238. Должно поэтому все, проносясь в пустоте без препятствий, Равную скорость иметь, несмотря на различие в весе.

Значит, нельзя и телам тяжелее на легкие сверху

Падать никак и рождать при падении этом удары

Чтобы движенья менять, из каких созидаются вещи.

Вновь повторяю: тела непременно должны отклоняться,

Но незаметно совсем... <...>

251. Если ж движения все непрерывную цепь образуют

И возникают одно из другого в известном порядке,

И коль не могут путем отклонения первоначала

Вызвать движений иных, разрушающих рока законы,

Чтобы причина не шла за причиною испокон века,

Как у созданий живых на земле не подвластная року,

Как и откуда, скажи, появилась свободная воля⁶,

Что позволяет идти, куда каждого манит желанье,

И допускает менять направленье не в месте известном

И не в положенный срок, а согласно ума побужденью?

Ибо сомнения нет, что во всем этом каждому воля

Служит начальным толчком и по членам движенья проводит... <...> 269. Видишь из этого ты, что движенье рождается в сердце

И начинает идти, руководствуясь волею духа,

Передаваясь затем по телу всему и по членам.

Это совсем не похоже на то, когда мы поддаемся

Внешним толчкам и вперед их силою движемся мощной.

Ибо тогда целиком вся материя нашего тела

111

Двигаться будет, от нас, очевидно, совсем не завися,

Вплоть до того, как она удержится нашею волей. Видишь ли ты, наконец, что хоть сила извне и толкает Многих людей и влечет их часто стремглав, понуждая Против их воли идти, но все же в груди нашей скрыто Нечто, что против нее восстает и бороться способно,

По усмотренью чего совокупность материи также

И по суставам должна, и по членам порой направляться Или сдержаться, умчавшись вперед, и вернуться на место?

И потому в семенах помимо ударов и веса

Должен ты также признать и другую причину движений, Чем обусловлена в нас прирожденная эта способность;

Из ничего ведь ничто, как мы видим, не может возникнуть.

Правда, препятствует вес появленью всего от ударов, Силою как бы извне; но чтоб ум не по внутренней только Необходимости все совершал и чтоб вынужден не был Только сносить и терпеть и пред ней побежденный склоняться,

Легкое служит к тому первичных начал отклоненье,

И не в положенный срок, и на месте, дотоль не известном... <„.>

Печатается по изданию: Тит Лукреций Кар. О природе вещей / Пер. с лат. Ф. Петровского. М., 1983.

Примечания

¹ ...эллин впервые один... - греческий (афинский) философ-материа­лист Эпикур (341-270 гг. до н. э.). Хотя поэма предсталяет собой в основном пересказ его учения, Лукреций почти нигде не называет его по имени.

² ...за предел ограды огненной мира... — в отличие от перипатетиков, помещавших на крайних пределах Вселенной оболочку из эфира, эпикурей­цы считали, что мир окружен огнем. Причем конечен только «наш» мир, а за его «огненной оградой» есть другие миры, и Вселенная в целом бесконечна (apeiron). Отсюда возможность заглянуть «за предел».

³ ...или же к Орку во тьму... - у римлян Орк - бог подземного царст­ва, соответствующий Аиду греков, и тем же словом обозначается само цар­ство мертвых.

⁴ ...из ничего не творится ничто по божественной воле... — один из первых принципов эпикурейского и почти любого материализма. Часто в этой формулировке (mullam rem е nilo gigni divinitus umquam -1, 150) видят ранний прообраз идеи сохранения материи.

⁵ Из ничего... ничто не родится... - повторение того же принципа (см. предыдущ. примечание) в расширенном виде: в 1,150 говорилось, что ничто не возникает «по божественной воле», divinitus, теперь же - что вообще не бывает возникновения «из ничего».

⁶ ...как и откуда... появилась свободная воля... - учение о свободной воле отличает эпикуреизм от других форм материализма. Лукреций вслед за Эпикуром обосновывает это учение тезисом о возможности случайных от­клонений атомов («первоначал») от закономерных траекторий.

Эвристические вопросы

1. В чем заключаются, по Лукрецию, мировоззренческое значение и польза астрономии?

2. Как реконструируется по поэме Лукреция античное учение об элементах?

3. Существует ли, по Лукрецию, «время само по себе»? Как возникает время? Понятие о времени?

4. Как Лукреций обосновывает учение о бесконечности пространства?

5. Как расценивать в историко-научном контексте мысль Лукреция об одиеаковости скорости падения любых тел в пустоте?

6. То же - относительно мысли о том, что «из ничего ведь ничто не может возникнуть»?

7. В чем Лукреций видит противоречие между представлением о свободной воле и всеобщностью причинной связи?

