1. Общая характеристика

Позитивизм представляет собой сложное движение, господствовавшее в европейской культуре — философии, политике, педагогике, историографии и литературе (напомним в этой связи веризм и натурализм) — с 1840 г. и почти до начала Первой мировой войны. Утих ураган 1848 г., и если исключить Крымскую войну 1853— 1856 гг. и франко-прусскую войну 1870 г., то эру позитивизма можно назвать эпохой спокойствия в Европе и одновременно эрой колониальной экспансии в Африке и Азии. Европа вставала на путь индустриальной трансформации, и социальные эффекты этой революции поражали. Применение научных открытий преображает весь мир производства: растут города, транспортная сеть, капиталы, медицина побеждает инфекционные болезни, старого равновесия между городом и деревней больше нет. Образ жизни меняется до неузнаваемости. Казалось, освоены инструменты решения любой проблемы (в прикладной науке, свободном обмене и даже воспитании) и социальный прогресс поэтому очевиден и неостановим.

В период между 1830-м и 1890 гг. в важнейших секторах науки отмечены серьезные достижения. Значительный вклад в математику внесли Коши, Вейерштасс, Дедекинд, Кантор. Риман, Больяй, Лобачевский и Клейн обновили геометрию. Физику обогатили открытия Фарадея, Максвелла, Герца, Майера, Гельмгольца, Джоуля, Клаузиуса и Томсона. Берцелиус, Менделеев, фон Либих — и не только они — продвинули химическую науку. Кох и Пастер создали микробиологию. Экспериментальная медицина и физиология утвердились усилиями Бернара, а эволюционная теория — Дарвина. О масштабах технологических проектов говорят строительство Эйфелевой башни и открытие Суэцкого канала.

Ясно, что беды, сопровождающие индустриализацию, не замедлили дать о себе знать (утрата социального равновесия, борьба за сферы влияния и рынки сбыта, обнищание пролетариата, эксплуатация несовершеннолетних и т.п.). Эти недуги позитивисты не отказывались замечать, хотя их диагноз заметно отличался от марксистского. В перспективе роста знания, народного образования и всеобщего благосостояния они объявлялись проходящими и исчезающими.

190

Во Франции позитивизм наиболее значительным образом представляют Огюст Конт (1798—1857), в Англии — Джон Стюарт Милль (1806—1873) и Герберт Спенсер (1820—1903); Якоб Молешотт (1822—1893) и Эрнст Геккель (1834—1919) — в Германии, Роберто Ардиго (1828—1920) — в Италии. В разных странах позитивизм по-разному вплетается в несхожие культурные традиции. Во Франции он вписывается в рационализм картезианского и просветительского толка. В Англии он развивается на почве эмпиризма и утилитаристской традиции. В Германии он принимает форму сухого сциентизма и материалистического монизма. В Италии он обрел черты возрожденческого натурализма, что выразилось в акценте на педагогику и антропологию. Все же, несмотря на пестроту, есть набор основных черт, позволяющих говорить о позитивизме как о движении мысли.

1. В противовес идеализму, позитивизм вновь утверждает примат науки: нам известно лишь то, что сообщают науки; единственный метод познания — естественно-научный метод.

2. Метод естественных наук (каузальные законы, господствующие над фактами) работает не только при изучении природы, но и общества.

3. Поэтому социология, понятая как наука об «естественных фактах» (человеческих отношениях), — достаточно показательный продукт философской программы позитивизма.

4. Позитивизм не только провозгласил единство научного метода и его примат в качестве инструмента познания, но он вознес до небес науку как единственное средство решения всех проблем, веками мучивших человечество.

5. Всеобщим оптимизмом отмечена эра позитивизма с его верой в неизменность прогресса (понятого иногда как автоматический процесс, иногда как продукт человеческой изобретательности), грядущее благосостояние и человеческую солидарность.

6. То, что наука объявлена единственным прочным фундаментом индивидуальной и общественной жизни, а также своеобразное «обожествление факта» дали повод некоторым ученым трактовать позитивизм как составляющую романтического менталитета. Только статус «бесконечного» в рамках позитивизма приобретает наука. Мессианизм в понимании философии истории О. Конта усматривает, например, Колаковский.

191

7. Другие интерпретаторы, например Geymonat, отметили присутствие в позитивизме основных просветительских тем — веру в научную рациональность, для которой нет неразрешимых проблем, и светскую, свободную от теологических предпосылок, трактовку культуры.

8. Для позитивизма (за исключением, возможно, Дж. С. Милля) характерна некритическая, часто поспешная и поверхностная вера в постоянный беспрепятственный рост науки.

9. «Позитивность» науки часто связана с борьбой против идеалистических и спиритуалистских трактовок реальности. Впрочем, борцы неизменно оказывались в объятиях все той же метафизики, даже еще догматического свойства.

10. Вера в науку и человеческую рациональность нередко толковалась, например, марксистами как характерная для буржуазной идеологии.

2. ОГЮСТ КОНТ И ПОЗИТИВИЗМ ВО ФРАНЦИИ

2.1. Закон трех стадий

Огюст Конт (1798—1857) родился в Монпелье в скромной католической семье. Он был учеником и секретарем (а затем решительным оппонентом) Сен-Симона, а также выпускником знаменитой Политехнической школы (бывшей кузницы кадров повстанческих войск, позже преобразованной в Школу инженеров и техников). Увлечение математикой не помешало ему прочесть труды английских эмпириков Дидро, Д'Аламбера, Тюрго и Кондорсе. Конта нередко называют родоначальником французского позитивизма и отцом социологии.

