическим розам» Ленского. Действительно, и излишняя восторжен­ность Ленского, и хандра Онегина, одинаково не близки автору. Но Ленского и автора «породнили» небеса: оба они Избранники, оба поэты. В романе Ленский и назван чаще всего «поэтом». Пушкин созна­тельно объединяет образы автора-поэта и Ленского: «Но тот, кто музою взлелеян, всегда таков».

Ироничес­кое отношение к поэтическому слову – как это ни покажется кому-то странным – сближает Ленского и автора-поэта. Исследователи, как известно, давно и много го­ворили об иронии Пушкина в адрес поэзии Ленского. Но ведь ирония звучит в романе и в адрес собственных поэтических творений: автор – это тот, кто своей трагедией «душит в углу» к нему «забредшего соседа» и пугает пеньем «сладкозвучных строф» «ста­до диких уток». А.В. Михайлов писал: «Между словом глубоко серьезным и словом шутливым у Пушкина нет резкой грани, то и другое может вполне объединиться. Интонация «Евгения Онегина» не дает различать одно и другое, серьезное и несерьезное, сугубо весомое и насмешливо-легкое. Такое объединение уже и отдаленно не давалось писателям позднейшего времени: стихи, которые пишет у Пушкина Ленский (гл. VI, XXI – XXII), – это пушкинские стихи; их «романтический» характер достигнут незначительными сдвигами стиля. Отстраненность этих строк от личности Пушкина-поэта не следует преувеличивать; Пушкин не мог просто отпустить из круга своего слова этого героя романа. Говоря о Ленском: «Так он писал темно и вяло», – Пушкин подтрунивает над ним и над собой. Ирония в отношении себя самого – признак подлинно-великого творчества, показатель его широкой внутренней свободы...».

Ленский – это как бы образ самого Пушкина в юности. И не только Пушкина. В Ленском сосредоточено все то лучшее, что свойственно человеку только «на утре наших дней». Ленский – это олицетворенная юность. И если производить фамилию Ленского от немецкого слова Lenz – весна, как это делает Трофимов, связь образа в контексте романа с «весной дней» автора-поэта, Пушкина, читателя, любого человека еще более очевидна. Закономерно и то, что прощание автора с Ленским «приводит» в роман прощание с юностью. Юность человека – это пора, когда он живет по преимуществу сердцем. Именно Ленский представляет в романе те непреходящие жизненные ценности, которые непосредственно связаны с такими понятиями, как добро, лю­бовь, вера, Бог. Прощаясь с юностью, автор не расстается с ними, они ему дороги всегда. Восторженности Ленского в романе противостоит разум Онегина, соотносимый с сомнением, безверием, гордостью, эгоизмом, смертью.

Характеризуя внутренний мир романа, Непомня­щий вводит такие понятия, как «мир ларинский» и «мир онегинский». «Мир ларинский» – это мир русский. И именно к «ларинскому», русскому миру ученый совершенно справедливо относит Ленского. Он соотнесен поэтом с любимой героиней – Татьяной. Исследователи не раз указывали на связь этих персонажей: М.Ф. Мурьянов, например, говорит о Ленском как о жертве, принесенной Татьяне и спасшей ее от паде­ния. В контрастном мире романа Татьяна и Ленский – на одном полюсе: оба они противостоят Онегину. Татьяна для Пушкина – идеал русской женщины. Но ведь и Ленского можно назвать идеальным героем. И его идеальность – не чужеродное для России качество.

Вводя героя в роман во второй главе, Пушкин сразу же характеризует его как русского человека и христианина. Приехавший в деревню Ленский посещает кладби­ще, на котором похоронены его родители, Дмитрий Ларин, благословивший когда-то его и Ольгу. Об умерших герой скорбит искренно:

И там же надписью печальной

Отца и матери, в слезах,

Почтил он прах патриархальный…

Как не похоже это на онегинское: «Когда же черт возьмет тебя...». И в этом Ленс­кий близок Татьяне, которая будет посещать его могилу. В Петербур­ге она вспоминает о могиле няни, по сути, своей духовной матери.

