Полисемия в своем соотношении с омонимией
Омонимы (греч. homos ‘одинаковый’ + onyma ‘имя’) – это одинаково звучащие слова. Ю.С. Степанов характеризует омонимию как частный случай асимметрии словесного знака, как предел варьирования плана содержания языка [1966, 155]. Случаи омонимии слов существуют во всех языках. Например: рус. коса, лук; англ. deer ‘олень’ – dear ‘дорогой’, week ‘неделя’ – weak ‘слабый’, base ‘низкий’ – ‘база’; нем. Acht ‘внимание’ – acht ‘восемь’, Saite ‘струна’ – Seite ‘сторона’; франц. pain ‘хлеб’ – pin ‘сосна’, saint ‘святой’ – sein ‘грудь’ – seing ‘надпись’. Большее развитие омонимов в западных языках обычно объясняют бóльшим развитием в них редукции и аналитизма.
Существуют по крайней мере две частные проблемы омонимии:
вопрос о классификации омонимов
и вопрос о происхождении омонимов, естественно перерастающий в анализ соотношения омонимии и полисемии.
Первый вопрос (о классификации омонимов) возникает в связи с разбросом точек зрения в учебниках и требует небольшого комментария.
А.А. Реформатский различает следующие типы омонимов: омофоны как случаи совпадения звучания словоформ при их различном фонемном составе (напр., рус. пруд – прут), омоформы как случаи совпадения звучания и фонемного состава словоформ (напр., рус. три как числительное и пов. наклонение глагола тереть) и омонимы в собственном смысле слова, классифицируемые затем по происхождению [1996, 90 – 91].
Р.А. Будагов различает лексические омонимы как слова одной части речи (типа рус. ключ, коса); морфологические омонимы, совпадающие с омоформами А.А. Реформатского, и лексико-грамматические омонимы, полученные по конверсии (типа англ. to look ‘смотреть’ и the look ‘взгляд’) [1958, 39 – 50], хотя и не вполне ясно, почему такие случаи нельзя рассматривать как омоформы.
Интересна точка зрения Б.Н. Головина, обращающего внимание на множественность критериев классификации омонимов и делящего их на классы соответственно происхождению (обсуждается дальше) и полноте – с выделением полных и частичных омонимов, совпадающих соответственно с собственно омонимами и омоформами А.А. Реформатского.
Специально Б.Н. Головин выделяет омоформы (содержание термина отлично от своего представленного у А.А. Реформатского омонима и совпадает с понятием синкретизма – о синкретизме в грамматике см. соотв. фрагмент) как случаи совпадения форм одного и того же слова (типа рус. дом – им. и вин. падеж) и омоморфемы как аффиксы-омонимы у слов, принадлежащих разным частям речи (ср. рус. трактор-ист – золот-ист-ый) [1973, 102 – 104].
Принято говорить также и об омографах типа рус. зáмок – замóк.
Во многом расхождения, представленные в изложенных классификациях, объясняются неразличением омонимии как типа асимметрии языкового знака, пронизывающего все языковые уровни, и ее частного случая – слов-омонимов. Очевидно, последние должны совпадать во всех своих словоизменительных формах. Поэтому так наз. омоформия, омофония, частичные и морфологические омонимы к лексической омонимии отношения не имеют. Слова-омонимы имеют полностью одинаковые по фонемному составу и по звучанию формы.
Такое понимание лексических омонимов ведет к проблеме истолкования статуса неизменяемых слов типа рус. благодаря, вокруг и т. п. Первое выступает как предлог и деепричастие (ср.: благодаря его помощи и Он говорил, постоянно благодаря друга за помощь), второе – как предлог и наречие (ср.: вокруг столба и оглянуться вокруг). Разрешение проблемы дает приведенное определение лексических омонимов Р.А. Будаговым как слов одной части речи. Тем самым для случаев типа благодаря можно говорить об омонимии слов, принадлежащих разным частям речи, но не о лексических омонимах в собственном смысле слова. Правда, окончательного решения этот вопрос не имеет.
