- •Джованни Боккаччо. Декамерон
- •Начинается книга, называется декамерон,
- •Введение
- •День первый
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День второй
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •Боккаччо джованни декамерон день третий
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День четвертый
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День пятый
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День шестой
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День седьмой
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День восьмой
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День девятый
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •День десятый
- •Новелла первая
- •Новелла вторая
- •Новелла третья
- •Новелла четвертая
- •Новелла пятая
- •Новелла шестая
- •Новелла седьмая
- •Новелла восьмая
- •Новелла девятая
- •Новелла десятая
- •Заключение автора
Новелла четвертая
Мессер Джентиле деи Каризенди, прибыв из Модены, извлекает из гробницы
любимую им женщину, принятую и похороненную за умершую; оправившись, она
родит сына, а мессер Джентиле возвращает ее вместе с ребенком ее мужу,
Никколуччьо Каччьянимико.
Всем показалось удивительным делом, что кто-либо мог оказаться щедрым
своей собственной кровью, и все утверждали, что Натан своим великодушием
поистине превзошел испанского короля и аббата Клюньи. После того как об этом
много поговорили и так и сяк, король, обратившись к Лауретте, объявил ей
свое желание, чтобы она рассказала, почему Лауретта тотчас и начала: - Юные
дамы, нам говорили о великих и прекрасных делах, и кажется мне, не осталось
ничего, о чем бы нам, стоящим на очереди рассказа, можно было
распространиться (так все новеллы исполнены были повествований о высоких
делах великодушия), если не обратиться нам к любовным делам, представляющим
обильный повод к беседам на разные сюжеты. Как по этой причине, так и
потому, что к этому нас должны увлекать нарочито наши лета, я хочу сообщить
вам о великодушном поступке одного влюбленного, поступке, который, если все
взять в расчет, покажется вам не менее достойным всех рассказанных, если
верно то, что люди отдают сокровища, забывают вражду и, что гораздо более,
полагают в тысячи опасностей жизнь, и честь, и доброе имя, лишь бы обладать
любимым предметом.
Итак, жил в Болонье, известнейшем городе Ломбардии, рыцарь, очень
почтенный, по своим доблестям и благородству крови, по имени мессер Джентиле
Каризенди, который, будучи молодым человеком, влюбился в некую благородную
даму, по имени мадонну Каталину, жену некоего Никколуччьо Каччьянимико;
неудачливый в любви дамы, он, почти отчаявшись, отправился в Модену, куда
был позван подестой. В то время как Никколуччьо не было в Болонье, а его
жена, будучи беременной, отправилась в одно свое поместье, милях в трех от
города, случилось, что на нее внезапно напал жестокий недуг, такой и столь
сильный, что он угасил в ней всякий признак жизни, почему какой-то врач и
счел ее умершей; а так как ее близкие родственницы говорили, будто слышали
от нее, что она забеременела не так давно, и полагали, что ребенок не мог
быть доношен, то, недолго думая, и похоронили ее, со многими слезами, как
была, в усыпальнице ближней церкви.
Об этом один приятель тотчас же сообщил мессеру Джентиле, который, хотя
и был и нищ ее любовью, сильно погоревал о ней и, наконец, сказал: "Итак, ты
умерла, мадонна Каталина! Пока ты была жива, я никогда не был удостоен
твоего взгляда, потому теперь, когда ты не можешь противиться мне, мне
непременно надо взять с тебя, мертвой, поцелуй". Так сказав, он,
распорядившись, чтобы его отъезд оставался в тайне, ночью сел на коня с
своим служителем и, не останавливаясь, прибыл к месту, где похоронена была
дама; вскрыв гробницу и осторожно войдя в нее, он лег рядом с дамой,
приблизил свое лицо к ее лицу и несколько раз поцеловал ее, проливая
обильные слезы. Но как мы видим, что людские желания не удовлетворяются
никакими границами, а всегда стремятся далее, особливо у влюбленных, он,
решившись не оставаться там более, сказал: "Почему бы мне не прикоснуться
хоть немного к ее груди, раз я здесь?" Побежденный этим желанием, он положил
ей руку на грудь и, подержав ее некоторое время, почувствовал, что у нее как
будто немного бьется сердце. Отогнав от себя всякий страх и доискиваясь
сознательнее, он заключил, что она, наверно, не умерла, хотя жизнь казалась
ему в ней слабой и незначительной; потому он насколько мог осторожнее извлек
ее с помощью своего слуги из гробницы и, положив ее перед собою на коня,
тайно привез ее в свой дом в Болонью.