8. Как соотносится представление Лукреция о материи с соответствующими представлениями Платона, Аристотеля и Демокрита?

9. Реконструируйте по тексту Лукреция его представления о соотношении науки и религии.

10. Какова, согласно Лукрецию, роль Эпикура в формировании рациональ­ных мнений о природе? В чем можно и в чем нельзя согласиться с мнением Лукреция по этому поводу?

113

Витрувий

Витрувий (Vitruvius) (2-я пол. I в. до н. э.) - римский архитектор и инженер. Был военным инженером при Юлии Цезаре, а во времена Августа, возмож­но, также и специалистом, наблюдавшим за акведуками. Единственное (не сохранившееся) сооружение Витрувия, описанное им самим, - базилика в Фано на берегу Адриатического моря. Труд «Десять книг об архитектуре», видимо, написан в конце жизни Витрувия. Сочинение является иллюстраци­ей античных (греческих и римских) представлений об архитектуре, технике, науке. В вопросах теории архитектуры автор использовал трактаты эллини­стических зодчих (в частности, Гермогена), в вопросах механики - работы александрийских ученых (например, Ктесибия), в вопросах климатологии и метеорологии - сочинения родосского ученого II—I вв. до н. э. Посидония, в вопросах астрономии - Геракла Понтийского. Вместе с тем в сочинении Ви­трувия содержатся и оригинальные идеи. Так, в 3-й главе пятой книги автор высказал догадку о волновом распространении звука. Особый интерес с ин­женерной точки зрения имеет десятая книга, где описаны различные грузо-и водоподъемные, метательные машины, водяные колеса и мельницы, пор­шневой насос Ктесибия, водяной орган и другие приспособления.

Десять книг об архитектуре

<...> Архитектура есть наука, состоящая из многих доктрин и раз­личных [практических] сведений, суждением которой оцениваются все произведения, в совершенстве выполняемые другими искусства­ми. <.„>

<...> Эта наука рождается из практики и теории. Практика есть постоянное и привычное осознание опыта... <...> Теория же заключа­ется в возможности путем доказательства, находчиво и с соблюдением должных соотношений, объяснить произведение, выполненное на практике. <...> Из сказанного следует, что архитекторы, пытавшиеся набить руку без научной подготовки, не могли добиться признания, со­ответствующего их трудам; опиравшиеся же только на теоретические рассуждения и научную подготовку преследуют, видимо, тень, а не сущность, как изучившие и то, и другое и потому оказавшиеся во все­оружии, скорее добились своей цели, а вместе с тем и признания. <...>

<...> Как во всем прочем, так главным образом в архитектуре за­ключаются две вещи: выражаемое и то, что его выражает. Выражаемое есть предмет, о котором идет речь; выражающее доказательство и об­наружение причины выражаемого путем научных разъяснений. <...>

<...> Он [архитектор] должен быть человеком грамотным, уме­лым рисовальщиком, изучить геометрию, знакомым с перспективой, всесторонне знать историю, внимательно слушать философов, знако­мым с музыкой, иметь понятие о медицине, знать решения юристов и обладать сведениями в астрономии и в небесных законах. <...>

<...> Основания всему этому следующие. Грамотность необхо­дима архитектору, чтобы подкреплять память чтением написанных книг. <...>

<...> Затем, уметь рисовать он должен для того, чтобы быть в состоянии изобразить при помощи нарисованных образцов любое за­думанное им произведение. <...>

<...> Геометрия же приносит большую пользу архитектору, и прежде всего она учит употреблению циркуля и линейки, что чрезвы­чайно облегчает составление планов зданий и применение науголь­ников, уровней и отвесов. <...>

<...> Также на основе перспективы в здание правильно пропу­скается свет с определенных сторон неба.

<...> А посредством арифметики составляют смету постройки, вычисляют ее размеры и путем применения геометрических законов и выкладок разрешают сложные вопросы соразмерности. <...>

Заниматься архитектурой, без сомнения, стали бы люди преду­смотрительные, постигшие глубину знаний. <...>

Благодаря знакомству с историей мы узнаем причину появле­ния многих украшений, которые архитекторы обычно делают в своих постройках. <...> Так, например, если кто-нибудь в своей постройке поставит вместо колонн мраморные статуи женщин в длинных одеж­дах матрон, называемые кариатидами, и поместит на них мутулы и карнизы, то любопытствующим он даст такое объяснение: пелопон­несский город Кария заключил против Греции союз с неприятелями -персами; впоследствии греки, со славою завоевав себе свободу побе­доносным окончанием войны, с общего согласия объявили войну карийцам. И вот, взяв их город, перебив мужчин и опустошив их го­сударство, они увели их [женщин] в рабство, при этом не позволив им снять ни их длинных одежд, ни прочих уборов замужних женщин, не только для того, чтобы провести их один раз в триумфальном шествии, но чтобы они, служа вечным примером рабства, покрытые великим позором, явно платили за преступление своих граждан.

