Типичные девиации психосоциального развития подростков

...Речь здесь идет не непосредственно об отклоняющемся поведе­нии, его формах и разновидностях, а, скорее, о формировании «базы», фундамента социальных девиаций, которые являются лишь следстви­ем «искривления», деформации, условно говоря «деятельной линии» онтогенеза. <...>

В качестве ведущей деятельности в отрочестве в логике «нормаль­ного» психического развития выступает многоплановая развернутая деятельность подростка, имеющая такие «ядерные» компоненты, как интимно-личное общение со значимыми другими и учебно-профес­сиональная деятельность. Исходя из этого можно выделить по мень­шей мере три ключевых вида «деятельностных деформаций», являю­щиеся базовыми основаниями отклоняющегося поведения подростка. Во-первых, это - ситуация, когда ведущая в младшем школьном возрасте учебная деятельность в своей традиционно-индивидуальной форме остается ведущей и в отрочестве. Последствиями такого поло­жения дел является не только подмена учебной деятельностью, лишь в свернутой форме содержащей исследовательский и профессионально-перспективный компоненты, деятельности учебно-профессиональной и невозможность включения подростка в полноценное интимно-личное общение со взрослыми и особенно со сверстниками.

В качестве примера здесь можно привести социальную ситуацию развития подростка - «ботана». В подростковом сленге таким уничи­жительным термином обозначаются своего рода «фанаты учебы». При этом решающим основанием, позволяющим учащимся именно так определить того или иного подростка, является не только сама по себе его высокая успеваемость, но и, самое главное, его «зацикленность» на учебной деятельности, преимущественная ориентация на «учебу ради учебы» в сочетании с практически полной невключенностью во все остальные, кажущиеся ему посторонними проблемы. ...В подрост­ковом возрасте, когда происходит смена референтных ориентации и первостепенной становиться система взаимоотношений «подросток-подростки», «зацикленность» того или иного подростка на учебной деятельности (которая в условиях традиционной школы организуется так, что неудачи одних учеников создают благоприятный фон, на котором успехи других проявляются очень ярко) оказывается трудно­преодолимым препятствием на пути налаживания полноценного ин­тимно-личного общения со сверстниками. Во многом именно поэтому в рамках подростковой субкультуры нередко высокая активность в учебе воспринимается как своего рода отклоняющее поведение.

Казалось бы, что преимущественная ориентация на учебную дея­тельность, своеобразная «растворенность» именно в ней подростка должны вполне закономерно облегчать его взаимоотношения со взрослыми, способствовать установлению и укреплению позитивных интимно-личных связей в системе «подросток - значимый другой взрослый», т.е. соответствовать тем ожиданиям, которые взрослый ..., а в его лице и общество в целом, предъявляет развивающейся лично­сти, находящейся на данной стадии онтогенеза. В действительности адекватные подростковому возрасту социальные ожидания социума далеко не исчерпываются лишь требованием «хорошо учиться». Воз­растные ожидания применительно к подростковому возрасту должны быть куда более многоплановы и развернуты. Другое дело, что ... не­редко социум как бы «запаздывает» со сменой социальных ожиданий, что порождает появление определенного «зазора» между реальным вступлением личности в качественно новую фазу своего развития и перестройкой нормативной шкалы экспектаций, с помощью которой общество в лице своего представителя - «взрослого воспитателя» -оценивает успешность психического и социального становления ин­дивида. В любом случае складывающаяся порой видимость благопо­лучного развития взаимоотношений взрослого и подростка, так и не «перешагнувшего», не «изжившего» в младшем школьном возрасте преимущественную «завязку» на учебную деятельность, не может быть расценена иначе, как иллюзия, так как в данной ситуации роле­вая дихотомия «ученик-учитель», или шире, «ребенок-взрослый», вполне оправданная на предподростковом этапе онтогенеза ребенка, не только не преодолевается, но и более того, еще больше подкрепля­ется и усиливается. Понятно, что личностное развитие в этих обстоя­тельствах оказывается явно обедненным и заторможенным, уже хотя бы потому, что в этих условиях полноценные партнерские отношения подростка со взрослым и их подлинное сотрудничество недостижимы, да и не рассматриваются обеими сторонами как необходимые и даже желаемые. Таким образом, собственно социальная функция отрочест­ва как стадии интеграции детства и адаптационной ступени зрелости не реализуется. Совершенно очевидно, что с точки зрения обществен­ного блага в самом широком его понимании такая моноканальная активность подростка не может не быть оценена как своего рода отклоняющееся поведение.

Во-вторых, это ситуация, когда в связи с теми или иными соци­альными обстоятельствами индивидуального развития подросток на предшествующих этапах онтогенеза не «отработал» в необходимой мере «игровой период», т.е. когда игра, развивающие ресурсы кото­рой не были задействованы в полной мере ранее, выходит на первый план, по сути дела, становится ведущей психико-развивающей дея­тельностью в отрочестве.

Как известно, игра традиционно занимает в жизни подростка дос­таточно заметное место, хотя по сравнению, например, с «дошкольны­ми играми» игровая деятельность более старших детей и подростков в значительной степени теряет свою самоценность и постепенно пре­вращается из процессуально интересного занятия в одно из действен­ных средств самоутверждения развивающейся личности, приобретает все более соревновательно-конкурентный характер и выступает в ка­честве способа статусного становления и повышения престижа подро­стка прежде всего в группе сверстников.

В обсуждаемом же случае речь идет о принципиально ином поло­жении дел - не о естественном расширении сферы подростковой полидеятельности за счет повышения игровой активности, а о преимуще­ственной ориентации именно на «игровые» цели и задачи за счет ми­нимизации включенности подростка в другие социально признавае­мые и одобряемые виды деятельности. Понятно, что в этой ситуации на второй план оказывается отодвинутым интимно-личное общение, которое... не может быть выстроено на основе игровых правил и иг­рового распределения ролей. Игра в дружбу не есть дружба, хотя в ней более или менее точно и моделируется поведение друзей и на ее основе могут сформироваться подлинно дружеские связи, когда гу­манное отношение к товарищу, откровенность, благородство, готов­ность прийти на помощь и пожертвовать собственными интересами обусловлены не произвольно принятыми правилами игры, а являются психологической сутью реальных межличностных отношений, опосредствованных содержанием и целями личностно-значимого эмоционально-насыщенного партнерства. В то же время «зацикленность» подростка на игровой деятельности, а по существу, и «игровом» вос­приятии окружающей его реальности, не только мешает становлению и расцвету его интимно-личного общения со сверстниками и взрос­лыми, которые лишь в этих обстоятельствах выступают в роли пол­ноценно значимых других, но и предопределяет как бы «тупиковое» развитие учебной деятельности, неспособной превратиться в деятель­ность учебно-профессиональную.

Проиллюстрировать такую ситуацию можно, например, с помо­щью всем нам хорошо известных случаев запоздалого увлечения со­временных подростков-мальчиков «рыцарскими» романами, а подро­стков-девочек - выстраиванием «жизни» своих любимых кукол Барби. Привнесенные извне, искусственные, по сути дела, «игровые» нормы, задачи, цели и мотивы человеческой деятельности при попытке реализовать их в действительной жизни, в реальных межличностных отно­шениях со своим окружением, как правило, оказываются явно негод­ным средством самоактуализации. И дело здесь не только в том, что многие из этих правил выглядят несколько устаревшими, не созвуч­ными сегодняшнему дню, а в том, что они существуют в сознании подростка как бы параллельно с той реальностью, которая его окру­жает. ...Они не рождаются в актуальных взаимоотношениях индивида с социумом, но при этом претендуют на то, чтобы стать тем норма­тивным каркасом, который бы и определял характер и направлен­ность межиндивидуальных связей развивающейся личности... Здесь мы сталкиваемся со своеобразной «игрой в жизнь», субъект которой не столько пытается увидеть окружающий мир таким, каков он есть на самом деле, сколько оценивает степень его совпадения с той моделью... которую диктуют игровые правила и нормы, по которым он существу­ет. Понятно, что выстроить реальные интимно-личные и при этом по­зитивно окрашенные эмоционально-насыщенные взаимоотношения с неучаствующими в этой «игре» взрослыми и сверстниками такой под­росток не в состоянии, хотя бы потому, что обе стороны не совпадают друг с другом во мнениях... по основным личностно-значимым для них актуальным и перспективным вопросам жизнедеятельности.

Что касается учебно-профессиональной деятельности, успехи в которой неразрывно связаны как с собственно профессиональным самоопределением личности подростка, так и с формированием его ценностных ориентации, ростом самосознания и, с выработкой его устойчивой жизненной позиции, то она не только не оказывается ведущей для рассматриваемой категории подростков, но и более того... не выступает в качестве сколько-нибудь значимого психико-развивающего начала. Заметный социальный инфантилизм, своего рода «социальная детскость» подростка, не усвоившего в необходимой для данного воз­раста степени реальные задачи, мотивы и нормы человеческой дея­тельности и межличностных отношений, совершенно закономерно проявляются еще и в нереалистичных жизненных планах, неустойчи­вых профессиональных намерениях, в явном рассогласовании и инди­видуальных стремлений и потребностей общества. <...> Реализуемая в системе поступков подобная активность подростков не может быть расценена социумом иначе, как своего рода отклоняющее поведение, т.е. поведение, не отвечающее ни актуальным возрастным ожиданиям сверстников, лишенных интимно-личного контакта с данной лично­стью, ни адекватным перспективно направленным социальным экс-пектациям мира взрослых, предъявляемым будущему полноправному своему члену.

Отметим, что, как правило, подростки, о которых идет речь, легче всего находят контакт с младшими по возрасту детьми, при этом не только с учащимися начальных классов, но даже и с дошкольниками. <...> И они сами чувствуют себя наиболее комфортно именно в си­туациях общения с детьми 5-6 лет, и их младшие партнеры чаще всего удовлетворены такого рода взаимодействием, так как проблема кон­курентности здесь во многом снимается в силу явного возрастного пре­имущества подростка. ...Помимо «интернатских» условий, наиболее часто «игровое зацикливание» происходит в многодетных семьях с относительно близкими по возрасту однополыми детьми, где подрос­ток оказывается самым старшим. В-третьих, это - ситуация, когда ведущая как в психическом, так и в собственно личностном развитии подростка многоплановая развер­нутая деятельность оказывается деформированной, в заметной степе­ни обедненной в связи со сложившимся по тем или иным причинам дисбалансам удельного веса интимно-личной и учебно-профессио­нальной ее сторон. Очевидно, что в этой логике могут быть рассмот­рены два основных варианта возможного положения дел, хотя в обо­их случаях... речь идет о последствиях одного и того же явления -субъективно воспринимаемого подростком противостояния целей, задач и норм интимно-личного общения и учебно-профессиональной деятельности. <...>

В известном смысле преимущественная ориентация подростка на ценности интимно-личного общения в ущерб его включенности в ре­шение учебно-профессиональных задач отражает факт первостепен­ности для него сегодняшних проблем и минимизации значимости на этом фоне вопросов как профессиональной, так и, в конечном счете, личностной перспективы. Избыточная же «погруженность» в учебно-профессиональную деятельность, неадекватная возрасту готовность отказаться от интимно-личного общения прежде всего со сверстника­ми, связанная с идеей полностью посвятить себя оптимально быстрой и успешной профессионализации, отражает обостренное чувство взрос­лости в сочетании с нередко болезненной неудовлетворенностью сво­ей актуальной социальной позицией. По сути дела, эту тактику с пол­ным основанием можно рассматривать как попытку, если не «пере­скочить» подростковый возраст, то во всяком случае максимально его хронологически сократить, избежав при этом сколько-нибудь сущест­венных эмоциональных затрат. Кстати, по-видимому, подобная избы­точная рациональная позиция некоторых подростков во многом при­вела к пресловутому достаточно социально острому, но и столь же надуманному противостоянию «лириков» и «физиков» в 60-е годы.

Не требует специальных доказательств тот факт, что подросток, личностно «растворенный» в своих сегодняшних проблемах и стремя­щийся решить их в основном путем налаживания прежде всего интим­но-личного общения со своим окружением, при этом по преимуществу на уровне «симпатии - антипатии», как бы «в ответ» оценивается и сверстниками и взрослыми с этих же позиций и по этим же критериям.

Чаще всего он даже на поведенческом уровне достаточно откровенно демонстрирует свою личностную ориентацию на определенный в воз­растном плане круг значимых других. Понятно, что в зависимости от этого мир взрослых или мир его сверстников оказывается приоритет­ной зоной этих его референтных ориентации, представители «отвергну­той» части социума, как правило, проявляют взаимность и отвергают его активность, атрибутируя подростку такие мотивы, которые позво­ляют расценивать его поведение как, по их мнению, отклоняющееся.

Если же речь идет о подростке, полностью погруженном в учебно-профессиональную деятельность, воспринимающем свое актуальное существование лишь как пролог завтрашнего дня и потому не стремя­щемся построить со своим сегодняшнем окружением сколько-нибудь значимые для себя интимно-личные взаимоотношения, то здесь, как правило, с большой долей уверенности можно прогнозировать воз­никновение явной антипатии к нему, в первую очередь со стороны сверстников. Если педагоги, большинство которых, к сожалению, более или менее осознанно придерживаются укоренившегося в традици­онной школе учебно-дисциплинарного подхода к воспитанию, как правило, однозначно позитивно оценивают выбор подростком учеб­но-профессиональной ориентации, явно недооценивая, если не лично­стно разрушающую, то во всяком случае личностно ограничивающую установку подростка на второстепенность эмоционально-насыщен­ного общения со своим окружением «сегодня и здесь», то, например, родители достаточно часто оказываются не только неудовлетворен­ными, но и серьезно обеспокоенными выраженными рационально-прагматическими взглядами своих детей, их нацеленностью исключи­тельно на перспективу в ущерб чисто эмоциональному контакту с со­циумом. В этом случае демонстрируемая подростками рассудочность и непривычная для данного возраста «зрелость» нередко рассматри­ваются близкими, любящими их людьми как определенная социальная девиация, не позволяющая выстроить систему отлаженных подлинно личностно и эмоционально насыщенных взаимоотношений старших и младших.

В то же время совершенно очевидно, что представление о том, что интимно-личное общение и учебно-профессиональная деятельность являются взаимоисключающими проявлениями активности подрост­ка, ни только ничем не подкреплено, но и напрямую противоречит экспериментальным результатам специальных психологических исследований. В действительности насыщенность, интенсивность, раз­витость межличностных отношений подростков со своим непосредст­венно окружением и степень их включенности в учебно-профессио­нальную деятельность, устойчивость их профессиональных намерений и реалистичность их жизненных планов находиться в достаточно же­сткой взаимозависимости.

Так, в целом ряде психолого-педагогических работ многократно протиражирован вывод о том, что именно в подростковом возрасте, качественно усложняется неформальная структура школьного класса, а взаимоотношения сверстников приобретают ярко выраженный ин­тимно-личный характер и отличаются избирательностью. В то же время <...> в качестве одного из значимых показателей естественного протекания этого процесса выступает факт появления такого нового основания для объединения учащихся в группы, как общность их профессиональных намерений. При этом несомненный интерес вызы­вает следующая экспериментально зафиксированная психологическая закономерность: если в средних классах межличностные взаимоотно­шения соучеников во многом определяют выбор ими той или иной профессии и степень их включенности собственно учебно-профессио­нальную деятельность, то к концу обучения в школе, когда планируе­мое профессиональное будущее оказывается максимально прибли­женным к настоящему, для многих старшеклассников именно их про­фессиональные намерения опосредствуют межличностные отношения с одноклассниками и способствуют формированию в рамках класса неформальных объединений учащихся по профессиональным интере­сам. Немаловажным является и то, что, как правило, по своему соци­ально-психологическому развитию такие группировки превосходят класс в целом.

Отметим также, что и интенсивность интимно-личного взаимо­действия подростков со взрослыми в известной степени тоже зави­сит от профессиональных намерений развивающейся личности. Как известно, именно в подростковом возрасте происходит в одних слу­чаях резкая, в других - плавная смена круга значимых лиц. При этом система взаимоотношений с конкретными взрослыми, по сути дела, безраздельно господствующая в жизни ребенка, приобретает в целом черты зависимого типа отношений по сравнению с опреде­ляющей системой «подросток - сверстники». В то же время... наи­больший шанс не потерять и даже приумножить свою значимость для подростка получают те представители «мира взрослых», кото­рые имеют прямое, непосредственное отношение к выбранному им профессиональному пути, т.е. те, кто в определенном смысле симво­лизируют для него реализацию профессиональных намерений, и, возможно, выступают как зримый образ того, к чему он стремится и чего хотел бы достичь сам.... Именно в этом случае создаются наи­более благоприятные условия для формирования отношения подро­стка к значимому взрослому по типу «к другому, как к себе самому», без которого немыслимо подлинное интимно-личное общение ни в группе, ни в диаде. <...>

Рассмотрение проблематики отклоняющегося поведения подро­стков <...> позволяет вычленить по меньшей мере три ключевые и достаточно традиционные ситуации, характеризующиеся качественным отставанием индивида в освоении социального опыта действий и отношений. Очевидно, что конкретные поведенческие проявления этих ситуаций могут быть бесконечно разнообразны и многолики, но в основе их, по сути дела, практически всегда лежат либо «зацик­ливание» подростков на «игре ради игры» и на «учебе ради учебы», либо существенный дисбаланс в соотношении интимно-личного об­щения и учебно-профессиональной деятельности в рамках много­плановой, развернутой деятельности, реализация которой в ее соци­ально принимаемых и одобряемых формах и соответствует экспектациям социума, предъявляемым стоящему на пороге зрелости ин­дивидуума.

Кондратьев М.Ю. Подросток в замкнутом круге общения. - М., 1997.-С. 24-39.

Басов М. Я.

Проблема развития человека

(Басов М.Я. Избранные психологические произведения. – М., 1975).

Проблема развития вместе с проблемой предмета и с методологической составляет основание психологии. Три эти проблемы образуют одно целое, из которого развитая система научного знания возникает подобно тому, как всякий сложный организм развивается из одной первоначальной клетки. Мы сначала выяснили саму сущность этого основания, т. е. предмет, а затем, исходя из последнего, перешли к методологической проблеме. Теперь нам надлежит поступить аналогичным образом: исходя из предмета психологии, попытаться определить хотя бы в самом общем виде характер закономерностей, развития этого предмета. Ставя так вопрос, мы исходим из положения, что развитие предмета определяется природой и свойствами самого предмета. О каком бы развитии ни шла речь, всегда при этом должны встать два основных вопроса: 1) каков предмет этого развития, т. е. что развивается; 2) каково развитие данного предмета, т. е. как это развитие происходит. Определенное понимание предмета может исключать идею всякого развития, это хорошо известно из истории всей науки, поскольку данная идея является сравнительно недавним достоянием научного мировоззрения. Но область психологии и в этом случае может представить лучшие, так сказать, классические по чистоте отрицания момента развития образцы мышления. Таковым является, несомненно, понятие души. Последнее представляет собой образец такого понимании предмета психологии, которое именно исключает возможность развития по самому своему существу. Душа есть сущность вечная, постоянная и неизменная. Эта сущность иррационального происхождения, и, как таковая она абсолютно чужда развитию.