«Уже в четырнадцать лет я почувствовал потребность переделать себя, приветствовал революционный кризис, главная фаза которого предшествовала моему рождению. Знакомство с математикой, начатое в семье, было счастливо продолжено в Политехнической школе. Так инстинктивно я нащупал единственно разумный путь, который реально мог привести к великому обновлению», — писал о себе Конт. К 1822 г. оформился философский проект относительно «человеческой эволюции, индивидуальной и коллективной» — закон трех стадий.

Похоже, прав Лежек Колаковский, писавший, что доктрину Конта можно понять только как часть его проектов универсальной реформы. Речь идет о законе трех стадий. Согласно этому закону, человечество (как и душа отдельного человека) проходит теологическую, метафизическую и позитивную стадии. «Изучая развитие

192

человеческого разума... от первого его проявления до наших дней, — писал Конт в "Курсе позитивной философии" (1830—1842), — думаю, я открыл великий основной закон, по которому с неизменной необходимостью можно установить как путем наших рациональных доказательств, так и путем внимательного анализа прошлого, историческую достоверность. Этот закон состоит в том, что каждое из наших основных понятий проходит, необходимым образом, три теоретически различных стадии: стадию теологическую, или фиктивную; стадию метафизическую, или абстрактную; стадию научную, или позитивную... Отсюда три типа философии, или концептуальных систем, обобщающих феномены, взаимно исключающих друг друга. Первая — начальный пункт, необходимый для человеческого понимания (intelligentia), третья — фиксированная и определенная стадия, а вторая уготована служить в качестве транзитного пункта».

На теологической стадии феномены рассматриваются как продукты прямого и непрерывного действия сверхъестественных агентов, более или менее многочисленных. На метафизической стадии они объясняются действием абстрактных сущностей, идей или сил (тела соединяются благодаря «симпатии», растения растут благодаря «вегетативной душе», а опиум, — как иронизировал Мольер, — усыпляет благодаря «снотворной добродетели»). «Только на позитивной стадии человеческий дух, поняв невозможность достижения абсолютного знания, не вопрошает более, каковы источник и судьба Вселенной, каковы внутренние причины феноменов, а ищет и открывает, комбинируя рассуждение с наблюдением, их действующие законы, то есть неизменные связи последовательности и сходства».

Таков закон трех стадий — ключевое понятие философии Конта. Этот закон подтверждает и развитие человека (каждый из нас — теолог в детстве, метафизик в юности и физик в зрелости). Не зная ни Вико, ни Гегеля, Конт, вооружившись законом трех стадий, создает грандиозную философию истории, представляющую, как в стенограмме, всю эволюцию человечества.

2.2. Учение о науке

Итак, мы — на «позитивной» стадии. Теологические и метафизические методы никого больше не увлекают, разве что, с горечью замечает Конт в «Курсе позитивной философии», в сфере социальных явлений, но их недостаточность всеми уже прочувствована. Для построения позитивной философии необходимо заполнить эту единственную лакуну. Следует провести строжайшее научное исследование общества, ибо «научная социология должна стать единственным прочным фундаментом для реорганизации общества и преодоления социальных и политических кризисов, переживаемых долгое время нациями».

193

Для решения этой неотложной задачи необходимо создание «социальной физики», т. е. научной социологии. Так в чем же суть науки, по Коту? Цель науки — в исследовании законов, ибо только знание законов даст возможность предвидеть события, направить нашу активность по изменению жизни в нужном направлении. Закон необходим для предвидения, а прогноз необходим для воздействия человека на природу. Вывод Конта: «Наука там, где есть предвидение; предвидение там, где есть действие; эта простейшая формула точнейшим образом выражает общую связь между наукой и искусством и полноту смыслов этих двух терминов».

Вместе с Бэконом и Декартом Конт полагает, что именно наука даст человеку господство над природой. Однако он далек от мысли, что наука по своей сути обращена к практическим проблемам. Конт убежден в теоретической природе научных познаний и тщательно отделяет их от технико-практических знаний. В этой связи Конт напоминает слова Кондорсе: «Моряк с его точным знанием о долготе, предохраняющим от кораблекрушения, обязан жизнью теории, известной еще две тысячи лет назад гениям, у которых, кроме геометрических спекуляций, ничего другого не было». Конт — не старого склада эмпирик, исключающий теорию в пользу фактических данных. «Мы признаем, что истинная наука... состоит по существу из законов, а не из фактов, ибо первые устанавливают и санкционируют вторые». Эрудит знает факты, не зная законов, но истинная наука состоит из законов, контролируемых фактами. Подобный контроль исключает из науки поиск сущностей и последних метафизических причин.

Эти идеи проясняют концепцию науки Конта. Однако в отдельных местах «Курса позитивной философии», и особенно в «Системе позитивной политики» (1851—1854), Конт ужесточает свое воззрение на науку. Он осуждает исследования в духе узкой специализации, чрезмерное использование расчетов и любой научный поиск, полезность которого неочевидна. Поэтому в науке «следует доверяться не ученым, а истинным философам», достойно защищающим «служение человечеству». Последующее развитие науки опровергло идеи Конта Кроме того, то, что сегодня кажется бесполезным, завтра может стать необходимым. Как бы то ни было, стабильное знание функционально в контексте его системы и производно от установленного социального порядка.