Почитание предков важно не только для Татьяны и Ленского, но и для автора. Показывая Ленского на могиле родителей, Пушкин включает лирическое от­ступление, в котором появляется тема памятника (о чем пишет Непомнящий). Но заметим при этом, что самое важное для поэта – чувство искренней благодарности тому, кто помнит:

Прими ж мои благодаренья,

Поклонник мирных Аонид,

О ты, чья память сохранит

Мои летучие творенья,

Чья благосклонная рука

Потреплет лавры старика!

Без памяти не существует истории, культуры, нации. Без памяти нет нравственной личности.

Мир жизни деревенской России Ленский любит всей душой. В его сознании, как и в сознании автора, а впоследствии Татьяны, этот мир противостоит Петербургу. Всем этим героям близка русская природа, они привязаны к ней душой. Онегин же к природе, деревне равнодушен, он вне природного мира, а если с ним и связаны природные образы, то это «лед» и «камень» - символы смерти и неподвижности. Ленский – это «волна» (образ, принадлежащий морю, океану – символам жизни, вечного движения в романтической поэзии); «пламень» – символ тепла и света, воплощение творческого и активного начала.

Любопытно в романе то обстоятельство, что при глубокой укорененности авто­ра-поэта, Ленского, Татьяны в русской деревенской жизни все эти герои охарактеризо­ваны Пушкиным и западной культурой. Во время создания «Евгения Онегина» она дорога и близка поэту, как дорога и близка ему и культура народная, русская. Он при­нимает европейское как свое. Недаром именно с Пушкиным Ф.М. Достоевский связы­вает представление о русском человеке как «всеевропейце». А потому нет противо­речий в том, что «полурусский» Ленский – глубоко русский душой, а «русская душою» Татьяна «выражалася с трудом на языке своем родном». И о себе автор скажет:

Мне галлицизмы будут милы,

Как прошлой юности грехи,

Как Богдановича стихи.

С автором и Татьяной роднит Ленского отношение к «домашнему кругу», к семье. Тема рождается в его словах:

Я модный свет ваш ненавижу;

Милее мне домашний круг.

Эти слова почти совпадают с тем, что скажет Татьяна:

…Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище.

Онегин, как известно, не хочет ограничивать свою жизнь «домашним кругом». Отношение к нему у героя не изменится до конца романа. И это станет одним из обстоятельств, определивших его скитальчество.

Сложнее обстоит дело с образом автора. В романе выразилось его разное отношение к «домашнему кругу». Он для Пушкина – примета «милой старины», устойчивости жизни, силы традиции в ней, но и свидетельство ее неподвижности, засасывающая сила ее инерции. Отношение автора в романе к «домашнему кругу», же­нитьбе как будто бы отрицательное, «онегинское»:

Меж тем как мы, враги Гимена,

В домашней жизни зрим один

Ряд утомительных картин,

Роман во вкусе Лафонтена … –

так говорит Пушкин в пятидесятой строфе четвертой главы романа. Но он на стороне не только Онегина, а и Татьяны, Ленского. После пятидесятой идет строфа пятьдесят первая:

Он был любим... по крайней мере

Так думал он, и был счастлив.

Стократ блажен, кто предан вере <...>

Но жалок тот, кто все предвидит,

Чья не кружится голова,

Кто все движенья, все слова

В их переводе ненавидит,

Чье сердце опыт остудил

И забываться запретил!

Заметим, что работа над романом была закончена, когда Пушкин уже был женат и когда жизнь предоставила ему самому возможность оказаться в роли Ленского, меч­тавшего о счастье в семейном кругу.