Здесь жила его мать, достойная и умная женщина, которая, обстоятельно
узнав обо всем от сына и побуждаемая состраданием, потихоньку, с помощью
большого огня и ванн, вновь вызвала в ней потухшую жизнь. Когда она
опомнилась, глубоко вздохнув, сказала: "Увы! Где я?" На это почтенная
женщина ответила: "Успокойся, ты в хорошем месте". Та, придя в себя,
осматриваясь кругом, не зная хорошенько, где она, и видя перед собою мессера
Джентиле, исполнилась удивления и попросила его мать объяснить ей, каким
образом она здесь очутилась, и мессер Джентиле подробно рассказал ей обо
всем. Опечаленная этим, она по некотором времени поблагодарила его, как
сумела, а затем попросила его, во имя любви, которую он когда-то питал к
ней, и его чести, чтобы он не учинил ей в своем доме ничего противного ее
чести и чести ее мужа, а когда настанет время, отпустил бы ее домой. На это
мессер Джентиле отвечал: "Мадонна, каковы бы ни были мои желания в прежнее
время, я не намерен ни теперь, ни впредь (так как господь сподобил меня
такой милости, что вернул мне вас от смерти к жизни, чему причиной была
любовь, которую я к вам прежде питал) обращаться с вами ни здесь, ни в
другом месте иначе, как с дорогой сестрой, но мое благодеяние вам,
совершенное этой ночью, требует некоей награды, и потому я желал бы, чтобы
вы не отказали мне в милости, которой я у вас попрошу". На это дама
благодушно ответила, что она на то готова, если только это ей возможно и не
противно чести. Тогда мессер Джентиле сказал: "Мадонна, все ваши
родственники и все жители Болоньи уверены и верят, что вы умерли, и нет
никого, кто бы ждал вас дома, вследствие этого я и прошу у вас как милости,
чтобы вы согласились тайно остаться здесь при моей матери, пока я не вернусь
из Модены, что будет скоро. А причина, почему я вас о том прошу, та, что я
намерен в присутствии достойнейших граждан этого города представить вас
вашему мужу как дорогой и торжественный подарок".
Дама, зная, чем она обязана рыцарю, и понимая, что просьба его честная,
хотя и сильно желала порадовать своей жизнью родственников, тем не менее
решилась сделать так, как просил мессер Джентиле, что и обещала своим
честным словом. Только что она успела так ответить, как почувствовала, что
пришло время родов, и в скором времени, при нежном уходе матери мессера
Джентиле, родила красивого мальчика, что более чем удвоило радость мессера
Джентиле и ее собственную. Мессер Джентиле распорядился, чтобы приготовлено
было все необходимое и за ней ухаживали, как если бы она была его
собственной женой, а сам тайно вернулся в Модену.