194

2.3. Социология как социальная физика

Чтобы перейти от кризисного общества к «социальному порядку», необходимо знание. Знание составляют законы, основанные на фактах. Если мы хотим выйти из кризиса, надо найти эти законы. «Рациональным предвидением будущего развития человеческого сообщества можно назвать основной дух позитивной политики», — полагает Конт.

Как физика устанавливает законы природных феноменов, так социология посредством наблюдения и рассуждения устанавливает законы общественных феноменов. Конт делит социологию на социальную статику и социальную динамику. Социальная статика изучает условия, одинаковые для обществ любой эпохи (как, например, общительность человека вообще, семья как ячейка, разделение труда, кооперация и т.п.). Основной закон социальной статики — связь разных аспектов жизни (например, политическое устройство неотделимо от экономических и культурных факторов). Именно социальная динамика изучает законы развития общества, главные из которых — закон трех стадий и закон прогресса.

Теологической стадии соответствует преобладание военной силы (как в случае феодализма). Революции и протестантская реформа соотносятся с метафизической стадией. Индустриальное общество характерно для позитивной стадии, где, по Конту, есть «бесконечная свобода сознания». Он рассуждает о средневековье, Реформации, революции, воспитании, природе женщины и о множестве других проблем. Однако вся его социология, если обобщить, заключается в следующих четырех моментах: 1. Социальная статика исследует условия Порядка, динамика изучает законы Прогресса; 2. Человеческий прогресс происходил в соответствии с естественно необходимыми этапами, история человечества есть развертывание человеческой природы; 3. Хотя развитие человечества идет от теологической стадии к позитивной, Конт не обесценивал традицию. Прошлое беременно настоящим, и «человечество состоит более из мертвых, чем из живых»; 4. Социальная физика — необходимая предпосылка рациональной политики. Беда, когда политика находится в руках адвокатов и литераторов, ничего не знающих о функционировании общества. Изменить социальные явления, как и природные, можно только при условии, что мы знаем законы.

Как же можно узнать эти законы? К ним можно прийти, полагает Конт, тремя путями: наблюдением, экспериментом и сравнительным методом. Изучение социальных фактов начинается с прямого и вписанного в теорию трех стадий наблюдения. Эксперимент в социологии не так прост, как в физике или химии. Все же патологические случаи, меняющие нормальный ход событий, в каком-то смысле заменяют эксперимент. Исторический метод образует единственно прочный фундамент, на котором реально основывается политическая логика

195

2.4. Классификация наук

Социология, рождение которой давно назрело, составляет вершину науки. Положив математику в основу, Конт расположил науки по порядку усложнения: астрономия, физика, химия, биология, социология. В эту схему не попали теология, метафизика и мораль, ибо первые две не позитивны, а третья находит разрешение в социологии. Психологию Конт частично включил в биологию, частично — в социологию. Хотя математика не фигурирует в списке, весь первый том «Курса позитивной философии» посвящен ей, ибо «от Картезия и Ньютона по сию пору математика была настоящим фундаментом естественной философии».

Кроме научного порядка есть еще порядок логический, исторический и педагогический. Логический порядок продиктован критерием простоты объекта. Ясно, что объект социологии сложнее объекта точной науки. Исторический порядок выявляется при переходе наук к позитивной стадии. Астрономия вышла из метафизики усилиями Коперника, Кеплера и Галилея. Физика проделала тот же путь благодаря Гюйгенсу, Паскалю и Ньютону. Химию сделал позитивной Лавуазье, а биологию — Биша и Бленвиль. Заботы по выводу социологии из метафизики взял на себя Конт. Педагогический порядок предписывает преподавать науки в том порядке, как они сформировались в историческом генезисе.

В иерархии Конта более сложные науки основаны на менее сложных. Все же это не означает редуцируемости высших к низшим. Каждая имеет свои автономные законы. Социология не сводима ни к биологии, ни к психологии. Люди живут в обществе, ибо оно составляет часть их социальной природы. Люди социальны изначально, и нет никакой нужды в «общественном договоре», о котором писал Руссо.

В классификации Конта не упомянута философия. Философия — не совокупность наук, ее задача — «точное определение духа каждой из них, открытие их связей и отношений, суммирование принципов в соответствии с позитивным методом». Стало быть, философия сведена к методологии наук. Она — «истинно рациональное средство, делающее очевидными логические законы человеческого духа».

196

2.5. Религия человечества

В последней работе Конта — «Системе позитивной политики» (1851—1854) — стремление переделать общество на основе социальных законов приобретает религиозные формы, а любовь к Богу заменяется любовью к Человечеству. Человечество состоит из всех живущих, умерших и еще не родившихся. Индивиды подобны клеткам организма, они суть продукты Человечества, которому следует поклоняться, как языческому богу.