Эмпирическая психология со своей новой формулой, определяющей предмет психологии как психические или душевные явления, не внесла сколько-нибудь существенного изменения в положение проблемы развития. Правда, она несколько раскрепостила эту проблему из уз души с ее атрибутами вечности и неизменности и дала возможность развернуться эмпирическим исследованиям в области детской психологии. Но настоящей теории психического развития эпоха этой психологии создать не могла и не создала, так же как и предшествующая. Взгляд на «предмет», хотя как будто и освобожденный от атрибутов, исключавших развитие, тем не менее и теперь до такой степени еще оставался связанным с воззрениями прошлого, что для разработки коренных вопросов психического развития необходимых условий этим взглядам не создавалось. Проблема психогенеза в том виде, в каком ее могла поставить эмпирическая психология, фактически не имеет под собой реальной почвы и потому была обречена нa уклоны или в идеалистическую метафизику или же на путь положительной науки, несомненно, связанные с проблемой развития человека и очень; важные для ее разработки, но все же отличные от собственных путей психологии как таковой. Так, Вундт, говоря об «органическом развитии психических функций», подробно трактует вопросы, относящиеся к развитию «субстрата» психических функций, т.е. нервной системы; что же касается развития самих психических функций, то вся эта проблема сводится к установлению того, чти связность в состояниях сознания с ходом развития становится все большей, захватывая все более длительные промежутки времени, причем устанавливается это на интроспективном опыте индивидуального сознания и отсюда переносится на весь филогенез.

Опасность уклониться в проблеме развития на чуждые, хотя, может быть, и положительные, пути угрожает также «психологии как науке о поведении», если рассматривать данную формулу как законченную и проблему развития ставить точно на основе данной формулы. Она сама по себе не открывает предпосылок для выявления специфических закономерностей собственно развития человека и потому обрекает на односторонний биологизм, приводящий в конечном итоге через модернизированный физиологический антропоцентризм к идеализму. Предпосылки этого четко выражены в построениях некоторых современных американских бихевиористов, как Уотсон, Лешли, Вейсс и др. Одни из этих авторов стремятся вывести всю человеческую деятельность из физиологических механизмов, другие, как Вейсс, идут еще дальше и стремятся к грамм-сантиметр-секундному измерению человеческого поведения на основах электронно-протонной теории и биофизики. Человеческое поведение, будучи предметом очень сложным, может быть объектом для целого ряда наук, из которых каждая может изучать его со своей специальной точки зрения. Вследствие этого почему же нельзя изучать и биофизические или злектронно-протонные основы поведения? Но с психологией человека это не имеет ничего общего, у нее имеются свои особые задачи.

Основной недостаток, какой обычно наблюдается в постановке проблемы психического развития и который необходимо преодолеть, заключается в том, что развитие это стремятся понять и вынести изнутри самого человека, без надлежащего учета того, что в действительности оно является результатом взаимодействия человека с окружающей его закономерно организованной действительностью. Впрочем, последнее положение само по себе настолько элементарно, что обычно всегда как будто и исходят из него, не утолишь видимость понимания существа вопроса, поскольку объективная закономерно организованная действительность в таких случаях чаще всего представляется и виде аморфной среды, которая играет роль некоторого фактора, стимулирующего, питающего, содействующего или тормозящего ход развития, но не больше того, т. е. не определяющего самые закономерности этого развития. Закономерности развития мыслятся в таких случаях всецело в самом человеке — в его психике или в его физиологической организации, иногда в том и другом одновременно.

Но правильная постановка проблемы должна быть иная. Взгляд на развитие как на результат взаимодействия человека с окружающей его действительностью должен остаться исходным. Однако мы полагаем, что это обязывает нас к иным выводам, чем это обычно мыслится. Обратимся сначала к самой формуле, определяющей предмет развития. Она должна быть на уровне указанного исходного момента, а это значит, что она не должна сводить предмет развития к какому-либо моменту в самом человеке, будь то психика или физиологические механизмы и т. д., а должна поставить его на более широкое основание. Именно этой цели и служит формула «человек как активный деятель в среде» (лучше: «человек как активный деятель в объективной закономерно организованной действительности»). Назначение этой формулы заключается всецело в том, чтобы взять все явления, развитие которых нас интересует, в том целостном контексте, в каком они в действительности всегда пребывают и в котором фактически осуществляется их развитие. Человек как активный деятель в окружающей его и взаимодействующей с ним объективной действительности обозначает данный контекст с достаточной степенью правильности и ясности.

Указываемая постановка вопроса приводит с необходимостью к определенным выводам. Первый и основной вывод: психическое развитие не должно быть смешиваемо или отождествляемо с развитием организма человека как такового. По сути дела, здесь две разные проблемы, хотя и связанные, конечно, друг с другом. Различие между тем и другим развитием заключается в том, что развитие организма в основе своей опирается на механизм, биологически фиксированный в самом организме. В силу этого процесс развития здесь идет вперед по одному и тому же пути н приводит к превращению первоначальной! зачаточной клетки в зрелый организм определенного вида, в данном случае в человеческий организм. Что касается среды, то хотя без связи с ней и без ее определенного содействия и этот процесс развития осуществляться не может, тем не менее, источник закономерности развития лежит не в ней, а в самом организме... Развитие человека как деятеля в среде происходит при совершенно иных условиях, и потому результаты его получаются совершенно иные: в зависимости от условий развития в отношении каждого отдельного человека здесь возможно огромное разнообразие и все контрасты, какие только в данном развитии мыслимы вообще. Правда, это положение не абсолютно; известные влияния н ограничения на процесс развития оказывает и сам организм человека как таковой, по это нисколько не изменяет существа нашей постановки вопроса, так как она остается безусловно правильной в пределах тех возможностей, которыми располагает человек как организм на определенной стадии его развития или при том или ином определенном состоянии его.

Здесь возможна аналогия с закономерным ходом общественного развития и с ролью в нём географической среды, в условиях которой осуществляется развитие данного общества. Географическая среда тоже создает известные предпосылки и оказывает свое влияние на ход развития общества, но логика этого развития, его объективная закономерность определяются не ею, а другими факторами— состоянием производительных сил и производственными отношениями, существующими внутри данного общества.

В чем заключается сущность или внутренний смысл развития человека как активного деятеля в среде? В действенном проникновении в эту среду и в овладении ею посредством действенного познания ее. Этот внутренний смысл остается одним и тем же, как бы незначителен ни был сам по себе отрезок познаваемой действительности и, следовательно, отрезок пути развития. Познает ли человек свойства какого либо отдельного тела, что дает ему возможность действовать с этим телом сообразно с его природой; научается ли он разводить растения, плоды которых употребляет в пищу; подмечает ли он правильность в чередовании отдельных явлений природы, сообразно с чем организует свою собственную жизнь; с другой стороны, познает ли маленький ребенок понятие числа и элементарные операции с ним, дающие ему возможность установить свои взаимоотношения со средой на основе точного измерения; познает ли он физическое устройство окружающего мира или историю того общества, членом которого он является, – во всех этих и им подобных случаях в основе лежит проникновение человека в действительность, овладение последней через познание ее, и вместе с тем во всех этих случаях мы имеем реальные отрезки пути развития человека как деятеля в среде, т. е. психического развития. Таким образом, по своему существу путь психического развития человека безграничен так же, как мир. Это отличает его от биологического развития организма; последнее имеет конечную задачу — создать организмы определенного вида, и поскольку этот результат достигается, постольку развитие оканчивается. Психическое развитие само по себе может идти, в бесконечность вселенной. Но оно не существует вне ограниченного организма и потому практически становится тоже ограниченным. Это ограничение происходит не только со стороны времени, т. е. не только по ограниченности жизни человеческого организма, но также и по содержанию, поскольку каждый организм обладает ограниченными, и притом определенными, свойствами, делающими его пригодным для проникновения в одни области действительности и непригодным для проникновения в другие. Родившийся глухим никогда не будет деятелем в мире звуков, а слепой навсегда лишен возможности опираться в своей деятельности и, следовательно, в своем развитии на свойства мира, открытые нашему зрению.

Коренной вопрос: как происходит это развитие, чем оно направляется и что вносит в него ту закономерность, какой оно фактически обладает. Обращаясь к развитию организма как такового, мы как будто сразу получаем ясное указание: если в с дном случае развитие опирается на механизм, биологически фиксированный в самом организме, а в другом этого нет, то из этого следует, что во втором случае источник закономерности надо искать вне организма, т. е. в окружающей его объективной действительности. Несмотря на это, до сих пор на представления о ходе психического развития человека обычно оказывает исключительное влияние та закономерность, какая имеется в биологическом развитии организма. Закономерность психического развития обыкновенно мыслится как закономерность того же самого типа, что и биологическая закономерность, или как та же самая. Значит, источником закономерности считают сам организм, все в нем самом, внутри него. При этом, смотря по тенденциям общего мировоззрения, одни будут стараться отыскать источники закономерностей в физиологических механизмах или в биофизических основах организма, а другие – в самобытных началах психики.

Выражением такого рода представлений является, между прочим, то, что психические и биологические признаки и качества человека объединяют как равноценные в характеристике определенной стадии развития. Так, например, характеризуя ребенка семилетнего возраста, наделяют его, во-первых, рядом биологических признаков, каковы различные антропометрические показатели, функциональное состояние отдельных органов и т. п. включительно до состояния зубов, и, во-вторых, признаками психологическими, долженствующими характеризовать ребенка как деятеля в среде. При этом те и другие признаки мыслятся возникающими на основе закономерностей общего типа и считаются обязательными для данного возраста. В основе этого воззрения лежит ошибка фундаментального значения. Смысл последней заключается в иллюзии нашего восприятия собственного организма как источника всех и всяческих закономерностей, вследствие чего не, замечается основной, главный источник таковых, каким является вся закономерно организованная действительность. Но развитие человека как деятеля в среде приводит его в непосредственный контакт и во взаимодействие с этой действительностью и потому подчиняет его последней. Обращаясь к; конкретным факт эти психологического развития, мы находим в них общее подтверждение данного положения, заключающееся в том, что каждый человек как деятель в среде в возможностях своих ограничен тем, что он получил от среды, в условиях которой происходило его развитие. Это значит, что внутренней предопределенности, подобной той, какая есть в биологическом развитии организма, здесь нет. Однако этих доказательств нам недостаточно, так как они не вскрывают внутренней стороны развития человека как деятеля в среде под воздействием объективной закономерности самой среды. Поэтому надо взять вопрос глубже, а для этого поставить его конкретно; далее нужно направить его на такие конкретные явления, в которых интересующая нас сторона выступила бы с наибольшей отчетливостью. Мы исходим из формулы «человек как активный деятель в среде». Но ведь это самое общее определение нашего предмета, абстракции, из которой изъяты все элементы конкретного. Чтобы вести анализ предмета вглубь, надо подыскать для него твердую точку опоры в конкретной действительности. Очевидно, в огромной области человеческого труда, в разнообразии его профессиональных различий – вот где надо искать точку опоры для анализа развития человека как деятеля в среде. И мы обращаемся именно сюда, к профессиональной трудовой деятельности людей. Для начала возьмем то, что нам ближе, – область научной деятельности какой-либо определенной специальности. Значит, мы должны ясно представить себе процесс развития человека как некоторого научного специалиста, например как математика. Первое, что мы должны констатировать, имея дело с таким процессом, это то, что он совершается строго закономерно. В ходе его наблюдается строгая последовательность течения явлений, последовательность стадий развития, которые расположены в определенном порядке. В самом деле, ведь всякая наука постигается изучающим ее человеком именно таким образом; здесь не допускается никакого произвола и никакой беспорядочности. Если мы возьмем какой-нибудь комплекс математических истин, связанных друг с другом, то мы не можем овладеть этим комплексом, т. е. не можем пропустить через него свое развитие иначе как в строго определенном порядке, начиная с одного, переходя к следующему и т. д. Нарушение данного порядка оказывается невозможным. Почему это так происходит? Мы говорим обычно в таких случаях, что, не зная одной теоремы, мы не можем понять другую. Это мы указываем как бы субъективное основание для данного хода развития, но если внимательно вдуматься в существо вопроса, то станет ясно, что субъективное состояние здесь является лишь отражением нарушенной объективной связи между двумя или несколькими объективными математическими факторами. Это положение обладает качеством очевидной для нас истины. Но ведь совершенно ясно, что то, что мы увидели сейчас в маленьком зеркале одного математического комплекса, отражает собой истину всей математики и всего научного познания в целом. Всякая наука имеет свою собственную логику, свою закономерность, которой и определяется процесс проникновения человека в эту науку, т. е. процесс его психологического развития как деятеля в данной среде. Но сама-то логика и закономерность науки откуда берутся? Каковы ее источники? Не ясно ли, что таковыми являются объективная действительность и ее закономерности. Закономерности действительности, направляя ход нашего познания природы, проецируются благодаря этому в систему этого познания, т. е. в науку, и впоследствии определяют ход развития людей через посредство науке так же, как и непосредственно сами по себе. Так, объективная логика природы проецируется в логику естествознания, а объективная логика исторического процесса развития человеческого общества находит отражение в логике научного обществознания. Не будет ошибки, если мы скажем, что такой ход развития имеет место во всех тех случаях, где человек, приспосабливаясь к среде, воздействует на последнюю и, преобразуя ее в своем труде, опирающемся на орудия, приспособляет ее к себе, т. е. где он является именно человеком. Животное, как правило, способно только себя приспособлять к среде, поэтому оно не является активным деятелем и среде и не способно создать никакой «науки» в самом широкомI смысле этого слова. Когда объективная закономерность мира действует в процессе развития человека через посредство науки, в которую она проецируется с естественным ходом человеческого познания, тогда данный процесс развития идет как бы облегченным ходом по сравнению с тем, как если бы те же закономерности определяли его непосредственно из самой действительности. Только этим и объясняется то, что в условиях культурного развития один человек на протяжении своей короткой жизни может проникнуть своим развитием в структуру мира так глубоко как всё человечество могло достигнуть этого за всю прошлую историю. Но для нас важно отдать себе ясный отчет в том, что в основе своей закономерный характер процесса развития человека остается одним и тем же независимо от того, определяется ли он (процесс) непосредственна объективными закономерностями мира, когда человек постигает их сам в своем практически действенном опыте, или те же закономерности воздействуют на этот процесс через посредство «науки» в самом широком смысле этого слова. Конечно, в том и другом способе воздействия много своеобразных особенностей, и вся совокупность результатов воздействия тем и другим способам на человека получается в обоих случаях очень различной для нас, однако, важна сейчас лишь самая глубокая основа хода развития, самый источник закономерности последнего, в чём оба способа воздействия при всех различиях своих оказываются тождественными...

В чем заключается в ходе психологического развития человека роль биологического фактора и каковы взаимоотношения его с объективными закономерностями этого развития? В общем виде мы уже ответили на этот вопрос. ...Биологический фактор, г. е. организация самого организма, является именно фактором психологического развития, который обслуживает процесс развития аппаратом соответствующего качества и мощности. Сам этот аппарат тоже находится в развитии; последнее, ввиду того, что аппарат нашего организма опирается в основе своей на закономерности, определяющие развитие всего организма, т. е. на те, которые биологически фиксированы в нем самом. Но при этом самая деятельность этого аппарата, развертывающаяся во взаимоотношениях со средой, разумеется, не остается без влияния на ход развития его самого. ...Вне всякого сомнения, что реальная линия психологического развития человека является некоторой результантой обоих моментов, определяющих ее, т. е. того, что вносит в развитие источник Объективной закономерности, находящейся вне организма, и того, что вносит в него сам организм. Механизм взаимоотношений этих двух моментов мы не вскрывали, ставя вопрос как бы односторонне, но наша задача заключалась, во-первых, в том, чтобы обратить внимание на особую сложность этого механизма, большую, чем обычно представляют, и, во-вторых, в качестве предпосылки для правильного понимания механизма взаимодействия мы считаем необходимым установить значение взаимодействующих моментов самих по себе, каждого в их собственной функции в ходе развития.

Выготский Л.С.

ПРОБЛЕМА ВОЗРАСТА

(Собрание сочинений. М., , 1984. С. 244-268)

1. Проблема возрастной периодизации детского развития

По теоретическим основам предложенные в науке схемы периодизации детского развития можно разделить на три группы.

К первой группе относятся попытки периодизации детства не путем расчленения самого хода развития ребенка, а на основе ступенчатообразного построения других процессов, так или иначе связанных с детским развитием. В качестве примера можно назвать периодизацию детского развития, основанную на биогенетическом принципе. Биогенетическая теория предполагает, что существует строгий параллелизм между развитием человечества и развитием ребенка, что онтогенез в кратком и сжатом виде повторяет филогенез. С точки зрения этой теории, естественнее всего разбивать детство на отдельные периоды сообразно с основными периодами истории человечества. Таким образом, за основу периодизации детства берется периодизация филогенетического развития. К этой группе относится периодизация детства, предлагаемая Гетчинсоном и другими авторами.

Не все попытки этой группы в одинаковой мере несостоятельны. К этой группе принадлежит, например, попытка периодизации детства в соответствии со ступенями воспитания и образования ребенка, с расчленением системы народного образования, принятой в данной стране (дошкольный возраст, младший школьный возраст и т.д.). Периодизация детства строится при этом не на основе внутреннего расчленения самого развития, а, как видим, на основе ступеней воспитания и образования. В этом ошибочность данной схемы. Но так как процессы детского развития тесно связаны с воспитанием ребенка, а само разделение воспитания на ступени опирается на огромный практический опыт, то естественно, что расчленение детства по педагогическому принципу чрезвычайно близко подводит нас к истинному расчленению детства на отдельные периоды.

Ко второй группе следует отнести те наиболее многочисленные попытки, которые направлены на выделение какого-нибудь одного признака детского развития как условного критерия для его членения на периоды. Типичным примером служит попытка П.П. Блонского (1930, с. 110-111) расчленить детство на эпохи на основании дентипии, т.е. появления и смены зубов. Признак, на основании которого можно отличить одну эпоху детства от другой, должен быть 1) показательньм для суждения об общем развитии ребенка; 2) легко доступным наблюдению и 3) объективным. Этим требованиям как раз и удовлетворяет дентиция.

Процессы дентиции находятся в тесной связи с существенными особенностями конституции растущего организма, в частности с его кальцификацией и деятельностью желез внутренней секреции. В то же время они легко доступны наблюдению и их констатирование бесспорно. Дентиция-яркий возрастной признак. На ее основании постнатальное детство расчленяется на три эпохи: беззубое детство, детство молочных зубов и детство постоянных зубов. Беззубое детство длится до прорезывания всех молочных зубов (от 8 мес. до 2-2 ¹/₂ лет). Молочнозубое детство продолжается до начала смены зубов (приблизительно до 6 ¹/₃ лет). Наконец, постояннозубое детство заканчивается появлением третьих задних коренных зубов (зубы мудрости). В прорезывании молочных зубов, в свою очередь, можно различить три стадии: абсолютно беззубое детство (первое полугодие), стадия прорезывания зубов (второе полугодие), стадия прорезывания промуляров и клыков (третий год постнатальной жизни).

