Западная философия от истоков до наших дней. Книга 2. Средневековье (От

том Августин предвосхищает картезианское “cogito, ergo sum”, хотя их цели очевидным образом не совпадают.

Познавательный процесс Августин интерпретирует так.

1)Ощущение, как учил Плотин, не есть аффект, воздействие, претерпеваемое душой. Чувственные объекты действуют на чувства, результат этого воздействия не ускользает от внимания души, которая,

всвою очередь, тоже действует, но по обратной схеме, не извне, но изнутри себя самой, формируя представление об объекте, что и есть восприятие.

2)Впрочем, восприятие не первая ступенька познания. Душа в отношении ко всему телесному обладает автономией и спонтанной активностью, поскольку вместе с разумом она оценивает и судит на основе тех критериев, в коих присутствует некий “плюс”, относитель­ но телесных объектов. Последние, как известно, текучи, изменчивы и

несовершенны, между тем критерии оценки, которыми душа обладает, неизменны и совершенны. Это особенно убедительно, когда мы оцени­ ваем чувственные объекты в свете математических, геометрических, эстетических концепций, или же когда судим о поступках в функции этических параметров. То же относится к понятиям единства и пропор­ ции, когда мы применяем их к объектам и эстетически оцениваем. В работе “Истинная религия” Августин разъясняет это так: “...Благодаря симметрии, творение искусства выступает как целостное и прекрасное. Эта симметрия требует, чтобы части отвечали целому таким образом, чтобы как в своей пропорциональной разности, так и в равенстве, они (части) стремились к единству. Однако никому еще не удалось обнару­ жить абсолютное равенство или неравенство в наблюдаемых объектах как таковых; никто, с каким бы усердием ни искал он, не смог бы прийти к заключению, что то или иное тело обладает само по себе чистым и аутентичным началом единства. Любое тело претерпевает изменения, соотносящие его с другими телами по-разному, результа­ том чего может быть удачное расположение частей, каждая из которых занимает лишь свое место, как тело занимает свое место в пространст­ ве. Стало быть, изначальный критерий равенства и пропорции, аутен­ тичный и фундаментальный принцип единства следует искать вне телесного: он может быть схвачен и удержан лишь умом. Никакую симметрию или пропорцию нельзя уловить в самих телах, как нельзя продемонстрировать, чем одно более совершенно, чем другое, пока разумное понимание не войдет в телесное со своим предсуществующим каноном совершенства несотворенного. Все то, что в чувственном мире нам является как наделенное красотой, все, что называется прекрас­ ным как в природе, так и в искусстве, все это феномен, привнесенный и вписанный в пространство и время, как вписаны тела и их движения. Напротив, равенство и единство, насколько они присутствуют, суть

всегда ментальные интуиции, они же нормируют и образуют осмыс­ ленность суждений о красоте, когда ум, посредством чувств, признает наличие в телах того, чего нет ни в пространственном измерении, ни в капризной темпоральности”.

3) Теперь встает проблема, откуда же душа обретает эти критерии познания, чтобы судить о вещах, если их нет в самих вещах? Возможно, она продуцирует их сама? Определенно нет, ибо, хотя она и выше физических объектов, но сама выступает как изменчивая: критерии же неизменны и необходимы: “В то время как оценочный критерий...

неизменен, ум человеческий, хотя, допустим, способный оперировать таким критерием, все же подвержен мутациям и ошибкам. Потому и необходимо заключить, что по ту сторону нашего ума есть некий Закон, который называется истиной, и нет сомнений, что эта неподверженная изменениям природа, превышающая душу человеческую, существу­ ет... Человеческий интеллект, следовательно, находит истину в виде объекта, выше себя. С ее помощью он судит, и сам оценивается ею. Истина — мера всех вещей, и тот же интеллект измерен и оценен Истиной”.

4) Эта истина, данная чистому интеллекту, образованная из Идей, есть высшая умопостигаемая бестелесная реальность, о которой гово­ рил Платон. Августину хорошо известно, что термин “Идея” в техни­ ческом смысле был введен Платоном, и он убежден в том, что “ценность Идей такова, что никто не может считать себя философом, не имея о них понятия”. Идеи суть фундаментальные формы, постоянные осно­ вания и неизменное вещей, это модель, с которой формируется все, что рождается и умирает.