Увлеченный католическим универсализмом, Конт делает религию Человечества точной копией церковной системы. Тут же готовы и догмы новой веры: позитивная философия и научные законы. Не обошлось и без введения новых культов — светские обряды крещения и миропомазания. Ангелом-хранителем назначена женщина (идеализация начата с возлюбленной Конта Клотильды де Во). Месяцы названы именами «позитивных» богов (например, Прометея), дни недели освящены именем каждой из семи наук. Научные институты становятся храмами, папа укрепляет свою власть, способствуя индустриальному росту. Молодежь подчинена старшим, разводы запрещены. Наконец, Человечество названо «Великим Бытием», пространство — «Великой Сферой», а земля — «Великим фетишем». Мы получили троицу позитивной религии.

2.6. «Обоснования» Конта

Незамедлительная критика идей Конта не смогла, однако, воспрепятствовать распространению позитивизма. Заметим, что его последователи (например, Литтре) почти сразу элиминировали все, что касалось позитивной религии. Имели успех: идея важности науки для прогресса человечества, критика непроверяемых идей, идея социологии как автономной науки, акцентирование традиции, признание историчности фактов, идея единства научного метода, мотивы позитивного и продолжительного влияния истории научной мысли.

Нельзя не заметить, что закон трех стадий есть не что иное, как метафизика истории, со всей очевидностью противоречащая позитивному методу. Классификация наук полна двусмысленностей: простота и сложность объекта всегда определяются выбранными критериями и не могут рассматриваться как абсолютные атрибуты объектов. Картина эволюции научной мысли в изображении Конта не убеждает. Биология, например, родилась не в XIX веке, она была известна грекам. Догматические предписания, что должно и чего не должно делать ученым, сегодня выглядят анахронизмом.

197

Трудно не посмеяться над обезьяньим подражанием католицизму со стороны теоретика религии человечества. Тем не менее Реймон Арон назвал «Великое Бытие» Огюста Конта «наилучшим из всего, сделанного людьми»: «..стоит любить сущность Человечества в лице лучших и великих его представителей как его выражение и символ; это лучше страстной любви к экономическому и социальному порядку, доходящей до того, чтобы желать смерти тем, кто не верит в доктрину спасения... То, что Огюст Конт предлагает любить, есть не французское общество сегодня, не русское — завтра, не американское — послезавтра, но высшая степень совершенства, к которой способны некоторые и до которой следует возвыситься», — писал Р. Арон.

3. ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛЬ И АНГЛИЙСКИЙ УТИЛИТАРИСТСКИЙ ПОЗИТИВИЗМ

3.1. Мальтузианские проблемы

Утилитаризм первой половины XIX века выступает как наследник просветительских тезисов и образует внутри философской традиции эмпиризма первую фазу английского позитивизма. Его представители — Иеремия Бентам, Джеймс Милль и его сын Джон Стюарт Милль. Бентама и его школу, заметил Рассел, сформировали идеи Локка, Гартли и Гельвеция. Они проложили дорогу английскому радикализму и социалистическим доктринам. Среди представителей утилитаризма достойны особого внимания такие ученые, как Т. Мальтус и экономисты А. Смит и Д. Рикардо.

Томас Роберт Мальтус (1766—1834) в 1798 г. анонимно опубликовал нашумевшую книгу «Опыт о законе народонаселения». Он начал с двух неоспоримых постулатов: «1) пища необходима для жизни человека; 2) притяжение полов неодолимо, оно останется, более или менее, на том же уровне, что и сегодня». Из этих двух посылок он делает вывод, что «сила роста населения бесконечно превышает то, что может произвести земля в качестве жизненно необходимых средств. Рост народонаселения, если его не остановить, будет увеличиваться в геометрической прогрессии, а ресурсы могут возрасти только в арифметической прогрессии».

Животные и растения переполнили бы землю, если бы нашли достаточно пространства и пищи. Однако недостаток жизненных средств, составляющий суть сурового повсеместного закона, сдерживает рост в определенных рамках. Гибель семян, болезни

198

и преждевременная смерть держат растения и животных в жестких рамках, в то время как размножение людей сдерживает нищета и пороки. Стихийные средства сдерживания, по Мальтусу, можно заменить превентивными средствами контроля. Воздержание от брака может быть достигнуто и усилено, например, аргументами морального свойства.

Мальтузианское решение проблемы перенаселения нельзя признать приемлемым. Тем не менее проблема соотношения популяции с состоянием среды и наличием естественных ресурсов сегодня находится в центре внимания мировой общественности. Отсутствие безотходных источников энергии и несбалансированный рынок лишь обостряют эту проблему.

3.2. Классическая политэкономия: Адам Смит и Давид Рикардо

Давид Рикардо (1772—1823), автор известной книги «Начала политической экономии» (1817), и Адам Смит (1723—1790) представляют классическую политическую экономию. В «Исследованиях о природе и причинах богатства народов» (1776) Адам Смит пришел к следующим выводам: 1. Только ручной труд, создающий материальные блага и объективные ценности, по-настоящему продуктивен; 2. Ученые, политики, профессора, т. е. все производители нематериальных благ, участвуют в формировании народного богатства опосредованно. Поэтому чем меньше сословие праздноречивых ораторов, тем богаче нация; 3. Мудрость государственных мужей состоит в том, чтобы, оставив за индивидом свободу достижения максимального благосостояния, обеспечить каждому из них максимальную безопасность.

