meshcheriakov_istoriia_i_kultura_iaponii_14

* * *

Прогресс восторжествовал, «косные» конфуцианские ценности были побеждены, количество домов престарелых постоянно увеличивалось. В настоящее время Япония относится к странам с наиболее низкой рождаемостью в мире (1,4 ребенка на одну женщину) и наиболее высокой продолжительностью жизни (81 год для мужчин и 87 для женщин). Послевоенная демографическая политика предполагала сокращение числа иждивенцев за счет снижения рождаемости. Однаковнастоящеевремячислоиждивенцеввсеравнорастетввиду стремительного старения нации.

Распад традиционной семьи не означал, что семейная метафора потеряла силу. Государствопересталовосприниматьсякаксемьявоглавесимператором (что было характерно для довоенной Японии), но семейная метафора перекочевала в производственные отношения. Именно после войны расцвела японская концепция менеджмента: фирма — это семья с пожизненным наймом и «родственным» участием в прибылях. Поскольку эта метафора распространяласьпреждевсегонамужчин(участиеженщинвпроизводственнойдеятельности оставалось ограниченным), то это было лишь подобие семьи, ее суррогат. Предназначениемтрадиционной семьи является принесение потомства, псевдосемья порождает товары и услуги.

Литература

Большая советская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1954. Т. 26.

Мещеряков А.Н. Остаться японцем: Янагита Кунио и его команда. Этнология как форма существования японского народа. М.: Лингвистика, 2020.

Огино Михо. Кадзоку кэйкаку-э-но мити — хайсэн Нихон-но сайкэн то дзютай тёсэцу [Путь к планированию семьи: возрождение послевоенной Японии и регулирование рождаемости] // Сисо. 2001. № 925. С. 169–195.

Огино Михо. Дзинко сэйсаку то кадзоку. Куни-но тамэ-ни уму кото то уману кото [Демографическая политика и семья. Рожать и не рожать для блага страны] // Иванами кодза адзиа, тайхэйё сэнсо [Лекции издательства «Иванами» по войне в Азии и на Тихом океане]. Токио: Иванами, 2006. Т. 3. С. 151–180.

Янагита Кунио тайдансю [Разговоры с Янагита Кунио]. Токио: Тикума сёбо, 1992.

Янагисава Тэцуя. Нихон дзинко мондай: 50 нэн маэ-но дзинко боппацу [Проблемы японской демографии: демографический взрыв пятидесятилетней давности] // Кагава дайгаку сёгай гакусю кэнкю сэнта кэнкю хококу. 2001. № 6. URL: http://park.saitama-u.ac.jp/~yanagisawa/students/population.html

Homei Aya. Birth Control Research, Technical Bureaucrats, and the Imagining of Japan’s Population, 1945–1960 // Japan Forum. 2020. P. 1–23.

Norgren T. Abortion before Birth Control. Politics of reproduction in post-war Japan. Princeton: Princeton University Press, 2001.

Schoppa L. Demographics and the State // The Demographic Challenge: A Handbook about Japan. Leiden, Boston: Brill, 2008. P. 639–652.

Thompson W. The Need for a Population Policy in Japan // American Sociological Review. 1950. Vol. 15. No. 1. P. 25–33.

Глобализация и японская культурная традиция

Е.Л. Скворцова

Статья посвящена участию Японии в процессе мировой глобализации и особенностям реагирования на этот процесс японской культурной традиции. Делается вывод о трех главных этапах распространения глобализационных процессов в Японии: эпоха Мэйдзи, эпоха американской оккупации после Второй мировой войны и период начиная с 1970-х годов. Констатируется, что глобализация, на практике выступающая против существования национальных государств, приводит в конечном счете ко всеобщей ликвидации национальных культур и отражает стремление к культурному обезличиванию. Усилия, которые правящая элита страны, вопреки давлению массовой культуры, пытается направить на сохранение духовно-нравственного стержня нации, помогают Японии, хотя бы отчасти, преодолеватькризисы и потрясения эпохи глобализма.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: глобализация, эпоха Мэйдзи, Рут Бенедикт, японский менталитет, нихон- дзин-рон, нихон бунка-рон, американская оккупация, японская культурная традиция, массовая культура.

