книги2 / 10-2

Ershova, A. Simvolika edy v rasskaze Chekhova «Ariadna» / A. Ershova // Vestnik Altajskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo. Universiteta. – 2012. № 10. – S. 18-23.

Zaharova, E. A. «Turist stremilsya sostavit’ znakomstvo s „duhovnoj fizionomiej“ poseshchaemyh mest». Russkie turisty rubezha XIX-HH vekov v vospriyatii sovremennikov / E.A. Zaharova // https://rg.ru/2015/11/24/rodinaturizm.html, 1noyabrya 2015 g. (25.10.2021).

Italiya v russkoj literature. Red. N.E. Mednis. – Novosibirsk: Izd. NGPU, 2007. – 204 s.

Kody povsednevnosti v slavyanskoj kul’ture: eda i odezhda. Red. N.V. Zlydneva. – Sankt-Peterburg: Aletejya, 2011. – 560 s.

Kozubovskaya, G. P. Proza A.P. Chekhova: arhetip edy / G.P. Kozubovskaya // Kul’tura i tekst. 2011. – S. 445-464.

Kozubovskaya, G. P. Motiv edy/pishchi v romane I. S. Turgeneva «Dvoryanskoe gnezdo» / G.P. Kozubovskaya, L.V. Korneeva // Scitechnology. – 2017. № 3. – S. 28-31.

Lejkin, N. Pod yuzhnymi nebesami. Yumoristicheskoe opisanie puteshestviya suprugov Nikolaya Ivanovicha i Glafiry Semenovny Ivanovyh v Biaric i Madrid / N. Lejkin. – Sankt-Peterburg, Tovarishchestvo „Pechatnya S. P. Yakovleva“, 1899.

– 555 s.

Lotman, Yu. M. Roman Pushkina «Evgenij Onegin». Kommentarij. – Leningrad: Prosveshchenie, 1983. – 418 s.

Lotman, Yu. M. Byloj Peterburg. Velikosvetskie obedy / Yu.M. Lotman, E.A. Pogosyan. – SanktPeterburg: Pushkinskij fond, 1996. – 321 s.

Malashchenko, E. P. Veneciya kak ponyatie „nulevoj tochki“ v proze I. Brodskogo / E.P. Malashchenko // Filosofskie konteksty sovremennosti: princip ratio i ego predely. Sbornik statej I Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii, 2020. – S. 277-281.

Mednis, N. E. Veneciya v russkoj literature / N.E. Mednis. – Novosibirsk: NGU, 1999. – 392 s.

Nikolaenko, O. N. Ital’yanskij topos kak artefakt v proekcii vnutrennego mira puteshestvennika HH veka / O.N. Nikolaenko // Yazyk i kul’tura. – 2014. № 10.

– S. 113-117.

Pohlebkin, V. V. Iz istorii russkoj kulinarnoj kul’tury. «Kushat’ podano!» / V.V. Pohlebkin. – Moskva: Centropoligraf, 2000. – 540 s.

Pohlebkin, V. V. Chaj / V.V. Pohlebkin. – Moskva: Centropoligraf, 2007. – 206 s.

Rudakovskaya-Borisova, E. SemiotikapishchivproizvedeniyahA.Platonova: dis. … kand. filol. nauk / E. Rudakovskaya-Borisova. – Tartu, Tartu University Press, 2005. 179 s.

Russkie piry. Kanun. Al’manah, vyp. 3. Red. D.S. Lihachev. – SanktPeterburg: Pushkinskij dom, 1998. – 430 s.

Timenchik, R. D. Ustricy A. Ahmatovoj i I. Annenskogo / R.D. Timenchik // Inokentij Annenskij i russkaya kul’tura XX veka. – Sankt-Peterburg: Arsis, 1996.

– S. 50-54.

Uspenskij, B. A. Evropa kak metafora i metonimiya (primenitel’no k istorii Rossii) / B.A. Uspenskij // Uspenskij, B.A. Istoriko-filologicheskie ocherki. – Moskva: Yazyki russkoj kul’tury, 2004. – S. 9–26.

250

Farino, E. Klejkie listochki, uha, chaj, varen’e i spirty (Pushkin, Dostoevskij, Pasternak) / E. Farino // Tradicii i novatorstvo v russkoj klassicheskoj literature (Gogol’…Dostoevskij). – Sankt-Peterburg: Obrazovanie, 1992. – S. 123-165 .