Суть концепции либерализма Смита в том, что «каждый индивид предпочитает род занятий, наиболее выгодный как для него, так и для коллектива. Хотя общий интерес — вне сферы субъективных намерений и каждый преследует цель собственного обогащения, все же некая невидимая рука ведет к реализации нужной цели». Короче говоря, найдена формула «естественной гармонии», «естественного порядка», смысл которых в совпадении неосознаваемого эгоизма с благосостоянием всех. В самом деле, возможность заработка никогда не упускают предприниматели, производя товары, имеющие спрос на рынке. Сначала прибыль достается немногим, но затем на рынке появляются другие производители, и цены снижаются.

Взгляд Рикардо на эти же процессы менее оптимистичен. Он полагает, что стоимость продукта равна количеству труда, затраченного на его производство, и стоимости использованных инструментов. И если товары имеют стоимость необходимого труда, то стоимость труда есть суммарная стоимость необходимых средств

199

для производства и воспроизводства. Теоретик свободного обмена (внутреннего и внешнего), Рикардо полагал, что только свободный рынок с его игрой спроса и предложения может установить истинную стоимость произведенного товара. Однако размер заработной платы нельзя установить посредством той же техники. Следовательно, уравнение С = Т (стоимость товара равна количеству труда) не работает для производителя, который далеко не всегда располагает своим продуктом.

Мы подошли к проблеме фондовой ренты (т. е. ренты, которую присваивает обладатель фондов — капитала, земли и т. д. — по той простой причине, что это его собственность). О фондовой ренте не пришлось бы говорить, если бы земля была равнодоступна всем. Рост населения вынуждает осваивать земли менее плодородные и более отдаленные от рынка сбыта. Ясно, что производство на такой территории требует больших трудовых затрат. Как следствие, цены на агропродукцию в целом возрастают, а цены на плодородные земли поднимаются из-за уровня цен на менее плодородные земли. Получается, что прибыль, полученная от продаж с более богатых и близких к рынку земель, возрастет и осядет в карманах земельных собственников в виде ренты. Значит, тот, кто создает товары, не знает цены своего труда, зато тот, кто ничего не создает, все более обогащается, а цены растут. Поэтому рента антисоциальна по характеру. Не потому ли растут цены на мануфактурную продукцию, пишет Рикардо в «Началах», ведь она не требует никакого дополнительного труда? Но если заработная плата возрастет, то упадет прибыль. Так Рикардо указал на серьезную брешь в концепции «естественного порядка» Адама Смита. Сегодняшняя критика высоко оценивает научные открытия Рикардо. Множество поднятых им проблем окажутся в центре внимания Маркса.

3.3. Роберт Оуэн: от утилитаризма к утопическому социализму

Роберт Оуэн (1771—1858), инженер, предприниматель, филантроп — пример человека, «который сделал себя сам». В духе английского прогрессизма он верил в возможность переделать людей средствами воспитания и улучшения условий жизни. В тридцать лет он стал одним из директоров текстильной мануфактуры в Шотландии. Пятнадцать лет предприятие процветало, ибо умеренное расписание, хорошая оплата, здоровые условия работы и отдыха, порядок в школе, яслях дали свой результат, и рабочие трудились с энтузиазмом. Так писал Тревельян в «Истории Великобритании в XIX веке».

200

Однако убедить других предпринимателей Оуэну не удалось, как не удалось провести через парламент законопроекты в защиту рабочих (запрет на использование детского труда, ограничение рабочего дня до 10,5 часов и др.). Вторую часть жизни он посвятил кооперативному движению и дал толчок «союзам труда». Став социалистом (наподобие Сен-Симона, Фурье и Прудона), Оуэн высказывал опасения, что «мертвая машинерия» умерщвляет «живую машинерию», поэтому необходимо поддерживать кооперативы, где землю обрабатывают лопатой и граблями. И хотя ни экономисты, ни философы, ни тем более предприниматели не поддержали такую форму социализма, идеи Оуэна получили большое распространение. Религия, по его мнению, вредит человеческому роду. Ее (вместе с идеей бессмертия) следует лечить, как болезнь.

3.4. Утилитаризм Иеремии Бентама

Иеремия Бентам (1748—1832) известен как основатель утилитаризма, главный принцип которого (сформулированный еще Хат-чесоном и Беккариа) звучит так: максимум возможного счастья — для наибольшего числа лиц. Филантроп и политик, Бентам испытывал особый интерес к юриспруденции, считая своими предшественниками Беккариа и Гельвеция. Законы, полагал Бентам, не даны раз и навсегда, они изменчивы и подлежат усовершенствованию. Поэтому от законодателя требуется неустанная работа по закреплению возможности достижения «максимального счастья для наибольшего числа людей».

В области морали он считал основополагающими состояния удовольствия и страдания. «Человеческая природа — империя радостей и боли», — писал Бентам. Добиться удовольствия и избежать страдания — единственные мотивы действия, «источник наших идей, наших суждений и наших определений». Оценить, т. е. выразить одобрение или неодобрение какого-то поступка, — значит определить его достоинство в виде наказания или поощрения. Моральное суждение становится суждением о счастье: благо — это удовольствие, порок — страдание.

Утилитаристская мораль предписывает человеку следовать такому положению вещей, которое дает наибольшее счастье при минимуме страданий. Она ведет к расчетливому гедонизму, тщательно оценивающему характеристики удовольствия: продолжительность, интенсивность, ясность, близость, способность продуцировать другие удовольствия, отсутствие неприятных последствий. Мудрец тот, кто умеет отказаться от немедленного наслаждения во имя будущего блага и устойчивости. В то же время важно не допускать ошибок в оценке приятных и вредных следствий из поступков. Для этого нужна моральная арифметика с выверенными расчетами.