Все же Августин реформирует Платона в двух моментах: 1) он понимает Идеи как мысли Бога (как это по-разному уже высказывали Филон, Медиоплатоники и Плотин); 2) он отвергает теорию реминисценции, вернее, переосмысливает ее. О первом моменте речь впереди. Что же касается теории “воспоминания”, то ее Августин трансформи­ рует в теорию “иллюминации”, или “прозрения”, “озарения”, “про­ светления”, что было естественным в контексте философии творения. Отказавшись также и от идеи предсуществования души, возможность чего решительно исключается креационизмом, Августин пишет в “Троице”: “...Следует помнить, что природа умопостигающей души образована таким образом, что объединенная со всем интеллигибель­ ным, в соответствии с естественным порядком, установленным Твор­ цом, она постигает все это в свете бестелесном, подобно тому, как телесное око воспринимает все окружающее в свете телесном, способ­ ное видеть в этом свете и к этому предназначенное”.

В “Монологах” мы читаем: “...телесные качества не могут быть видимы, если они не освещены источником света. Стало быть, следует

отдавать себе отчет в том, что понятия, относящиеся к наукам, которые мы склонны считать абсолютно истинными, на деле скрыты от понима­ ния, если они не освещены, так сказать, собственным солнцем. Поэто­ му так же могут быть обнаружены, благодаря такому солнцу, три вещи: то, что существует, что отражает, сверкая, и то, что освещает; так и в Боге Невыразимом, которого ты желаешь познать, есть три начала: то, что существует, то что постигаемо, и то, что делает постижимым все сущее”.

Интерпретаторы немало помучились с этой теорией прозрения, ибо в процессе объяснения воспроизводились элементы более поздних теорий познания, чуждых Августину. Вдействительности, у Августина на основе креационизма объединяется концепция Платона, выражен­ ная в “Государстве”, с похожим освещением тех же вещей в Священ­ ном Писании. Бог, который есть чистое Бытие, через творение участвует в бытии других вещей. Аналогичным образом, Истина, при­ сутствуя в умах, делает их способными к познанию. Бог как Бытие творит, как Истина Он все освещает, как любовь Он все притягивает и умиротворяет.

И последнее. Августин настаивает на том, что познание Идей доступно лишь для “mens” (разума), т.е. наиболее возвышенной части души. Более того, увидеть их способна д&леко не всякая душа, “но лишь та, что чиста и свята, т.е. имеет око чистое, святое и покойное, коим только и можно увидеть Идеи, так, как если бы было меж Идеями и ею сродство”. Как видим, речь идет о древней теме “очищения” и “упо­ добления” Божественному как условии Доступа к истинному. То, что разрабатывали платоники, у Августина к тому же несет нагрузку еван­ гельских ценностей — благой воли и чистоты сердца. Чистая ясность души — условие прозрения Истины, наслаждения и упокоения в ней.

2.5. Бог

Когда человек приближается, наконец, к Истине, достигает ли он Бога? Или Бог еще выше, по ту сторону Истины? У Августина мы находим понимание истины во многих смыслах. В наиболее сильном смысле он говорит об Истине высшей, что сливается с Богом и вторым ликом Троицы: “...Высшая Истина не ниже Отца, будучи одной приро­ ды с Ним, не одни только люди, но и Отец судит по истине: все, о чем Он судит, судит для Истины... Бог — это Истина”.

Как следствие, доказательство существования определенности и Истины совпадает с доказательством существования Бога. Схема аргу­ ментации схожа с вышеприведенной: сначала Августин идет от внеш­ ности вещей к внутреннему миру человеческой души, а затем от Истины, присутствующей в душе, к принципу любой истины, т.е. Богу.

УАвгустина есть три типа доказательств бытия Бога.

1)Уже греки, находя черты совершенства в мире, отталкиваясь от них, приходили к идее его Создателя, Зодчего. “Даже если опустить свидетельства пророков, — читаем мы в “Граде Божьем”, —сам мир с его порядком в разнообразии и изменчивости, с красотой его видимых объектов, бессловесно убеждает нас в том, что он создан, и создан Богом невыразимым и невидимым, великим и прекрасным”.