Аналогична попытка периодизации детства на основании какой-либо одной стороны развития в схеме К. Штратца, выдвигающего в качестве главного критерия сексуальное развитие. В других схемах, построенных по тому же Принципу, выдвигаются психологические критерии. Такова периодизация В. Штерна, который различает раннее детство, в течение которого ребенок проявляет лишь игровую деятельность (до 6 лет); период сознательного учения с разделением игры и труда; период юношеского созревания (14-18 лет) с развитием самостоятельности личности и планов дальнейшей жизни.

Схемы этой группы, во-первых, субъективны. Хотя в качестве критерия для разделения возрастов они и выдвигают объективный признак, но сам признак берется по субъективным основаниям, в зависимости от того, на каких процессах больше остановится наше внимание. Возраст - объективная категория, а не условная, произвольно выбранная и фиктивная величина. Поэтому вехи, разграничивающие возраст, могут быть расставлены не в любых точках жизненного пути ребенка, а исключительно и единственно в тех, в которых объективно заканчивается один и берет начало другой возраст.

Второй недостаток схем этой группы тот, что они выдвигают для разграничения всех возрастов единый критерий, состоящий в каком-либо одном признаке. При этом забывается, что в ходе развития изменяется ценность, значение, показательность, симптоматичность и важность выбранного признака. Признак, показательный и существенный для суждения о развитии ребенка в одну эпоху, теряет значение в следующую, так как в ходе развития те стороны, которые раньше стояли на первом плане, отодвигаются на второй план. Так, критерий полового созревания существен и показателен для пубертатного возраста, но он еще не имеет этого значения в предшествующих возрастах. Прорезывание зубов на границе младенческого возраста и раннего детства может быть принято за показательный признак для общего развития ребенка, но смена зубов около 7 лет и появление зубов мудрости не могут быть приравнены по значению для общего развития к появлению зубов. Указанные схемы не учитывают реорганизации самого процесса развития. В силу этой реорганизации важность и значительность какого-либо признака непрерывно меняются при переходе от возраста к возрасту. Это исключает возможность расчленения детства на отдельные эпохи по единому критерию для всех возрастов. Детское развитие такой сложный процесс, который ни в одной стадии не может быть сколько-нибудь полно определен лишь по одному признаку.

Третий недостаток схем – их принципиальная установка на исследование внешних признаков детского развития, а не внутреннего существа процесса. На деле же внутренняя сущность вещей и внешние формы их проявления не совпадают. «... Если бы формы проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня...» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 25, ч. II, с. 384). Научное исследование потому и выступает необходимым средством познания действительности, что форма проявления и сущность вещей непосредственно не совпадают. Психология в настоящее время переходит от чисто описательного, эмпирического и феноменологического изучения явлений к раскрытию их внутренней сущности. До недавнего времени главная задача состояла в изучении симптомокомплексов, т.е. совокупности внешних признаков, отличающих различные эпохи, стадии и фазы детского развития. Симптом и означает признак. Сказать, что психология изучает симптомокомплексы различных эпох, фаз и стадий детского развития, значит сказать, что она изучает его внешние признаки. Подлинная же задача заключается в исследовании того, что лежит за этими признаками и обусловливает их, т.е. самого процесса детского развития в его внутренних закономерностях. В отношении проблемы периодизации детского развития это означает, что мы должны отказаться от попыток симптоматической классификации возрастов и перейти, как это сделали в свое время другие науки, к классификации, основанной на внутренней сущности изучаемого процесса.

Третья группа попыток периодизации детского развития и связана со стремлением перейти от чисто симптоматического и описательного принципа к выделению существенных особенностей самого детского развития. Однако в этих попытках, скорее, правильно ставится задача, чем разрешается. Попытки оказываются всегда половинчатыми в разрешении задач, никогда не идут до конца и обнаруживают несостоятельность в проблеме периодизации. Роковым препятствием оказываются для них методологические затруднения, проистекающие от антидиалектической и дуалистической концепции детского развития, не позволяющей рассматривать его как единый процесс саморазвития.

Такова, например, попытка А. Гезелла построить периодизацию детского развития, исходя из изменения его внутреннего ритма и темпа, из определения "текущего объема развития". Опираясь на правильные в основном наблюдения над изменением с возрастом ритма развития, Гезелл приходит к расчленению всего детства на отдельные ритмические периоды, или волны, развития, объединенные внутри себя постоянством темпа на всем протяжении данного периода и отграниченные от других периодов явной сменой этого темпа. Гезелл представляет динамику детского развития как процесс постепенного замедления роста. Теория Гезелла примыкает к той группе современных теорий, которые, по его же собственному выражению, делают раннее детство высшей инстанцией для истолкования личности и ее истории. Самое главное и важное в развитии ребенка совершается, по Гезеллу, в первые годы и даже в первые месяцы жизни. Последующее развитие, взятое в целом, не стоит одного акта этой драмы, в наимаксимальной степени насыщенной содержанием.

Откуда происходит такое заблуждение? Оно с необходимостью проистекает из той эволюционистской концепции развития, на которую опирается Гезелл и согласно которой в развитии не возникает ничего нового, не происходит качественных изменений, здесь растет и увеличивается только то, что дано с самого начала. На самом деле развитие не исчерпывается схемой «больше – меньше», а характеризуется в первую очередь именно наличием качественных новообразований, которые подчинены своему ритму и всякий раз требуют особой меры. Верно, что в ранние возрасты мы наблюдаем максимальный темп развития тех предпосылок, которыми обусловлено дальнейшее развитие ребенка. Основные, элементарные органы и функции вызревают раньше, чем высшие. Но неверно полагать, что все развитие исчерпывается ростом этих основных, элементарных функций, являющихся предпосылками для высших сторон личности. Если же рассматривать высшие стороны, то результат будет обратным; темп и ритм их становления окажется минимальным в первых актах общей драмы развития и максимальным в ее финале.

Мы привели теорию Гезелла в качестве примера тех половинчатых попыток периодизации, которые останавливаются на полдороге при переходе от симптоматического к сущностному разделению возрастов.

Каковы же должны быть принципы построения подлинной периодизации? Мы уже знаем, где следует искать ее реальное основание: только внутренние изменения самого развития, только переломы и повороты в его течении могут дать надежное основание для определения главных эпох построения личности ребенка, которые мы называем возрастами. Все теории детского развития могут быть сведены к двум основным концепциям. Согласно одной из них, развитие есть не что иное, как реализация, модификация и комбинирование задатков. Здесь не возникает ничего нового - только нарастание, развертывание и перегруппировка тех моментов, которые даны уже с самого начала. Согласно другой концепции, развитие есть непрерывный процесс самодвижения, характеризующийся в первую очередь непрестанным возникновением и образованием нового, не бывшего на прежних ступенях. Эта точка зрения схватывает в развитии нечто существенное для диалектического понимания процесса.

Она, в свою очередь, допускает и идеалистические, и материалистические теории построения личности. В первом случае она находит воплощение в теориях творческой эволюции, направляемой автономным, внутренним, жизненным порывом целеустремленно саморазвивающейся личности, волей к самоутверждению и самосовершенствованию. Во втором случае она приводит к пониманию развития как процесса, характеризующегося единством материальной и психической сторон, единством общественного и личного при восхождении ребенка по ступеням развития.

С последней точки зрения, нет и не может быть другого критерия для определения конкретных эпох детского развития или возрастов, кроме тех новообразований, которые характеризуют сущность каждого возраста. Под возрастными новообразованиями следует понимать тот новый тип строения личности и ее деятельности, те психические и социальные изменения, которые впервые возникают на данной возрастной ступени и которые в самом главном и основном определяют сознание ребенка, его отношения к среде, его внутреннюю и внешнюю жизнь, весь ход его развития в данный период.

Но одного этого недостаточно для научной периодизации детского развития. Необходимо учитывать еще его динамику, динамику переходов от одного возраста к другому. Путем чисто эмпирического исследования психология установила, что возрастные изменения могут, по словам Блонского (1930, с. 7.), происходить резко, критически, и могут происходить постепенно, литически. Блонский называет эпохами и стадиями времена детской жизни, отделенные друг от друга кризисами, более (эпохи) или менее (стадии) резкими; фазами-времена детской жизни, отграниченные друг от друга литически.

Действительно, в некоторых возрастах развитие характеризуется медленным, эволюционным, или литическим, течением. Это возрасты преимущественно плавного, часто незаметного внутреннего изменения личности ребенка, изменения, совершающегося путем незначительных «молекулярных» достижений. Здесь на протяжении более или менее длительного срока, охватывающего обычно несколько лет, не происходит каких-либо фундаментальных, резких сдвигов и перемен, перестраивающих всю личность ребенка. Более или менее заметные изменения в личности ребенка происходят здесь только в результате длительного течения скрытого «молекулярного» процесса. Они выступают наружу и становятся доступными прямому наблюдению только как заключение продолжительных процессов латентного развития.

В относительно устойчивые, или стабильные, возрасты развитие совершается главным образом за счет микроскопических изменений личности ребенка, которые, накапливаясь до известного предела, затем скачкообразно обнаруживаются в виде какого-либо возрастного новообразования. Такими стабильными периодами занята, если судить чисто хронологически, большая часть детства. Поскольку внутри них развитие идет как бы подземным путем, то при сравнении ребенка в начале и в конце стабильного возраста особенно отчетливо выступают огромные перемены в его личности.

Стабильные возрасты изучены значительно полнее, чем те, которые характеризуются другим типом развития - кризисами. Последние открыты чисто эмпирическим путем и до сих пор не приведены еще в систему, не включены в общую периодизацию детского развития. Многие авторы даже подвергают сомнению внутреннюю необходимость их существования. Они склонны принимать их скорее за «болезни» развития, за его уклонение от нормального пути. Почти никто из буржуазных исследователей не мог теоретически осознать их действительного значения. Наша попытка их систематизации и теоретического истолкования, их включения в общую схему детского развития должна рассматриваться поэтому как едва ли не первая.

Никто из исследователей не может отрицать самого факта существования этих своеобразных периодов в детском развитии, и даже наиболее недиалектически настроенные авторы признают необходимость допустить, хотя бы в виде гипотезы, наличие кризисов в развитии ребенка, даже в самом раннем детстве.

Указанные периоды с чисто внешней стороны характеризуются чертами, противоположными устойчивым, или стабильным, возрастам. В этих периодах на протяжении относительно короткого времени (несколько месяцев, год или, самое большое, два) сосредоточены резкие и капитальные сдвиги и смещения, изменения и переломы в личности ребенка. Ребенок в очень короткий срок меняется весь в целом, в основных чертах личности. Развитие принимает бурный, стремительный, иногда катастрофический характер, оно напоминает революционное течение событий как по темпу происходящих изменений, так и по смыслу совершающихся перемен. Это поворотные пункты в детском развитии, принимающем иногда форму острого кризиса.

Первая особенность таких периодов состоит, с одной стороны, в том, что границы, отделяющие начало и конец кризиса от смежных возрастов, в высшей степени неотчетливы. Кризис возникает незаметно - трудно определить момент его наступления и окончания. С другой стороны, характерно резкое обострение кризиса, происходящее обычно в середине этого возрастного периода. Наличие кульминационной точки, в которой кризис достигает апогея, характеризует все критические возрасты и резко отличает их от стабильных эпох детского развития.

Вторая особенность критических возрастов послужила отправной точкой их эмпирического изучения. Дело в том, что значительная часть детей, переживающих критические периоды развития, обнаруживает трудновоспитуемость. Дети как бы выпадают из системы педагогического воздействия, которая еще совсем недавно обеспечивала нормальный ход их воспитания и обучения. В школьном возрасте в критические периоды у детей обнаруживается падение успеваемости, ослабление интереса к школьным занятиям и общее снижение работоспособности. В критические возрасты развитие ребенка часто сопровождается более или менее острыми конфликтами с окружающими. Внутренняя жизнь ребенка порой связана с болезненными и мучительными переживаниями, с внутренними конфликтами.

Правда, все это встречается далеко не обязательно. У разных детей критические периоды проходят по-разному. В протекании кризиса даже у наиболее близких по типу развития, по социальной ситуации детей существует гораздо больше вариаций, чем в стабильные периоды. У многих детей вовсе не наблюдается сколько-нибудь ясно выраженной трудновоспитуемости или снижения школьной успеваемости. Размах вариаций в протекании этих возрастов у разных детей, влияние внешних и внутренних условий на ход самого кризиса настолько значительны и велики, что дали повод многим авторам поставить вопрос о том, не являются ли вообще кризисы детского развития продуктом исключительно внешних, неблагоприятных условий и не должны ли поэтому считаться, скорее, исключением, чем правилом в истории детского развития (А. Буземан и др.).

Внешние условия, разумеется, определяют конкретный характер обнаружения и протекания критических периодов. Несхожие у различных детей, они обусловливают крайне пеструю и многообразную картину вариантов критического возраста. Но не наличием или отсутствием каких-либо специфических внешних условий, а внутренней логикой самого процесса развития вызвана необходимость критических, переломных периодов в жизни ребенка. В этом убеждает нас изучение относительных показателей.

Так, если перейти от абсолютной оценки трудновоспитуемости к относительной, основанной на сравнении степени легкости или трудности воспитания ребенка в предшествующий кризису или следующий за ним стабильный период со степенью трудновоспитуемости в период кризиса, то нельзя не увидеть, что всякий ребенок в этом возрасте становится относительно трудновоспитуемым по сравнению с самим собой в смежном стабильном возрасте. Точно так же, если перейти от абсолютной оценки школьной успеваемости к ее относительной оценке, основанной на сравнении темпа продвижения ребенка в ходе обучения в различные возрастные периоды, то нельзя не увидеть, что всякий ребенок в период кризиса снижает темп продвижения сравнительно с темпом, характерным для стабильных периодов.

Третьей и, пожалуй, самой важной в теоретическом отношении особенностью критических возрастов, но наиболее неясной и поэтому затрудняющей правильное понимание природы детского развития в эти периоды является негативный характер развития. Все, кто писал об этих своеобразных периодах, отмечали в первую очередь, что развитие здесь, в отличие от устойчивых возрастов, совершает скорее разрушительную, чем созидательную работу. Прогрессивное развитие личности ребенка, непрерывное построение нового, которое так отчетливо выступало во всех стабильных возрастах, в периоды кризиса как бы затухает, временно приостанавливается. На первый план выдвигаются процессы отмирания и свертывания, распада и разложения того, что образовалось на предшествующей ступени и отличало ребенка данного возраста. Ребенок в критические периоды не столько приобретает, сколько теряет из приобретенного прежде. Наступление этих возрастов не отмечается появлением новых интересов ребенка, новых стремлений, новых видов деятельности, новых форм внутренней жизни. Ребенок, вступающий в периоды кризиса, скорее, характеризуется обратными чертами: он теряет интересы, вчера еще направляющие всю его деятельность, которая поглощала большую часть его времени и внимания, а теперь как бы замирает; прежде сложившиеся формы внешних отношений и внутренней жизни как бы запустевают. Л.Н. Толстой образно и точно назвал один из таких критических периодов детского развития пустыней отрочества.

Это и имеют в виду в первую очередь, когда говорят о негативном характере критических возрастов. Этим хотят выразить мысль, что развитие как бы меняет свое позитивное, созидательное значение, заставляя наблюдателя характеризовать подобные периоды преимущественно с отрицательной, негативной стороны. Многие авторы даже убеждены, что негативным содержанием исчерпывается весь смысл развития в критические периоды. Это убеждение закреплено в названиях критических возрастов (иной такой возраст называют негативной фазой, иной - фазой строптивности и т.д.).

Понятия об отдельных критических возрастах вводились в науку эмпирическим путем и в случайном порядке. Раньше других был открыт и описан кризис 7 лет (7-й год в жизни ребенка - переходный между дошкольным и отроческим периодом). Ребенок 7-8 лет уже не дошкольник, но и не отрок. Семилетка отличается как от дошкольника, так и от школьника, поэтому он представляет трудности в воспитательном отношении. Негативное содержание этого возраста проявляется в первую очередь в нарушении психического равновесия, в неустойчивости воли, настроения и т.д.

Позже был открыт и описан кризис 3-летнего возраста, называемый многими авторами фазой строптивости или упрямства. В этот период, ограниченный коротким промежутком времени, личность ребенка претерпевает резкие и внезапные изменения. Ребенок становится трудновоспитуемым. Он проявляет строптивость, упрямство, негативизм, капризность, своеволие. Внутренние и внешние конфликты часто сопровождают весь период.

Еще позже был изучен кризис 13 лет, который описан под названием негативной фазы возраста полового созревания. Как показывает самое название, негативное содержание периода выступает на первый план и при поверхностном наблюдении кажется исчерпывающим весь смысл развития в этот период. Падение успеваемости, снижение работоспособности, дисгармоничность во внутреннем строении личности, свертывание и отмирание прежде установившейся системы интересов, негативный, протестующий характер поведения позволяют характеризовать этот период как стадию такой дезориентировки во внутренних и внешних отношениях, когда человеческое «я» и мир разделены более, чем в иные периоды.

Сравнительно недавно было теоретически осознано то положение, что хорошо изученный с фактической стороны переход от младенческого возраста к раннему детству, совершающийся около одного года жизни, представляет собой в сущности тоже критический период со своими отличительными чертами, знакомыми нам по общему описанию этой своеобразной формы развития.

Чтобы получить законченную цепь критических возрастов, мы предложили бы включить в нее в качестве начального звена тот, пожалуй, самый своеобразный из всех периодов детского развития, который носит название новорожденности. Этот хорошо изученный период стоит особняком в системе других возрастов и является по своей природе, пожалуй, самым ярким и несомненным кризисом в развитии ребенка. Скачкообразная смена условий развития в акте рождения, когда новорожденный быстро попадает в совершенно новую среду, изменяет весь строй его жизни, характеризует начальный период внеутробного развития.

Кризис новорожденности отделяет эмбриональный период развития от младенческого возраста. Кризис одного года отделяет младенчество от раннего детства. Кризис 3 лет-переход от раннего детства к дошкольному возрасту. Кризис 7 лет является соединительным звеном между дошкольным и школьным возрастом. Наконец, кризис 13 лет совпадает с переломом развития при переходе от школьного к пубертатному возрасту. Таким образом, перед нами раскрывается закономерная картина. Критические периоды перемежают стабильные и являются переломными, поворотными пунктами в развитии, лишний раз подтверждая, что развитие ребенка есть диалектический процесс, в котором переход от одной ступени к другой совершается не эволюционным, а революционным путем.

Если бы критические возрасты не были открыты чисто эмпирическим путем, понятие о них следовало бы ввести в схему развития на основании теоретического анализа. Сейчас теории остается только осознавать и осмысливать то, что уже установлено эмпирическим исследованием.

В переломные моменты развития ребенок становится относительно трудновоспитуемым вследствие того, что изменение педагогической системы, применяемой к ребенку, не поспевает за быстрыми изменениями его личности. Педагогика критических возрастов наименее разработана в практическом и теоретическом отношении.