115

Ради этого тогдашние архитекторы применили для общественных зданий изваяния этих женщин, поместив их для несения тяжести, чтобы и потомство помнило о наказании карийцев за их преступления. <...>

Точно так же и лаконяне, когда небольшой их отряд под пред­водительством Павсания, сына Агесиполида, победил в сражении при Платее небольшими силами несметные полчища персов, по за­вершении торжественного триумфа с захваченными доспехами и до­бычей, на средства, полученные от завоеванного добра, воздвигли в качестве победного трофея на память потомству Персидский портик, свидетельствующий о славе и доблести граждан. И для поддержки кровли они поставили там изваяния одетых в иноземное платье плен­ных, в знак заслуженной позорной кары за надменность, чтобы и вра­ги трепетали в страхе перед проявленной ими храбростью, и сограж­дане, видя перед собой этот пример доблести и вдохновляясь славой, были готовы отстаивать свою независимость. Поэтому с той поры многие ставили статуи персов для поддержки арок и их украшений и, таким образом, посредством этого мотива придавали своим сооруже­ниям красивое разнообразие. Есть и другие подобного же рода исто­рии, которые следует хорошо знать архитектору. <...>

Что же касается философии, то она совершенствует архитекто­ра, возвышая его дух и искореняя в нем самонадеянность, делает его более обходительным, справедливым, честным и отнюдь не скаред­ным. Это чрезвычайно важно, потому что, в самом деле, никакая ра­бота не может быть выполнена без честности и добросовестности. Архитектор не должен быть жаден и стремиться к наживе, а обязан серьезно поддерживать свое достоинство соблюдением своего добро­го имени; это ведь именно и предписывает философия.

Кроме того, философия объясняет природу вещей... которую архитектору необходимо очень тщательно изучить, так как эта наука содержит много различных физических вопросов, возникающих, на­пример, при проведении воды. Ибо по пути течения, при поворотах и при поднятии воды на определенный уровень имеется то один, то другой естественный воздушный напор, вредному действию которо­го может противодействовать лишь тот, кто путем философии постиг основы природы вещей. Точно так же понять Ктесибия или Архиме­да и других, писавших подобного же рода трактаты, способен только тот, который всему этому научился у философов. <...>

Музыку же архитектор должен знать для того, чтобы быть осведомленным в канонической и математической ее части и чтобы быть в состоянии правильно рассчитывать напряжение мечущих кам­ни и стрелы, как-то: баллист, катапульт и скорпионов... <...>

Точно так же те медные сосуды... которые в театрах помещают под скамьями согласно математическому расчету звуков различной высоты, распределяют по окружности соответственно музыкальным согласиям или созвучиям, по квартам, по квинтам и октавам <вплоть до двойной октавы>, для того, чтобы голос актера, попадая в унисон с распределенными таким образом сосудами и становясь от этого сильнее, достигал до ушей зрителя более ясным и приятным. Также водяные органы и другие подобные им орудия нельзя построить ни­кому без помощи теории музыки. <...>

Для того, чтобы быть в состоянии правильно рассчитывать на­пряжение орудий для метания стрел, как-то: баллист, катапульт и скорпионов, ибо в их брусьях справа и слева находятся гомотонные отверстия, сквозь каковые протягивают лебедками и рычагами скру­ченные из жил тетивы, которые не закрепляют и не привязывают, пока они не станут издавать на слух определенных и одинаковых звуков. Ибо рычаги, пропускаемые в эти пучки натянутых струн, должны при опускании производить удар одновременно и с одинако­вой силой; а если они настроены не в унисон, то они препятствуют прямому полету снаряда. <...>

Что касается медицинской науки, то ее надо знать для опреде­ления различных наклонов неба... для определения воздуха здоровых или зараженных местностей, пригодности той или другой воды, ибо без определения этих условий нельзя основать никакого здорового поселения <...>

<...> Архитектор должен быть также знаком и с теми отделами права, которые необходимы при постройке зданий с общими стенами в отношении размещения водостоков, сточных канав и окон, а также водопроводов и тому подобного. Все это должно быть известно архи­текторам, чтобы, прежде чем приступить к сооружениям зданий, они приняли меры против возникновения спорных дел и не оставляли их домохозяевам по завершении постройки и чтобы при составлении договора могли быть предусмотрены интересы как нанимателя, так и подрядчика. Потому что если договор будет написан хорошо и ясно, то и тот и другой выполнят все обязательства без обмана.

С помощью же астрономии определяют восток, запад, юг и север, а также приобретают понятие о небе, равноденствии, солнце­стоянии и движении звезд; а тот, кто не будет иметь представления об этом, никоим образом не сможет понять устройства часов.