Отбыв здесь срок своей службы и собираясь вернуться в Болонью, он велел
приготовить в своем доме в то утро, когда он должен был приехать, великое и
великолепное пиршество для многих именитых людей Болоньи, в числе которых
был и Никколуччьо Каччьянимико. Когда он вернулся, слез с коня и,
поздоровавшись со всеми, нашел и свою даму красивее и здоровее прежнего и ее
сына здоровым, он, невыразимо веселый, посадил своих гостей за стол и велел
роскошно угостить их множеством яств. Когда обед уже приближался к концу,
он, сговорившись наперед с дамой, что намерен сделать, и устроившись с нею,
как ей держаться, так начал речь: "Господа, помнится мне, я слышал когда-то,
что в Персии существует прекрасный, по моему мнению, обычай, и именно
следующий: когда кто-нибудь желает особо почтить своего приятеля, то
приглашает его к себе в дом и там показывает ему все, что у него есть самого
дорогого, будь то его жена или подруга, или дочь, или что-либо другое,
утверждая, что, как показывает это, так много бы охотнее, если б мог,
показал бы ему свою душу; этот обычай я хочу соблюсти и в Болонье. Вы по
вашей любезности почтили мой пир, а я хочу чествовать вас по персидски,
показав вам то, что у меня есть или когда-либо будет самого дорогого на
свете. Но, прежде чем я это сделаю, я прошу вас сказать мне, что вы думаете
об одном сомнительном случае, который я сообщу вам: у некоего человека есть
в доме хороший и преданнейший слуга, который тяжко заболевает; не дождавшись
смерти больного слуги, хозяин велит вынести его на середину улицы и более не
заботится о нем. Идет чужой человек и, движимый состраданием к болящему,
призревает его у себя в доме и с великим тщанием и тратой возвращает в
прежнее здоровье. Если он оставит его у себя и воспользуется им как слугой,
то я желал бы знать, может ли первый хозяин по справедливости жаловаться или
сердиться на второго, если потребует слугу обратно, а тот не захочет его
отдать?"
Именитые гости, после разных обсуждений, сойдясь в одном мнении,
поручили передать свой ответ Никколуччьо Каччьянимико, потому что он был
лучший и изящный говорун. Тот, похвалив наперед обычай Персии, сказал, что
согласен с мнением всех, что первый хозяин не имеет более никаких прав на
своего слугу, ибо не только пренебрег им в подобных обстоятельствах, но даже
выгнал от себя, и что за благодеяния, оказанные вторым хозяином, слуга,
кажется, принадлежит ему по справедливости, почему, оставив его у себя,
второй хозяин не учиняет первому ни вреда, ни насилия, ни оскорбления. Все
остальные, сидевшие за столом, - а между ними было много доблестных людей, -
заявили, что держатся того же, что было высказано Никколуччьо.
Рыцарь, удовлетворенный этим ответом, а главное тем, что передал ему
Никколуччьо, объявил, что и он того же мнения, а затем сказал: "Теперь пора
учествовать вас согласно моему обещанию". И позвав двух своих домочадцев, он
послал их к даме, которую велел богато одеть и украсить, приказав передать
ей, чтобы она сделала ему удовольствие, пришла бы порадовать своим
присутствием именитых гостей. Та, взяв на руки своего красавца сынка, вошла
в зал в сопровождении двух домочадцев и по усмотрению рыцаря села рядом с
одним из доблестных людей; а он говорит: "Господа, вот то, что у меня есть и
будет мне дороже всего другого; поглядите, не покажется ли и вам, что я
прав".
Гости приветствовали ее и, много похвалив и заверив рыцаря, что она и
должна быть ему дорога, принялись разглядывать ее, и многие между ними
сказали бы, что это она и есть, если бы не считали ее мертвой. Но больше
всех разглядывал ее Никколуччьо, и когда рыцарь на некоторое время вышел,
он, сгорая желанием узнать, кто она, и не будучи в состоянии удержать себя,
спросил ее: из Болоньи ли она, или чужестранка. Дама, слыша вопрос мужа, с
трудом удержалась от ответа, но все же смолчала, исполняя условленный
договор. Кто спрашивал, не ее ли это сын, кто говорил, не жена ли она
Джентиле или какая-нибудь родственница его, но она не отвечала никому. Тогда
один из гостей сказал входившему Джентиле: "Мессере, это действительно
сокровище, но, нам кажется, она нема; так ли это?" - "Господа, - ответил
мессер Джентиле, - ее настоящее молчание не малое доказательство ее
добродетели". - "Скажите же вы нам, - продолжал тот, - кто она?" Говорит
рыцарь: "Это я сделаю охотно, но под условием, если вы мне пообещаете, что
бы я ни говорил, не двигаться с места, пока я не окончу моего рассказа".