2)Второе доказательство известно под названием “consensus gentium” (согласие человечества), также небезызвестно для античных мыслителей. “Власть правого Бога такова, что не может быть скрыта полностью от разумных существ, начавших однажды использовать свой разум. Если исключить часть людей, природа которых целиком извращена, весь род человеческий признает Бога Творцом мира”.

3)Третье доказательство исходит из различения ступеней блага, от коих мы приходим к высшему Благу, т.е. к Богу. В “Троице” мы читаем: “К чему тебе любить благо, ведь так благостна земля с горами высокими, холмами плавными, благо сулит дом, полный тепла и света, ще покои гармонично и пропорционально устроены; прекрасны тела животных, дышащие жизнью; прекрасен лик человеческий своей гар­ монией, когда он освещен мягкой улыбкой и красками жизни; прекрас­ на душа друга, готовая разделить все чаяния, сама верность дружбы; прекрасен человек справедливый и праведно обретенные богатства, которые помогают противостоять напастям; благостны небо с солнцем, луна и звезды; кротки Ангелы своим святым смирением; прекрасно слово, что наставляет благородным образом, убеждает и впечатляет того, кто ему внимает; прекрасна поэма своим гармоническим ритмом

истроками мастера. Что же еще преследовать и достигать?.. Это хоро­ шо, и то прекрасно. Так зачеркни и то, и другое и созерцай Благо само по себе, если сможешь; вот тогда и узришь Бога, Того, Кто не приемлет

своей благости от другого блага, но есть Благо всех благ. И вправду, среди прекрасных вещей, о которых я вспомнил,., мы не смогли бы разобраться, что одно лучше другого, ковда бы в своих справедливых суждениях не опирались мы на представление о чистом благе самом по себе... Вот почему мы должны любить Бога: не то или другое благо, но Благо само по себе”.

Это последнее доказательство граничит с парадигмой “любви к Богу”. Важно, что Августин не доказывает реальность Бога, как это делал Аристотель, т.е. с намерениями чисто интеллектуальными, с целью объяснить космос. Напротив, он использует эти приемы, дабы наполнить Богом пустоты своей души, остановить треволнения сердца, наконец, научиться быть счастливым. Истинное счастье возможно лишь в иной жизни и невозможно в этой — ход мысли, противополож­ ный плотиновскому. Впрочем, и на этой земле мы можем обрести

бледный образ счастья. Показательно поэтому использование Августи­ ном в его “Исповеди” лексики “Эннеад”, особенно когда он описывает момент экстаза в созерцании Бога (когда он был вместе с матерью в Остии на берегу моря). Это его переживание начисто лишено физиче­ ского компонента, оно описано по-плотиновски, но с большим накалом

инаполнено новым смыслом: “Так что же люблю я, Тебя любя? Не красоту телесную, не изящество мимолетного, не внезапную вспышку сияния этого света, что восхитила глаз, не сладостные мелодии чьих-то песен, не чарующий аромат цветов,., не ликование телесного объятия. Не это люблю я, любя моего Бога. И все же... когда люблю моего Бога, я люблю свет, голос, запахи, вкусную пищу, объятия человека внут­ реннего, что во мне, там, где сияет в душевной глубине свет негасимый, что не рассеивается в пространстве, где звучит, не затихая, голос, который время не похитит; где вдыхаем аромат, и ветер его не уносит,

ивремя всепожирающее eijo не умалит; где заключен я в сладостные объятия, и сытость их не разомкнет. Вот то, что люблю я, любя Бога моего”.

