laviss_ernest_ocherki_po_istorii_prussii

профессора, купца, рабочего ненавидели не меньше жида. Чехи являлись горячими ревнителями своих народных преданий, со слезами вспоминали об участи мейсенских, бранденбургских и прусских славян, некогда истребленных немцами, и заветной мечтой всякого доброго патриота было «очистить навсегда золотое, всехристианнейшее королевство от немецкой нечисти, грозящей его переполнить». Однако, когда Германия в свою очередь выставила своего реформатора, учение которого принято было большинством живших в Чехии немцев и в то же время сделало большие успехи среди самих чехов, то общность верований, по-видимому, должна была утишить племенную вражду. Если бы Габсбурги не были обречены каким-то роком служить орудием католической реакции, они могли бы к великому благу для Германии завершить дело этого примирения; но ими руководила одна слепая ненависть к реформации. Они попытались сблизить утраквистов с католиками и для этого принялись льстить чешскому патриотизму: император Матвей издал в «1615 г. знаменитый указ, которым из Чехии одновременно изгонялись немецкий язык и лютеранство. Этот неслыханный для немецкого императора акт не принес выгоды тому, кто его подписал: лютеранство раньше уже успело сделать огромные успехи среди чехов, и когда начались преследование, то жертвами их явилось столько же чехов, как и немцев.

Мы не можем излагать здесь мартиролога Чехии, отданной Габсбургами во время и после Тридцатилетней войны в добычу иезуитам; но мы приведем одну цифру, которая сама по себе красноречивее говорить о причиненных Чехии войной

инетерпимостью бедствиях, чем самые длинные рассказы: с 4 миллионов население ее упало до 800000! И теперь еще найдется в Чехии немало мест, где народонаселение не поднялось до цифры 1620 года, а ересь все таки не была истреблена. Немало было чехов, которые, вернувшись от обедни, где им приходилось стоять с четками в руках, запирали наглухо окна и двери и садились петь протестантские гимны. Запрещенное учение передавалось от отца к сыну тайком до того дня, когда запоздалый указ о веротерпимости, изданный Иосифом II в конце XVIII в., позволил каждому открыто исповедывать свою веру

ипоказал, сколько искр тлело еще под пеплом на пожарищ Чехии.

Между тем изгнанники направились по разным дорогам. Немало их должно было явиться и в Бранденбург и в Пруссию еще при Великом Курфюрсте и при Фридрихе I, но точные сведения об этой новой иммиграции дошли до нас только со времени Фридриха-Вильгельма I. Чехи пришли тогда не прямо из Чехии в Пруссию. Раньше они остановились в

ближайшем соседстве к своей родине, в Саксонии, где образовали большие колонии, пользуясь гостеприимством, которое саксонское курфюршество оказывало лютеранам, Но вскоре их набралось там слишком много; притом же те из них, которые не были строгими приверженцами аугсбургского исповедание, боялись за свободу своей совести, в особенности после обращения саксонских курфюрстов в католицизм. Когда разнесся между ними слух о приеме, оказанном королем прусским зальцбургским переселенцам, восемь чехов с пастором во глав отправились в Потсдам и просили аудиенции у Фридриха-Вильгельма.

Фридрих-Вильгельм принял их тотчас же. Они представили ему самую трогательную картину своих бедствий и горячо молили его о помощи; а он между тем ходил взад и вперед по комнате взвешивая, по обыкновению, все рrо и соntrа. «Присылайте их, — сказал он, наконец, — я их у себя устрою». Они были уже в дороге. Сначала их было собралось только 500, но затем партия эта разрослась до нескольких тысяч душ. Саксонское правительство сейчас же обеспокоилось и запротестовало. Но Фридрих и сам уже раскаивался в слишком быстро принятом решении. Он не знал хорошенько, что за народ были эти чехи, и от людей, которые уже в другой раз хотели менять место жительства, не ждал ничего доброго. У него было еще много хлопот с Зальцбургцами, и он побаивался,