Chavdarova, D. Puteshestvie bolgarskogo i russkogo kupcov v Evropu v rakurse nacional’noj identichnosti / D. Chavdarova // Russkij travelog HVІІІ-HH vekov. Pod red. T.I. Pecherskoj. – Novosibirsk, 2015. – S. 355-377.

Chavdarova, D. Pishcha i identichnost’ v russkih i bolgarskih literaturnyh puteshestviyah konca HІH veka (Aleko Konstantinov i Nikolaj Lejkin) / D. Chavdarova // Kody povsednevnosti v slavyanskoj kul’ture: eda i odezhda. Pod red. N. V. Zlydnevoj. – Sankt-Peterburg: Aletejya, 2011. – S. 283-294.

Deotto, P. In viaggio per realizzare un sogno. L’Italia e il testo italiano nella cultura russa. Trieste: EUT Edizioni Università di Trieste, 2003. – 166 p.

Le Blanc Ronald K. Food, orality and Nostalgia for Childhood: Gastronomic Slawophilism in Midnineteenth-Century Russian Fiction // Russian Rev. Syracuse (New York), 1993, vol 58, 2. – Pp. 244-267.

Le Blanc Ronald K. Slavic sins of the Flash. Food, Sex and the Carnal Appetite in Nineteenth-Century Russian Fiction. – Durham, New Hampshire: University Press of New England, 2009. – 338 p.

Pasini W. Il cibo e l’amore’. – Milano: Arnoldo Mondadori Editore S.p.A., 1994.

– 258 p.

251

И.А. Нагорный1

Белгородский государственный национальный исследовательский университет (Белгород)

РУССКИЕ МОДАЛЬНЫЕ ЧАСТИЦЫ И ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ ГОВОРЯЩЕГО23

В статье рассматриваются модальные частицы, проявляющие языковую личность говорящего и несущие важную для адресата коммуникативную информацию о событии и оценке данного события говорящим.

Ключевые слова: модальные частицы, языковая личность, коммуникативная информация

Модальные частицы вряд ли, едва ли, будто, точно, словно, как бы, чай, авось, якобы, небось, неужели, разве, не то выражают праг-

матически ценные речевые смыслы, которые, проявляют языковую личность говорящего и несут важную для адресата коммуникативную информацию о событии и оценке данного события говорящим. Целесообразно в этом плане установить ранг частиц как функциональ- но-прагматических средств развития прагматико-смысловой персуазивной перспективы высказывания в коммуникативном процессе, что, в свою очередь, является отражением речевого аспекта представления интенции говорящего, направленной на личностную квалификацию события.

Любой смысл по определению информативен, причем информативность смысла – это информативность речевая, которая вбирает в себя информативность языковую, заданную при помощи языковых знаков. Данный аспект должен быть ограничен сферой применения смыслов и приведен в систему незамкнутого типа, базирующуюся на факторе возможности смысловой формализации [Шведова, 1998,

с. 31-35].

Один из таких блоков составляют так называемые квалификативные смыслы, актуализируемые в речевом высказывании модальными частицами как репрезентационный результат точки зрения говорящего. При указанной репрезентации личность говорящего прагматически актуализируется через выражаемое автором сообщения мнение, оценочное восприятие события, его квалификативную характеристику.

252

Модальные частицы являются средствами, специально выработанными русским языком для экспликации авторских личностных смыслов, то есть специализированными антропоцентрическими показателями. Частицы на знаковом уровне номинируют ментальные операции говорящего – предположение, сомнение, неуверенность, колебание, кажимость, проявляя таким образом не только личное мнение автора высказывания относительно заявленной проблемы, но и суть характера говорящего, его взгляды, целеустановки, общее мировоззрение через высказываемое отношение к конкретному событию. Последнее представляет собой означаемое, которое в приложении на конкретную денотативную ситуацию служит основой личностной квалификации события, осуществленной с помощью частиц.

