Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Введение в профессию Учебный год 2022-23 / Российские правоведы XVIII - XX веков, Томсинов В.А., Том 2.rtf
Скачиваний:
18
Добавлен:
13.12.2022
Размер:
10.3 Mб
Скачать

Леонид Сергеевич Белогриц-Котляревский (1855-1908)

Леонид Сергеевич Белогриц-Котляревский родился 9 февраля 1855 года в Полтаве в дворянской семье. Первоначальное образование он получил в Полтавской гимназии. Затем учился на юридическом факультете Императорского Университета Святого Владимира в Киеве. По окончании в 1876 году университетского курса обучения Леонид Белогриц-Котляревский был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию по кафедре уголовного права.

В 1880 году он защитил магистерскую диссертацию по теме "О воровстве-краже по русскому праву. Историко-догматическое исследование"*(338). После этого его командировали для совершенствования в юридических науках в Германию. В течение двух лет молодой правовед слушал лекции в Лейпцигском и Гейдельбергском университетах*(339). В качестве новой темы своих научных исследований он избрал преступления против религии.

В 1883 году Л.С. Белогриц-Котляревский был назначен в Демидовский юридический лицей в г. Ярославле на должность доцента по кафедре уголовного права. В 1886 году он успешно защитил на юридическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета докторскую диссертацию по теме: "Преступления против религии в важнейших государствах Запада. Историко-догматическое исследование". В том же году текст ее был издан в Ярославле в виде книги.

В предисловии к своему докторскому исследованию Белогриц-Котляревский отметил, что оно имеет своим предметом "преступление, важнейшая роль которого отошла в область истории, во мрак Средних веков". Однако, подчеркнул он, изучение данного явления по-прежнему не лишено значения, "так как охрана религии и теперь необходима не только в интересах личности - свободы ее совести, но и в интересах самого общества, одним из жизненных условий существования и развития которого религия до сих пор служит"*(340). Работа Белогриц-Котляревского о преступлениях против религии стала первой в юридической литературе монографией по этой теме. Автор рассмотрел в ней вопрос об отношении к религиозной свободе в древнем мире и средневековом обществе, описал круг преступлений против религии в древнееврейском праве, римском праве, праве западноевропейских стран (в основном Германии, Франции и Англии) в эпохи Средних веков и Возрождения. Он дал исторический очерк реформаторских учений об отношении государства к религиозной свободе и о влиянии их на уголовное законодательство в период до конца XVIII века. Последнюю главу диссертации Белогриц-Котляревский посвятил преступлениям против религии в действующем праве.

По его мнению, уже один тот факт, что религиозные верования, переходящие в своем внешнем проявлении в культ, существовали у всех народов, делает необходимым признание права на свободу исповедания этих верований и отправления культа. Но не удовлетворившись этим выводом и оправданиями данного права, выдвигавшимися великими писателями и философами, Белогриц-Котляревский выстроил собственную аргументацию в его защиту. "Религиозные верования, которыми человек пытается объяснить, или самостоятельно или на основании готовых учений, положение своего я среди мироздания и определить отношение к себе подобным, - писал он, - суть ничто иное, как одна из форм человеческой мысли вообще, подобно философским учениям или доктринам, и притом важнейшая, так как они, во-первых, составляют достояние масс, между тем как последние - лишь отдельных личностей, и, во-вторых, служат основанием морали этих масс, ее догматической санкцией. Право на свободу религиозной мысли, таким образом, есть естественное последствие права на свободу человеческой мысли вообще. Из права же на свободу религиозной мысли само собою вытекает и право на разные формы ее внешнего выражения, ибо последнее лежит в природе человека. Но внешнее выражение религиозной мысли предполагает не одно только сообщение ее другим; у большинства людей оно переходит в особое чувство, которое, подобно чувству вообще к особенно чтимым существам, нуждается в материальных актах своего выражения, в тех или других жестах или телодвижениях, которыми человек выражает свое почитание обоготворяемых предметов. Отсюда истекает право человека на внешние религиозные действия, совершаемые как единолично, так и коллективно, совокупность которых называется культом"*(341).

