Явление седьмое

Телятев один.

Т е л я т е в (вынимает из кармана письмо и читает):

Не будь, Телятев, легковерен,

Бывают в мире чудеса;

Князек надуть тебя намерен

У Васильковой в два часа.

И все так точно и надул. Он сродственник, а меня и принимать не приказано.

Что же мне делать? Уступить даром как-то неловко, что-то за сердце скребет.

Подожду их, посмотрю, как она его будет провожать. Вот удивятся, вот

рты-то разинут, как я встану перед ними, как statua gentilissima

[благороднейшая статуя]. А статуя Командора, - мне один немец божился до

того, что заплакал, - представляет совесть. Ужасно будет их положение. А не

лучше ли явиться к ним самому, оно, конечно, не совсем учтиво... Где они

скрываются?(Подходит к двери и прислушивается.) Никого нет. Проникну далее.

(Отворяет осторожно дверь, уходит и так же осторожно затворяет.)

Входят Васильков и Василий.

Явление восьмое

Васильков и Василий.

В а с и л ь к о в (быстро). Был без меня кто-нибудь?

В а с и л и й. Господин Глумов. Вот и записку оставили.

В а с и л ь к о в (строго). А еще кто?

В а с и л и й. Господин Кучумов... а...

В а с и л ь к о в. Ну, хорошо, ступай!

Василий уходит.

Кучумов так стар, что и подозревать нельзя; моя жена женщина со вкусом.

(Останавливается перед столом в задумчивости и видит записку Глумова.

Вынимает из кармана письмо и сличает с запиской Глумова.) Ничего не похоже,

а я думал, что он. (Читает письмо.)

Из дома муж уходит смело

С утра на биржу делать дело

И верит, что жена от скуки

Сидит и ждет, сложивши руки.

Несчастный муж!

Для мужа друг - велико дело.

Когда жена сидит без дела

Муж занят, а жена от скуки,

Глядишь, и бьет на обе руки.

Несчастный муж!

"Будь дома в два часа непременно, и ты поймешь смысл этих слов"

(Короткое молчание.) Что это, шутка или несчастие? Если это шутка, то глупо

и непростительно шутить над человеком, не зная его сердца. Если это

несчастие, то зачем же оно приходит так рано и неожиданно? Если б я знал

свою жену, я бы не колебался. Как любит, как чувствует простая девушка или

женщина, я знаю; а как чувствует светская дама, я не знаю. Я души ее не

вижу; я ей чужой, и она мне чужая. Ей не нужно сердца, а нужны речи. А у

меня речей нет. О, проклятые речи! Как легко мы перенимаем чужие речи и как

туго перенимаем чужой ум. Теперь говорят, как в английском парламенте, а

думают все еще как при Аскольде. А делают... Да что здесь делают? Ничего не

делают. Но что же, однако, значит это письмо? Пойду покажу его Лидии. Но

если, если... боже; Что мне делать тогда, что мне делать? Как повести себя?

Нет, нет, стыдно в таком деле готовиться, стыдно роль играть! Что подскажет

мне глупое провинциальное сердце, то и сделаю. (Открывает ящик с

пистолетами, осматривает их, опять кладет на место; ящик остается открытым.

Идет к двери; навстречу ему тихо, пятясь задом, показывается Телятев.)