Первые шаги к будущей глобализации Япония сделала еще в эпоху Мэйдзи (1868–1912), когда был задан курс на тотальную вестернизацию японского общества. Политические преобразования привели к тому, что Япония в результате неведомого до сих пор достаточно глубокого цивилизационного взаимодействияснепонятнымидляяпонцевсвоимповедениемимышлением людьми Запада попала в ситуацию новых, по сути революционных изменений. Знакомство в 1860-е гг. с чуждой цивилизацией, с ее стандартами социального поведения, резко отличающимися от укоренившихся в общественном сознании и привычных для японцев, вызвало у них культурный шок. Возникла нужда в новых культурных образцах, которые бы способствовали консолидации всего японского этноса, заложили новые основания их культурной идентичности. Собственная художественная традиция перестала отвечать потребностям времени; см.: [Скворцова, 2012].

Встреча с иной цивилизацией стала трудным испытанием для жителей Японских островов, исповедовавших до сих пор вполне традиционные представления. ПосетившегоЕвропувпервойполовинеХХв. известноговбудущем философа Куки Сюдзо (1863–1941) поразило крайнее корыстолюбие европейцев. О французах он писал: «Даже при самом доброжелательном к ним отно-

шении японцу трудно представить их ментальность, поскольку они и говорят, и ведут себя в соответствии с единственным законом — весом доллара. Их разумная необходимость заключается в переводе всего на низменный денежный уровень. Уродливейшая для нашего вкуса поговорка “время — деньги” имеет, тем не менее, хождение повсюду. Рожденная в Новом Свете, она победоносно завоевывает Старый» [Tanaka, 2001, р. 344].

На первый взгляд, более высокий уровень технического развития и материального потребления на Западе подтверждал правильность западных мировоззренческих установок. Вполне отдавая себе в этом отчет, власти Японии решили приложить максимум усилий, чтобы сформировать новый тип отношений в обществе, который бы ориентировал подданных на достижения в военной и технической сфере, способные составить конкуренцию Западу. Заметим, что японцы сумели сохранить традиционные ценности своего народа.

Эпоха Тайсё (1912–1926) ознаменовалась обострением проблемы обращения к своему историческому прошлому, выяснением национальных особенностей природного и социального ландшафта и т.д. в связи с необходимостью ускоренного технического и экономического развития, заставляющего отбросить былые, стремительно устаревающие социальные связи и отношения. В связи с этим произошло разделение людей на две условных группы: западников и японофилов. Цель у членов обеих групп была одна: экономическое процветаниеЯпониииеевоенноемогущество. Западникиияпонофилырасходились в определении путей достижения этой цели: или безоговорочное принятие западного цивилизационного пути или приспосабливание его к традициям японской культуры. В начале ХХ в. наметиласьтенденция возвращения к традиционным основам, во многом справедливо названная «националистическим поворотом эпохи Тайсё».

Вторым важным шагом на пути Японии к глобализации стали перемены

вобщественной жизни страны, вызванные американской оккупацией после Второй мировой войны. Вместо императора во главе оккупированной Японии оказался Верховный командующий союзными войсками генерала Дуглас Макартур (1880–1964), сыгравший сыграл существенную роль в жизни послевоенной Японии. Он участвовал в создании новой конституции страны, несколько раз разгонял и заново собирал японскую полицию, борясь с поразившей ее коррупцией. Оккупацияпродлиласьс1945 по1952 г., ивтечениеэтогопериода Япония не обладала государственным суверенитетом.