Деревня для Пушкина – «Приют спокойствия, трудов и вдохновенья». Так скажет о ней юный поэт. «Обитель дальняя трудов и чистых нег» – это слова истерзанного светом человека. Живя в деревне, Пушкин занимался творчеством. Подобным же об­разом живут в деревне и автор-поэт, и Ленский. Поэтическое творчество – главное занятие Ленского, важнейшая сфера его духовной жизни. А потому – «он сердцем милый был невежда». В этом смысле он брат по душе юной Татьяне, также живущей в сфере духовной жизни. Обоих героев автор не случайно сравнивает с мотыльком:

Так бедный мотылек и блещет

И бьется радужным крылом,

Плененный школьным шалуном.

Это о Татьяне. А вот о Ленском:

Или, нежней, как мотылек,

В весенний впившийся цветок.

Образ мотылька, связанный в народных представлениях с душой человека, говорит о духовности и одновременно душевности героев, об их чистоте, неискушенности, не­знании людей. Душе Ленского знакомы такие высокие чувства, каких не знает Онегин: «в смятенье нежного стыда», «в сладком умиленье», «трепещет, не находит слов», «любовью умиленный». «Юный поэт» идеально представляет себе любовь, дружбу. Он и в жизни иде­альный друг и идеальный возлюбленный. Это и есть причина его незащищенности перед далеко не идеальной действительностью. В друзья себе герой избирает собственного убийцу, в возлюбленные – изменницу. В этом роковая ошибка Ленского, та самая трагическая вина, которая делает его трагическим героем в романе.

В отличие от Онегина, который в простоте Лариных и других соседей-помещиков видит отсутствие ума, пошлость и скуку, Ленский ценит эту простоту за неизменно слитое с ней добро. Он судит о соседях как русский человек, для которого «доброта... – всегда умная», а «хороший – это прежде всего добрый... Добрый человек уже самой своей добротой превозмогает все человеческие недостатки», – пишет Д.С. Лихачев в своих «Заметках о русском». В отношении Ленского к соседям-помещикам нет онегинского снобизма. Он «бе­жит» их «беседы шумной... о сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне», как «бежал» таких бесед и автор-поэт; они «докучны» были и Татьяне. Но все эти герои чтят «обычай деревенский» и общаются с соседями: «богат, хорош собою, Ленский везде был принят как жених». И автора посещают соседи:

Да после скучного обеда

Ко мне забредшего соседа,

Поймав нежданно за полу,

Душу трагедией в углу.

Ленский в романе – воплощенное добро. Никому из окружающих он не причиня­ет зла. Добро Ленского очевидно в разговорах с Онегиным. Обращаясь к нему, Ленский трижды употребит слово «милый»: «Довольно, милый...»; «Ах, милый, как по­хорошели у Ольги плечи...»; «Как ты мил…». Эта ласковость – чисто русская черта героя. О такой ласковости в отношении даже к незнакомым людям, о стремле­нии продемонстрировать уже при первых встречах с ними свою им родственность как о коренном русском обычае говорит Лихачев: «Добрый человек замечает в других только хоро­шее, злой – дурное». Ленский, общаясь с Онегиным, как доб­рый человек видит в нем хорошее.

Рядом со светским «чудаком» Онегиным особенно очевидны доверчивость, простодушие, искренность, прямо­та, цельность натуры Ленского, его «деревенская» простота. В мыслях, поведении Оне­гина всегда есть подтекст, тайный умысел, поза: «Онегин слушал с важным видом»; «И думал: ”Глупо мне мешать”»; «Певцу Гюльнары подражая»; «Как dandy лондонский одет»; «Прямым Онегин Чильд Гарольдом»; «Как он умел казаться новым» – вот дале­ко не полный перечень авторских оговорок, свидетельствующих о двоедушии героя. Он ведет себя как романтический герой, поскольку романтизм, по словам Лотмана, – это «господство позы».