Белогриц-Котляревский выделял в праве религиозной свободы три "кардинальных" права: 1) "право свободы совести или свободы выражать свои убеждения в области религии частно или публично, а следовательно, и в форме пропаганды или прозелитизма"*(342), 2) "право свободного богослужения, т.е. свободного отправления культа по обрядам или церемониям последнего, освященным религиозными верованиями последователей этого культа"*(343), 3) "право свободного образования и самоуправления религиозных обществ, т.е. свобода возникновения последних без предварительного разрешения государства, а также самостоятельность в установлении религиозных догм, культа, иерархии и дисциплины"*(344).

Признавая, что право религиозной свободы, как и всякое право, "нуждается в охране его государством, которая может простираться до уголовных мер воздействия в тех случаях, когда предмет нарушения - религиозные интересы, представляющие существенно важные условия бытия общества и его развития", Белогриц-Котляревский отмечал при этом, что взгляд на объект преступлений против религии с переменой исторических эпох радикально менялся. В Средние века, как было показано в диссертации, объектом таких преступлений считалось "само Божество со всем сонмом ниже его стоящих духовных существ, а также религиозные верования, обряды и предметы, входившие в содержание культа последнего"*(345).

В конце XVIII века объектом преступлений против религии стали считать в юриспруденции и в законодательстве (например, в прусском земском праве) "не Божество само по себе и связанные с ним предметы культа, а церковные общества, оскорбляемые в их религиозных чувствах путем поношения предметов почитания"*(346).

В XIX веке в посягательствах против религии стали усматривать нападение не только на право религиозных обществ, но и "на общие религиозные основания государственного порядка"*(347). Объектом таких преступлений была признана сама религия как жизненное условие существования общества. Данная теория нашла свое выражение в Австрийском уголовном уложении и произведениях австрийских и немецких правоведов.

Оценивая указанные теории, Белогриц-Котляревский отмечал, что первые две из них не выдерживают никакой критики. По его словам, "лично против божества не может быть совершено преступление; его бытие находится вне сферы человеческого общежития, а право действует лишь в пределах последней; след[овательно], Божество стоит вне сферы правовых отношений и, как чистая абстрактная идея, живущая в недоступных глубинах человеческого духа, недосягаемо для нападения и не нуждается в защите земного правосудия"*(348). Ошибочность же учения, возникшего в конце XVIII века, Белогриц-Котляревский видел в том, что оно трактовало религиозные преступления только как нарушение субъективного права и, таким образом, совершенно упускало из виду общественное значение религии.

Правильным, наиболее целесообразным Белогриц-Котляревский считал понимание религиозных преступлений в качестве посягательства "на общие религиозные основания государственного порядка". Такое понимание проводил в своих трудах профессор уголовного права Венского университета Вильгельм Эмиль Вальберг (Wilhelm Emil Wahlberg, 1824-1901). Достоинством теории Вальберга русский правовед считал то, что она, "во-первых, дает прочное обоснование религиозным преступлениям, а во-вторых, указывает их надлежащий круг". "Эта теория, - писал Белогриц-Котляревский, - исходит из совершенно верной точки зрения, что задача государства простирается за пределы охраны интересов, входящих в содержание прав или частных лиц или непосредственно государства; последнее вправе охранять и такие интересы, которые, не входя в содержание чьих-либо прав, образуют в то же время существенно необходимое условие его жизненности, его развития. Запрещая публичные непотребные действия или распространение непотребных сочинений, рисунков или изображений, государство, очевидно, исходит не из соображений неприкосновенности чьих-либо прав, а из соображения значения морали, как одной из основ общественного строя. Таким образом, объектом преступления может быть не только неприкосновенность прав, принадлежащих или частным лицам или непосредственно государству, но и общие основания социального порядка, потрясаемые грубыми нарушениями нравственности или религиозности"*(349) (курсив мой. - В.Т.).