Как всякая жизнь есть в то же время и умирание (Ф. Энгельс), так и детское развитие – эта одна из сложных форм жизни – с необходимостью включает в себя процессы свертывания и отмирания. Возникновение нового в развитии непременно означает отмирание старого. Переход к новому возрасту всегда ознаменован закатом прежнего возраста. Процессы обратного развития, отмирания старого и сконцентрированы по преимуществу в критических возрастах. Но было бы величайшим заблуждением полагать, что этим исчерпывается значение критических возрастов. Развитие никогда не прекращает свою созидательную работу, и в критические периоды мы наблюдаем конструктивные процессы развития. Более того, процессы инволюции, столь ясно выраженные в этих возрастах, сами подчинены процессам положительного построения личности, находятся от них в прямой зависимости и составляют с ними неразрывное целое. Разрушительная работа совершается в указанные периоды в меру того, в меру чего это вызывается необходимостью развития свойств и черт личности. Фактическое исследование показывает, что негативное содержание развития в переломные периоды - только обратная, или теневая, сторона позитивных изменений личности, составляющих главный и основной смысл всякого критического возраста.

Позитивное значение кризиса 3 лет сказывается в том, что здесь возникают новые характерные черты личности ребенка. Установлено, что если кризис в силу каких-либо причин протекает вяло и невыразительно, то это приводит к глубокой задержке в развитии аффективной и волевой сторон личности ребенка в последующем возрасте.

В отношении 7-летнего кризиса всеми исследователями отмечалось, что, наряду с негативными симптомами, в этом периоде имеется ряд больших достижений: возрастает самостоятельность ребенка, изменяется его отношение к другим детям.

При кризисе в 13 лет снижение продуктивности умственной работы учащегося вызвано тем, что здесь происходит изменение установки от наглядности к пониманию и дедукции. Переход к высшей форме интеллектуальной деятельности сопровождается временным снижением работоспособности. Это подтверждается и на остальных негативных симптомах кризиса: за всяким негативным симптомом скрывается позитивное содержание, состоящее обычно в переходе к новой и высшей форме.

Наконец, не вызывает сомнений наличие позитивного содержания в кризисе одного года. Здесь негативные симптомы очевидно и непосредственно связаны с положительными приобретениями, которые делает ребенок, становясь на ноги и овладевая речью.

То же самое может быть отнесено и к кризису новорожденного. В это время ребенок деградирует вначале даже в отношении физического развития: в первые дни после рождения падает вес новорожденного. Приспособление к новой форме жизни предъявляет такие высокие требования к жизнеспособности ребенка, что, по словам Блонского, никогда человек не стоит так близко к смерти, как в часы своего рождения (1930, с. 85). И тем не менее в этот период больше, чем в какой-либо из последующих кризисов, проступает тот факт, что развитие есть процесс образования и возникновения нового. Все, с чем мы встречаемся в развитии ребенка в первые дни и недели, есть сплошное новообразование. Отрицательные симптомы, которые характеризуют негативное содержание этого периода, проистекают из трудностей, обусловленных именно новизной впервые возникающей и в высшей степени усложняющейся формы жизни.

Самое существенное содержание развития в критические возрасты заключается в возникновении новообразований, которые, как показывает конкретное исследование, в высшей степени своеобразны и специфичны. Их главное отличие от новообразований стабильных возрастов в том, что они носят переходный характер. Это значит, что в последующем они не сохраняются в том виде, в каком возникают в критический период, и не входят в качестве необходимого слагаемого в интегральную структуру будущей личности. Они отмирают, как бы поглощаясь новообразованиями следующего, стабильного, возраста, включаясь в их состав как подчиненная инстанция, не имеющая самостоятельного существования, растворяясь и трансформируясь в них настолько, что без специального и глубокого анализа часто невозможно открыть наличие этого трансформированного образования критического периода в приобретениях последующего стабильного возраста. Как таковые, новообразования кризисов отмирают вместе с наступлением следующего возраста, но продолжают существовать в латентном виде внутри его, не живя самостоятельной жизнью, а лишь участвуя в том подземном развитии, которое в стабильные возрасты, как мы видели, приводит к скачкообразному возникновению новообразований.

Конкретное содержание общих законов о новообразованиях стабильных и критических возрастов будет раскрыто в последующих разделах данной работы, посвященных рассмотрению каждого возраста.

Основным критерием деления детского развития на отдельные возрасты в нашей схеме должны служить новообразования. Последовательность возрастных периодов должна в этой схеме определяться чередованием стабильных и критических периодов. Сроки стабильных возрастов, имеющих более или менее отчетливые границы начала и окончания, правильнее всего определять именно по этим границам. Критические же возрасты из-за другого характера их протекания правильнее всего определять, отмечая кульминационные точки, или вершины, кризиса и принимая за его начало ближайшее к этому сроку предшествующее полугодие, а за его окончание - ближайшее полугодие последующего возраста.

Стабильные возрасты, как установлено эмпирическим исследованием, имеют ясно выраженное двухчленное строение и распадаются на две стадии – первую и вторую. Критические возрасты имеют ясно выраженное трехчленное строение и складываются из трех связанных между собой литическими переходами фаз: пред-критической, критической и посткритической.

Следует отметить существенные отличия нашей схемы развития ребенка от других схем, близких к ней по определению основных периодов детского развития. Новыми в данной схеме, помимо применяемого в ней в качестве критерия принципа возрастных новообразований, являются следующие моменты: 1) введение в схему возрастной периодизации критических возрастов; 2) исключение из схемы периода эмбрионального развития ребенка; 3) исключение периода развития, называемого обычно юностью, охватывающего возраст после 17-18 лет, вплоть до наступления окончательной зрелости; 4) включение возраста полового созревания в число стабильных, устойчивых, а не критических возрастов.

Эмбриональное развитие ребенка изъято нами из схемы по той простой причине, что оно не может рассматриваться в одном ряду с внеутробным развитием ребенка как социального существа. Эмбриональное развитие представляет собой совершенно особый тип развития, подчиненный другим закономерностям, чем начинающееся с момента рождения развитие личности ребенка. Эмбриональное развитие изучается самостоятельной наукой - эмбриологией, которая не может рассматриваться в качестве одной из глав психологии. Психология должна учитывать законы эмбрионального развития ребенка, так как особенности этого периода сказываются в ходе послеутробного развития, но из-за этого психология никак не включает в себя эмбриологию. Точно так же необходимость учитывать законы и данные генетики, т.е. науки о наследственности, не превращает генетику в одну из глав психологии. Психология изучает не наследственность и не утробное развитие как таковые, а лишь влияние наследственности и утробного развития ребенка на процесс его социального развития.

Юность не относится нами к схеме возрастных периодов детства по той причине, что теоретическое и эмпирическое исследования в одинаковой мере заставляют сопротивляться чрезмерному растягиванию детского развития и включения в него первых 25 лет жизни человека. По общему смыслу и по основным закономерностям возраст от 18 до 25 лет составляет, скорее, начальное звено в цепи зрелых возрастов, чем заключительное звено в цепи периодов детского развития. Трудно представить себе, чтобы развитие человека в начале зрелости (с 18 до 25 лет) могло быть подчинено закономерностям детского развития.

Включение пубертатного возраста в число стабильных- необходимый логический вывод из того, что нам известно об этом возрасте и что характеризует его как период огромного подъема в жизни подростка, как период высших синтезов, совершающихся в личности. Это вытекает как необходимый логический вывод из той критики, которой в советской науке были подвергнуты теории, сводящие период полового созревания к "нормальной патологии" и к глубочайшему внутреннему кризису.

Таким образом, мы могли бы представить возрастную периодизацию в следующем виде.

Кризис новорожденности. Младенческий возраст (2 мес-1 год).

Кризис одного года. Раннее детство (1 год-3 года).

Кризис 3 лет.

Дошкольный возраст (3 года-7 лет).

Кризис 7 лет.

Школьный возраст (8 лет-12 лет).

Кризис 13 лет.

Пубертатный возраст (14 лет-18 лет).

Кризис 17 лет.

2. Структура и динамика возраста

Задача настоящего параграфа – установление общих положений, характеризующих внутреннее строение процесса развития, которое мы называем структурой возраста, в каждую эпоху детства.

Самое общее положение, на которое следует указать сразу: процесс развития в каждую возрастную эпоху, несмотря на все сложности его организации и состава, на все многообразие образующих его частичных процессов, открываемых с помощью анализа, представляет собой единое целое, обладающее определенным строением; законами строения этого целого, или структурными законами возраста, определяется строение и течение каждого частного процесса развития, входящего в состав целого. Структурой принято называть такие целостные образования, которые не складываются суммарно из отдельных частей, представляя как бы их агрегат, но сами определяют судьбу и значение каждой входящей в их состав части.

Возрасты представляют собой такое целостное динамическое образование, такую структуру, которая определяет роль и удельный вес каждой частичной линии развития. В каждую данную возрастную эпоху развитие совершается не таким путем, что изменяются отдельные стороны личности ребенка, в результате чего происходит перестройка личности в целом - в развитии существует как раз обратная зависимость: личность ребенка изменяется как целое в своем внутреннем строении, и законами изменения этого целого определяется движение каждой его части.

Вследствие этого на каждой данной возрастной ступени мы всегда находим центральное новообразование, как бы ведущее для всего процесса развития и характеризующее перестройку всей личности ребенка на новой основе. Вокруг основного, или центрального, новообразования данного возраста располагаются и группируются все остальные частичные новообразования, относящиеся к отдельным сторонам личности ребенка, и процессы развития, связанные с новообразованиями предшествующих возрастов. Те процессы развития, которые более или менее непосредственно связаны с основным новообразованием, будем называть центральными линиями развития в данном возрасте, все другие частичные процессы, изменения, совершающиеся в данном возрасте, назовем побочными линиями развития. Само собой разумеется, что процессы, являющиеся центральными линиями развития в одном возрасте, становятся побочными линиями развития в следующем, и обратно - побочные линии развития одного возраста выдвигаются на первый план и становятся центральными линиями в другом возрасте, так как меняется их значение и удельный вес в общей структуре развития, меняется их отношение к центральному новообразованию. Так при переходе от одной ступени к другой перестраивается вся структура возраста. Каждый возраст обладает специфической для него, единственной и неповторимой структурой.

Поясним это на примерах. Если мы остановимся на сознании ребенка, понимаемом как его «отношение к среде» (К. Маркс), и примем сознание, порожденное физическими и социальными изменениями индивида, за интегральное выражение высших и наиболее существенных особенностей в структуре личности, то увидим, что при переходе от одного возраста к другому растут и развиваются не столько отдельные частичные стороны сознания, отдельные его функции или способы деятельности, сколько в первую очередь изменяется общая структура сознания, которая в каждом данном возрасте характеризуется прежде всего определенной системой отношений и зависимостей, имеющихся между отдельными его сторонами, отдельными видами его деятельности.

Совершенно понятно, что при переходе от одного возраста к другому вместе с общей перестройкой системы сознания меняются местами центральные и побочные линии развития. Так, развитие речи в раннем детстве, в период ее возникновения, настолько тесно и непосредственно связано с центральными новообразованиями возраста, когда только возникает в самых первоначальных очертаниях социальное и предметное сознание ребенка, что речевое развитие невозможно не отнести к центральным линиям развития рассматриваемого периода. Но в школьном возрасте продолжающееся речевое развитие ребенка стоит уже в совершенно другом отношении к центральному новообразованию данного возраста и, следовательно, должно рассматриваться в качестве одной из побочных линий развития. В младенческом возрасте, когда в форме лепета происходит подготовка речевого развития, эти процессы связаны с центральным новообразованием периода так, что должны быть отнесены также к побочным линиям развития.

Мы видим, таким образом, что один и тот же процесс речевого развития может выступать в качестве побочной линии в младенческом возрасте, становясь центральной линией развития в раннем детстве и снова превращаясь в побочную линию в последующие возрастные периоды. Совершенно естественно и понятно, что в прямой и непосредственной зависимости от этого речевое развитие, рассматриваемое как таковое, само по себе будет протекать совершенно различно в каждом из этих трех вариантов.

Смена центральных и побочных линий развития при переходе от возраста к возрасту непосредственно приводит нас ко второму вопросу данного параграфа – к вопросу о динамике возникновения новообразований. Мы снова, как и в вопросе о структуре возраста, должны ограничиться самым общим разъяснением этого понятия, оставляя конкретное раскрытие динамики возрастных изменений до следующих глав, посвященных обзору отдельных периодов.

Проблема динамики возраста непосредственно вытекает из только что намеченной проблемы структуры возраста. Как мы видели, структура возраста не представляет собой статичной, неизменной, неподвижной картины. В каждом данном возрасте прежде сложившаяся структура переходит в новую структуру. Новая структура возникает и складывается в ходе возрастного развития. Отношение между целыми и частями, столь существенное для понятия структуры, есть динамическое отношение, определяющее изменение и развитие как целого, так и его частей. Под динамикой развития поэтому и следует разуметь совокупность всех тех законов, которыми определяется период возникновения, изменения и сцепления структурных новообразований каждого возраста.

Самым начальным и существенным моментом при общем определении динамики возраста является понимание отношений между личностью ребенка и окружающей его социальной средой на каждой возрастной ступени как подвижных.

Одна из величайших помех для теоретического и практического изучения детского развития – неправильное решение проблемы среды и ее роли в динамике возраста, когда среда рассматривается как нечто внешнее по отношению к ребенку, как обстановка развития, как совокупность объективных, безотносительно к ребенку существующих и влияющих на него самим фактом своего существования условий. Нельзя переносить в учение о детском развитии то понимание среды, которое сложилось в биологии применительно к эволюции животных видов.

Следует признать, что к началу каждого возрастного периода складывается совершенно своеобразное, специфическое для данного возраста, исключительное, единственное и неповторимое отношение между ребенком и окружающей его действительностью, прежде всего социальной. Это отношение мы и назовем социальной ситуацией развития в данном возрасте. Социальная ситуация развития представляет собой исходный момент для всех динамических изменений, происходящих в развитии в течение данного периода. Она определяет целиком и полностью те формы и тот путь, следуя по которому ребенок приобретает новые и новые свойства личности, черпая их из социальной действительности, как из основного источника развития, тот путь, по которому социальное становится индивидуальным. Таким образом, первый вопрос, на который мы должны ответить, изучая динамику какого-либо возраста, заключается в выяснении социальной ситуации развития.

Социальная ситуация развития, специфическая для каждого возраста, определяет строго закономерно весь образ жизни ребенка, или его социальное бытие. Отсюда возникает второй вопрос, с которым мы сталкиваемся при изучении в динамике какого-либо возраста, именно вопрос о происхождении, или генезисе, центральных новообразований данного возраста. Выяснив социальную ситуацию развития, сложившуюся к началу какого-то возраста и определяемую отношениями между ребенком и средой, мы вслед за этим должны выяснить, как из жизни ребенка в этой социальной ситуации необходимо возникают и развиваются новообразования, свойственные данному возрасту. Эти новообразования, характеризующие в первую очередь перестройку сознательной личности ребенка, являются не предпосылкой, но результатом или продуктом возрастного развития. Изменение в сознании ребенка возникает на основе определенной, свойственной данному возрасту, формы его социального бытия. Вот почему созревание новообразований относится всегда не к началу, но к концу данного возраста.

Раз возникшие новообразования в сознательной личности ребенка приводят к тому, что изменяется сама эта личность, что не может не иметь самых существенных последствий для дальнейшего развития. Если предшествующая задача в изучении динамики возраста определяла путь прямого движения от социального бытия ребенка к новой структуре его сознания, то сейчас возникает следующая задача: определить путь обратного движения от изменившейся структуры сознания ребенка к перестройке его бытия. Ибо ребенок, изменивший строение личности, есть уже другой ребенок, социальное бытие которого не может не отличаться существенным образом от бытия ребенка более раннего возраста.

Таким образом, следующий вопрос, который встает перед нами при изучении динамики возраста - вопрос о тех последствиях, которые вытекают из факта возникновения возрастных новообразований. При конкретном анализе мы можем увидеть: эти последствия настолько разносторонни и велики, что охватывают всю жизнь ребенка. Новая структура сознания, приобретаемая в данном возрасте, неизбежно означает и новый характер восприятии внешней действительности и деятельности в ней, новый характер восприятия внутренней жизни самого ребенка и внутренней активности его психических функций.

Но сказать это – значит одновременно сказать и нечто еще, что приводит нас непосредственно к последнему моменту, характеризующему динамику возраста. Мы видим, что в результате возрастного развития возникающие к концу данного возраста новообразования приводят к перестройке всей структуры сознания ребенка и тем самым изменяют всю систему его отношений к внешней действительности и к самому себе. Ребенок к концу данного возраста становится совершенно иным существом, чем тот, которым он был в начале возраста. Но это не может не означать и того, что необходимо должна измениться и социальная ситуация развития, сложившаяся в основных чертах к началу какого-то возраста. Ибо социальная ситуация развития не является ничем другим, кроме системы отношений между ребенком данного возраста и социальной действительностью. И если ребенок изменился коренным образом, неизбежно должны перестроиться и эти отношения. Прежняя ситуация развития распадается по мере развития ребенка, и столь же соразмерно с его развитием складывается в основных чертах новая ситуация развития, которая должна стать исходным моментом для следующего возраста. Исследование показывает, что такая перестройка социальной ситуации развития и составляет главное содержание критических возрастов.

Таким образом, мы приходим к уяснению основного закона динамики возрастов. Согласно закону, силы, движущие развитие ребенка в том или ином возрасте, с неизбежностью приводят к отрицанию и разрушению самой основы развития всего возраста, с внутренней необходимостью определяя аннулирование социальной ситуации развития, окончание данной эпохи развития и переход к следующей, или высшей, возрастной ступени.

Такова в общих чертах схема динамического развития возраста.

3. Проблема возраста и динамика развития

Проблема возраста не только центральная для всей детской психологии, но и ключ ко всем вопросам практики. Эта проблема непосредственно и тесно связана с диагностикой возрастного развития ребенка. Диагностикой развития называют обычно систему исследовательских приемов, имеющих задачей определение реального уровня развития, достигнутого ребенком. Реальный уровень развития определяется тем возрастом, той стадией или фазой внутри данного возраста, которую сейчас переживает ребенок. Мы знаем уже, что паспортный возраст ребенка не может служить надежным критерием для установления реального уровня его развития. Поэтому определение реального уровня развития всегда требует специального исследования, в результате которого может быть установлен диагноз развития.

Определение реального уровня развития - насущнейшая и необходимая задача при решении всякого практического вопроса воспитания и обучения ребенка, контроля за нормальным ходом его физического и умственного развития или установления тех или иных расстройств в развитии, нарушающих нормальное течение и придающих всему процессу атипический, аномальный, а в иных случаях патологический характер. Таким образом, определение реального уровня развития – первая и основная задача диагностики развития.

Изучение симптоматологии детских возрастов позволяет выделить ряд надежных признаков, с помощью которых мы можем узнать, в какой фазе и стадии какого возраста протекает сейчас процесс развития у ребенка, подобно тому как врач на основании тех или иных симптомов устанавливает диагноз болезни, т.е. определяет тот внутренний патологический процесс, который обнаруживается в симптомах.