В поведении Ленского тоже есть поза, игра, подражание образцу: «душа воспла­менялась в нем» «поэтическим огнем» Гете и Шиллера, «кудри черные до плеч» тоже от романтических увлечений. «Юный поэт» показан Пушкиным живущим в соответствии с требованиями романтизма к личности героя. Это, как пишет Лотман, «неизменность, подчинение единой страсти, целостность». Но поза важна для Ленского только пока она совпадает с его чувствами, душевными порывами, представлениями о жизни. Если же одно с другим вступает в противоречие, герой в «позе» не удерживается. Прямо­душие, наивность, открытость его натуры побеждают все условности. Рас­крывая образ в сложных психологических ситуациях, автор характеризует его как тонкую, проницательную, искреннюю, цель­ную натуру. Особенно это очевидно в кульминационной, психологически са­мой насыщенной, глубоко драматичной шестой главе. Поведение Ленского в ней показано в противоречии «позы» и чувства.

После вызова на дуэль Онегина «кипящий Ленский не хотел пред поединком Ольгу видеть». Но его тянет в дом Лариных:

На солнце, на часы смотрел,

Махнул рукою напоследок –

И очутился у соседок.

Доброе сердце Ленского обнажает себя в «ритуально-русском» жесте, традиционно отметающем все доводы рассудка: «махнул рукою». В общении с Ольгой Ленский думает только о ней, бережет ее душу, не смеет «вчерашний день напомнить ей». За его молчанием – душевная глу­бина, чистота, благородство. Пушкин недаром скажет о нем, как о ребенке: «и молча он повесил нос», «в сладком умиленье», «трепещет, не находит слов». Поведение Ленс­кого даже у недалекой и непроницательной Ольги вызывает удивление:

Сжалось

В нем сердце, полное тоской;

Прощаясь с девой молодой,

Оно как будто разрывалось.

Она глядит ему в лицо.

“Что с вами?” – Так. – И на крыльцо.

За этим: «Так», - глубоко русское чувство такта, отсутствие всякого эгоистического помысла.

Искренность, чистота, цельность натуры Ленского сравнимы только с качества­ми души Татьяны. Героев сближает органичное для истинного христианина убежде­ние, что можно жертвовать только собой, но никак не другим человеком. Жизненный принцип Онегина: «Мы почитаем всех нулями, а единицами – себя», - для них неприемлем, человек для них всегда цель, а не средство. И оба они становятся жертвой Онегина. Гибель Ленского спасает Татьяну от падения, но не спасает от не­счастной русской женской судьбы.

Ленский – поэт, и в этом тайна сочетания в его душе мудрости и наивности, про­ницательности и детскости, игры и искренности, скрытности и бесхитростности, в этом тайна его хрупкости и незащищенности. Когда он думает о том, за что будет драться на дуэли, мы, читатели, понимаем, что это думы не только об Ольге. Ленский хочет быть и чувствует себя защитником тех нравственных ценностей, которые утверждает в жизни он сам, русский человек и христианин, а не далекий от веры Онегин и люди западного типа:

Буду ей спаситель.

Не потерплю, чтоб развратитель

Огнем и вздохов и похвал

Младое сердце искушал;

Чтоб червь презренный, ядовитый

Точил лилеи стебелек;

Чтобы двухутренний цветок

Увял еще полураскрытый.

И хотя Пушкин не без иронии подводит итог:

Все это значило, друзья:

С приятелем стреляюсь я, -

сам он поступит подобно Ленскому, когда выйдет на дуэль с Дантесом. По словам Скатова, в лице Дантеса Пушкин боролся со светом, с развращающим влиянием Запада на русскую жизнь, с безнравственностью как принципом жизни. «Пушкин в борьбе с интригами шел верными путями, самыми точными, смелыми и прямыми, путая карты врагов, разрушая козни». Поединок Онегина и Ленского – это столкновение прямодушия и двоедушия, в конечном счете, столкновение прямодушной эпохи Чацких и Ленских и двоедушной – онегиных и печориных. Только в таком контексте становится понятно, почему гибель Ленского определяет судьбы всех героев романа.