Приведенные выводы докторской диссертации свидетельствуют, что Белогриц-Котляревский поднялся в своем историко-догматическом исследовании темы преступлений против религии до теоретического осмысления сущности объекта преступления как такового.

В 1887 году Л.С. Белогриц-Котляревский стал ординарным профессором Демидовского юридического лицея. Летом 1891 года он возвратился в свой родной Киевский университет. 19 сентября ординарный профессор уголовного права Белогриц-Котляревский прочитал студентам юридического факультета первую свою лекцию. Она была посвящена задаче и методу науки уголовного права*(350). Леонид Сергеевич преподавал в Университете Святого Владимира до самой своей смерти в 1908 году.

***

Предметом научных исследований Л.С. Белогриц-Котляревского было как современное ему русское уголовное право, так и уголовное право зарубежных стран. Вместе с тем, его научные интересы простирались также на историю уголовного права России и Западной Европы. Исследуя конкретные проблемы уголовного права, Белогриц-Котляревский не избегал проблем общего характера, касающихся происхождения и сущности права как такового.

Первоисточник права ученый усматривал "в природе человека, подчиненной известным определенным законам"*(351). По его словам, "в первобытную эпоху, когда человек мало чем отличается от животного, когда он, как и это последнее, в своих действиях руководится примитивными потребностями, подсказываемыми непосредственным чувством-инстинктом, право творится бессознательно; оно является в форме однообразных действий людей, направляемых одним и тем же примитивным чувством-инстинктом, в форме бессознательно сложившихся обыкновений"*(352). С течением же времени, по мере развития культуры, действия первобытного человека все более и более проникаются сознанием. "Вследствие этого, т.е. благодаря участию мысли, то, что есть, превращается в то, что должно быть; стихийно необходимое - факт становится сознательно необходимым - правом"*(353). По мнению Белогриц-Котляревского, "право, как сознательное установление, не могло быть прежде, как не может быть и теперь, творением всех членов данного общественного союза, как-то: рода, общины, племени, государства. Надо думать, что первыми творцами обычного права всегда бывают более сильные умом и волей лица; они первые вносят сознание, убеждение в свою деятельность и этой нравственной силой, этим психическим превосходством подчиняют своему влиянию других. Эти другие, как более слабые умом и волей люди, легко увлекаются примером, образом действия первых, и вот мало-помалу личное убеждение сих первых, руководящее данным образом действия, становится убеждением многих и, распространяясь на все больший круг людей, обезличивается, становится общим убеждением рода, племени и часто даже целого народа. Так образуются обычные правила поведения или образа действия в известных однородных случаях, так называемые нормы обычного права, принудительная сила которых заключается, во 1-х, в согласии убеждения многих лиц в необходимости поступать именно таким образом, во 2-х, в инертной силе повторения, присущей человеку"*(354). Исходя из этих рассуждений, Белогриц-Котляревский делал следующий вывод: "Обычное право есть выражение индивидуального убеждения, приобретшего путем распространения и повторения принудительную силу"*(355).

Высказывая мнение, что нормы обычного права возникают первоначально из сознания отдельных лиц, Белогриц-Котляревский выступал тем самым против учения исторической школы права, согласно которому первоисточник обычного права коренится в народном духе. Он соглашался с критиками данного учения, утверждавшими, что "единства народного духа, единства народного убеждения никогда не было; ...различные племена одного и того же народа имели и имеют свои особые обычаи, дающие содержание местному обычному праву. Если бы источником обычного права был единый фактор, действующий независимо от индивидуального сознания или убеждения, то этого разнообразия правовых воззрений, этого разнообразия права быть не могло". Русский правовед считал приведенное возражение "наиболее сильным ещё и потому, что оно раскрывает внутреннюю слабость всего построения исторической школы"*(356).