В основе блока модальных смыслов в высказываниях с частицами – две группы смыслов: логические и квалификативные. Логическими смыслами, проявляющими мнение говорящего, являются смыслы «возможность» и «вероятность». К квалификативным смыслам необходимо отнести «предположение», «сомнение», «избыточность» и «эвиденциальность» как смыслы конкретизирующего характера. При этом квалификативные смыслы реализуются на основе логических, уточняя и локализуя последние. И логические, и квалификативные смыслы в речевом потоке реализуются частицами как результат авторского оценочного мнения. Реализация комплекса логических и квалификативных смыслов помогает говорящему донести свою точку зрения до адресата, сориентировать адресата на нужное говорящему осмысление события. Данные смыслы крайне важны для речевого процесса. В высказываниях с частицами объективный и субъективный слои смысла в речевом высказывании приближены друг к другу, представляют собой синтез двух единств.

Частицы являются служебными элементами. Однако структурная факультативность не является препятствием полнофункциональности частиц как знаков коммуникативно сориентированных. Частицы могут быть охарактеризованы в этом плане как функционально-прагмати- ческие компоненты, при помощи которых говорящий осуществляет привязку своего высказывания к коммуникативной ситуации в координатах «я–здесь–сейчас». Частицы активно участвуют в уточнении, обслуживании семантической структуры речевого высказывания, а иногда и в ее формировании, в результате чего достаточно сильно

253

трансформируют смысловое поле предложения субъективно-автор- скими модусными характеристиками: Убили что-нибудь в поле, или ружьецо у вас чистое?.. ­Вряд ли чистое... Я стрелял, убил утку, но не нашел (В. Шишков); Урбенин говорит, что на Николая Ефимыча находит почти каждое лето... Но это вряд ли (А. Чехов); Он был едва ли не единственным человеком, знавшим хорошо эти места (Р. Штильмарк); Прижавши уши, он стоял тихо. Как будто прислушивался к этим далеким шорохам (В. Бианки).

Смысл «предположение» является ядерным смыслом сферы мо- дально-персуазивной квалификации события. Реализация его в высказываниях с модальными частицами закономерна, так как именно он осмысливается как семантический центр, вокруг которого группируются другие актуальные квалификативные смыслы. По отношению к базовым логическим смыслам «предположение» является смыслом, актуализированным в высказывании для решения конкретной коммуникативной задачи: Вряд ли эта встреча будет доброй (Ю. Тупицын);

Лететь как будто оставалось не более трех часов (Ю. Семенов); Можно сразу же заметить, что из перечисленных функторов едва ли не большинство нельзя счесть предикатами, если следовать соглашениям, введенным выше. (В. Касевич); К нам-то это небось не относится (Г. Гуревич); Вьюга-то к ночи поднялась... Чай, помнишь, как Агафья-то прибегала (Г. Успенский).

Предположение, тем не менее, целесообразно отличать от возможности как базового логического смысла. В семантических пространствах данных смыслов, несомненно, наличествуют общие параметральные характеристики. Однако предположение и возможность нельзя отождествлять, так как они имеют разную природу, по-разно- му проявляют личностный фактор в языке и служат для обозначения разной степени достоверности факта действительности. Предположение основывается на возможности, но не идентично ей. Эти две смысловые сущности различны по своему характеру, так как по-разному проявляют авторское мнение. Предположение в отличие от возможности всегда субъективно. Это сугубо личностная точка зрения говорящего. Предположение преломляется исключительно через «я» индивида, в то время как возможность зависит не только и не столько от субъективного фактора, сколько от условий, существующих вне данного фактора – в объективной реальности. Возможность раскрывает

254

впервую очередь объективную тенденцию развития события. Это то, что может стать фактом действительности при реализации определенных условий [Есперсен, 1958, с. 268-269]. Возможность, допускаемая говорящим как дальнейшее развитие события, актуализируется указанием на некоторые условия, способные повлиять на развитие события. Данные условия могут быть либо связанными с говорящим, либо не предполагать такой связи. Именно соотношение с субъективным фактором и положено в основу выделения объективной и субъективной возможности. Если первая предполагает наличие объективных условий, не имеющих отношения к личности субъекта, то вторая наиболее тесно связана с предположением как авторским мнением, так как зависит от условий, имеющих непосредственное отношение к личностному фактору. Обе эти разновидности реализуются в речевом высказывании, а шире – в тексте, в конкретных проявлениях, так называемых частных значениях. Ср., например, предположение, основанное на объективной возможности (Теперь ты сюда небось в

другой раз не пойдешь, опыт-то уже есть (Ф. Иванов)) с предположе-

нием, основанным на субъективной возможности (А сам Сашка, чай,

наврал, – сказала Аксинья, угадав его мысли (А. Чехов); По мужу, что ли, она скучала, или так к сердцу ей что-то подступало (Н. Лесков).