Само по себе исследование какого-либо возрастного симптома или группы симптомов и даже точное количественное измерение их еще не могут составить диагноза. Между измерением и диагнозом, говорил Гезелл, существует большая разница. Она заключается в том, что к диагнозу можно прийти только в случае, если удастся вскрыть смысл и значение найденных симптомов.

Задачи, стоящие перед диагностикой развития, могут быть разрешены только на основе глубокого и широкого изучения всей последовательности хода детского развития, всех особенностей каждого возраста, стадии и фазы, всех основных типов нормального и аномального развития, всей структуры и динамики детского развития в их многообразии. Таким образом, само по себе определение реального уровня развития и количественное выражение разности между паспортным и стандартизированным возрастом ребенка или отношения между ними, выражаемого в коэффициенте развития, составляет только начальный шаг на пути диагностики развития. В сущности говоря, определение реального уровня развития не только не исчерпывает всей картины развития, но очень часто охватывает ее незначительную часть. Констатируя наличие тех или иных симптомов при определении реального уровня развития, мы фактически определяем лишь ту часть общей картины развития, которая охватывает уже созревшие на сегодняшний день процессы, функции и свойства. Например, мы определяем рост, вес и другие показатели физического развития, которые характеризуют уже завершившиеся циклы развития. Это итог, результат, конечное достижение развития за истекший период. Эти симптомы говорят нам скорее о том, как шло развитие в прошлом, чем о том, как оно совершается в настоящем и какое направление примет в будущем.

Разумеется, знание итогов вчерашнего развития – необходимый момент для суждения о развитии в настоящем и будущем. Но одного его совершенно недостаточно. Образно говоря, при нахождении реального уровня развития мы определяем только плоды развития, т.е. то, что уже созрело и завершило свой цикл. Но мы знаем, что основным законом развития является разновременность в вызревании отдельных сторон личности и различных ее свойств. В то время как одни процессы развития уже принесли плоды и завершили свой цикл, другие процессы находятся только в стадии созревания. Подлинный диагноз развития должен суметь охватить не только завершившиеся циклы развития, не только плоды, но и находящиеся в периоде созревания процессы. Подобно тому как садовник, определяя виды на урожай, поступил бы неправильно, подсчитав только количество созревших фруктов в саду и не сумев оценить состояние деревьев, не принесших еще зрелого плода, психолог, который ограничивается определением созревшего, оставляя в стороне созревающее, никогда не может получить сколько-нибудь верного и полного представления о внутреннем состоянии всего развития и, следовательно, не может перейти от симптоматического к клиническому диагнозу.

Определение не созревших на сегодняшний день, но находящихся в периоде созревания процессов и составляет вторую задачу диагностики развития. Эта задача решается нахождением зоны ближайшего развития. Мы поясним это в высшей степени важное и в теоретическом и практическом отношении понятие на частном примере.

При определении реального уровня интеллектуального развития ребенка в психологии пользуются большей частью методом, при котором ребенку предлагают для решения ряд задач, нарастающих по трудности и стандартизированных по годам детской жизни. Исследование всякий раз определяет предел трудностей задач, доступных для данного ребенка, соответствующий ему стандартный возраст. Этим и устанавливается умственный возраст ребенка. Принято считать, что показательным для ума является единственно и исключительно самостоятельное решение. Если в ходе решения ребенку поставлен наводящий вопрос, дано руководящее указание, как надо решать задачу, такое решение не принимается во внимание при определении умственного возраста.

В основе этого представления лежит убеждение, что несамостоятельное решение задачи лишено всякого значения для суждения об уме ребенка. На самом деле это убеждение резко противоречит всем данным современной психологии. Оно возникло из старого, неправильного и сейчас потерявшего всякий смысл представления о том, что подражание какой-либо интеллектуальной операции может быть чисто механическим, автоматическим актом, ничего не говорящим об уме подражающего. Первоначально неправильность этого взгляда была разоблачена в зоопсихологии. В. Келер в известных опытах над человекоподобными обезьянами установил замечательный факт, что животные могут подражать только таким интеллектуальным действиям, которые лежат в зоне их возможностей. Так, шимпанзе может воспроизвести показанные ей разумные и целесообразные действия только при условии, если эта операция по типу и степени трудности относится к той же самой категории, что и разумные, целесообразные действия, самостоятельно выполняемые животными. Подражание животного строго ограничено узкими пределами его возможностей. Животное может подражать только тому, на что само способно.

Гораздо сложнее обстоит дело у ребенка. С одной стороны, ребенок на различных ступенях развития может подражать далеко не всему. Его способность к подражанию в интеллектуальной области строго ограничена уровнем его умственного развития и его возрастными возможностями. Однако общим законом является то, что ребенок, в отличие от животного, может выходить в подражании интеллектуальным действиям более или менее далеко за пределы того, на что он способен в самостоятельных разумных и целесообразных действиях или интеллектуальных операциях. Этим различием ребенка и животного и объясняется то, что животное не способно к обучению в том смысле, в каком мы прилагаем это слово к ребенку. Животное поддается только дрессировке. Оно может приобретать только новые навыки. Оно может путем упражнений и комбинирования усовершенствовать свой интеллект, но не способно к умственному развитию в собственном смысле слова путем обучения. Вот почему все попытки экспериментально вызвать путем обучения у высших животных новые и не свойственные им, специфические для человека интеллектуальные функции неизбежно оканчиваются неудачей, как попытка Р. Иеркса привить обезьяньим детенышам человеческую речь или попытка Э. Толмена совместно воспитывать и обучать детей шимпанзе с человеческими детьми.

Таким образом, мы видим, что с помощью подражания ребенок всегда может сделать в интеллектуальной области больше, чем то, на что он способен, действуя только самостоятельно. Но вместе с тем мы видим и то, что возможности его интеллектуального подражания не безграничны, а строго закономерно изменяются соответственно ходу его умственного развития, так что на каждой возрастной ступени для ребенка существует определенная зона интеллектуального подражания, связанная с реальным уровнем развития.

Говоря о подражании, мы имеем в виду не механическое, автоматическое, бессмысленное, а разумное, основанное на понимании подражательное выполнение какой-либо интеллектуальной операции. В этом отношении мы, с одной стороны, суживаем значение термина, относя его только к области тех операций, которые более или менее непосредственно связаны с разумной деятельностью ребенка. С другой стороны, мы расширяем значение термина, применяя слово «подражание» ко всякого рода деятельности определенного типа, выполняемой ребенком не самостоятельно, а в сотрудничестве со взрослыми или другим ребенком. Все то, что ребенок не может выполнить самостоятельно, но чему он может обучиться или что может выполнить под руководством или в сотрудничестве с помощью наводящих вопросов, будет относиться нами к области подражания. При таком определении этого понятия мы можем установить симптоматическое значение интеллектуального подражания в диагностике умственного развития. Совершенно понятно: что ребенок может сделать сам, без всякой помощи со стороны, показательно для уже созревших его способностей и функций. Они-то и устанавливаются с помощью тестов, применяемых обычно для определения реального уровня умственного развития, поскольку испытания основаны исключительно на самостоятельном решении задач.

Как мы уже говорили, всегда важно определение не только созревших процессов, но и созревающих. В отношении умственного развития ребенка мы можем решать эту задачу, определяя то, на что способен ребенок в интеллектуальном подражании, если понимать этот термин в очерченном выше значении. Исследование показывает строгую генетическую закономерность между тем, чему способен ребенок подражать, и его умственным развитием. То, что сегодня ребенок умеет делать в сотрудничестве и под руководством, завтра он становится способен выполнять самостоятельно. Это и означает, что, выясняя возможности ребенка при работе в сотрудничестве, мы определяем тем самым область созревающих интеллектуальных функций, которые в ближайшей стадии развития должны принести плоды и, следовательно, переместиться на уровень реального умственного развития ребенка. Таким образом, исследуя, что ребенок способен выполнить самостоятельно, мы исследуем развитие вчерашнего дня. Исследуя, что ребенок способен выполнить в сотрудничестве, мы определяем развитие завтрашнего дня.

Область несозревших, но созревающих процессов и составляет зону ближайшего развития ребенка.

Поясним на примере, как определяется зона ближайшего развития. Допустим, в результате исследования мы установили в отношении двух каких-либо детей, что они однолетки по умственному развитию и возрасту. Скажем, оба восьмилетки. Это значит, что оба они самостоятельно решают задачи той степени трудности, которая соответствует стандартному возрасту 8 лет. Тем самым мы определили реальный уровень их умственного развития. Но мы продолжаем исследование. С помощью особых приемов мы испытываем, насколько оба ребенка способны к решению задач, выходящих за пределы стандартов для 8 лет. Мы показываем ребенку, как нужно решить задачу, и смотрим, может ли он, подражая показу, выполнить решение. Или мы начинаем решать задачу и предоставляем ребенку закончить ее. Или мы предлагаем ребенку решать задачи, выходящие за пределы его умственного возраста, в сотрудничестве с другим, более развитым ребенком, или, наконец, мы объясняем ребенку принципы решения задачи, ставим наводящие вопросы, расчленяем для него задачу на части и т.д. Короче говоря, мы предлагаем ребенку решать в том или ином виде сотрудничества задачи, выходящие за пределы его умственного возраста, и определяем, насколько далеко простирается такая возможность интеллектуального сотрудничества для данного ребенка и насколько далеко она выходит за пределы его умственного возраста.

Оказывается, что один ребенок решает в сотрудничестве задачи, приуроченные стандартами, скажем, к 12-летнему возрасту. Зона ближайшего развития опережает его умственный возраст на 4 года. Другой ребенок в состоянии продвинуться в сотрудничестве лишь до 9-летнего стандартного возраста. Его зона ближайшего развития охватывает только один год.

Одинаковы ли оба ребенка, оказавшиеся однолетками по достигнутому ими реальному уровню развития? Очевидно, сходство их ограничивается областью уже созревших функций. Но в отношении созревающих процессов один ушел в 4 раза дальше по сравнению с другим.

Мы пояснили принцип диагностики несозревших процессов и свойств на примере умственного развития ребенка.

Совершенно понятно, что при определении физического развития ребенка совершенно неприменим тот метод исследования, который нами только что описан в отношении интеллектуального развития. Но принципиально вопрос стоит и в отношении этой стороны развития, как и всех прочих, совершенно так же. Нам важно знать не только уже достигнутые ребенком пределы роста и других процессов, из которых складывается его физическое развитие, но и то, как идет самый процесс созревания, который выявит свои достижения в более позднем развитии.

Мы не будем останавливаться на определении зоны ближайшего развития применительно к другим сторонам детской личности. Поясним только теоретическое и практическое значение этого определения.

Теоретическое значение этого диагностического принципа заключается в том, что он позволяет нам проникнуть во внутренние каузально-динамические и генетические связи, определяющие самый процесс умственного развития. Как уже было сказано, социальная среда является источником возникновения всех специфических человеческих свойств личности, постепенно приобретаемых ребенком, или источником социального развития ребенка, которое совершается в процессе реального взаимодействия "идеальных" и наличных форм.

Развитие внутренних индивидуальных свойств личности ребенка имеет ближайшим источником его сотрудничество (понимая это слово в самом широком смысле) с другими людьми. Итак, когда мы применяем принцип сотрудничества для установления зоны ближайшего развития, мы тем самым получаем возможность непосредственно исследовать то, что и определяет точнее всего умственное созревание, которое должно завершиться в ближайший и последующий периоды его возрастного развития.

Практическое значение данного диагностического принципа связано с проблемой обучения. Подробное выяснение этой проблемы будет дано в одной из последних глав. Сейчас мы остановимся только на самом важном и начальном ее моменте. Известно, что в развитии ребенка существуют оптимальные сроки для каждого вида обучения. Это значит, что только в определенные возрастные периоды обучение данному предмету, данным знаниям, навыкам и умениям оказывается наиболее легким, экономным и плодотворным. Это обстоятельство долгое время упускалось из виду. Раньше всего была установлена нижняя граница оптимальных сроков обучения. Известно, что 4-месячного младенца нельзя обучать речи, а 2-летнего - грамоте, потому что в этот период ребенок не созрел еще для данного обучения, это значит, что у него еще не развились те свойства и функции, которые необходимы в качестве предпосылок для данного вида обучения. Но если бы существовал только нижний предел для возможности обучения в определенном возрасте, мы могли бы ожидать, что чем позже начинается соответствующее обучение, тем легче оно должно даваться ребенку и тем оказываться плодотворнее, ибо в более позднем возрасте мы встречаемся и с большей степенью зрелости предпосылок, необходимых для обучения.

На деле это неверно. Ребенок, начинающий обучаться речи в 3 года и грамоте в 12 лет, т.е. слишком поздно, также оказывается в неблагоприятных условиях. Слишком позднее обучение так же трудно и мало плодотворно для ребенка, как и слишком раннее. Очевидно, существует и верхний порог оптимальных сроков обучения с точки зрения развития ребенка.

Как объяснить тот факт, что 3-летний ребенок, у которого мы встречаемся с большей степенью зрелости внимания, сообразительности, моторики и других свойств, являющихся необходимыми предпосылками обучения речи, усваивает речь труднее и с меньшей для себя пользой, чем ребенок 1 1/2 лет, у которого несомненно меньшая степень зрелости этих же самых предпосылок? Очевидно, причина в том, что обучение опирается не столько на уже созревшие функции и свойства ребенка, сколько на созревающие. Период созревания соответствующих функций является самым благоприятным, или оптимальным, периодом для соответствующего вида обучения. Да это и понятно, если принять во внимание то обстоятельство, что ребенок развивается в самом процессе обучения, а не завершает известный цикл развития. Предварительно учитель обучает ученика не тому, что ребенок уже умеет делать самостоятельно, а тому, чего он еще не умеет делать, но может выполнить с помощью обучения и руководства. Самый процесс обучения всегда совершается в форме сотрудничества ребенка со взрослыми и представляет собой частный случай того взаимодействия идеальных и наличных форм, о которых мы говорили выше как об одном из наиболее общих законов социального развития ребенка.

Подробнее и конкретнее проблема отношения обучения и развития будет изложена в одной из последних глав применительно к школьному возрасту и к школьному обучению. Но и сейчас нам должно быть ясно, что, поскольку обучение опирается на несозревшие, но созревающие процессы, а вся область этих процессов охватывается зоной ближайшего развития ребенка, оптимальные сроки обучения как для массового, так и для каждого отдельного ребенка устанавливаются в каждом возрасте зоной его ближайшего развития.

Вот почему определение зоны ближайшего развития имеет такое большое практическое значение.

Определение актуального уровня развития и зоны ближайшего развития составляет вместе то, что принято называть нормативной возрастной диагностикой. Ее задача-выяснение с помощью возрастных норм, или стандартов, данного состояния развития, характеризуемого как со стороны созревшего, так и несозревшего процесса. В отличие от симптоматической диагностики, опирающейся только на установление внешних признаков, диагностику, стремящуюся к определению внутреннего состояния развития, обнаруживающегося в этих признаках, принято по аналогии с медицинскими науками называть клинической диагностикой.

Общим принципом всякой научной диагностики развития является переход от симптоматической диагностики, основанной на изучении симптомокомплексов детского развития, т.е. его признаков, к клинической диагностике, основанной на определении внутреннего хода самого процесса развития. Гезелл считает, что нормативные данные не должны применяться механически или чисто психометрически, что мы должны не только измерять ребенка, мы должны истолковывать его. Измерение, определение и приравнивание к стандартам симптомов развития должно явиться только средством для постановки диагноза развития. Гезелл пишет, что диагноз развития не должен заключаться только в получении ряда данных путем тестов и измерений. Диагностика развития – форма сравнительного изучения при помощи объективных норм как исходных точек. Она не только синтетична, но и аналитична.

Данные испытания и измерения составляют объективную основу сравнительной оценки. Схемы развития дают мерила развития. Но диагноз в истинном смысле этого слова должен основываться на критическом и осторожном истолковании данных, полученных из различных источников. Он основывается на всех проявлениях и фактах созревания. Синтетическая, динамическая картина тех проявлений, совокупность которых мы называем личностью, входит целиком в рамки исследования. Мы не можем, конечно, точно измерить черты личности. Нам с трудом даже удается определить, что мы называем личностью, но с точки зрения диагностики развития мы должны следить за тем, как складывается и созревает личность, полагает Гезелл.

Если мы ограничимся только определением и измерением симптомов развития, мы никогда не сумеем выйти за пределы чисто эмпирического констатирования того, что и так известно лицам, наблюдающим ребенка. В лучшем случае мы сумеем только уточнить эти симптомы и проверить их измерением. Но мы никогда не сумеем ни объяснить наблюдаемые в развитии ребенка явления, ни предсказать дальнейший ход развития, ни указать, какого рода мероприятия практического характера должны быть применены по отношению к ребенку. Такого рода бесплодный в объяснительном, прогностическом и практическом отношении диагноз развития можно сравнить только с теми медицинскими диагнозами, которые ставились врачами в эпоху господства симптоматической медицины. Больной жалуется на кашель, врач ставит диагноз: болезнь-кашель. Больной жалуется на головную боль, врач ставит диагноз: болезнь-головная боль. Такой диагноз по существу пустой, так как исследователь не прибавляет ничего нового к тому, что он узнал из наблюдений самого больного, и возвращает больному его же собственные жалобы, снабдив их научной этикеткой. Пустой диагноз ничего не способен объяснить в наблюдаемых явлениях, ничего не может предсказать относительно их судьбы и не может дать практических советов. Истинный же диагноз должен дать объяснение, предсказание и научно обоснованное практическое назначение.

Точно так же обстоит дело и с симптоматическим диагнозом в психологии. Если в консультацию приводят ребенка с жалобами на то, что умственно он плохо развивается, плохо соображает, запоминает, а психолог после исследования ставит диагноз: низкий коэффициент умственного развития – умственная отсталость, то он также ничего не объясняет, ничего не предсказывает и ничем практически не может помочь, как врач, который ставит диагноз: болезнь – кашель.

Можно сказать без всякого преувеличения, что решительно все практические мероприятия по охране развития ребенка, по его воспитанию и обучению, поскольку они связаны с особенностями того или иного возраста, необходимо нуждаются в диагностике развития. Применение диагностики развития к решению бесчисленных и бесконечно многообразных практических задач определяется в каждом конкретном случае степенью научной разработки самой диагностики развития и теми запросами, которые предъявляются ей при разрешении каждой конкретной практической задачи.

Ганзен В.А., Головей Л.А.

К СИСТЕМНОМУ ОПИСАНИЮ ОНТОГЕНЕЗА ЧЕЛОВЕКА

(Психологический журнал. Т.1. №1, 1980)

Генетический принцип в настоящее время является одним из ведущих принципов психологии (Б.Г.Ананьев, Л.С.Выготкий А.Н.Леонтьев и др.). Б.Г.Ананьев, анализируя многопла­новые разрозненные данные, накопленные в разных областях научного знания, подчеркивал необходимость в построении це­лостной системы возрастной психологии, включающей данные обо всех фазах и стадиях человеческой жизни и раскрывающей целостность, единство индивидуального развития человека. При этом важно раскрыть взаимосвязи и взаимопереходы между ста­диями, выявить сенситивные и критические периоды развития. Решение этой проблемы возможно лишь в комплексном иссле­довании, опирающемся на системный анализ данных.