Теория происхождения обычного права путем повторения из индивидуального убеждения, а не из общенародного сознания, подтверждается, писал Белогриц-Котляревский, также и наблюдением над процессом его разрушения. "Этот процесс также идет от частной воли, а не от общей; никогда не бывает так, чтобы на место одного общего убеждения, правосознания непосредственно возникло другое, чтобы последнее сразу вытеснило первое... Но само собою разумеется, что новое правовое убеждение, новое правовое положение только тогда вытесняет прежнее, только тогда приобретает общее жизненное господство, когда оно более прежнего отвечает данным жизненным потребностям и интересам"*(357). Наконец, возражая против учения немецкой исторической школы права, русский правовед ссылался на тот факт, что сходные обычаи встречаются не только среди населения, принадлежащего к одной и той же нации, но и среди населения, принадлежащего различным нациям. "Очевидно, что такое сходство обычаев разных народов, - отмечал он, - не находит себе объяснения в теории Пухты, согласно которой право есть чисто национальный институт, непосредственное выражение духа данной нации"*(358).

В отличие от большинства правоведов Белогриц-Котляревский считал, что обычай и в современную эпоху продолжает играть важную роль в развитии права. "Неверно поэтому, - утверждал он, - повторяемое Иерингом господствующее учение, что все реформы права сводятся к одному закону, так как обычай может только регулировать движение по существующим путям, помогать ему, но он не может прорвать плотину, которая препятствует потоку проложить новое направление. Напротив, не только в сфере гражданского права, но и в сфере уголовного права обычаю иногда принадлежит реформаторская роль"*(359).

Возражая против общепринятого мнения, согласно которому источником уголовного права может быть только закон, а обычай не может ни отменить действия уголовного закона, ни восполнить его пробелы, Белогриц-Котляревский писал: "Отрицание творческой роли обычая на основании положения nullum crimen sine lege есть следствие чересчур формального понимания последнего: криминалисты направляют все свое внимание на те внешние ограничения, которые устанавливаются этим положением, не углубляясь в положительную сферу, в фактическое содержание уголовного права. Ближайшее же изучение этой сферы показало бы, что действие обычая названной формулой не устраняется, а лишь вводится в известные границы"*(360).

Главную задачу науки уголовного права Белогриц-Котляревский видел в изучении тех особых правоотношений, которые создаются преступлением. "Эти особые правоотношения, - писал он, - само собою разумеется, предполагают совокупность норм, определяющих, с одной стороны, юридическую конструкцию, состав тех деяний, которые признаются преступлениями, а с другой - их наказуемость. Изучая эти нормы, уголовное правоведение неизбежно стремится возвести их в систему; для этого оно обыкновенно оставляет преступления, как частные, конкретные явления, и исследует их, как абстрактные понятия, извлеченные путем обобщения из целого ряда однородных правоотношений. Эти абстрактные понятия в свою очередь комбинируются, обобщаются по своим родовым или типическим чертам и таким образом получается целая система основных понятий и положений о преступлении и наказании"*(361).

Однако, изучая преступление и наказание в качестве абстрактных правовых понятий, наука уголовного права, считал Белогриц-Котляревский, не должна забывать и конкретной стороны данных явлений. По его мнению, данная сторона также подлежит изучению, хотя бы в той степени, в какой это необходимо для правильных построений учений о вменении, об основании, системе и мере наказаний. "В этих вопросах, - отмечал он, - центр исследования, так сказать, перемещается; не преступное деяние, как юридическое явление, как правоотношение, а преступность, деятельность личности, как явление индивидуальное и социальное, кладется в основание"*(362).

