Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
В. Шмид Братья Карамазовы.rtf
Скачиваний:
15
Добавлен:
18.03.2015
Размер:
232.83 Кб
Скачать

Библейские подтексты и критика бога

Скрывающаяся в романе критика бога всплывает на фоне двух основ­ных библейских подтекстов. Роман пронизан, как уже было сказано, аллюзиями на книгу Иова. С точки зрения христианского смысла, кото­рый имел в виду Достоевский I, история Иова напоминает о том, что человек слишком ограничен, чтобы понять мудрость и всемогущество бога, и что он грешит, если, страдая, сомневается в божьей справедли­вости. Таким образом, Зосима делает вывод: “Пред правдой земною со­вершается действие вечной правды” (14, 265). Но книга Иова выявляет еще совсем другой смысл, подчеркиваемый пересказом Зосимы, а имен­но: соперничество между богом и дьяволом, борьбу между двумя силами, делающими верность раба божьего Иова предметом пари.

В своем пересказе Зосима подчеркивает, что “похвалился бог диаволу, указав на великого святого раба своего” (12,264). Это не совсем верно. В библии бог хвалит перед сатаной не себя, а верность раба своего.

Таким образом, Зосима вносит в ветхозаветный текст там не су­ществующий мотив соревнования. Этому расхождению соответствует то, что Зосима называет сатану дьяволом. Это анахронизм. В Ветхом завете сатана значит “противник на войне”31, “обвинитель в суде”32 или “обвинитель перед богом”33. Только в послебиблейском иудаизме и в христианстве сатана стал под влиянием персидского дуализма воплоще­нием зла, врагом бога.34 В книге Иова сатана является одним из “сынов Божиих” (Иов 1,6), принадлежащим как прокурор ко двору господне­му. Вводя новозаветную фигуру дьявола в эту книгу Ветхого завета, Зосима вводит там еще не существующий атональный дуализм.

Подспудная мысль о соревновании между богом и его противником становится явной в словах насмешников и хулителей, слышимых Зосимой:

“...как это мог Господь отдать любимого из святых своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами [...] и для чего: , чтобы только похвалиться пред сатаной: ,3от что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!"” (14,265)

Выявленная насмешниками самовлюбленность бога и инструментализация человеческого страдания ради его собственной славы не имеют основы в библейском тексте. Такие изменения и переакцентировки, про­веденные Зосимой, образуют точку опоры для критики бога, которую мы должны отнести к Достоевскому II.

Агонально-дуалистическое переосмысление книги Иова всплывает еще в другом месте. Двойник Ивана, являющийся ему дьявол, поясня­ет, что “победа-то драгоценна” (15, 80) и что на праведном Иове его “зло поддели во время оно” (15, 82).

Мотив соревнования осуществляется также и в его новозаветном варианте, в лейтмотиве легенды о Великом Инквизиторе, в искушении Иисуса в пустыне. И здесь небольшим отклонением от библейского тек-

ста усиливается противник и тем обостряется атональная мотивика. Ве­ликий инквизитор неверно пересказывает слова искусителя. В еванге­лиях написано: “если Ты сын Божий, бросься вниз” (Мф 4, 6; Лк 4, 9). Великий инквизитор из этого делает: “Если хочешь узнать, сын ли ты божий, то верзись вниз” (14, 232). Таким образом, противник приписы­вает Христу сомнение в божественности его натуры. Конечно, за это ис­кажение священного текста отвечает не только Великий Инквизитор, протавостоящий Христу как заместитель дьявола, но также и Иван, играющий для Алеши роль искусителя.35

Более или менее явная мысль о соревновании между богом и его противником усиливается в кошмаре Ивана. Дьявол, этот мещанский джентльмен, не знает, почему изо всех существ в мире только он обре­чен на пакости. Ни за что не хотят ему открыть секрет его злобы, пото­му что, догадавшись, в чем дело, он, пожалуй, “рявкнет „осанна"”, и “тогда исчезнет необходимый минус и начнется во всем мире благоразу­мие, а с ним, разумеется, конец всему” (15, 82): Откровенная исповедь этого добродушного злодея только усиливает проходящее через весь ро­ман, но нигде прямо не высказываемое подозрение: бог пользуется человеком, свободно и вопреки повелениям разума решающим в его пользу, как козырем в игре с противником. Опять создатель обвиняется в безнравственной инструментализации. Иван называет страдающих де­тей материалом, навозящим для кого-то будущую гармонию. В истории о Иове (так, как ее представляет Зосима) праведный должен страдать ради торжества бога над противником. Признания дьявола наводят на жестокую мысль, что бог допускает зло только для того, чтобы искус­ственно затруднить выбор в свою пользу. Затруднение же решения не служит никаким иным целям, кроме славы самовлюбленного демиурга.

В такой критике бога важна имплицитная мысль, что творение про­исходит от тяги к игре праздного творителя, заведшего зло только ради осложнения игры, ради повышения занимательности — так сказать как handicap. Подобную мысль Достоевский высказал в “Дневнике писате­ля” за 1878 год, вкладывая ее в уста самоубийцы:

“...невольно приходит в голову одна чрезвычайно забавная, но невыносимо грустная мысль: „ну что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб только посмотреть: уживется ли подобное существо на земле или нет?"”40.

В “Братьях Карамазовых” такие рассуждения эксплицитно нигде не встречаются, но все-таки Иван говорит о людях как о “недоделанных пробных существах, созданных в насмешку” (14,238).