Проблема периодизации онтогенеза человека, возникшая впервые в философии и педагогике, особую значимость приоб­рела в психологии. Однако наиболее детально разработанной она оказалась в биологии и медицине. Периодичность развития установлена объективно с высокой степенью достоверности как на уровне целостного организма, так и на тканевом, орган­ном и клеточном уровнях.

В современной науке применяются два принципа возраст­ной периодизации индивидуального развития человека: пер­вый — основанный на биологических признаках, рассматрива­ющий жизненный цикл как ряд последовательно сменяющих друг друга стадий формирования индивида, и второй — опира­ется на социальные характеристики становления личности. Наиболее разработанными являются периодизации, в основе которых заложены биологические признаки. Так, например, в работе при построении периодизации учитываются показате­ли скорости роста, дифференцировка тканей и органов, изменение напряженности и характера обмена веществ, а также изменения в молекулярной биологии клеток и межклеточного вещества. В работе выделяются экологические и морфологи­ческие признаки периодизации. Часто понятие возраста реду­цируется до его биологических характеристик (зубной возраст, костный и т. д.).

Имеется несколько периодизаций, опирающихся на соци­альные характеристики, например, по тем учреждениям, где ребенок социализируется (ясельный возраст, дошкольное, школьное детство и т. д.). И. С. Кон прямо пишет: «Возрастные свойства — это место личности и человека в социальной струк­туре». В работе в основу периодизаций предлагается положить выделение ведущих социальных деятельностей (данная пери­одизация охватывает только период от рождения до юношес­кого возраста).

В психологии и педагогике проблема периодизации встает в связи с разработкой диагностических методов, повышением эффективности обучения и воспитания и, в конечном итоге, предполагает изучение индивидуального развития человека. В 20-е годы в институте мозга В.М.Бехтерева и ряде других центров была проделана большая работа по изучению стандар­тов возрастного развития. В дальнейшем изучение возрастных особенностей человека сосредоточилось в области педагогичес­кой психологии в связи с задачами обучения и воспитания на всех этапах дошкольного и школьного возраста. Практически с этими задачами связаны и периодизации П.П.Блонского, Ж.Пиаже. Развитие акмеологии выдвинуло новые проблемы изучения онтогенеза. В 50-60-е годы началось обобщение ито­гов сравнения экспериментальных данных о различных возраст­ных периодах (В.Шевчук, Д.Б.Бромлей и др.). Накопление сравнительных характеристик разных периодов жизни человека, отграничивающих периоды детства, отрочества, юности, зрело­сти, старости, сопровождалось выделением как макро-, так и микропериодов развития.

Наиболее полная периодизация Д.Б.Бромлей, охватыва­ющая психологические и социальные характеристики, имеет в своей основе смену способов ориентации, поведения и комму­никации во внешней среде.

И тем не менее все имеющиеся периодизации не дают целостного представления об онтогенезе человека. Не случайно разработка теории онтогенетического развития в психологии исторически обусловлена системным подходом, начало которого (Л.С.Выготский, П.П.Блонский) явилось основой для пост­роения общей теории индивидуального развития. Этот факт объясняется ключевым положением, занимаемым психологией в системе современного научного знания, в силу которого она осуществляет взаимосвязи между естественными и обществен­ными науками о человеке (Ж.Пиаже, Б.Г.Ананьев, Б.М.Кед­ров, Ф.В.Константинов).

Последние десятилетия характеризуются становлением си­стемы человекознания как в отечественной науке, так и за ру­бежом. Изучение субъекта труда, познания и общения потре­бовало объединения столь широкого диапазона характеристик человека как индивида, личности, индивидуальности, что с но­вой остротой встал вопрос об их систематизации.

В работе выделяются три группы признаков, на основании которых можно построить возрастную периодизацию онтоге­неза: биологические, психологические, социальные. Однако вы­деления только этих групп признаков недостаточно; необходим более полный учет имеющихся данных для системного описа­ния онтогенеза человека.

Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы, опираясь на имеющиеся данные о возрастных периодизациях, подойти к построению системного описания онтогенеза человека как ин­дивида, личности, субъекта деятельности, индивидуальности. Нам представляется важным рассмотреть некоторые дан­ные о принципах деления онтогенеза на временные отрезки. Л.С.Выготский в качестве критериев выделения возрастных периодов предлагает возникновение новообразований в про­цессе развития. Под новообразованием понимаются те психи­ческие и социальные изменения, которые на данной ступени возникают впервые, т. е. имеется в виду появление нового качест­ва, ограниченного только психическим и социальным уровня­ми. Утверждается, что критерием периодизации следует счи­тать изменение способа взаимодействия организма с соответ­ствующими условиями среды. При этом изменение условий среды (в широком смысле слова социальной и биологической) влечет за собой преобразование деятельности различных систем организма, обеспечивающее его адаптацию к существенно новым условиям среды, с которыми организм ранее не вза­имодействовал, т.е. и здесь речь идет о качественных перестройках.

При разнообразии критериев в работах, посвященных периодизации, для обозначения временных отрезков онтогенеза используется и большое число самых разных понятий: «фаза», «период», «отрезок» и др. Так, А.Н.Северцов и П.П.Блонский рассматривают периоды как основные составляющие онтогенеза. Мартин и Заллер (1957) в качестве такого понятия используют возраст.

<…>Таким образом, в литературе для обозначения временных отрезков онтогенеза используются самые разные понятия: стадия, период, фаза, возраст, этап, ступень, цикл. Помимо этого, в одно и то же понятие разными авторами вкладывается различный смысл, что еще больше увеличивает неоднозначность толкования временных отрезков онтогенетического развития. Мы пытались выделить те понятия, которые встречаются наиболее часто. Ими оказались стадия, период, фаза.

Понятие стадии в Большой Советской Энциклопедии формулируется как «определенная ступень в развитии чего-либо, имеющая свои качественные особенности». В различных словарях понятие стадии формулируется в качестве применяемо­го лишь в биологии, где оно используется для описания стадиальности в развитии растений. Исходя из последнего мы полагаем, что понятие стадии при периодизации онтогенеза человека следует применять в том случае, когда речь идет не просто об изменении уровня развития какой-либо отдельной функции, а о разрыве непрерывности как в количественном, так и в качественном плане. Причем эти изменения захваты­вают несколько или даже все уровни организации человека как индивида, личности, субъекта деятельности, индивидуальности. Опыт 15-летнего коллективного комплексного исследования многоуровневой организации человека, включающего интеллектуальное развитие, общую реактивность и нейродинамику, психомоторику и перцептивные процессы, моти­вацию и характер, проведенного под руководством Б.Г.Ана­ньева на возрастном диапазоне от 18 до 35 лет, свидетельству­ет о противоречивости и неравномерности развития функций в каждый из периодов взрослости. Накопленные в науке дан­ные свидетельствуют о том, что не все функции имеют скач­кообразный характер изменений, поэтому нарушение непре­рывности может происходить при пересечении с пороговым значением функции, равносильным ее качественному измене­нию. Это видно на примере динамики окислительных процессов в лимфоцитах крови, которые, начиная с 20-летнего воз­раста, усиливаются, достигая максимума в 40-49 лет, затем уменьшаются, в 50-59 лет достигают уровня 20-летних, после чего идет прогрессирующее снижение интенсивности окисли­тельных процессов. Жизненная емкость легких такого порого­вого значения достигает тоже в возрасте 50 лет, сила мышц кисти — в возрасте 45-50 лет.

Понятие периода определяется «как очерченный отрезок времени онтогенеза, в пределах которого особенности физиологических отправлений более или менее однозначны». Это определение не является достаточно четким и охватывает толь­ко один ряд признаков, а именно физиологический, не учиты­вая всей сложной многоуровневой структуры организма. Мы полагаем, что периоды существуют внутри стадий, и переход от одного периода к другому сопровождается в основном количе­ственными изменениями, захватывающими несколько уровней, однако в ряде случаев имеется и качественная динамика харак­теристик.

«Фаза — определенный момент в развитии какого-либо яв­ления, в изменении формы или состояния какого-либо тела; различные состояния какого-либо периодического явления» (БСЭ, т.19. С. 493.), т.е. фазу можно рассматривать как часть периода; именно так она рассматривается рядом авторов. Таким образом, фаза со­провождается только количественной динамикой характерис­тик; изменения охватывают не все уровни, носят локальный характер.

Анализ понятий «стадия», «период», «фаза» свидетельствует о наличии количественных и качественных характеристик границ основных этапов онтогенеза. Выделяя количественные особенности, мы учитывали разрыв непрерывности, исчезнове­ние одного и появление нового качества, утрату старых связей и образование новых. Именно такой границей является стадия, которая выделяется по качественным признакам. Периоды делят­ся по качественным и количественным критериям. Фаза же — чисто количественная характеристика.

Попытаемся выделить и описать границы основных этапов онтогенеза. Для этого построим сетку, отражающую количе­ственные и качественные характеристики основных этапов он­тогенеза — онтогенетическую сетку (рисунок). Предложенная онтогенетическая сетка будет служить пространственной опо­рой для систематизации данных об онтогенезе человека.

При составлении сетки мы исходим из положения Б.А.Ананьева о целостности и единстве человека как индивида, субъекта деятельности, личности и индивидуальности на всех этапах он­тогенеза. Под сеткой мы понимаем графическое изображение уровневых и временных отношений онтогенеза. Сетка образо­вана совокупностью горизонтальных и вертикальных линий, отражающих особенности онтогенетического развития в соот­ветствии с понятиями «стадия», «период», «фаза».

Для построения сетки уровневых и временных отношений онтогенеза используем семь уровней, описанных в литературе. Каждая из семи горизонтальных параллельных линий соответ­ствует одному из уровней: генетическому, морфологическому, физиологическому, психофизиологическому, психологическо­му, социально-психологическому, социальному. Ось времени, на которой отмечены границы онтогенеза, расположена гори­зонтально.

Вопрос о границах онтогенеза вызывает в литературе дис­куссии. Так, Геккель ограничивал онтогенез только эмбрио­нальным периодом. А.Н.Северцов расширил понятие онто­генеза до возникновения взрослого половозрелого состояния. И наконец, Крыжановский, а также А.В.Нагорный, В.Н.Ни­китин, И.Н.Буланкин считают, что с понятием онтогенеза не­обходимо связывать всю совокупность последовательных из­менений организма от оплодотворенной яйцеклетки до старо­сти и смерти. Таким образом, за точку отсчета онтогенеза примем начало внутриутробного развития, т. е. оплодотворение яй­цеклетки.

При определении конечной точки онтогенеза тоже встречают­ся трудности. Длительность жизни представляет собой признак вида. Для млекопитающих, в том числе для человека, макси­мальная длительность жизни составляет 118-120 лет, по дан­ным работы — 100-120 лет. Для удобства представления экс­периментальных данных шкалу времени выберем l=100√T , где Т — время жизни в годах, l —расстояние от 0 до соответству­ющей точки на шкале.

Попытаемся выделить и охарактеризовать границы основ­ных этапов онтогенеза. Периодизация онтогенеза затрудняется сложностью самого процесса развития, его неравномерностью (проявляющейся в разном темпе развития и созревания функ­ции в разные фазы онтогенеза), а также гетерохронностью, раз­новременностью созревания и развития. Б.Г.Ананьев пишет о том, что зрелость человека как индивида (физическая зрелость), как личности (гражданская), как субъекта познания (умствен­ная) и труда (трудоспособность) во времени не совпадают. Об этом свидетельствуют и современные данные развития опорно-двигательного аппарата, сердечно-сосудистой системы, эндокринного статуса и нервной системы, а также примеры про­странственно-различительных функций, функции внимания, памяти, мышления, психомоторных функций, реактивности организма.

Вследствие неравномерности, гетерохронности и различия индивидуальных темпов развития и созревания граница между стадиями не может быть точечной, а занимает некоторый временной интервал. Причем индивидуальные различия нарастают в онтогенезе от ранних фаз к более поздним. На это указывает Б.Г.Ананьев: «В ранние периоды жизни сроки наступления того или иного возрастного этапа носят общий характер». В работе закон разнообразия определяется как общий закон геронтогенеза; он заключается во все большей индивидуализа­ции в периоды старения, вследствие чего увеличивается разброс показателей; временная протяженность границ увеличивается по мере продвижения от начальной точки к конечной. Кроме того, вариативность данных растет по мере подъема от генетического уровня к социальному.

Фазное протекание целостного жизненного цикла человека есть последовательная смена моментов становления, эволюции и инволюции (Б.Г.Ананьев). Большинство авторов выделяет три основные стадии онтогенеза. У В.В.Бунака — это про­грессивная, стабильная, регрессивная, с границами в 20-21 год и в 40-55 лет. В более дробной классификации И.А.Аршавского можно выделить первый этап постнатального онтогенеза, для­щийся от рождения до 20-21 года, в которой период стационар­ного состояния — от 21 до 60 лет и третий период — после 60 лет. И.И.Шмальгаузен, А.В.Нагорный, В.Н.Никитин, принимая за исходную характеристику рост тела, выделяют три основных периода: I — прогрессивный рост: увеличение длины тела, повышение роста и объема, нарастающая дифференцировка (до 20 лет); II — стабильный рост: прекращение роста в длину и увеличение массы, завершение дифференцировки (до 60 лет); III — регрессивный рост: постепенная инволюция, длина и мас­са тела постепенно уменьшаются (после 60 лет).

Нами принято деление постнатального онтогенеза на три стадии. Опишем границы между стадиями. Граница между эмбриональной стадией и I постанатальной начинается с момента перерезки пуповины и характеризуется целым рядом качествен­ных изменений, охватывающих все уровни: ребенок соприкасает­ся впервые с условиями внешней среды, атмосферными влияни­ями, резко меняются условия поступления кислорода и пита­тельных веществ, начинается легочное дыхание; устанавливает­ся постоянное кровообращение, начинается внешняя секреция пищеварительных желез; изменяются морфологические и фи­зико-химические особенности крови; изменяется обмен энер­гии, повышается основной обмен, активность внутриклеточ­ных ферментов.

Граница между I и II стадиями, по мнению большинства авторов, выделяется в 19-21 год. Проследим динамику разви­тия характеристик по уровням (здесь и далее использованы среднестатистические характеристики, описанные в литера­туре для соответствующих возрастных групп). Описываемый возрастной отрезок характеризуется завершением главной фазы биологического развития, завершением роста; константа скоро­сти роста в 19—23 года снижается с 1,553 до 0,619, затем рост прекращается. Заканчивается формирование скелета, происхо­дит синостозирование затылочно-основного синхондроза, что является морфологическим признаком зрелости. Масса тела начинает увеличиваться на фоне прекратившегося роста. Ин­тенсивность основного обмена после 20 лет уменьшается на 0,12 ед. в год (от 1 года до 20 лет уменьшалась на 0,7 ед. в год), т. е. происходит скачок. Таким образом, возраст 20 лет является пиком общесоматического развития. Прирост веса желез внут­ренней секреции, интенсивно увеличивающийся до 20 лет, по­сле 20 значительно уменьшается. Систолическое артериальное давление достигает уровня взрослой нормы — 118-120 мм рт. ст. Пик всех видов чувствительности, по данным, наблюдается также в 20 лет. Вместе с тем пик психофизиологических, психических и интеллектуальных функций отмечен Б.Г.Ананьевым и его сотрудниками в 19 лет, когда наблюдается фронтальное повышение функционального уровня психомоторных характеристик, внимания, памяти, мышления, пик динамичности возбудительного и тормозного процессов. К 21 году заверша­ется формирование высших эмоций: эстетических, этических, интеллектуальных и самосознания. Д.Б.Бромлей, описывая динамику социальных характеристик, отмечает в этом возрас­те появление собственной семьи, уход из родительского дома, рождение первого ребенка, освоение профессиональных ролей, установление круга знакомых, связанных с работой. Таким об­разом, существенные изменения происходят на всех уровнях, и эти изменения носят не только количественный, но и, что самое главное, качественный характер, по многим функциям просле­живается скачкообразный характер изменений.

Не менее существенные качественные изменения происхо­дят и на границе между II к III стадиями постнатального онто­генеза (от 55 до 65 лет). После 50 лет начинается уменьшение длины и массы тела. С 55 лет, по данным В. В. Гинзбурга, про­исходит почти полное заращение всех швов на черепе, за ис­ключением чешуйчатого, кости черепа истончаются, выпаде­ние зубов приводит к атрофии альвеолярных отростков. Де­тородная функция прекращается, после детородного периода затухает самообновление протоплазмы. С 60 лет начинает сни­жаться вес желез внутренней секреции (околощитовидной, ги­пофиза, надпочечников). Вес половых желез начинает умень­шаться несколько раньше (В.В.Бунак). Происходит снижение уровня основного обмена с 24 до 17-20 ккал/кг. Окислитель­ные процессы в лимфоцитах крови в 59 лет почти достигают уровня 20-29-летних и начинают прогрессивно снижаться, т. е. имеет место пересечение с пороговым значением. После 60 лет снижается уровень РНК в крови, который, начиная с 20 лет, был стабилизированным. Таким образом, на генетическом, мор­фологическом и физиологическом уровнях происходят каче­ственные сдвиги всех процессов жизнеобеспечения.

Рассмотрим динамику на остальных уровнях. После 55 лет резко снижается амплитуда аккомодации, что ведет к уменьшению остроты зрения; аккомодация в эти годы достигает сво­его низшего уровня, затем стабилизируется. Начиная с 50 лет снижается различительная чувствительность глаза, по данным. Увеличивается нижний порог светоощущения. Происходит по­вышение пороговых величин по всем четырем видам вкусовой чувствительности. Реакция вестибулярного аппарата крайне слабая или вообще отсутствует. Порог вибрационной чувстви­тельности повышается от 17-20 до 35 (амплитуда вибрации при частоте 100 гц). По данным Майлса, начиная с 60 лет про­стое время реакции на звук увеличивается, что Биррен считает наиболее общим и универсальным признаком старения. Сни­жаются зрительно-кинестетические координации. Вербально-логические функции, которые до 50 лет возрастали, к 60 годам снижаются (Овенс, Шоемфельд). Вместе с тем этот возраст является годами пика социальных достижений, положения в обществе, власти и авторитета. Происходит изменение всей мо­тивации в связи с подготовкой к пенсионному возрасту жиз­ни (Б.Д.Бромлей). Как видим, и на психофизиологическом, психологическом, социально-психологическом уровнях проис­ходят качественные изменения.