По отношению к конкретизирующим квалификативным смыслам, таким как «сомнение», «избыточность» и «эвиденциальность», квалификативный смысл «предположение» характеризуется как общий. Оценочный компонент значения, составляющий его ядро, служит фактором фиксации высказывания на соответствующем отрезке модальной шкалы степеней достоверности [Нагорный, 2000, с. 182-191]

вграницах смысловой сферы «предположение».

Предположение имеет своим содержанием превентивное мнение субъекта о чем-либо, заключающее некую степень уверенности говорящего в сообщаемом, основанную на степени его осведомленности относительно квалифицируемого события. Важным оказывается то, что зачастую автор сообщения не имеет весомых аргументов для констатирующего утверждения или отрицания факта. При этом субъект часто оперирует лишь своим собственным мнением, не основанном на знании всех условий, имеющих отношение к оцениваемому событию:Едва ли мне поверят, какие были любимейшие и постоянные предметы моих размышлений, – так они были несообразны с моим воз-

255

растом и положением (И. Бунин); Можно быть привязанным к жизни всем своим существом, как Пушкин, даже испытывать острый вкус ко всей ее бытовой стороне, что, например, отличало Булгакова, – вряд ли это убережет («Новый мир»); Небось к нему пришли (В. Авдеев); Это, чай, ему только и нужно (М. Горький).

Уход от ответственности за фактическую правильность высказанного мнения дает говорящему право предполагать как о развитии события, так и о его конечном результате: Лечился, говорят, на кислых он водах, Не от болезни чай, от скуки, – повольнее (А. Грибоедов);Неужели это – результат операции? (В. Головачев); На вид ему лет двадцать, едва ли больше (Р. Штильмарк).

Собственно квалификативные смыслы нередко смешиваются, достаточно часто наблюдается переход одного смысла в другой, совмещение их в пределах одного речевого высказывания. При возможной дифференциации модальных смыслов одним из дифференциальных критериев, вероятно, может служить степень обоснованности авторского мнения, на которую ориентируется говорящий при построении оценочного модально-квалификативного высказывания. Предположение как авторский квалификативный смысл, реализуемый в процессе коммуникации частицами, в этом аспекте можно условно разделить на две разновидности – обоснованное и необоснованное предположение

Обоснованное предположение реализуется автором тогда, когда говорящий дифференцировано опирается на знание объективных условий. Последнее позволяет говорящему при предположении о развитии события аргументировано сослаться на данное знание, но в то же время частичная осведомленность говорящего не является причиной абсолютной уверенности в сообщаемом: Полагаю, именно за эту способность меня и включили в состав экспедиции. Больше как будто не за что (Ю. Тупицын); Не раз уже историки, литераторы, ученые писали о таинственном исчезновении императора Александра I и появлении его в образе старца Федора Кузьмича. Якобы вовсе и не умер он в 1825 году («Литературная газета»); Но для этого надо ему реже катапультироваться в область мечтаний, поменьше утопать в беспредметных иллюзиях, от которых вряд ли может улучшаться сортность будущей стали (О. Гончар).

Обоснованное предположение базируется на причинах внешнего характера. Оно определяется частичным владением субъектом объек-

256

тивной информацией об условиях развития ситуации в действительности. Данная информация достаточна для того, чтобы предположение выглядело аргументированным, но в то же время недостаточна для того, чтобы служить констатацией факта.

В высказываниях с модальными частицами характерными признаками обоснованного авторского предположения являются контекстуальные маркеры его мотивированности: Вы опять так утверждаете,

что как будто и я там была? – А сама так, как розан, и раскраснелась.Чего ж, – говорю, – не утверждать? Разве не видно, что была? Ну так что ж такое, что была? Да, была (Н. Лесков).