Представляет особый интерес анализ японского общества, данный Рут Бенедикт (1887–1948) — виднейшей представительницей этнопсихологического направления в американской антропологии. По заданию американского правительства, готовившегося к оккупации Японии, она попыталась разобраться

вособенностях японской национальной психологии и на основе собранных материалов написала известную всем японоведам книгу «Хризантема и меч» (1946 г.). В ней японская культура представляется как иерархическая по своей сути, что предполагаетточное знание каждым членом общества своего места в нем. Эта работа стала чрезвычайно популярной как позитивная оценка японской культуры с точки зрения Запада. Хотя Бенедикт и не была до тех пор в

Стране восходящего солнца, но она «имела возможность собрать всю доступную в США в то время информацию по Японии: это и разговоры с эмигрантами, и кинохроника (включая пропаганду), и все когда-либо написанное о Японии. Это позволило ей взглянуть на мифическую, далекую для нее страну, не примешивая свой личный опыт и эмоции, которые охватывают человека при посещении чужой страны» [Сумарокова, 1998, с. 162]. При этом американская исследовательница заострила внимание на следующем важном факте: современные ей японцы «не предлагают порватьткань своего мира на куски и могут осуществить наиболее кардинальные перемены, как сделали это в эпоху Мэйдзи, не ставя под сомнение систему. Не будучи революционерами, они назвали это реставрацией, “погружением назад”, в прошлое» [Бенедикт, 2007, с. 340]. Таким образом Рут Бенедикт констатировала доминирование традиционных настроений даже в условиях кардинального послевоенного социально-эконо- мического переустройства японского общества.

В1960–1970-х годах Япония пережила так называемый бум нихондзин-рон

инихон бунка-рон (теорий о японцах и теорий о японской культуре). Его появлению способствовало следующее обстоятельство. Поскольку «социальное значение индивидуализма было дискредитировано во время кризиса... захватившего страны Запада и истолкованного как кризис западного индивидуализма, для объяснения экономических достижений Японии и её конкурентных успехов была предложена новая модель культурно обусловленной идентичности личности, объяснявшая высокий уровень трудовой мотивации японцев — контекстуализм... Контекстуализм практикуется не индивидуалистической, а контекстуалистскойличностью, котораяпризнаёт своёсуществованиепрежде всего в отношениях с другими людьми» [Корнилов, 1985, с. 53–54].

Именно контекстуалисткой идентичностью, при которой индивидуум обладает высокой возможностью действовать в рамках межличностных отношений, объясняется экономическая эффективность нынешнего японского общества, зачастую играющего роль регионального центра мировой глобализации. «Многиекультурныепроекты, созданныевЯпонии, сегодняформируют направленность целых сфер духовной и материальной жизни действительно в глобальном масштабе. Другими словами, речь идет о том, что Япония как новый региональный центр глобализационных процессов в культурной сфере всё в большей степени вовлекается в процесс создания нового глобального культурного пространства. По сути, она формирует новый образ жизни и мышления, как на Западе, так и на Востоке» [Катасонова, 2018, с. 395]. Правда, «отношение японцев к внешнему миру всегда отличалось двойственностью.

Уних долгие годы сохранялось чувство национальной неполноценности по отношению к иностранцам-неазиатам (вследствие многовековой языковой, географической и культурной изоляции страны), они понимали, что Япония отстаёт от Запада, у которого необходимо учиться. Вместе с тем их никогда не покидало чувство уникальности и превосходства национальной культуры над иностранными образцами, особенно по отношению к азиатским соседям, которое не раз в истории страны принимало форму ярко выраженных националистических настроений» [Там же, с. 335].

Между тем сегодняшняя глобализация, начавшаяся приблизительно в 1970-е годы, склоняется к разрушению культуры, мыслимой как достояние конкретной общности людей (этнической, профессиональной, конфессиональной и т.п.). Она утверждает якобы быстрое «моральное устаревание» предшествующих поколений, отменяет функции учителей, передающих традиционные культурные навыки. Крупный американский антрополог японского происхождения, профессор Гавайского университета Сугияма-Лебра Такиэ предупреждала об опасности подобного разрыва поколений, ведущего к социокультурной атомизации и деградации. Она видела себя бдительным стражем, бережно хранящим остатки быстро исчезающей традиционной культуры

[Sugiyama-Lebra, 1995, р. 12].

