Глава XXV

О вкусе и прежде всего о пище

Пойдем далее, чтобы окончить разговор о двух оставшихся чувствах, и прежде всего о вкусе. Я не намерен перечислять разные виды пищи, о природе и мастерстве приготовления которых написаны книги не толь­ко поваров, но и медиков и некоторых философов; пищи, приготовлен­ной или из мяса животных, или из мяса птиц, рыб, пресмыкающихся,

341

или из смеси их; в ней наблюдается такое же разнообразие, как и в жен­ских лицах, так что ты будешь колебаться, чему что предпочесть, хотя и с остальными чувствами может случиться то же самое. Поэтому и у Теренция говорится: «Подаются изобильнейшие яства. Если кто-то ос­меливается пищу бранить и уклоняться от пищи, то, на мой взгляд, он больше хвалит смерть, чем жизнь и сам должен быть изморен постом (как раз тем, что одобряет), и я молю, чтобы он вообще погиб от голода». Если же мы читаем, что когда-то люди были умеренны и бережливы, удивляться нечего. Этот обычай, дикий и почти общий с животными, существовал, так как люди не имели Богатства, до сих пор, пока не на­ступило наше процветание, которое, словно хозяин, войдя однажды, не покидает больше дома. Здесь излишне говорить о тех, которые не име­ют средств к жизни, как, например, о гарамантах и многих южных на­родах, питающихся саранчой, или о северных, о которых говорит Вергилий: «И молоко пьет, смешанное с конской кровью». Или о совершен­но безумных прорицателях, как о гимнософистах, о которых упоминает Ксенофонт, об египетских жрецах и о жрецах критского быка. Спартан­цы же и подобные им заботились о бережливости не из-за презрения к пище, а из-за чрезмерной любви к войне. Но я считаю, что они делали вдвойне глупо, так как лишали себя необходимого и относились легко к смерти. Поэтому говорят о воздержании Пифагора, однако это отрица­ли и Аристотель, и его ученик музыкант Аристоксен, и впоследствии Плутарх, и некоторые другие; то же самое можно выдумать об Эмпедокле и Орфее. И если все же они были воздержанными, разве следует тот­час, совсем не раздумывая, им подражать? Для чего они это делали? Для того, чтобы не причинять кому-то расходов? Или чтобы казалось, что они мудрее других и не живут согласно обычаю других? Или же им не нравилась эта пища? От того, что не нравится, воздерживаться легко, как, например, некоторые отказываются от вина, почему и называются воздержанными. Поэтому нужно замечать не то, что кто-то делает, а по какой причине делает... Вообще о пище пусть каждый думает, что хочет. Мне же всегда казалось, что тот поступает в высшей степени умно и справедливо, кто стремится получить журавлиную шею, чтобы про­длить наслаждение, если только самая длинная шея даст самое продол­жительное наслаждение. Почему я опасаюсь сказать, что думаю? О ес­ли бы у человека были не пять, а пятьдесят или пятьсот чувств! Ведь ес­ли те, каковые мы имеем, хороши, почему мы не должны добиваться других того же рода?

Глава XXVI

О питье и похвалах вину

Что сказал бы я о винах? В восхвалении их не унизится никакая речь. И в самом деле, разве мы не можем в этом месте еще раз повторить ту самую большую похвалу, о которой я сказал незадолго перед этим, а,