Необоснованное предположение актуализируется говорящим сообщения в основном в активном речевом потоке, спонтанно и сиюминутно. Данное предположение – часто необдуманное, случайное, основывающееся в большей мере не на фактических данных, а на спонтанной реакции говорящего на реплику собеседника или на ситуацию в целом, желании расширить объем собственного информативного материала или информативного потенциала адресата, желании актуализировать те или иные аспекты речевой ситуации и т.п.: Куда я, в самом деле, бегу? – подумал он. – Как будто уже все пропа-

ло (Н. Гоголь); Ты верующий, что ли? (В. Шукшин). Актуализация необоснованного предположения не означает, что ситуация будет развиваться таким же образом в другое время и при других обстоятельствах. Актуализация говорящим собственного необоснованного мнения не означает того, что такое же предположение может быть сделано в схожих обстоятельствах другим субъектом. Для необоснованного предположения, как правило, характерно отсутствие кон- текстно-речевого указания на условия как показатель обоснованно-

сти авторского мнения: Неужто так и объяснения у вас никакого не было за лебедей? Нет-с, объяснение было, только не важное (Н. Лесков); Есть, есть девочка. Хворает, как же. Замучила лихоманка. Ты мать, что ли, ей? (В. Слепцов).

Русские модальные частицы вряд ли, едва ли, будто, словно, точно, как будто, небось, якобы, чай, вроде, авось, как бы, кабы – вос-

требованный в коммуникационном процессе класс слов. Данные элементы весьма продуктивны в обыденном языке общения. Структурная факультативность частиц не является препятствием их функционирования как знаков прагматически насыщенных и коммуникативно со-

257

риентированных. Частицы должны быть охарактеризованы как полнофункциональные речевые компоненты, при помощи которых автор сообщения доносит собственную точку зрения до адресата и осуществляет «привязку» своего высказывания к коммуникативной ситуации

всубъективно-личностных координатах «я», «здесь» и «сейчас». Частицы активно участвуют в обслуживании семантической структуры высказывания, на корректирующем пропозитивном уровне участвуют

вее формировании, в результате чего трансформируют общее смысловое поле предложения авторскими прагматически обусловленными субъективно-авторскими характеристиками. Смыслы, вводимые модальными частицами в речевое высказывание, существенно конкретизируют диктумные, собственно предложенческие смыслы, соотносят содержание высказывания с личностью говорящего, проявляют личностную позицию автора речевого сообщения. Данные смыслы крайне важны для процесса коммуникации. В высказываниях с русскими модальными частицами объективный и субъективный слои смысла максимально приближены друг к другу, взаимозависят друг от друга. Функциональный анализ антропоцентрической составляющей высказываний с частицами заставляет по-иному взглянуть на проблему исключительно морфологического подхода к изучению данных слов. Частицы как служебные элементы проявляют себя в первую очередь на прагматико-коммуникативном уровне – уровне речевого высказывания, что позволяет говорить о наличии у них не только собственно грамматической, но и коммуникативно-прагматической семантики. Заявленная проблема перспективна во многих аспектах, и в первую очередь – в аспекте функциональной характеристики прагматических свойств русских частиц в речевой сфере.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Игорь Анатольевич Нагорный – доктор филологических наук, профессор Белгородского государственного национального исследовательского университета (Белгород).

2 Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 15-04-00196.

3 Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 15-04-00196.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Есперсен, О. Философия грамматики / О. Есперсен. – Москва: Издательство иностранной литературы, 1958. – 404 с.

258

Нагорный, И. А. Предикативные функции модально-персуазивных частиц / И.А. Нагорный. – Барнаул: Издательство БГПУ, 2000. – 310 с.

Шведова, Н. Ю. Местоимение и смысл. Класс русских местоимений и открываемые ими смысловые пространства / Н.Ю. Шведова. – Москва: Азбуков-

ник, 1998. – 176 с.

REFERENCES

Espersen, O. Filosofiya grammatiki / O. Espersen. – Moskva: Izdatel’stvo inostrannoj literatury, 1958. – 404 s.

Nagornyj, I. A. Predikativnye funkcii modal’no-persuazivnyh chastic / I.A. Nagornyj. – Barnaul: Izdatel’stvo BGPU, 2000. – 310 s.

Shvedova, N. Yu. Mestoimenie i smysl. Klass russkih mestoimenij i otkryvaemye imi smyslovye prostranstva / N.Yu. Shvedova. – Moskva: Azbukovnik, 1998. – 176 s.

259