О гибели Ленского Пушкин писал после декабрьского восстания. Исследователи справедливо связывают эти два события. Не имея возможности прямо сказать о декабристах в романе, Пушкин говорит о том главном, что несли они в рус­скую жизнь. Это жертвенное служение идеалу. Их «дум высокое стремленье» в романе олицетворено в образе Ленского. Пушкинская надгробная песнь герою полна неподдельного трагизма, это песнь на смерть поэта:

Друзья мои, вам жаль поэта:

Во цвете радостных надежд,

Их не свершив еще для света,

Чуть из младенческих одежд,

Увял! Где жаркое волненье,

Где благородное стремленье

И чувств и мыслей молодых,

Высоких, нежных, удалых?

Где бурные любви желанья,

И жажда знаний и труда,

И страх порока и стыда,

И вы, заветные мечтанья,

Вы, призрак жизни неземной,

Вы, сны поэзии святой!

В лице Ленского Пушкин скорбит о потерянных друзьях, о романтической, по­этической эпохе в жизни России, которая закончилась виселицами 1826 года. Роман­тизм 1830-х и следующих за ними годов – это явление во многом иного порядка.

Рас­сказ о гибели Ленского – это и предсказание Пушкиным скорой собственной смерти. Совершенно не случайно, что в романе размышление о смерти героя перерастает в думу о смерти автора-поэта, о смерти каждого человека, о том, будут ли помнить:

Мой бедный Ленский! За могилой

В пределах вечности глухой

Смутился ли, певец унылый,

Измены вестью роковой,

Или над Летой усыпленный

Поэт, бесчувствием блаженный,

Уж не смущается ничем,

И мир ему закрыт и нем?..

Так! Равнодушное забвенье

За гробом ожидает нас.

Врагов, друзей, любовниц глас

Вдруг смолкнет. Про одно именье

Наследников сердитый хор

Заводит непристойный спор.

Недаром М.Ю. Лермонтов сблизит в своем стихотворении Пушкина и Ленского:

И он убит – и взят могилой,

Как тот певец, неведомый, но милый,

Добыча ревности глухой,

Воспетый им с такою чудной силой,

Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Заключая, хотелось бы сказать еще вот о чем. Многие критики, литературоведы, писавшие о Пушкине, так или иначе указывали на «продуктивность» для русской ли­тературы образа Онегина, выстраивали типологический ряд образов, восходящих к нему. Дает такой ряд и образ Ленского: Дмитрий Круциферский, молодой Александр Адуев, Обломов, Леонтий Козлов, Лаврецкий, Николай Петрович Кирсанов, Левин, князь Мышкин, Алеша Карамазов и другие. И мы не должны забывать об этом.

Литература

1. Красухин Г. Покой и воля: некоторые проблемы пушкинского творчества. М., 1987.

2. Лихачев Д.С. Заметки о русском // Лихачев Д.С. Избранные работы. В 3 т. Л., 1987. Т. 2.

3. Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин: Биография писателя. Л., 1982.

4. Мурьянов М.Ф. "Приношенье" в "Евгении Онегине" // Московский пушкинист. М., 1995. № 1. С. 131-134.

5. Непомнящий B.C. Поэзия и судьба: Над страницами духовной биографии Пушкина. М., 1987.

6. Одиноков В.Г. "И даль свободного романа...". Новосибирск, 1983.

7. Скатов Н.Н. Русский гений. М., 1987

8. Соловей Н.Я. Роман А.С. Пушкина "Евгений Онегин". М., 1981.

9. Трофимов Е.А. Метафизическая поэтика Пушкина. Иваново, 1999.

10. Тынянов Ю.Н. Пушкин и Кюхельбекер // Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1969.

11. Фомичев С.А. Поэзия Пушкина: Творческая эволюция. Л., 1986.