Что касается второго вопроса (о происхождении омонимов), то вслед за А.А. Реформатским [1996, 91 – 93], исключив, правда, случаи конверсии, можно различить четыре основные пути возникновения лексической омонимии.
1-й путь – это случайное совпадение звучаний слов в ходе исторического развития языка. Например, совр. рус. омонимы некогда ‘нет времени’ и ‘когда-то’ возникли соответственно из более ранних некогда и нѣкогда вследствие дефонологизации др.-рус. /е/ и /ѣ/.
2-й путь возникновения омонимов связан с заимствованием, когда звучание слова чужого языка опять-таки случайно совпадает со звучанием собственного слова. Например, рус. лук ‘оружие’ как собственное слово против значения ‘растение’, в котором слово пришло из герм. языков. Иногда заимствованиями являются оба омонима; ср.: рус. балка ‘бревно’, пришедшее из немецкого, и – соответственно – ‘овраг’, пришедшее из тюркских языков. Интересны также случаи заимствований из одного языка-источника в разные периоды. Таковы омонимы рус. банда (оба из итальянского); сперва слово пришло в русский со значением ‘шайка’, затем – со значением ‘оркестр’. Все эти в высшей степени интересные примеры приведены у А.А. Реформатского.
3-й путь возникновения омонимов – это образование слов-омонимов от одного и то же корня вследствие омонимии словообразовательных средств. Например: рус. самострел ‘арбалет’ и ‘рана, нанесенная самому себе’; ударник ‘часть затвора замкóвого огнестрельного оружия’, ‘музыкант, играющий на ударных инструментах’, ‘передовик труда’, последнее – в эпоху социализма.
4-й путь появления слов-омонимов связан с распадом полисемии, с развитием ЛСВ в отдельные слова. Именно в этом случае принято говорить об особых соотношениях полисемии и омонимии.
А.А. Реформатский рассматривает как пример распада полисемии рус. глагол настоять со значениями ‘добиться’ и ‘изготовить настойку’ и полагает, что на существование омонимов в данном случае указывает разное управление (валентность). глаголов; ср.: настоять на своем мнении и настоять коньяк на рябине. Для омонимов-существительных аналогичные различия обнаружить труднее. Однако, все же дистрибутивный критерий применим и в этом случае. Так, на духовых инструментах играет скорее всего банда-оркестр, но едва ли банда разбойников, а ударник-музыкант и ударник-передовик производства суть одушевленные существительные – в отличие от обозначения части затвора. Что же касается омонимов ударник-музыкант и ударник-передовик производства, то их можно различить лишь на основе контекста, как и омонимы банда.
Приведенные примеры обнаруживают весьма существенную особенность распада полисемии: обычно он связан с возникновением терминов.
По существу, и в случае слова из сферы аптекарско-винодельческого производства настоять ‘изготовить настойку’, и в случаях банда, балка, ударник и т. п. речь идет о появлении терминов, связанных с определенными более или менее специальными областями человеческой деятельности.
В настоящее время принято считать, что значение термина не входит в семантическую структуру слова [Володина 1997, 123]. Тepмин как бы «выпадает» из системы ЛСВ. Эта точка зрения коренным образом отличается от мнения А.А. Реформатского и часто встречающихся утверждений о так наз. «терминологическом значении слова». Она утверждает, что термины и «обычные слова», а также термины разных областей научной и производственной деятельности представляют собой слова-омонимы.
Дополнительным аргументом в пользу такого утверждения является частое «разрушение омонимии термина».
В русском языке это происходит прежде всего за счет изменения места ударения в слове. Например: искрá в свече двигателя внутреннего сгорания, лóскут как предназначенный для пересадки кусок кожи (мед.) или отходы текстильного производства (техн.), áлкоголь как обозначение этилового спирта (мед., жарг.), ушкó (иголки), катáлог (компьют., жарг.), пóлевый (лингв.), прúвод (техн.), дóговор (жарг.), языковóй (лингв.), рóзлив (допуст. жарг. – виноделие).