Белогриц-Котляревский выступал против попыток ряда современных ему правоведов, как русских (Н.С. Таганцева, Н.Д. Сергеевского), так и иностранных (Гуго Мейера и др.), свести уголовное правоведение исключительно к логической конструкции юридических понятий о преступлении и наказании, к исследованию только преступного деяния. Он утверждал, что в уголовном правоведении "нельзя ограничиться исследованием преступления и наказания, как абстрактных понятий, необходимо их причинное, как выражается Лист*(363), выяснение, т.е. познание индивидуальных и социальных факторов преступления. Это познание требует обращения криминалиста*(364) к родственным уголов[ному] правоведению отраслям знания - к уголовной антропологии и социологии, выводами коих ему и надлежит воспользоваться, но, разумеется, не пассивно, а активно, т.е. подвергая их критике, анализу и обобщению, следовательно, и дальнейшей разработке. И в самом деле, правильная постановка учения о вменении невозможна без помощи выводов психологии и псиатрии... Точно также и правильная выработка системы наказаний или карательных средств невозможна без изучения всей личности преступника; остановка внимания лишь на одной преступной деятельности способна создать, как показывает опыт, лишь такую систему наказаний, которая не исправляет преступников, а еще более их развращает"*(365).

Белогриц-Котляревский выделял в науке уголовного права два основных аспекта. "Мы можем, в конце концов, - писал он, - определить уголовное правоведение как такую науку, которая стремится, во-1-х, установить систему понятий о преступлении и наказании, т.е. раскрыть логическую конструкцию их взаимного соотношения, во-2-х, определить основание права наказания и его содержание, т.е. целесообразные формы и меру последнего"*(366).

Понятие преступления Белогриц-Котляревский считал возможным определить только формально. "Материальное же его определение, - пояснял он, - не может быть дано потому, что преступление не есть понятие постоянное, однородное по своему содержанию; объем его находится в тесной зависимости от данной исторической обстановки и общественных правовоззрений, которые, как известно, постоянно меняются"*(367). По его мнению, "с формальной стороны, преступление может быть определено как виновное неправомерное деяние, запрещенное законом под страхом наказания", или как "виновное неправомерное нарушение уголовного закона"*(368). Наказание же, по его определению, это "меры, направленные на поражение прав преступника, предпринимаемые государством по судебному приговору в видах обеспечения безопасности общества"*(369).

Право государства на осуждение лица за действия, называемые преступлениями, основывается, подчеркивал Белогриц-Котляревский, "на задаче, назначении государства, как правопорядка, содействовать нравственному развитию личности"*(370). По его словам, "в основе государства как правопорядка лежит человеческая личность; она его источник и задача; задача государства по отношению к личности состоит в том, чтобы установить условия ее нравственного развития, создать такую сферу, такой порядок, такое соотношение лиц и вещей, при котором человеческая личность могла бы возможно легче выполнить, осуществить свое нравственное назначение"*(371). А так как наказание является в обществе "необходимым условием или средством осуществления человеком своей нравственной задачи, то оно образует один из составных элементов общежития, его сущность, следовательно, начало самостоятельное, не нуждающееся для своего оправдания в целях, вне его лежащих"*(372).

В научном наследии Л.С. Белогриц-Котляревского большое место занимают труды, посвященные исследованию истории уголовного права. Рассматривая конкретные факты данной истории, он стремился выявить логику эволюции уголовного права, определить главные вехи этой эволюции. Так, он считал, что в историческом развитии уголовного права можно выделить четыре ступени (уклада): 1) "уклад кровной мести", 2) "уклад композиции", 3) "уклад общественной мести и устрашения" и 4) "уклад гуманности".

"Кровная месть, - отмечал Белогриц-Котляревский, - была правовым явлением первобытной эпохи, как институт, устанавливающий в пределах первобытных общин известные права и обязанности и притом не во имя только личных интересов отдельных членов, но во имя интересов всего родственного союза, всей общины"*(373). Для этой, начальной, ступени эволюции уголовного права характерной была и система талиона, которая явилась, по его словам, "несомненным прогрессом в истории права, ибо в первобытный институт наказания сразу было внесено два ограничения - одно в формах его, другое - в мере, прежде всецело зависевших от воли кровомстителей; это был первый проблеск идеи справедливости, первая попытка человека достигнуть последней в возмездии наказания"*(374).