201

Каждый из нас ищет счастья. Задача законодателя — привести к гармонии частные и общественные интересы. В интересах общества препятствовать воровству, хотя частный интерес часто к нему толкает при отсутствии надежного и эффективного уголовного кодекса. Наказание в уголовном праве оправдано как попытка вписать действия индивида в социальные рамки. Мера пресечения призвана предупредить преступление, поэтому важнее понимание неотвратимости наказания, чем его жестокость. Бентам боролся за отмену смертной казни, за исключением разве что особо тяжких преступлений. Смягчение карательных санкций в английском законодательстве вызывало у него одобрение. Что касается гражданского законодательства, четыре задачи он считал главными: поддержание существования, изобилие, безопасность и равенство граждан. Свободы, как видим, здесь нет. Он не принимает ни монархию, ни наследную аристократию, уповая на демократию, где даже женщины имеют право голоса. Любое верование, лишенное рациональной основы (в т. ч. религию), Бентам отклоняет.

Из множества сочинений Бентама упомянем такие, как «Введение в принципы морали и законоуложение» (1789), «Таблица движений и действий» (1817), «Деонтология, или Наука о морали» (1834). На закате жизни Бентам, к немалому своему удовлетворению, увидел распространение утилитаристских идей, печатным органом которых был тогда «Westminster Review».

Гедонист в морали, сторонник свободы в торговле, либерист-реформатор в политике, философ не принимал ни чистого консерватизма, ни ужасов французской революции. «Естественные права» Бентам называл «чепухой на ходулях». «Священных и неотъемлемых прав никогда не существовало. Исполнительная власть использует их для дезориентации граждан, расплатой чего всегда была анархия». Французскую Декларацию прав человека он назвал «поп plus ultra» метафизики; ее положения «1) либо непонятны, 2) либо ложны, 3) либо то и другое вместе». О Бентаме можно сказать, что он — защитник светского радикального реформизма Среди множества оппонентов Бентама был Александр Мандзони, который в приложении к книге «Наблюдения о католической морали» написал, что суждение о моральной ценности человеческих поступков не основывается ни на факте, ни на праве (очерк «О системе, основывающей мораль на пользе»).

203

3.5. Джон Стюарт Милль: кризис двадцатилетнего философа

Дом Джеймса Милля, отца Джона Стюарта Милля (1806—1873), часто посещали английские радикалы, среди них — Рикардо и Бентам. «С вниманием и интересом я слушал их беседы, — вспоминал Джон в "Автобиографии", — и это постоянное присутствие позволило мне сдружиться с обоими...» Серьезное воспитание (отец часто поручал сыну сложную работу), либеральная атмосфера, дружба с французским экономистом Ж.-Б. Сеем, чтение сочинений Сен-Симона, Конта и Бентама — все это сформировало в будущем философе желание быть «реформатором мира». Однако в один из осенних дней 1826 г. сильный кризис заставил юношу как бы пробудиться от сна. «Представь себе,— сказал он сам себе,— что все твои жизненные цели реализованы, институты изменились согласно твоим мнениям в единый миг — стало ли бы это мигом великой радости и счастья для тебя лично?» Когда внутренний голос определенно ответил «нет», ему показалось, что это полный крах и утрата жизненной опоры.

Впрочем, со временем Джон Стюарт Милль понял, что только счастье других, а не собственное, прогресс человечества, искусства могут быть объективно достойными целями, когда они идеальны сами по себе, а не в качестве средств. Наслаждения жизни способны удовлетворять тогда, когда мы культивируем их как бы между прочим, беря в качестве основных целей нечто, от наших желаний отличное. В самом деле, трактат «О свободе», написанный Д. С. Миллем вместе с женой Гарриет Тейлор, стал классическим произведением, защищающим права личности, а его «Система рассудочной и индуктивной логики» (1843) — образцовым пособием по индуктивной логике.

3.6. Критика теории силлогизма

Логика, говорит Милль, — это наука о доказательстве, т. е. о корректном выведении одних положений из других. «Всякий ответ и любой формулируемый вопрос состоят в утверждении, или пропозиции. Все, что может быть предметом согласия или несогласия, должно принять форму пропозиции, что выражено словами: всякая истина и всякая ошибка гнездятся в предложениях». Но аргументы суть цепочки из пропозиций, и если предпосылки истинны, то верны и следствия.

Какова же ценность силлогизма? — задается вопросом Милль во второй книге «Логики». Возьмем для примера силлогизм: «Все люди смертны, герцог Веллингтон — человек, значит, Веллингтон смертен». Смертность герцога мы выводим из пропозиции «Все люди смертны». Мы знаем это, ибо видели умерших Павла, Марию, и многие другие рассказывают и подтверждают то же. Стало быть, из опыта. Но в опыте мы наблюдаем только единичные случаи. Следовательно, «всякий вывод — от одного частного к другому частному»,

204

а единственное обоснование того, «что будет», — то, «что было». «Общая» пропозиция — всего лишь прием для сохранения в памяти частных случаев. Все наши познания, все истины опытны по природе, включая дедуктивные пропозиции геометрии. Отсюда общий вывод Милля: «Дедуктивные, или демонстративные (доказательные), науки все без исключения — науки индуктивные, их очевидность — в опыте».