Перейдем к описанию границ между периодами. В I стадии постнатального развития выделяется пять периодов: от рожде­ния до 1 года, от 1 года до 3 лет, от 3 до 7, от 7 до 13, от 13 до 20 лет. Таким образом, границы между периодами, или кризисы развития (Л.С.Выготский), определяются в 1, 3, 7 и 13 лет. Граница между 1-ми 2-м периодом характеризуется следующими изменениями в развитии: начинают образовываться швы меж­ду костями свода черепа, прорезываются первые коренные зубы; снижается константа скорости роста с 1,3 до 0,67; уровень ос­новного обмена достигает максимальных значений, после года начинает плавно снижаться (до 13 лет); организм достигает определенной физиологической зрелости, гормоны, ферменты и антитела в достаточной степени продуцируются организмом; происходит реализация и закрепление позы стояния, овладе­ние ходьбой, что означает свободное овладение пространством; начинается интенсивное развитие речи, формирование второй сигнальной системы; осуществляется сенсомоторная стадия развития логических структур (Ж.Пиаже); в начале второго года жизни ребенок перестает покорно подчиняться взрослому дети становятся способными действовать под влиянием не только непосредственных впечатлений, но и представлений; все большую роль начинает играть память, ребенок освобождается от скованности данной конкретной ситуацией и становится субъек­том. Как видим, значимые сдвиги происходят почти на всех уровнях; как организм и как субъект ребенок приобретает от­носительную автономию от взрослого.

В описании границы между 2-м и 3-м периодами на первое мес­то выступают изменения, происходящие на психологическим и социально-психологическом уровнях: в 3 года начинается кри­зис противопоставления, а затем подражания, становление са­мосознания, возникновение системы «я», резко возрастает по­требность в общении со сверстниками; не случайно это период, когда большинство детей начинает посещать детские учрежде­ния. Однако происходят изменения и на других уровнях: суще­ственно важными являются становление бега и прыжка, нача­ло уменьшения времени реакций.

Третья граница этой стадии приходится на возраст 7 лет. Какие же сдвиги происходят в этой критической точке? Возни­кают центры окостенения в эпифизах пятных и основных фа­ланг, начинается смена молочных зубов постоянными. Проис­ходят сдвиги в сердечно-сосудистой системе: частота пульса снижается до 75-88 уд/мин. Острота зрения достигает взрослых норм (Е. Ф. Рыбалко), происходит становление константы вос­приятия, формируется физиологическая готовность к новому виду деятельности — учению. У ребенка появляется осознание своего социального «я», появляется новый уровень самосознания, впервые происходит осознаваемое самим ребенком расхождение между его объективным общественным положением и внутренней позицией; его перестает удовлетворять прежний образ жизни и он хочет занять позицию школьника, стремится занять новое, более «взрослое» положение в жизни. Возникает устойчивая иерархическая структура мотивов, которая превращает ребенка из существа ситуативного в существо, обладающее внутренним единством и организованностью. Формируется действительная дифференцированная самооценка. Ребенок способен осознавать и самого себя, и то положение, которое он занимает в жизни. Таким образом, и здесь существенные сдви­ги происходят как на морфологическом и физиологическом, так и на социально-психологическом и социальном уровнях.

13 лет — граница между 4-м и 5-м периодами первой постнатальной стадии развития. В это время происходит слияние зон окостенения лобковой и седалищной костей, заканчивает­ся смена молочных зубов постоянными. Константа скорости роста начиная с 12 лет увеличивается с 0,67 до 1,55 и сохраняет­ся на этом уровне до 19-20 лет, т.е. происходит ростовой скачок. Интенсивность основного обмена начиная с 13 лет увеличива­ется. Происходит формирование вторичных половых признаков. Поле зрения достигает норм зрелого человека, память также до­стигает уровня взрослого (Е.Ф.Рыбалко). Функция внимания характеризуется снижением всех показателей: объема, переклю­чения, избирательности, устойчивости. Складывается система формальных операций и логических структур (Ж.Пиаже). По­ведение ориентировано на взрослые нормы; возникает способ­ность учитывать цели, выходящие за пределы сегодняшнего дня, способность к целеполаганию.

Таким образом, как видно из анализа границ периодов I ста­дии, в каждый из рассмотренных периодов происходит каче­ственное изменение показателей, охватывающее один или не­сколько уровней; причем в отдельные периоды эти изменения больше выражены на психологическом и социальном уровнях, как, например, в 3 и 7 лет; в другие периоды изменения захваты­вают главным образом морфологический, физиологический и психофизиологический уровни, как, например, в 1 год и в 13 лет.

Перейдем к рассмотрению границ II стадии постнатального развития. Здесь необходимо отметить очень малую изучен­ность этой стадии человеческой жизни как физиологами, так и психологами. Пионером изучения этого возрастного отрезка жизни в нашей стране был Б.Г.Ананьев. Очевидно, в силу ма­лой изученности в этой стадии выделяется всего лишь два пе­риода, их граница находится в возрасте 32-35 лет. Какие суще­ственные сдвиги происходят в этом возрасте? Это возраст мак­симальных достижений по показателям физического развития: силы, роста и веса, жизненной емкости легких. На этот же пе­риод приходятся и оптимальные характеристики некоторых психофизиологических и психологических показателей: динамичность торможения имеет оптимум в 33 года, оптимум устойчивости — в 34 года, один из пиков интеллектуального уровня приходится на возраст 35 лет, пик невербального интеллекта – в 33 года, после чего начинается снижение его уровня.

III стадия постнатального развития делится также на два периода; возраст 90 лет является их границей, которая может быть охарактеризована следующим образом: происходит сниже­ние всех видов чувствительности, по данным Грекова, с 90 лет начинается тотальное снижение памяти, нарушение биологи­ческих функций, хронические болезненные состояния.

Периоды онтогенеза делятся дальше на фазы. Причем выделение фаз онтогенеза, ведущее к большей дробности перио­дизации, в литературе описывается очень противоречиво.

Фазы выделяются по частным, локальным признакам, относящимся чаще всего к одному какому-либо уровню. Наиболь­шее количество фаз выделяется в первом периоде жизни. Толь­ко лишь на первом году жизни разными авторами выделяется от двух (А.Ф.Тур) до четырех фаз (В.В.Бунак, И.А.Аршавский). Рассмотрим некоторые границы между фазами. Выде­ляя фазы первого года жизни, И.А.Аршавский за основу берет характеристики питания и получает следующие фазы: первая — от рождения до 8 дней — вскармливание молозивным молоком; вторая — от 8 дней до 6 месяцев — вскармливание грудным молоком; третья — от б до 12 месяцев — сочетание грудного питания с прикормом; четвертая — 10-13 месяцев — выделя­ется как самостоятельная, характеризующаяся реализацией и закреплением позы стояния и ходьбы.

В периодизации юности Д.Б.Бромлей выделяет две фазы: ранняя (11-13-15 лет) и поздняя юность (15-21 год). При этом первая фаза характеризуется в основном психофизиологически­ми, соматическими сдвигами, вторая же — социальными: осво­ение профессиональных ролей, начало самостоятельной трудо­вой и экономической жизни и т.д.

Внутри периодов II стадии также отмечается наличие от­дельных фаз. Внутри 1 -го периода этой стадии происходят сдви­ги на морфологическом уровне: появление седых волос, нача­ло облитерации черепных швов — с 27 лет, на социальном уровне начиная с 25 лет имеет место консолидация социальных и профессиональных ролей, лидерства в различных видах деятельности, накопление достоянных материальных средств и социачьных связей. Очевидно, этот возраст — 25-27 лет — является границей фаз внутри второго периода, что согласуется с данными.

Внутри 2-го периода границей фазы является возраст 40 лет. Сдвиги в этом возрасте происходят на морфологическом уров­не: начинается стирание и выпадение зубов, значительная об­литерация черепных швов; физиологическом: менопауза, сни­жение мышечной силы, жизненной емкости легких, скорости движения; социальном уровнях: установление специальных и социальных ролей, ослабление внутрисемейных связей.

В 1-м периоде III стадии отмечаются две фазы, их границей является возраст 70 лет. Изменения, происходящие в этом воз­расте, относятся прежде всего к социальному и социально-пси­хологическому уровням: полная незанятость в обществе, рас­тущая социальная изоляция, отсутствие каких-либо ролей в обществе, кроме семейных.

Рассмотрение основных компонентов онтогенеза (стадий, периодов, фаз) в их развитии является необходимым, но не до­статочным для осуществления системного подхода. Для сис­темного подхода необходимым является не только рассмотре­ние явлений в их развитии, но и установление связей между ними. Б.Ф.Ломов пишет: «Было бы ошибкой полагать, что простое рядоположение данных, накапливаемых в разных об­ластях психологической науки, и есть реализация системного подхода. Действительная задача заключается в том, чтобы по­нять закономерные связи между ними». Б.Г.Ананьев говорит о том, что теория связей — это первостепенная задача, которую психология может и должна ставить. Структурность общей природы развития проявляется в сложных противоречивых за­висимостях одних функций от других, их соотносительности и скоррелированности. И.И.Шмальгаузен описал три основных типа связей и взаимозависимостей: геномные, морфогенетические, эргонтические.

Исследование связей поможет понять, каким образом складывается система и каковы особенности ее организации в тот или иной период функционирования. Вопрос об исследовании связей остается все еще очень малоизученным. Имеются дан­ные, полученные в лаборатории Б.Г.Ананьевым, а также его учениками Е.Ф.Рыбалко и др., о том, что возрастные особен­ности характеризуются не только динамикой уровневых пока­зателей той или иной функции, но и изменением всей структу­ры интра- и межфункциональных связей, что «исключает воз­можность чисто локального изменения какой-либо отдельной функции (например, вербально-логической или мнемической) под внешним воздействием без тех или иных сопутствующих сдвигов в других функциях» и позволяет построить возрастной синдром. Так, исследуя возрастные периоды от 18 до 35 лет, сотрудники лаборатории дифференциальной психологии и ан­тропологии под руководством Б.Г.Ананьева показали, что для возраста 18-21 год характерной является простая структура межфункциональных связей, имеющая характер «цепочки»; в 22-25 лет связи носят сложный характер и представляют собой сложноветвящуюся констелляцию; в 30-35 лет происходит перестройка всего комплекса связей.

Нами выявлены некоторые количественные соотношения между стадиями, периодами, фазами, которые также указыва­ют на наличие связей между ними. Рассмотрим количественное соотношение между временными отрезками стадий, периодов и фаз. Отметим прежде всего, что длительность стадий, периодов и фаз прогрессивно возрастает. Длительность I постнатальной стадии — 20-21 год, II стадии — 35-45 лет (в среднем 40 лет), последней, III стадии — в среднем 60 лет. Нетрудно видеть, что числа 20, 40, 60 образуют арифметическую прогрессию. Рассмотрим далее периоды первой стадии, временные границы которых выражаются следующими целыми числами (в годах): 3, 7, 13, 21. Числа этого ряда описываются следующей формулой: Т_n = n² — n + 1, где Т_n — возрастная граница (в годах), n — натуральное число. Учитывая хорошее совпадение границ периодов I стадии с числами ряда формулы, вычислим по ней следующие члены этого числового ряда и нанесем их на первую вспомогательную линейку рисунка. Для сравнения на второй вспомогательной линейке нанесем числа ряда Фибоначчи. Об­ращает на себя внимание, что большинство чисел этих рядов лежит в зоне границ стадий, периодов, фаз.

Таким образом, нами предложена одна из форм системного описания онтогенеза в виде онтогенетической сетки, охваты­вающей все этапы и уровни онтогенеза. Рассмотрены общие принципы деления онтогенеза на стадии, периоды, фазы и ха­рактеристики границ между ними. Мы попытались рассмот­реть данные о количественных закономерностях длин стадий, периодов, фаз.

Полученные результаты могут быть использованы для пла­нирования и организации исследований методом как возраст­ных срезов, так и лонгитюдинальным. При этом лонгитюдинальный метод как исследование онтогенеза отдельного чело­века имеет наибольшее значение для диагностики развития, определения его потенциалов. Онтогенетическая сетка также может быть использована при изучении биографий и психографий. Объединение представленной нами ранее психографичес­кой сетки (1979) с онтогенетической даст трехмерное описание индивидуальности как в отдельные периоды, так и на протяже­нии всего онтогенеза в целом.

Поливанова К.Н.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ КРИЗИСОВ ВОЗРАСТНОГО РАЗВИТИЯ

(Вопросы психологии. 1994. №1. С.61-69)

«В критические периоды ребенок становится относительно трудновоспитуемым...» — пишет Л.С. Выготский, но почти вслед за этим добавляет: «...было бы величайшим заблуждением полагать, что этим исчерпывается значение кризисных возрастов... и в критические периоды мы наблюдаем конструктивные процессы развития». Этот тезис приводится буквально или в пересказе во всех работах, трактующих о кризисах возрастного развития. Но в наибольшей степени он был воплощен в работах Д.Б.Эльконина и, как нам представляется, главным образом, в его работах 1979— 1984 гг.. В то время под руководством Д.Б.Эльконина было проведено широкомасштабное исследование особенностей психического развития детей шести-семи лет, были разработаны принципы содержательного анализа предшкольного кризиса психического развития. Были получены конкретно психологические данные о динамике развития мотивации и интеллекта, становления внутренней позиции школьника, развития самооценки.

Это направление исследований не было завершено, а главное, как нам сегодня представляется, не было осознано значение этого широкого цикла экспериментально-теоретических исследований. В данной работе мы делаем попытку представить принципиальные подходы к анализу динамики развития в период кризиса, подходы пока во многом гипотетические, но имеющие в своей основе исследования Д.Б.Эльконина и его сотрудников, касающиеся предшкольного кризиса, а также и более ранние работы, посвященные психологии младших подростков.

Кризисы психического развития представляют собой необыкновенно интересный и противоречивый объект психологического анализа. Л.С.Выготский писал, что если бы кризисы не были обнаружены экспериментально, их тем не менее следовало бы задать теоретически. Основанием для такого понимания логики развития служит тезис о том, что развитие ребенка есть диалектический процесс, в котором переход от одной стадии к другой совершается революционным, а не эволюционным путем. В эти периоды в относительно короткий промежуток времени происходят кардинальные изменения в развитии ребенка, причем изменения не латентные, а определенно заметные окружающим, наглядные. Однако в наблюдении и эксперименте мы всякий раз сталкиваемся с сугубо индивидуальными, частными проявлениями в поведении ребенка. Ни один акт поведения, взятый в своей отдельности и биографической уникальности, не является репрезентативным для возрастного кризиса как полного акта развития. Именно эта особенность динамики развития в кризисные периоды делает недостаточным их анализ лишь на основе имеющейся симптоматики.

Смена одного стабильного периода другим традиционно характеризовалась как период трудновоспитуемости ребенка. Уже сама по себе такая постановка вопроса, акцентирование внимания на трудностях в воспитании ребенка указывает на абсолютизацию деструктивной составляющей кризиса. Так, Л.И.Божович, развивая принципиальные подходы культурно-исторической теории, формулирует положение, согласно которому своеобразие социальной ситуации развития применительно к детям, находящимся в критическом периоде, состоит в том, что внутренне они уже созрели для того, чтобы включиться в новые формы жизни, а внешние обстоятельства препятствуют этому, удерживая ребенка в системе прежних взаимоотношений. Т.В.Драгунова, исследуя младший подростковый возраст, приходит к аналогичным выводам: формируемое в этом возрасте чувство взрослости не находит своей реализации в ригидной системе отношений со взрослыми, что приводит к негативным проявлениям в поведении детей — к пресловутой трудновоспитуемости. Таким образом, трудновоспитуемость трактуется как негативный фактор развития.

В этих выводах содержатся два положения, противоречащих, на наш взгляд, исходным посылкам о конструктивном характере кризисов:

— кризис психического развития отождествляется с явлениями трудновоспитуемости, то есть приравнивается к внешней конфликтности. Но у Л.С.Выготского «негативное содержание развития в переломные периоды — только оборотная, теневая сторона позитивных изменений»;

— неявно признается, что кризис есть негативный результат развития, которого, если создать необходимые условия, можно и избежать. Вопрос, однако, состоит в том, сохранится ли позитивная, созидательная составляющая кризиса при правильном поведении взрослого.

На этот вопрос отвечает Д.Б.Эльконин: замечая, что при относительно мягкой системе отношений кризис внешне протекает мягче, он далее пишет, что в этих случаях дети сами активно ищут возможности противопоставить себя взрослому, «им такое противопоставление внутренне необходимо». Здесь уместно задать вопрос: а почему и зачем необходимо? Д.Б.Эльконин, не отвечая прямо, дает ключ к ответу: «Не является ли тенденция к самостоятельности, к эмансипации от взрослого необходимой предпосылкой и обратной стороной построения новой системы отношений между ребенком и взрослым?».

Действительно, например, манерничанье и кривляние, о которых пишет Л.С.Выготский, характеризуя симптоматику кризиса семи лет, следует отнести к негативным поведенческим реакциям. Но не содержит ли это странное вычурное поведение и положительную составляющую? Ведь упражнение в подобном поведении и опробование реакции взрослого есть своего рода учебная ситуация, где ребенок впервые использует на практике возникшую ранее в игре, т.е. в условной ситуации, произвольность. «Потеря непосредственности» как характеристика предшкольного кризиса в дальнейшем часто трактовалась как утрата естественности поведения, но она одновременно есть и приобретение произвольности.

В связи с этим следует рассмотреть произвольность, понимаемую как опосредствованность, несколько подробнее. По отношению к предшкольному кризису говорят о произвольности, в частности, как условии школьной зрелости. В качестве новообразований других переходных периодов называют разные — чувство взрослости, гордость за достижение и т. п. Можно предположить, что все они имеют общую основу, различаясь конкретной специфической для данного возраста формой. Анализ симптоматики разных возрастных переходов и их сравнение заставляют признать, что именно произвольность всегда является условием начала нового стабильного периода, различие состоит в том, какая психологическая характеристика приобретает свойства произвольности. Потеря непосредственности основана на произвольности внешнего поведения, эмансипации его от игровой роли, от диктата ситуации. Интеллектуальная рефлексия как опосредствованность, произвольность умственных действий выступает в качестве характеристики и условия начала подросткового периода.

Но встает закономерный вопрос: если в предшествующий стабильный период действительно возникает некоторая способность в собственном смысле слова (в данном случае — произвольность), т.е. способность, свободная от деятельности, ее сформировавшей, нужно ли тогда вообще говорить о кризисе, о разрыве в поступательном развитии. Анализ симптоматики кризисных возрастов заставляет предположить следующее: то, что возникло в игре, например, произвольность,— игре и принадлежит. Мы предполагаем, что любая значимая для дальнейшего развития функция требует своей собственной ситуации переноса. Необходим этап освобождения, эмансипации новообразования от того психологического контекста, в котором оно возникло. Необходимо некоторое психологическое пространство пробности, т.е. некоторые условия, в которых можно было бы исследовать, проверить, тестировать те новообразования, которые возникли раньше, узнать, годятся ли они для иных условий. Только после таких испытаний новообразование выступит как субъектная характеристика, т.е. станет способностью самого субъекта, а не принадлежностью той деятельности, в которой оно возникло.