342

именно, то, что питьем вина мы отличаемся от животных. Я могу здесь похвалить и смех, воздавая за него благодарности природе, по­тому что как смех, так и плач природа дала только людям, хотя Вергилий по поэтическому обычаю показал коня Палланта оплакиваю­щим смерть хозяина. Я признаю, что плач и смех даны только людям, первый — главным образом, для облегчения страдания, второй — для выражения радости. Итак, я воздаю величайшие благодарности природе за все то, о чем я сказал выше. Я хочу соединить все это вме­сте и выступить с хвалой в большой и громкой речи. Только двумя ве­щами мы, люди, превосходим прочие живые существа: тем, что нам дана речь и дано вино; первая от нас исходит, а второе в нас входит. И не всегда даже приятно говорить, пить же, когда есть время, всегда приятно, если только не испорчены вина и не повреждены вкусовые ощущения. Нам и природой дано так, что в детстве человек не может приобрести раньше способности говорить, чем узнавать вина, и ста­рик не может раньше разучиться пить, чем хорошо говорить, до та­кой степени растет день ото дня наслаждение этим естественным да­ром природы. Поэтому у Теренция и сказано: старость орла. По­скольку я назвал эту птицу, думаю, мне могут возразить: разве некоторые птицы не употребляют вина? Им я отвечаю таким обра­зом: разве некоторые птицы не говорят? Я полагаю, что, так как они это делают по принуждению и несовершенно, не стоит говорить ни о том, что они обладают даром речи, ни о том, что она пьют вино. Итак, вино является естественным свойством людей, как и слово. Какая по­хвала будет в достаточной мере достойной этого блага! О вино — со­здатель веселья, учитель радостей, спутник счастливого времени, утеха в несчастье! Ты — руководитель пиров, ты — вождь и прави­тель свадеб, ты — судья мира, согласия и дружбы; ты — отец слад­чайшего сна, ты — восстановитель сил в уставших телах ( как гово­рит твой почитатель Гомер), ты — облегчение в тревогах и заботах, ты делаешь нас из немощных сильными, из робких смелыми, из не­мых красноречивыми. Итак, да здравствуют верные и постоянные наслаждения в любом возрасте, для любого пола! И еще я бы сказал, хотя и неохотно: пиры нас часто утомляют, часто вызывают отвра­щение, долгое время держат нас насытившимися, приносят расст­ройство желудка, а стариков они совершенно не увеселяют. В питье же вина не имеет значения, сколько бы ни брал, когда бы ни брал, и оно, как говорится, всегда без ущерба и всегда доставляет удовольст­вие, как прочим возрастам, так больше всего старикам. Спросишь, почему? Потому что для человека в старости почти все теряет свою прелесть, что же касается этих святых даров Бахуса, то они с каж­дым днем становятся все более прекрасными. И если поверить Тибуллу: «Оно ( вино. — прим. перев.) учило некоторые голоса модули­ровать в пении и делало гармоничными неумелые члены». Не только

343

поэты воздавали честь Бахусу, и по этой причине посвятили одну вершину Парнаса Аполлону, другую Бахусу, откуда у Ювенала го­ворится: «И называются они правителями Нисы и Кирры», но также и философы, глава которых Платон, как в первой и второй книгах «Законы», так и в « Пире» считает, что если душа и тело пылают от ви­на, то это является неким возмутительным средством для ума и му­жества. Долго было бы перечислять, сколь многие из великих мужей стали известны потомкам хвалой питью, воздаваемой дома и в похо­де, в отдыхе и в труде, например Агесилай, Александр, сам основа­тель законов и нравов Солон и равный ему у римлян Катон, о котором сказано в «Лирических одах» Горация: «Рассказывают, что мужест­во старого Катона часто воспламенялось от чистого вина». Что каса­ется меня, то я предусмотрел для себя единственное средство в ста­рости, и, когда подойдет поздняя старость, когда мы ослабнем и бу­дем лишены многого из пищи, любовных и прочих утех, я посвящу всего себя служению этому делу. По этой причине я уже давно, как вы знаете, вырубил в подземной скале, которая примыкает к моим строениям, погреба и позаботился (чему я больше всего радуюсь) об их наполнении превосходнейшим вином различного цвета, вкуса и запаха. В этом описании, в котором я многое оставил незатронутым (никто не смог бы о большом деле рассказать в короткой речи), пока­зан чудесный дар природы. Я уже не говорю о том, что если ты по­смотришь на все, имеющееся в мире, то не найдешь ничего более на­дежного таким разнообразием цвета, вкуса и запаха. Можно доба­вить еще и то, что, когда пьешь, наслаждение дает сам цвет вина (чего нет в пище), не говоря уже о запахе, откуда следует, что для питья нужно пользоваться большими широкими бокалами; это и обыкновенно и делали древние цари, что известно из поэтов; так, на­пример, известно, что Марий, по обычаю царя Либера, пользовался большим сосудом. Поэтому и в веселых пирах, особенно в конце их, применяются больших размеров бокалы. И я достоверно знаю, ка­кие и сколько этих бокалов должно быть. Если вы, как я надеюсь, одобряете мое намерение, то посчитайте нужным ему последовать. И я, который во всем остальном могу считаться вашим учеником, свято обещаю в этом деле быть, если угодно, вашим учителем, вер­ным и испытанным.