Получив такое обещание от всех, когда убрали со столов, мессер Джентиле,
сидя рядом с дамой, повел речь: "Господа, эта женщина - тот честный и верный
слуга, относительно которого я недавно поставил вам вопрос; ее близкие,
которым она не была дорога, выкинули ее на улицу, как не ценную и уже
бесполезную вещь; я подобрал ее и моим попечением и моими стараниями вырвал
ее из объятий смерти, а господь, сжалившись над моим добрым чувством, из
ужасающего трупа превратил ее в такую красоту. Но для того чтобы вы точнее
узнали, как это случилось, я разъясню вам это вкратце". И начав рассказывать
им, как он в нее влюбился, он, к величайшему изумлению присутствующих,
передал им подробно все, что случилось до последнего времени, а затем
прибавил: "Вот почему, если никто из вас, а главное Никколуччьо, не изменил
недавнему приговору, эта женщина, по справедливости, моя, и никто не может
по праву потребовать ее у меня".
На это никто не ответил, каждый ждал, что он выскажет далее.
Никколуччьо, все другие гости и сама дама плакали от жалости; но мессер
Джентиле, встав с места и взяв на руки ребенка, а мать за руку, подошел к
Никколуччьо и сказал: "Встань, кум, я возвращаю тебе не твою жену, которую
твои и ее родственники выкинули, а хочу отдать тебе эту даму, мою куму, с
этим ее сынком, который, я уверен, зарожден тобою, которого я держал у
купели, положив имя Джентиле; и я прошу тебя, чтобы она не стала тебе менее
дорогой потому, что прожила в моем доме почти три месяца, ибо клянусь тебе
богом, который, быть может, и заставил меня полюбить ее, дабы моя любовь,
как то и случилось, была причиной ее спасения, - что она никогда не жила ни
с отцом, ни с матерью, ни даже с тобой самим так честно, как прожила в моем
доме при моей матери". Так сказав, он обратился к даме и проговорил:
"Мадонна, теперь я освобождаю вас от всех данных мне вами обещаний и передаю
вас Никколуччьо совершенно свободной". И передав даму и ее ребенка в руки
Никколуччьо, он вернулся на свое место и сел.
Никколуччьо принял с величайшей радостью свою жену и ребенка, тем более
довольный, чем дальше была надежда, и как только лучше мог и умел
возблагодарил рыцаря, а все прочие плакали от жалости, много восхваляя его
за это, и кто бы о том ни слышал, одобрял его. Дама была принята в своем
доме с величайшим торжеством, и болонцы долгое время глядели на нее с
восхищением точно на воскресшую, а мессер Джентиле вечно жил в дружбе с
Никколуччьо, его родными и родней его жены.
Что скажете вы на это, благосклонные дамы? Полагаете ли вы, что король,
отдавший свой скипетр и корону, или аббат, которому это ничего не стоило,
примиривший с папой преступника, или старик, подставивший свое горло
вражьему ножу, - что все это может сравниться с подвигом мессера Джентиле,
который, молодой и пылкий, веривший в свое право обладать тем, что отбросило
небрежение другого, а он по своему счастью сохранил, не только честно
обуздал свою страсть, но и, владея тем, к чему, бывало, стремился всеми
помышлениями и что хотел похитить, возвратил по свободному побуждению?
Конечно, думается мне, ни один из рассказанных великодушных подвигов не идет
в сравнение с этим.