Следовательно, если образование архитектора так обширно и столь богато и обильно многими и разнородными доктринами, то я не думаю, чтобы кто-нибудь мог внезапно объявить себя архитектором, кроме того, кто смолоду постепенно восходил от одной отрасли обра­зования к другой и, впитав в себя знание многих наук и искусств, до­шел до самых высот архитектуры. <...>

117

<...> Людям несведущим может показаться невероятным, что­бы человеческая природа могла изучить и удержать в памяти столько наук.

Но если принять во внимание, что предметы всех отраслей знания имеют много общего и соприкасаются друг с другом, то лег­ко убедиться, что это вполне возможно. Ибо всестороннее образова­ние является как бы единым телом, составленным из этих членов. Поэтому те, кто с юных лет снабжаются разносторонними сведения­ми, обнаруживают во всех науках одинаковые признаки и взаимную связь всех отраслей образования, благодаря чему постигают все с большею легкостью.

<...> Недаром один из древних архитекторов - Пифей, просла­вившийся постройкой храма Минервы в Приене, говорит в своих за­писках, что архитектор должен во всех искусствах и науках быть спо­собным к большему, чем те, кто благодаря усердию и постоянным за­нятиям какими-либо отдельными предметами довели их до высшей степени совершенства. Но на самом деле это неосуществимо.

<...> Ведь архитектор не обязан, да и не может быть таким грамматиком, каким был Аристарх, - лишь бы не был безграмотным; ни музыкантом, как Аристоксен, - лишь бы не был несведущ музы­ке; ни живописцем, как Апеллес, - лишь бы не был неопытен в рисо­вании; ни ваятелем, подобно Мирону или Поликлиту, - лишь бы не был невеждою в области ваяния; ни опять-таки врачом, как Гиппо­крат, - лишь бы не был несведущ медицине; также и в остальных на­уках не должен он быть исключительным знатоком, - лишь бы не был в них невеждою.

<...>

Таким образом, Пифей тут, очевидно, заблуждается, потому что он не принял во внимание, что каждое отдельное искусство со­стоит из двух частей: практики и теории. <...>

<...> Например, о биении пульса и движении стоп рассуждают и врачи, и музыканты; понадобится лечить рану или спасти от опас­ности больного, то за это возьмется не музыкант, а это будет настоя­щее дело врача. Точно так же не врач, а музыкант будет играть на ор­гане для услаждения слуха приятными напевами. <...>

Подобным же образом астрономы могут рассуждать вместе с музыкантами о симпатии звезд и созвучиях в квадратурах и тритонах, диатессарон и диапенте, а с геометрами - о зрительных явлениях... да и во всех остальных науках многое или даже все - общее, поскольку это касается рассуждений. Но выполнение работ, доводимых до изя­щества руками или обработкой, - это дело тех, кто специально изу­чил применение определенного искусства на практике.

Поэтому, очевидно, вполне достаточно сделал тот, кто имеет приблизительное теоретическое представление о тех частях отдель­ных наук, какие необходимы для архитектуры, чтобы, если придется судить и высказывать мнение об этих предметах и искусствах, не ока­заться беспомощным...

...Те же, кто обладают от природы такими способностями, со­образительностью и памятью, что могут в совершенстве постичь ге­ометрию, астрономию, музыку и прочие науки дальше того, что тре­буется архитекторам, и становятся математиками; им легко в спорах по этим наукам, потому что они во всеоружии многих знаний.

Однако подобные люди встречаются редко; такими в свое вре­мя были Аристарх Самосский, Филолай и Архит Тарентские, Апол­лоний Пергейский, Эратосфен Киренейский и Архимед и Скопин из Сиракуз, которые на основании вычислений и законов природы изо­брели и разъяснили для потомства множество вещей в области меха­ники и устройства солнечных часов.

Итак, раз такие дарования, зависящие от природных способно­стей, не всеобщи и являются уделом не целых народов, но только не­многих людей, а дело архитектора требует владения всеми отрасля­ми знания, и ввиду обширности предмета есть основание допускать, по необходимости, обладание не высшей, но средней степенью осве­домленности в науках, то я прошу, Цезарь, у тебя и у тех, кто станет читать эти книги, простить мне, если что-нибудь в них будет изложе­но не вполне по правилам грамматики; ведь я не как великий фило­соф, не как красноречивый и не как грамматик, изощренный во всех тонкостях его искусства, а лишь как архитектор, причастный к этим наукам, приступил к своему сочинению.

Что же касается области моего искусства и всех заключающих­ся в нем теорий, то я могу, как я надеюсь, без колебания обещать представить все это в моих книгах с полным знанием дела не только строителям, но и всем просвещенным людям.

119

<...>

Книга 10