Аборт и случайность нашего я

В процесс искусственного прерывания беременности вовлекаются, по край­ней мере, четыре категории «участников»: окружающая среда, врач (или ме­дицинский персонал), беременная женщина с ее партнером и их плод. Пер­вые три из них вступают в своего рода заговор ради устранения четвертого. Этот заговор — лишь одна клетка той злокачественной опухоли, что пронзи­ла и опутала своими метастазами все современное общество (российское прежде всего). «Опухоль» под названием «аборт» разрастается в идеологию (частью которой может стать и биоэтика), проникающую повсюду обычно в «диффузном» и не слишком аргументированном виде. Фразеология ее вра­щается вокруг слов о свободном выборе материнства и отсутствии собственно человеческой жизни в первое время после зачатия (хотя почти никто не зна­ет, в какое именно) и т.д. Однако программа этой идеологии не имеет боль­шого значения, решающей становится ее духовно ядовитая функция, состо­ящая в растворении естественного и спасительного чувства греха или ощу­щения вины, спонтанно возникающего при убийстве зачатого плода на лю­бой стадии его развития. Эта функция вырабатывает также и соответствую­щее видение человека, прокладывающее дорогу к оправданию его убийства в первые дни его существования.

Основной тезис этой идеологии (скорее, «антицеркви», с христианской точки зрения) опирается на выхолащивание всякого онтологического зна­чения человеческой жизни и на утверждение радикальной, рациональной случайности всякой человеческой личности.

«Для Парфита [Дерек Парфит—американский биолог. — В.З.], — пишет итальянский генетик Клаудиа Манчина, — не существует онтологического начала жизни ни при рождении, ни при зачатии. Эта установка немедленно ставит вне игры основную католическую аргументацию, заключающуюся в понятии потенциальности. Идея постепенности в моральной оценке аборта связана в рассуждении Парфита с ослаблением понятия Я, которое не явля­ется для него обособленным и конкретным существованием (картезианское Я), но совпадает с его действиями»³. Из этой аргументации, отрицающей сущностное ^(которое автор смешивает с Я картезианским, осознающим себя), то есть фактически сводящее его к умственным операциям, вытекает философская лицензия на массовое уничтожение человеческой материи, воз­никающей после зачатия. Так называемая «потенциальность» (термин не впол­не точный, поскольку он не включает в себя «предопределенность», зало­женную в этой потенции) заменяется постепенностью, с которой растет и формируется человек как личность. В этой перспективе он есть не что иное, как продукт своей внутренней эволюции. «Зачатый плод, — продолжает ав­тор, — это еще не Я и не может рассматриваться в таком качестве, он стано­вится Я к концу беременности. Ребенок, зачатый сегодня, ~— совсем не тот,

' Claudia Mancina Sperimentazinne sugli embrioni e aborto. Unpunlo cli visla delle clrmne, в С. Viafora (a curadi), Cenlri di bioetica in Italia. Orienlamnemi a cnnfronto, Padova, 19УЗ, c. 272 -273.