Силлогизм бесплоден, по Миллю, ибо он не увеличивает наших познаний. То, что герцог Веллингтон (в ту пору живой и невредимый) смертен, уже подразумевается как частный случай посылки, согласно которой смертны все. Однако здесь начинаются осложнения. Если верно, что знания добываются опытом и наблюдением, и верно также, что опыт и наблюдение основываются на конечном числе случаев, законны ли тогда формулировки общих законов, вроде упомянутой «Все люди смертны»? Как от факта смерти Петра, Иосифа, Фомы мы заключаем, что «смертны все»?

«Индукция, — пишет Милль в третьей книге "Логики", — ментальная операция вывода из знания об одном или многих случаях знания обо всех подобных, в определенных аспектах, случаях». Индукцию можно определить как «обобщение опыта». Это выведение «из немногих подтверждаемых случаев знания обо всех случаях определенного класса, похожих на предыдущие при обстоятельствах, считающихся существенными».

3.7. Принцип индукции: единообразие природы

Чтобы отличить существенные обстоятельства от несущественных, выбрать из следующих одно за другим те обстоятельства, которые связаны неизменным законом, Милль предлагает четыре индуктивных метода. Это метод согласия, метод различия, метод сопутствующих изменений и метод остатков. Однако вопрос наиболее острый — вопрос основания индуктивного вывода: где гарантия, что вывод из опыта верен? Такая гарантия, по Миллю, — в единообразии природного процесса Общую аксиому индукции можно по-разному сформулировать: Вселенной управляют законы, будущее похоже на прошлое. Однако реальность в том, что «мы не просто переходим от прошлого к будущему, поскольку это прошлое и будущее, мы из известного выводим неизвестное, из наблюдаемого — ненаблюдаемое, из нами воспринятого или того, что осознаем, идем к тому, что еще не вошло в сферу нашего опыта. В этом утверждении — целый сектор будущего, но также и большая часть настоящего и прошлого».

205

Так в чем же ценность индуктивного принципа (единообразие природы и каузальность как аксиома)? Обладает ли он априорной очевидностью? Нет, отвечает Милль. Это обобщение основано на предыдущих обобщениях. Даже смутные законы природы были открыты сами по себе, наиболее очевидные из них стали общепринятыми прежде, чем о них начали говорить. То, что огонь обжигает, а от дождя мокнут, так или иначе подтверждает принцип единообразия природы, «согласно которому каждое событие зависит от некоторого закона» и «для каждого события есть некоторая комбинация предметов или событий».

Таковы некоторые основные черты индуктивной логики Милля. Местами она приводит в замешательство. Очевиден круг: принцип индукции подтверждает частные индукции, а последние обосновывают сам принцип индукции. Милль мог бы ответить, что это верно, если верна традиционная доктрина силлогизма Тем не менее она не безукоризненна. Из тезиса «Все люди смертны» вовсе не следует заключение «Герцог Веллингтон смертен», но прошлый опыт позволяет нам выводить общие истины и частные случаи с такой же степенью вероятности. Так что Уильям Уэвелл, полемизируя с Миллем, был прав, утверждая, что законы и научные теории суть гипотезы, изобретенные творческими умами, — гипотезы, которые подлежат фактической проверке.

3.8. Науки о морали, экономика и политика

В шестой книге «Системы логики» речь идет о логическом аспекте наук о морали. Милль не отрицает свободу человеческой воли. Если познать личность до самых глубин и узнать обо всем, что на нее воздействует, то можно предсказать ее поведение с точностью, с какой предсказуемо поведение физического тела. Однако эта философская необходимость не есть фатальность. Фатальность таинственна, ее нельзя изменить. Философская же необходимость, когда она познана, позволяет воздействовать на причину самого действия так, как мы воздействуем на причины природных процессов. Мы знаем, что в случае наших волевых действий нет таинственной вынужденности. Нет чародея, принуждающего нас повиноваться силе какого-то мотива. Если мы хотим, то умеем показать силу сопротивления обстоятельствам (это желание может быть новым антецедентом). И было бы унизительно для нашего достоинства думать, что желание совершенства может быть парализовано. Следовательно, свободе индивида не противоречит научный подход. Из наук о человеке на первом месте, по Миллю, стоит психология, опирающаяся на «последовательное единообразие предмета». За будущей наукой «этологией» (изучающей характер, этос) Милль закрепляет задачу изучения общих ментальных законов и влияния обстоятельств на характер. Еще сложнее социальная наука, изучающая «человека в обществе, коллективные действия и другие феномены, составляющие социальную жизнь».

206

В «Началах политической экономии» Милль суммирует выводы из работ Смита, Мальтуса и Рикардо. Что касается вопросов распределения благ, то Милль ставит его в зависимость от человеческой воли, права и обычаев. В распределении человек должен добиваться более подходящих условий. Вместе с тем Милль отрицает теорию «зависимости и протекции». Он против теории, что нужно регулировать порядок в пользу бедных, в соответствии с которой судьба бедных и все, что касается их как класса, должно устраиваться исходя из их интересов, но не ими самими. «Привилегированные классы, — писал он, — всегда используют свою власть в интересах собственного эгоизма». Философ защищает «теорию независимости», согласно которой «благосостояние народа рождается справедливостью и самоуправлением». Рабочие могут и должны добиваться улучшения своего положения мирными средствами, а не революционными. Решая проблему, как совместить социальную справедливость со свободой индивида, Милль уповает на социальные реформы, полагая, что социализм несет в себе опасность удушения свободы индивида.