Более универсальным путем «разрушения» омонимии, представленным в разных языках, является изменение грамматических свойств слов. Так, от слов ключ (к шифру) или номер ‘боец артрасчета’ невозможно образование уменьшительных существительных. тогда как сочетания ключик к сердцу или гардеробный номерок вполне допустимы. Обозначение оптического прибора очки не имеет формы ед. числа, тогда как спортсмен на соревнованиях вполне может завоевать еще одно очко. Аналогичные примеры нетрудно самостоятельно подобрать на материале изучаемых иностранных языков. Для этого нужно лишь внимательно ознакомиться со словарями.
Интересны случаи опрóщения терминов типа рус. лисичка (гриб), когда сегмент -ичк- не воспринимается как суффикс и не служит образованию обозначения маленькой лисы как представителя вида из семейства псовых, но входит в корень слова-термина. Поэтому для образования уменьшительного существительного этот суффикс должен быть добавлен еще раз, так что маленький грибок нормально нужно называть по-русски лисичечка.
Таким образом, терминологизация слов оказывает определенное влияние на их грамматические свойства.
Естественно, существуют и пограничные случаи типа стол ‘диета’ или номер ‘часть концерта’. Они свидетельствуют о том, в системе языка нет четких границ. Однако и здесь образование уменьшительных существительных от терминов едва ли возможно.
Труднее рассматривать как омоним слово номер (ЛСВ 5б – ‘выходка’) по отношению к ЛСВ 4б (‘часть концерта’) (см. выше, страница 15). Грамматические свойства этих слов совпадают, а различаются они чисто денотативно и эмоциональной окрашенностью.
Таким образом, критерии разграничения омонимов немногочисленны. Это – терминологизация и расхождение денотатов. При этом терминологизация часто ведет к изменению грамматических свойств слова, то есть – строго говоря – к разрушению омонимии. Поэтому в каждом отдельном случае принятие конкретного решения достаточно сложно и допускает значительный разброс вариантов.
Отдельного обсуждения заслуживает тип распада полисемии, основанный на явлении энантиосемии (греч. enantios ‘противолежащий’ + sēma ‘знак’), заключающемся в том, что в пределах слова, точнее говоря – в связи с одним именем, сосуществуют антонимические ЛСВ.
Классическим примером в данном случае является лат. прилагательное altus, совмещающее ЛСВ ‘высокий’ и ‘глубокий’.
Ближайшим соответствием ему является рус. корень верх, имеющий, согласно В.И. Далю, также значение ‘низ, основание’. В Калуге, например, часть города за городским оврагом называется Завершье, поскольку в региональном варианте языка слово верх раньше имело также значение ‘овраг’ (ср. название церкви Георгия за верхом). В 50 е гг. в Мосальском уезде отмечено вершинка ‘овражек’.
Интересны и некоторые другие случаи развития энантиосемии в истории рус. языка.
Так, согласно данным М.Ю.Ф. Фасмера слово победа имело в др.-рус. также значение ‘поражение’, а слово рожа обозначает в некоторых регионах красоту человека. Совр. наверно ‘вероятно’ произошло от наверняка, а глагол чести́ть ‘ругать’ явно соотносим с существительным честь (см. также: [Розенталь, Теленкова, 1976, 537]).
В словаре В.И. Даля слово вонь разъясняется с одной стороны как ‘отвратительный, противный запах’, а с другой – как ‘аромат, запах приятный’ и – наконец – как ‘запах, ухáние вообще’. По всей видимости, именно на последнем (нейтральном в смысле оценки запаха ЛСВ) основаны совр. своего рода «уточняющие» антонимы благовоние и зловоние. Аналогичные сведения о слове вонь содержит и словарь М.Ю.Ф. Фасмера.
Таким образом, обычно при распаде энантиосемии в языке (в приведенном материале – в лит. языке) сохраняется одно из антонимических значений при возможном сохранении второго значения в региональных формах языка. Любопытен в этой связи орографический термин отвершек ‘овражек, отходящий от основного русла оврага’, явно образованный от обсужденного ранее ЛСВ ‘овраг’ слова верх.