В условиях господства "уклада композиции", продолжал ученый свое описание истории уголовного права, понятие преступления определялось, "как и в период господства кровной мести, не формальным моментом - нарушением закона, а материальным - причинением вреда, заключающемся в деянии обидой. Однако при оценке материального вреда в это время уже начинает выступать, хотя и в слабой степени, и субъективная сторона деяния - злая воля лица"*(375).

С упрочением государства, писал Белогриц-Котляревский, "сами собой возникают и развиваются новые более широкие интересы, которые, рядом с интересами частных лиц, требуют уголовной охраны. Первое место между ними, конечно, получает тот строй идей и учреждений, который лег в основание самого бытия государства; посягательство на этот строй рождает обширный круг так называемых политических преступлений и преступлений против порядка управления... Что же касается природы наказания, то последнее в данную эпоху по преимуществу проникнуто началом устрашения"*(376).

Уголовное право четвертого уклада стоит, по мнению Белогриц-Котляревского, "в таком же отношении к укладу устрашения, как уклад композиции к укладу кровной мести. Подобно тому, как в укладе композиции некоторая рассудительность сменяет прежнюю страстность кровной мести, в данном укладе хладнокровная критика прошедшего очищает сознание общественного человека от омрачавшей его страстности и вносит начало рассудочности в систему карательной деятельности"*(377). К "укладу гуманности" Белогриц-Котляревский относил современное уголовное право. Становление его он датировал концом XVIII - началом XX века и связывал с распространением в европейских обществах философии Просвещения, поставившей на весы разума весь строй идей и учреждений прошлого, в том числе и тот, на котором покоилось уголовное право. Фундаментом названного "уклада" уголовного права стали, по мнению Белогриц-Котляревского, следующие принципы:

1) "Принцип равенства ответственности перед законом всех и каждого".

2) "Принцип личности наказания": ответственность семьи за преступление своего сочлена исключена.

3) "Принцип вредоносности действий, причисляемых к преступлениям": все те действия, которые не причиняют вреда, не должны входить в область уголовного права.

4) "Принцип экономии карательных средств": наказание есть бремя, тягость не только для отдельных лиц, но и для самого государства, так как наложение его предполагает отвлечение личных сил и финансовых средств от более производительного назначения*(378). "Отсюда следует, - пояснял Белогриц-Котляревский смысл данного принципа, - во-1-х, что государство не должно расточать наказание там, где этого не требует настоятельная необходимость; оно не должно облагать наказанием те действия, вредный характер которых достаточно погашается гражданским взысканием; во-2-х, что государство должно с сущностью наказания соединять возможно меньшее количество тягостей для преступившего уголовную норму; поэтому все, что не вызывается настоятельной необходимостью обеспечения, охранения общества, должно быть изгнано из системы карательных средств"*(379).

5) "Принцип культурности наказания, т.е. способности его смягчать, а не огрублять общественные нравы. Огрубление нравов, как деморализующее общество, вовсе не безразлично для интересов его безопасности, которая тем более понижается, чем более нравственные чувства народа черствеют. На этом основании позорные или бесчестящие наказания, а также наказания, рассчитанные на возможно большее причинение физических мучений телу преступника, должны быть исключены из системы наказаний"*(380).

6) "Принцип индивидуализации уголовной репрессии в связи с общей предупредительной деятельностью"*(381).

В перечисленных принципах Л.С. Белогриц-Котляревский выразил сущность уголовного права, утвердившегося на протяжении XIX века во всех развитых странах.

Оценивая взгляды Л.С. Белогриц-Котляревского в целом, во всем их объеме, можно сделать вывод о том, что он был сторонником широкого - не только абстрактно-логического, но и социологического - подхода к институтам уголовного права. Преступление он считал "продуктом не только субъективных или личных причин, но и причин объективных, скрывающихся в условиях самого социального строя"*(382).