Бытие, Истина, Благо (и Любовь) — это сущностные атрибуты Бога. Чтобы понять лучше первый из них, по Августину, следует хоро­ шенько осмыслить слова Бога, что посредством ангелов и Моисея, были сказаны сынам Израилевым: “Я есмь тот, кто Я есмь”. Бог — это “summa essentid*, т.е. высшее, а потому неизменное, бытие, от Него получает бытие все, сотворенное из ничего. Некоторым из своих тво­ рений Он дал природу более совершенную, другим менее совершен­ ную, так что они образуют некую “лестницу”. Подобно тому, как о знании есть наука, так в бытии есть “сущность”. Термин, который не употребляли латинские авторы, но который и по сию пору, и впредь, пока не иссякнет наш язык, совпадает с тем, что греки называли “ousicT. Это греческое слово “бытие1’ в значении “сущность” Августин уточняет в “Троице”: “Бога называют “субстанцией” в несобственном смысле слова, чтобы дать понять через расхожее понятие, что это — “сущность”, в собственном смысле, ибо лишь Бог может называться Сущностью. Как бы то ни было, сущность или субстанция, оба термина имеют абсолютный и безусловный смысл”.

Августин не сомневается в том, что любое определение Бога и Его природы недоступно для человека, ибо куда проще знать, что Он не есть, чем то, что Он есть: “Когда речь идет о Боге, мысль правильнее слова и реальность Бога подлинее мышления”.

Те же вышеупомянутые атрибуты Бога должны пониматься не как собственность некоего субъекта, но как совпадающие с самой его сущ­ ностью: “Бог наделен неким множеством атрибутов: Великий, Благой, Всеведущий, Всеблагой, Истинный и прочими, Его достойными. Одна­ ко Его величие то же самое, что Его мудрость (ибо Он велик не объемом,

но силою); Его доброта —- те же премудрость и величие, а Его правед­ ность совпадает с другими атрибутами. Быть Всеблагим для Бога это не иначе как быть великим, премудрым, праведным, т.е. просто-напросто “быть”. Еще лучше описать Бога позитивными атрибутами, отрицая негатив категориальной конечности, которая неизбежно их сопровож­ дает: “Постигаем Бога... Благим без качеств, Великим без количеств, Творцом без нужды, заказа и зависимости (от того, что создано), в первую очередь, без соотнесения; Содержащим все без внешнего, Вез­ десущим без определенного места, Вечноприсным без времени, Твор­ цом изменчивых вещей без изменений в Себе, нестрадательным”. Бог

— это все позитивное в сотворенном, но без границ, свойственных тварному, что, собственно, суммировано в формуле: “Я есмь тот, кто Я есмь”.

2.6. Троица

Но Бог, по Августину, еще и Троица, чему он посвящает специаль­ ную работу, истинный шедевр.

1)“Говоря о невыразимом, мы все же можем выразить частично то, что нельзя объяснить иначе, с помощью греческого выражения: “одна сущность, три субстанции”, латиняне же говорили: “одна сущ­ ность, или субстанция, три личности”, ибо, по-латински, сущность и субстанция синонимичны”. Это равенство сущности и субстанции не позволяет уже полагать, что Бог — это по преимуществу Отец, в привилегированном смысле слова (как думали некоторые греки), не­ обходимо принимать Бога в абсолютном смысле слова: и Отец, и Сын,

иДух, “неразделимы в бытии” и в деяниях своих. “Сама Троица — один единый и истинный Бог”. В Ее трех лицах нет ни иерархии, ни функциональных различий, но только абсолютное равенство.

2)Различение лиц Троицы Августин проводит на основе их соот­ ношения. В “Граде Божьем” мы читаем: “Дух Святой отличен, но не отделен, ибо он равным образом прост и всеблаг вечно и неизменно. В этой Троице един Бог, и неотъемлема от Бога его простота. Мы не говорим о Троице лишь номинально, вне реального существования лиц; Она есть то, что Она имеет исключительно в отношениях одного лица к другому. Ясно, что Отец имеет Сына, и Он не есть Сын, Сын имеет Отца, и Он не есть Отец”. Другой фрагмент из этой работы содержит ключ не только к августановой мысли, но и к западной тео­ логии в целом: “В Боге нет ничего случайного... и все таки не все, что Ему предписывается, предписывается в соответствии с субстанцией. В тварном и меняющемся мире то, что не субстанционально, предписы­ вается не иначе как в смысле случайного... В Боге же все указывает на субстанциональность, ибо нет ничего изменчивого, и все же иногда