чтобы общественное мнение Германии не взяло, наконец, стороны католиков, называвших его вором подданных. Он послал комиссара навстречу новым пришельцам осмотреть их, и когда тот доложил ему, что это были по большей части крайне жалкие бедняки, одетые в лохмотья, то он отдал приказ не принимать их на границе. Несчастным чехам пришлось разоряться, но они и после того не переставали сноситься с королем, надеясь смягчить его сердце. Наконец, ФридрихВильгельм объявил им, что он согласен допустить их в свои владения, но под условием, чтобы они переходили границу самыми маленькими партиями, не возбуждая ничьего внимания. Он распределил чехов по всем своим провинциям, но в Берлине позволил им образовать целую колонию, в которой насчитывалось 2000 душ. Новые колонисты должны были сначала доказать свою порядочность; но после того, как они три года образцово себя вели и примерно работали, король стал выказывать к ним большую заботливость. Для них в столице был выстроен новый квартал; улица Вильгельмиитрассе, где проживают еще и теперь потомки этих изгнанников, была для них расширена. «Каждый из них, — как писал один из этих несчастных своим друзьям, оставшимся в Чехии, — мог спокойно зарабатывать и есть свой кусок хлеба, радостным сердцем и устами славя Бога!» Король построил для чехов на Фридрихиитрассе особую церковь, названную Вифлеемской, в воспоминание о той Пражской церкви,

где был священником Иоанн Гусс. Да, Гогенцоллернам всегда было такое счастье: на деле они заботились о том, чтобы набрать плательщиков податей и солдат для заселения и защиты своих владений, а выходило, что они возлагают на Пруссию миссию заглаживать всякие несправедливости и обеспечивать свободу совести для всех гонимых.

Итоги колонизации при этих трех государях.

В этом историческом очерке колонизации Пруссии при Великом Курфюрсте, Фридрих I и ФридрихьВилегельме I мы считались только с переселенцами, шедшими большими, партиями, которым производилась перепись на границе; официальная цифра их доходит до 53000; но это еще меньшинство; к ним надо еще прибавить множество колонистов, которые приютились во владениях Гогенцоллернов ранее Вестфальского мира, равно как и тех, которые явились туда после этого мира или поодиночке, или небольшими партиями. Если принять затем в расчет, что на колонистов, живших в здоровой и плодородной стране и пользовавшихся сравнительно с коренным населением большими привилегиями, должна была приходиться крупная доля в ежегодном приросте население, то в итоге окажется, что в 1740 году, по смерти Фридриха-Вильгельма, 600000 подданных прусского короля состояли из иностранных выходцев и

их детей; а у короля прусского в то время было всего

2.400000 подданных.

Много выводов просится здесь из-под пера, но с ними лучше повременить, пока мы не познакомимся с историей колонизации в царствование Фридриха II, который шел по тому же пути, как и его предшественники, только более смелыми и крупными шагами. Однако и сейчас уже история прусской монархии выступает перед нами в новом свете, и мы ясно видим по крайней мере одну из причин необыкновенных успехов этого государства, которое, начав с самого малого, вскоре поднялось на степень великой державы наперекор Франции и Австрии, предписывавших тогда самовластно законы на континенте. Ошибки, которые делали обе эти страны, все до одной шли на пользу их будущей сопернице. Как поучительно сравнить религиозную политику Пруссии и Австрии!