В «Размышлениях о представительном правлении» (1861) Милль обсуждает проблему, как помешать ситуации, когда «большинство, придя к власти, вынуждает остальных к маргинальному существованию в политической жизни, контролируя законодательство и управление в собственных интересах». Ведь не исключено, что большинство встанет на путь тирании. Поэтому основная проблема представительной демократии — предотвратить порчу и воспрепятствовать злоупотреблениям, не принося в жертву достижения народного самоуправления. Представительная демократия, полагает Милль, «правильна, когда не только большинство, но и мнения меньшинства могут быть услышаны и приняты, в соответствии с весомостью их принципов и влияния, превосходящего, возможно, их численность. Это демократия, где встречаются равенство, беспристрастность и управление всех для всех».

В книге «Утилитаризм» (1861) Милль сначала идет по пути Бентама: «Я полагаю приемлемой мораль пользы, или принцип максимального счастья, согласно которому действия справедливы в той мере, в какой они увеличивают счастье, и несправедливы, когда они ведут к противоположному состоянию. Под счастьем подразумевается удовольствие и отсутствие страдания». Однако, в отличие от Бентама, Милль подчеркивает аспект качества (а не количества) удовольствия. Все же лучше быть, с этой точки зрения, «больным Сократом, чем лоснящейся жизнерадостной свиньей». Чтобы заключить, какое из страданий невыносимее, приходится полагаться на мнение большинства — тех, у кого богатый опыт. Противоречие между счастьем одного и процветанием всех ни при чем, ибо сама жизнь воспитывает и укореняет в нас бескорыстные чувства.

207

Посмертно были опубликованы очерки «О религии» (1874). Милль излагает свой взгляд на природу мирового разумного порядка. Порядок мира свидетельствует о наличии упорядочивающего разума. Однако это не дает нам оснований считать, что Бог сотворил материю, что он всемогущ и всеведущ. Бог не есть Абсолютное Все, человек сотрудничает с Богом в наведении порядка, гармонии и справедливости. Вера — это надежда, превосходящая пределы опыта. Так почему же, спрашивает Милль, «не довериться воображению, ведущему к надежде, даже если для ее реализации никогда не понадобится рассчитывающий вероятность рассудок?»

3.9. Защита свободы индивида

Книгу «О свободе» (1859) Милль написал в соавторстве со своей женой. Сам автор предсказал в «Автобиографии», что книга переживет все прочие его творения. В самом деле, поражает богатство аргументов в защиту автономии личности. Милль не устает подчеркивать важность для человека и общества в целом «максимального разнообразия характеров и полной свободы развития человеческой природы в бесчисленных контрастных направлениях». Свобода защищает не только от тирании власти, она страхует от тирании мнений и преобладающих чувств, от общей социальной тенденции, идей и привычек... В ней предел легитимного проникновения коллективного мнения в индивидуальную независимость».

Милль защищает право индивида жить так, как ему нравится. «Каждый из нас самодостаточен относительно собственного здоровья, как телесного, так и умственного и духовного». Социальный рост есть следствие развития всех разнообразных индивидуальных инициатив. Ясно, что свобода каждого находит свой предел в свободе другого. Индивид «обязан не ущемлять интересы других или определенную группу интересов, которые по закону или молчаливому согласию должно почитать как правовые. Он вынужден принять свою часть ответственности и необходимых жертв для защиты общества и его членов от любого вредительства и беспокойства».

208

Свобода подразумевает: а) свободу мысли, религии, высказывания; б) свободу вкусов, свободу планировать жизнь по своему усмотрению; в) свободу собраний. Таким образом, идеал Милля — возможная свобода каждого для процветания всех. «Государство, пытающееся снизить ценность индивидов, чтобы сделать из них послушные инструменты своих проектов (даже в лучших целях), очень скоро придет к выводу, что нельзя осуществить великие цели маленькими людьми, и совершенный механизм, которому все принесено в жертву, ни для чего больше не годится именно в силу отсутствия витального духа, подавленного для ускорения движений самого механизма».

Ясно теперь, как далек Милль от Конта, проповедовавшего, по Миллю, внушающий страх деспотический абсолютизм. Отделению верного от ошибочного посвящена его работа «Огюст Конт и позитивизм» (1865).

Особой остротой социального анализа отличается сочинение Милля «Подчиненность женщины» (1869). Веками женщин считали неполноценными «по природе». Однако, замечает Милль, «женская природа» — это факт искусственный, факт исторический. Маргинальное положение женщин есть результат поведения мужчин, «исключительная выгода которых — держать женщин на периферии, в семье или, как это тогда было в Англии, на фабриках, а потом говорить об их неодаренности и неспособности к наукам и искусствам». Проблему следует решить политическими средствами: создать для мужчин и женщин равные социальные условия. Не без влияния Милля феминистское движение в Англии на протяжении XIX века все ширилось. В 1919 г. английские женщины получили право голоса на выборах.