Сегодня на Японских островах постепенно исчезают носители старыхтрадиций, а их место на культурном поле все увереннее занимают «новые японцы» — порождение эпохи консьюмеризма, «культуры» досуга и развлечений. В Японии, как и во всем глобализованном мире, первенствуют желание привлечь внимание толпы любым способом (вплоть публичного обнажения или съемки и публикации Интернете видео избиений или издевательств), безудержное стремление продлить цветущую молодость и сексапильность (бешеная популярность косметических процедур и пластических операций как у женщин, так и у мужчин). На смену традиционному пониманию красоты как в первую очередь внутренней красоты души пришел успех в массмедиа. К этому добавляется и появление новых, уже чисто виртуальных персонажей, имеющих многие миллионы поклонников.

При этом следует отметить, что «сама культура глобализации, формируясь в США, может включать элементы различного, не обязательно американского происхождения, тем или иным образом получившие в Америке известность» [Алпатов, 2019, c. 282]. В сегодняшней «массовой культуре глобализации немало элементов японского происхождения, явно отобранных не в Японии. Это

икаратэ (до американской оккупации распространенное на островах Рюкю

ималоизвестное на больших островах Японии), и японская мультипликация анимэ... и комиксы манга. Это даже имеющий приверженцев в США дзэн-буд- дизм, сыгравший большую культурную роль в Японии, но все же там не самый многочисленный вид буддизма. Все это распространилось по миру, но не столько из Азии, сколько из Америки» [Там же, с. 283].

Напомним, что с самого начала капиталистического пути Японии ее выдающиеся деятели осознавали разрушительную опасность индивидуалистического, эгоистического тренда, характерного для западного мировоззрения со времен Гоббса, который рассматривал людей как независимых индивидов, движимыхсугубопрагматическимиинтересами. Дляяпонскихидеологовбыло очевидно, что разрушение традиционных связей, интегрирующих общество, чревато потерей национальной идентичности. Идти путем, предлагаемым Западом, было невозможно, но без учета западного опыта Япония подвергалась риску стать колонией Запада.

Принимая вызов западной капиталистической системы, Япония одновременно апеллировала к традиционным нравственным ценностям. Один из

основателей японского промышленного и банковского капитализма Сибусава Эйити (1840–1931) подчеркивал, что всякая коммерция должна иметь моральную основу. Фундаментом японского бизнеса как в начале ХХ в., так и в его конце, была конфуцианская этика подчинения долгу. Это была этика ответственности бизнеса за благополучие всего государственного и общественного организма. Моральной опорой японских бизнесменов стало не просто «правовое государство», а именно конфуцианская этика, требующая от всех жить согласно понятиям человеколюбия, долга-ответственности, образованности, честности и вежливости.

Такая гуманистическая ориентация японского бизнеса возникла не на пустом месте: в предыдущие века выдающимися деятелями японской культуры были сформулированы кодексы чести самураев, крестьян и торговцев. В этих кодексах «высокие истины» и ценности буддизма, конфуцианства, даосизма и синтоизма были адаптированы к земной жизни соответствующих социальных групп. В основном это касалось трудовой этики, но затрагивались также и сферы повседневных взаимоотношений людей в обществе. Моральные нормы разных групп населения могли не совпадать, но относительно главных конфуцианских добродетелей, формирующих «виртуальный корсет» культурного человека, расхождений не было.

Однако, скольнипрочнымикажутсявекамиотшлифованныеформыяпонскойтрадиционной культуры, и они, как мы указывали выше, в конце ХХ— начале ХХI в. подвергаются эрозии из-за все более широкого и глубокого процессаглобализации. «Встремлениипо-прежнемусохранитьзасобойлидирующие позициивмире и активновлиять намировые процессыЯпония вначале ХХI в. обратила свои интересы в сторону культуры, причем именно культуры массовой, наиболее популярной и легко доступной по содержанию. Современная массовая культура Японии сумела заключить союз с глобализацией и поэтому обеспечила возможность своего присутствия по всему миру» [Катасонова, 2018, с. 382]. Глобализация, с ее стремлением к сглаживанию культурных различий, ведет к разрушению национальных культур, которые воплощают специфические черты человеческой деятельности, присущие каждой конкретной общности людей. В наши дни «все сильнее раздаются призывы к отрицанию тотальнойгомогенизации, котстаиваниюспособностиместныхкультурсохранять национальные особенности и тем самым вносить свой вклад в культурную составляющую глобализации» [Там же, с. 335].