А сколько неоценимых услуг оказал Великому Курфюрсту Людовик XIV! И какой контраст между королем-сержантом и Людовиком XV! В том самом 1732 году, когда Фридрих-Вильгельм приостановил по дороге в Пруссию зальцбургских изгнанников для того, чтобы научить их новому псалму, французский двор был занят вопросом, удастся ли мадам де-Мальи сделаться признанной фавориткой короля; архиепископ

новый период в истории государей-колонизаторов Пруссии. В самом деле, тогда как Великий Курфюрст, Фридрих I и Фридрих-Вильгельм I для приобретения себе новых подданных пользовались только счастливым стечением внешних обстоятельств, Фридрих II организует правильную иммиграцию в свое государство по заранее составленному плану. Ученик школы физиократов, имевшей в XVII столетии столько знаменитых последователей, он признает, что «крестьяне — отцы-кормильцы общества», и чтобы увеличить число их в своих провинциях, он не щадит усилий с первого дня своего царствования до последней минуты своей жизни. При нем колонизация становится чисто экономическим предприятием. Его предшественники играли на религиозном рвении: он находить это совсем лишним. В его письмах, записках

изаметках на полях бумаг не найдется ни одной библейской метафоры: его государство является уже не обетованною страною, а землей, пущенной в эксплуатацию, и так как он до копейки знает, во что ему становится каждый колонист, то никогда и не толкуете об особенной милости Божией к королевскому Бранденбургскому дому. Конечно, предшественники его много потрудились для колонизации монархии, но

иему осталось еще много дела. При вступлении Фридриха на престол его государство обнимало 2145 кв. м. и считало около 2.500000 душ населения: между тем теперь в одном Бранденбурге, площадь которого

равна всего 734 кв. м., живет 2.900000 человек. Таким образом, много пробелов оставалось пополнить в старых провинциях, да немало их оказалось и в новых

— в Силезии и Восточной Пруссии, завоеванных Фридрихом: население их было так редко, и славянский элемент в нем так силен, что необходимо было ввести в

их жилы много германской крови. К этому надо еще прибавить войну за австрийское наследство и Семилетнюю, которые унесли у короля такое множество подданных. Идя вразрез с работою Фридриха и истребляя ее плоды, он заставили его удвоить усилия, чтобы загладить следы причиненных ими бедствий и довести до конца дело, начатое его предками.

Фридрих решил сделать колонизацию такой же отдельной отраслью прусской администрации, как сбор податей или набор ополчения. Палаты отдельных провинций, представлявшие собой административные учреждения на коллегиальном начале, должны были собрать точные сведения о нуждах своих областей, составить списки пустых домов и покинутых участков земли, определить число колонистов, которые могли найти себе место в их округах, и методически занести все эти сведения на столбцы особых подробных таблиц: образец этих таблиц был выработан самим королем, и он тщательно их изучал, так как он вообще держал под неослабным надзором эти провинциальные палаты.

Следы его личного вмешательства встречаются на каждом шагу: сколько обещаний подписано его именем, но сколько и угроз! Нужно было возбуждать усердие чиновников. Они и без того были уже завалены делами бюрократической администрации, а теперь им приходилось еще отыскивать переселенцев, наблюдать за их передвижением, водворять их на местожительство

ивдобавок изыскивать средства на покрытия этих новых издержек, так как король, не отказываясь помогать переселенцам и часто давая даже очень щедрые ссуды, все таки ставил общим правилом, что расходы по колонизации должны падать на те же провинции, которые должны были от нее выиграть. Немало просьб о деньгах было им безжалостно отвергнуто. «У меня нет ни гроша», пишет он на полях прошений; или: «я беден, как Иов»; а то еще: «Я сегодня что-то туг на ухо и хорошенько не могу разобрать, о чем вы толкуете». А между тем он требовал точного и неуклонного исполнения своих предписаний. Неутомимая деятельность этого новатора сбивала с толку его чиновников, привыкших к строгой рутине. Так как все новое казалось им пагубой, то эти старые служащие часто позволяли себе входить с почтительнейшими представлениями, где слова «бесполезно» и «невозможно» встречались на каждом шагу. Фридрих этого не выносил. Резкими замечаниями

инеумолимой взыскательностью ему удалось, наконец, сломить всякое явное и тайное сопротивление. Но надо