Всякое произвольное действие предполагает запрет, преодоление непосредственного действия. Так, поступление в школу требует навыка остановки, запрета личного отношения с учителем как с близким взрослым. А упражнения в такой остановке начинаются дома, с родителями. То же и с подростками. Может быть, странное поведение, когда ребенок провоцирует конфликт, ведет себя заведомо некстати, есть перенос сформированных в предшествующей деятельности новообразований в реальный мир. Произвольность к семи годам вызревает в игре, но если это психическое качество имеет смысл в перспективе детского развития, оно должно быть опробовано, а старая система отношений является для подобного опробования вполне адекватным полигоном. Также и конфликтность подростка есть опробование своих возможностей, поскольку все, что он знает и умеет, в собственном смысле слова ему не принадлежит.

Так понимаемое поведение ребенка в кризисные периоды развития не может быть преодолено никаким изменением педагогической системы. Возможно снятие остроты внешней формы конфликта, достижение его большей продуктивности. Но отсутствие конфликта лишает ребенка возможности превратить новые способности в «работающие», а это может повлечь отсутствие опыта в остановке непосредственного действия и в практике построения собственного поведения.

Наиболее общее исходное определение содержания кризиса психического развития во всех исследованиях в русле культурно-исторической теории может быть сформулировано следующим образом: возрастной кризис связан с изменением системы отношений ребенка с миром. К концу предшествующего стабильного возрастного периода старая система отношений (старая социальная ситуация развития) исчерпывает себя и должна быть преобразована, преодолена. К этому моменту ребенок начинает «видеть» и новую, пока лишь потенциально возможную систему связей с миром,— и стремиться к ней.

Более пристальный анализ, однако, обнаруживает даже в этой общей посылке некоторую недоговоренность. Так, термин «социальная ситуация развития» в текстах Л.С.Выготского носит описательный характер и не обладает характеристиками понятия. Однако если обратиться ко всему наследию Л.С.Выготского, можно увидеть, что социальная ситуация развития как характеристика возраста была воплощением более общей и принципиальной посылки о сосуществовании реальной и идеальной формы в детском развитии. «Величайшее своеобразие» детского развития, в отличие от других типов развития, заключается, по мысли Л.С.Выготского, в том, что в момент, «когда складывается начальная форма... уже имела место высшая, идеальная, появляющаяся в конце развития... она непосредственно взаимодействовала с первыми шагами, которые делает ребенок по пути развития этой начальной, или первичной, формы». Именно в этом смысле Л.С.Выготский настаивал на том, что среда играет роль не обстановки, а источника детского развития. Таким образом, говоря о среде и переживании ребенком среды при определении социальной ситуации развития, Л.С.Выготский фактически ведет речь о своеобразном для возраста соотношении реальной и идеальной формы.

В стабильные периоды это соотношение опосредствовано культурой освоения идеальной формы. Так, в дошкольном возрасте такой культурой является игра, в младшем школьном — учебная деятельность. Согласно нашей гипотезе, специфика развития в кризисный период состоит в том, что ребенок открывает для себя новую идеальную форму, и ее отношение к реальной становится ситуацией развития.

Действительно, если рассмотреть поведение подростка, опробующего меру своих возможных свобод, можно заметить его стремление воспроизвести буквально форму новых взрослых отношений с окружающими. Любое требование, выдвигаемое подростком, по сути своей есть требование признать его равным. Но отношения равенства предполагают в своей полноте отношения свободных и ответственных партнеров. Здесь никогда нельзя задать лишь форму равенства, так как это целостная принципиально не аддитивная ситуация, она не может быть составлена из отдельных действий двух равных. Ребенок же требует именно оформления меры своего участия в равенстве, т. е. ставит принципиально не решаемую задачу. Он пытается буквально реализовать свои идеализированные представления о взрослости, исполняя некую желаемую роль.

В предшкольный кризис внешнее проявление поведения детей иное. Предметом атаки также становится система домашних установлении, уклад. Но дети как бы перестают слышать до того не обсуждавшиеся требования родителей. Парадоксальным образом правилосообразность их поведения выражается в нарушении правил. Но — правил, установленных родителями. Собственное же правило, идеализированная схема взрослого поведения выполняется с большой настойчивостью.

Открытие идеальной формы и ее мифологизация меняют действия ребенка в привычных ситуациях, происходит обесценивание отношений с близкими, провоцируются конфликты. Но оборотной стороной этих негативных явлений оказывается опробование своих новых возможностей, субъективация новообразований предшествующего периода. Столкновение желаемого и действительного, как мы увидим ниже, обусловливает возникновение рефлексивного отношения к себе и своим возможностям, что в свою очередь становится основой перехода к новым формам освоения культуры — к новым деятельностям.

Суть настоящего подхода состоит в том, что деструктивный компонент развития в кризисе направлен на старую систему отношений с миром. Положительный смысл поведения ребенка в кризисные периоды обусловлен попыткой построить новую систему отношений.

Новым в нашей трактовке кризиса является следующее: конструктивная и деструктивная составляющие кризиса принципиально нерасторжимы, для того чтобы построить новое, ему необходимо освободить место, устранив старое. И, наконец, самое важное — часто одно и то же действие ребенка, один акт поведения оказывается двунаправленным: одновременно и разрушающим старое, и формирующим новое.

Одной из специфических характеристик возрастных кризисов как объекта психологического анализа является та, что каждый отдельный поведенческий акт не может быть атрибутирован как кризисный, поскольку представляет собой лишь элемент целостного акта развития, называемого возрастным кризисом. Действительно, какой бы отдельный эпизод или ситуацию взаимодействия ребенка и взрослого мы ни взяли, они не являются представительными для всего кризисного периода. Эта объективная трудность психологического анализа заставляет поставить задачу разработки общей структуры возрастного кризиса. Необходимо проследить логику развертывания переходного периода, выделить основные его этапы.

Л.С.Выготский предложил для анализа критического возраста его деление на три фазы — предкритическую, собственно критическую и посткритическую. Предполагалось, что в первой фазе происходит пока латентное обострение противоречия между объективной и субъективной составляющими социальной ситуации развития (средой и переживанием ребенком среды). В собственно критической фазе это противоречие проявляется, обнаруживая себя в трудновоспитуемости, и достигает апогея. Затем в посткритической фазе противоречие разрешается через образование новой социальной ситуации развития, т. е. через установление новой гармонии между составляющими социальной ситуации развития.

В дальнейшем при исследовании критических возрастов, как правило, эта градация если и упоминалась, то не получала содержательного развития.

Далее мы изложим гипотезу о структуре критических возрастов, опираясь на предложенную Л.С.Выготским их градацию. В основу излагаемого подхода положена исходная посылка о том, что структура переходного возраста есть отражение динамики взаимопереходов реальной и идеальной формы. При этом предполагается, что изменение в переживании ребенком среды обусловлено тем, что в момент возрастного перехода открывается идеальная форма развития — именно таким образом мы трактуем различные проявления изменений в поведении детей в кризисные периоды.

Таким образом, мы рассматриваем кризисные моменты в развитии ребенка как предельное обнажение, прежде всего для самого ребенка, всегда имплицитно наличествующего сосуществования реальной и идеальной формы. Кризисы, по нашему мнению, есть моменты обнажения, «явления» границы реальной и идеальной формы.

1. Предкритическая фаза кризиса возрастного развития состоит в том, что ребенку открывается неполнота той реальной формы, в которой он живет. Такое открытие возможно лишь при условии, что оно происходит на фоне возникновения представления об идеальной форме. Обнаружить эти изменения можно лишь косвенно, поскольку они не рефлексивны. Так, игра старших дошкольников отличается от той же деятельности более младших детей тем, что шести- и семилетние дети одновременно и играют, и обсуждают правильность исполнения игровых ролей. Дети находятся одновременно в двух планах — условном игровом и реальном.

Мы полагаем, что истоком кризиса является расчленение ребенком двух миров — старого и нового, различение реальной и идеальной формы. Такое различение не обязательно оказывается ментальным. Ребенку открывается, «является» новая идеальная форма взрослости, и он действует в старой реальной ситуации по логике нового и идеального. Это противоречие и провоцирует сложное немотивированное поведение ребенка.

Этот этап можно назвать этапом эмансипации: в предшествующий стабильный период ребенок был полностью погружен в ситуацию игры, учения или другой деятельности. Теперь сама эта ситуация предстает ему как таковая, может быть пока еще как привлекательная, но уже лишь как одна из многих других.

Экспериментально предкритическая фаза возрастного перехода изучена в наименьшей степени. Однако здесь уместно сослаться на исследование Э.Д.Венгер, в котором было обнаружено, что к шести годам ребенок начинает адекватно характеризовать свои действия в ситуации возможного взаимодействия с незнакомым взрослым. До того для ребенка не существует еще иного взрослого, кроме близкого, к шести годам ребенок открывает, что ситуация общения не исчерпывается лишь общением с близкими. Предкритическую фазу кризиса характеризуют и данные о первом этапе становления позиции школьника. Дети на этом этапе ориентируются на сугубо внешнюю форму школьной жизни: у ребенка возникает желание идти в школу, он многое узнает о школе, но она привлекает его своей формальной стороной.

Л.С.Выготский называет первую фазу возрастного перехода фазой влечения. Именно в этот момент ребенок из «здесь и сейчас» предшествующей деятельности выходит во временную перспективу, открывает идеальную форму и идеализирует ее.

2. Собственно критическая фаза, характеризуемая наибольшим обострением возникающего противоречия, распадается на три этапа.

На первом этапе происходит попытка непосредственно реализовать свои наиболее общие — идеализированные — представления об идеальной форме в реальных жизненных ситуациях. Ребенок делает попытку материализовать идеальную форму. Нераздельность формы и содержания действия позволяет предположить, что на этом первом этапе собственно критической фазы мы имеем дело с мифологизацией представлений ребенка о перспективе своего развития. Идеальная форма на этом этапе представляется ребенку в наиболее целостном нерасчлененном виде.

Известно, что, поступая в школу, дети более всего готовы принять школьную атрибутику, они подчеркнуто внимательны к форме отношений с новым официальным взрослым — учителем. Замечено, что дети начинают подражать учителю во всем, копируют его манеру двигаться и говорить. Но при всей внешней «правильности» поведения стремление к школе базируется на игровых и социальных мотивах, неспецифических для учебной деятельности. Одновременно обнаруживается и обесценивание (видимо, временное) детско-родительских и вообще семейных отношений.

М.Г.Елагина называет ребенка в предшкольном кризисе «социальным функционером»: его манерничанье и кривляние представляют собой, если внимательно приглядеться, попытку буквально воспроизвести «взрослые» формы поведения вне реальных условий, вне целостной ситуации действования. Может быть, точнее было бы говорить не о социальном функционировании, а о роли: дети действуют «заученно», по правилу, по логике своего персонажа. Они как бы играют в привычной обстановке чуждую данной конкретной ситуации роль из «другой пьесы».

Наблюдая поведение детей в кризисные периоды, мы обратили внимание, что трудновоспитуемость возникает в привычных ситуациях. На это же указывает и Т.В.Гуськова. Поведение детей в новых условиях, напротив, отличается конформностью. И в старых, и в новых обстоятельствах ребенок действует в соответствии с внешней формой ситуации, характерной для нового сообщества: шестилетка изображает дома идеального школьника, подросток — взрослого. Ребенок разрывает форму и содержание ситуации и становится трудновоспитуемым в привычной жизни, но вполне уместным в новых сообществах.

Можно сказать, что ребенок мифологизирует форму искомой взрослости, для него она содержательна сама по себе. Например, быть в школе значит и быть школьником, быть взрослым. Привычная же система отношений, которая раньше была частью его бытия и не осознавалась, внезапно становится предметом его действования. Как ни парадоксально это звучит, ребенок начинает опробовать привычную систему отношений, привычную ситуацию. Становясь предметом действия, ситуация, т. е. среда как компонент социальной ситуации развития, меняется не столько объективно, сколько субъективно, меняется для ребенка.

Этап мифологизации также еще требует своего исследования и подтверждения в эксперименте и систематическом наблюдении. Но если удастся получить эмпирические доказательства подобной трактовки первого этапа собственно критической фазы кризиса, можно будет далее строить теорию критических возрастов во многом по логике овладения понятием, где исходной формой является наиболее общая нерасчлененная, а далее происходит восхождение от абстрактного к конкретному.

Далее собственно критическая фаза обнаруживает второй этап — этап конфликта. Это наиболее драматичный этап кризиса, именно конфликтное поведение ребенка, его трудновоспитуемость всегда привлекали исследователей критических возрастов. Мы рассматриваем конфликт как необходимое условие развития ребенка в кризисе. Естественно, речь идет о конструктивном конфликте, позволяющем ребенку и взрослому предельно обнажить собственные позиции и тем самым создать условия для их рефлексии. Без определения границ собственных возможностей или до подобного определения нет еще и самих этих возможностей.

Конечно, мы можем повторить вслед за Т.В.Драгуновой, что конфликт вызван тем, что взрослый не признает возрастающего чувства взрослости ребенка, но позитивный смысл конфликта состоит в раскрытии для самого ребенка его собственных возможностей. Можно полагать, что до конфликта как этапа развития кризиса единственной преградой для реализации искомой взрослости, т. е. для материализации идеализированной формы, остаются внешние ограничители — это «старые» формы жизни, формы взаимоотношений. Конфликт же создает условия для дифференциации этих ограничителей. Посредством конфликта обнаруживается, что часть из них действительно связана с теряющими свою актуальность табу, но какая-то часть связана и с собственной недостаточностью, неумением, неспособностью самого ребенка.

В конфликте с предельной ясностью обнажаются и эмоционально переживаются преграды к реализации идеальной формы. Внешние связанные с ригидностью системы воспитания затем убираются, но остаются внутренние, связанные с недостаточностью собственных способностей. Именно в этот момент и возникает мотивация новой деятельности, создаются условия для преодоления кризиса.

Но прежде чем собственно критическая фаза завершится, должна произойти рефлексия собственных способностей и возникнуть новообразование кризиса (еще раз подчеркнем, что интеллектуальная рефлексия может быть лишь одной из форм рефлексивного отношения к собственным возможностям). Мы рассматриваем рефлексию как этап кризиса, она представляет собой интериоризацию конфликта между желаемым и реальным.

Так, описываемое Л.С.Выготским обобщение переживания (вспомним его пример о мальчике с физическим недостатком) может возникнуть именно на основе конфликта собственных ничем поначалу не ограниченных стремлений осуществить новую форму деятельности и ее неуспеха, лишь в частности связанного с реакцией взрослого. На этапе рефлексии у ребенка возникает отношение к мере своих собственных возможностей, способностей и т. д., возникает рефлексивное отношение к искомой взрослости.

Приведенный Л.С.Выготским пример наглядно иллюстрирует: повторяемый неуспех внезапно осознается как собственная неспособность. Мы сталкиваемся здесь с дифференциацией внутренней и внешней жизни; добавим, с рефлексией собственных возможностей в реализации желаемой деятельности. Очень важно, что в этом примере вообще отсутствует конфликт ребенка и взрослого, есть лишь конфликт желаемого и действительного, их противопоставление и далее — интериоризация.

Е.З.Басина в своем исследовании самооценки у детей седьмого года жизни обнаружила ее динамику, которая состоит в дифференции Я-реального и Я-идеального. Естественно предположить, что это и есть новообразование предшкольного кризиса, теснейшим образом связанное с обобщением переживаний. Снижение оценки Я-реального представляет собой крайне важный факт. Ведь в предкритической фазе ребенок «уверен» в собственных возможностях, он с легкостью готов принять новую социальную роль. К концу же кризиса он обнаруживает гораздо более трезвое отношение к себе, его временная перспектива, можно думать, становится более реальной. Именно в этот момент возникает, например, полноценная школьная готовность, содержательная внутренняя позиция школьника.

3. Дифференциация самооценки как проявление отношения к мере собственных возможностей создает основу перехода в посткритическую фазу. Она состоит в преодолении кризиса, по Выготскому—в создании новой ситуации развития.

Симптоматика этого периода характеризуется затуханием конфликтности поведения, поскольку оно перестает быть неадекватным ситуации — изменяется и среда, и переживание ребенком среды. В посткритической фазе преодолевается не только кризис, но и предшествующий стабильный период в том смысле, что он содержательно снимается в новообразованиях, теперь уже свободных от деятельности, в которой они сформировались.

Посткритическая фаза представляет собой переход к новой ведущей деятельности, поиск нового «значимого другого»; для семилетки — учителя, для подростка — сверстника, а может быть, и нового взрослого — это еще предмет специального обсуждения. На этом этапе реализуется идеальная форма, но именно идеальная, а не идеализированная, не формальная, а полноценная.

При патологическом течении кризиса может произойти искажение его нормальной динамики, «застревание» на каком-то из этапов и как следствие — ущербность новообразования. Могут развиться и компенсаторные механизмы, деформирующие дальнейшее нормальное развитие. Так, у детей, поступающих в школу в шесть лет и обучающихся в условиях жесткой организации школьной жизни, отмечается более ранняя потеря интереса к учебе и возникновение школьных трудностей. Именно об этих трудностях предупреждал еще в 1984 г. Д.Б. Эльконин.

Изложенная структура критического возраста рассматривается нами как сугубо логическая. Ее ни в коем случае нельзя идентифицировать с хронологией кризиса. Индивидуальные варианты протекания кризиса, как отмечают все исследователи, необыкновенно разнообразны. Но представляется, что данная схема может служить для дифференциации общевозрастных и сугубо индивидуальных трудностей в воспитании детей как основа для психотерапевтической помощи.

Для нас представленная структура кризиса является основой для организации систематического экспериментального исследования, позволяющей не только проектировать лабораторный эксперимент, но и систематизировать данные наблюдения и консультативной практики, а также основой для сравнительного анализа различных возрастных кризисов.

Кризис психического развития, по нашему мнению, связан с возникновением, с одной стороны, новых способностей ребенка, сформированных прежде в чистой культуре ведущей деятельности, с другой стороны, с изменением «переживания среды», которое выражается в ее субъективации, т. е. в превращении в предмет собственного действия. Таким образом, источник кризиса психического развития лежит не в конфликте ребенка с внешней системой отношений, а обусловлен внутренней логикой развертывания отношения реальной и идеальной формы. Именно это отношение и провоцирует сначала конфликт, затем попытки его разрешения, а затем и переход в новую систему содержательного сотрудничества, т. е. переход к новой ведущей деятельности.

Разрешение кризиса создает новую зону ближайшего развития, содержащую условия для формирования новой ведущей деятельности. Внутри стабильного периода зона ближайшего развития не превышает наличного типа сотрудничества со взрослым и направлена на овладение новыми средствами деятельности. В кризисные периоды появляется возможность перехода к новому типу отношений — к новому типу сотрудничества. Разрешение кризиса, таким образом, невозможно в старой системе отношений. Оно произойдет, когда логика развития поставит новые содержательные задачи. А до того попытки придать новую форму старому содержанию — и со стороны ребенка, и со стороны взрослого,— заведомо конфликтны, но, как мы пытались показать, глубоко осмысленны.

Все вышесказанное позволяет полагать, что кризис психического развития далеко не исчерпывается кризисом системы отношений, а связан с логикой содержательного развития, он разрешается лишь при постановке новых содержательных задач, в процессе их решения преодолевается миф идеальной формы, формируется новое содержание развития.

181