Пока еще Япония дает наглядный пример того, как можно осуществлять процесс модернизации, бережно сохраняя при этом нравственные основы национальной культуры. Усилия, которые правящая элита страны, вопреки давлению массовой культуры, пытается направить на сохранение духовно-нрав- ственного стержня нации, помогают Японии, хотя бы отчасти, преодолевать кризисы и потрясения эпохи глобализма.

Литература

Алпатов В. М. О глобализации, Японии, России и языках // Запад в культурах Востока: контакты и конфликты. М.: ИВРАН, 2019.

Бенедикт Р. Хризантема и меч. Модели японской культуры. СПб.: Наука, 2007.

Катасонова Е.Л. Японская культура в контекстетеорий глобализации // Национальная культура в транснациональном пространстве. М.: ИВРАН, 2018.

Корнилов М.Н. О типологии японской культуры (японская культура в теориях «Нихондзин рон» и «Нихон бунка рон» // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1985.

Скворцова Е.Л. Япония: кризис культурной идентичности при встрече с западной цивилизацией // Вопросы философии. 2012. № 7. С. 52–63.

Сумарокова О.Е. Актуальность, исследований Р. Бенедикт в области изучения японского менталитета // Известия Восточного института Дальневосточного уни-

верситета. 1998. С. 161–168.

Sugiyama-Lebra T. Above the Clouds. Status Culture of Modern Japanese Nobility. Berkley; Los Angeles; London: University of California Press, 1995.

Tanaka Kyubun. Kuki Shuzo and Phenomenology of Iki // A History of Modern Japanese Aesthetics. Honolulu: University of Hawai’i Press, 2001. P. 318–344.

МИР ТОКУГАВА

От искусства побеждать к искусству поддерживать мир:

«Дао-Дэ цзин» и военная доктрина сёгуната Токугава

первой половины XVII столетия

А.М. Горбылёв

В статье на материале важнейшего нормативного документа сёгуната Токугава— «Княжеского кодекса» («Уложение для военных домов», «Букэ сёхатто») в его первой редакции (1615 г.) и «Книги о семейной традиции стратегии» («Хэйхо кадэн сё», 1632 г.), составленной Ягю Мунэнори (1565–1646), видным государственным деятелем и преподавателем фехтования первых трех сёгунов Токугава, рассматривается влияние «Дао-Дэ цзин» на военно-политическую доктрину бакуфу первой половины XVII столетия. Анализ этих источников позволяет высказать предположение о том, что изложенная в «Дао-Дэ цзин» концепция управления государством в согласии с Дао, допускавшая применение вооруженного насилия лишь как крайнюю меру обороны, широко обсуждаласьяпонской элитой в первой половине XVII в. и сыграла заметную роль в определении стратегии государственного и военного строительства, призванной обеспечить мир в стране. Эта стратегия в итоге реализовалась в системе мер, направленных на сохранение господства военно-феодального сословия, усиление контроля за княжествами со стороны бакуфу, количественное и качественное сокращение вооруженных сил, свертывание военного обучения самураевдо занятий в частныхшколахбоевыхискусств, в которыхне готовили войска к масштабным столкновениям, что в конечном итоге сыграло важную роль в том, что у Японии, несмотря на формальное господство военных, было два с половиной столетия в целом мирной жизни.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Даосизм, «Дао-Дэ цзин», сёгунат Токугава, «Букэ сёхатто», «Хэйхо кадэн сё», хэйхо, самураи.

В войнах, раздиравших Японию в XV и XVI столетиях, в бесконечных междоусобных столкновениях и в борьбе с массовыми народными движениями, в стране окончательно утвердилось господство военного сословия самураев. Оно приобрело массовый характер, охватив едва не десятую часть всего населения страны (с учетом членов семей), в его среде оформилась сложная иерархическая структура сюзеренно-вассальных связей.