говорится об Отце в отношении... к Сыну и о Сыне в отношении к Отцу, и это отношение не случайно, ибо один всегда Отец, другой — Сын. Всегда, но не в смысле, что Отец не перестает быть Отцом с момента рождения Сына, или потому, что с того момента Сын не перестает оста­ ваться Сыном, но в том смысле, что Сын рожден от века, и такого момен­ та, с коего он начал бы быть Сыном, не существует. Ибо, ежели бы такой момент начала был, то однажды Он перестал бы быть им, Сыном, и тоща мы бы имели случайную, несущественную деноминацию. Если, напро­ тив, Отец назывался бы Отцом в отношении к Самому Себе, а не в отношении к Сыну, и если бы Сын звался Сыном в отношении к себе, а не в отношении к Отцу, тогда первый был бы назван Отцом, а второй Сыном в субстанциональном смысле. Но, поскольку Отца не назовут Отцом, если у него нет Сына, а Сына не зовут Сыном, если нет Отца, то это не те определения, что относятся к субстанции. Ни одно, ни другое не указывает на самих себя, но одно отсылает к другому, поэ­ тому это суть детерминации отношения, но не случайного порядка, ибо Тот, Кто зовется Отцом, и Тот, Кто зовется Сыном, вечны и непреходящи. Вот почему совсем не одно и то же быть Отцом и быть СыН°м, вместе с тем, субстанция нераздельна, как и неслиянна, ибо наименования их принадлежат не субстанциональному порядку, но порядку отношений; отношение же не случайно, ибо сохраняется не­ изменным”.

3) Третья фундаментальная черта тринитарной проблематики Ав­ густина заключена в триадичных аналогах, которые он находит в мире сотворенного, от слабых намеков в вещах и внешнем человеке до ис­ тинных образов Троицы в человеческой душе. Все сотворенные вещи, как телесные, так и бестелесные, представляют единство, форму и порядок. От творений мы восходим к Творцу, который есть Бог Единый в ТРехЛицах, с полным основанием видя эти три характера отпечатан­ ными на всем сотворенном: “...Эти Три Лика в своем высшем истоке...

кажутся бесконечными. Однако ниже, в телесном мире, одна вещь не Ранна трем вместе, а две вещи больше одной, и тем не менее, в Троице Высшей одно также велико, как три вместе, а два никак не больше одного. Более того, они бесконечны в самих себе, так как каждое из них ecfb в других, и все вместе — в каждом, каждое во всем, все во всех, а

есть °ДН° целое”.

Аналогичным образом, и ум человеческий — это образ Троицы, И60 и он един-и-троичен, и как таковой он познает себя и любит себя: “р^зум, познание и любовь, эти три вещи есть одно, когда они совер- ц^нны, тогда они и равны”. В том и состоит главная новация АвгустиН3: постижение человека и познание Бога триединого взаимно Иллюминируют, они зеркальны. Так реализуется философский про­ ект Августина: познавать Бога и собственную душу, Бога — через ДуО*У, душу — через Бога.

2.7. Творение, Идеи как мысли Бога и “разумные семена”

То, с чем изрядно помучились древние греки, была проблема про­ исхождения Многого из Единого. Почему и как из Единого (как изна­ чальной реальности) произошли многие вещи? Почему и как из Бытия, которого не могло не быть, родилось становление, подразумевающее переход из бытия в небытие и наоборот? Как оказалось, ключ к пробле­ ме в понятии творения. Наиболее близко к нему подошли платоники, хотя дистанция все же чувствительна. В “Тимее” Платон ввел Деми­ урга, активность которого, хотя и рационального плана, свободна и мотивирована лишь благом, но она ограничена как сверху, так и снизу. Выше Демиурга мир Идей, которые превосходят творца, служа ему моделью, снизу, т.н. “chord’, “хора”, т.е* бесформенная материя, веч­ ная, как Идеи и как сам Демиург. Творение Демиурга, следовательно, нечто вроде “фабрикации”, не сотворение мира в точном смысле слова, ибо допускает нечто, предсуществовавшее независимо и до того, как мир был сконструирован. Плотин, напротив, попытался дедуцировать Идеи и ту же материю из Единого, как мы уже видели. Но он был зажат в тисках собственного акосмизма, поэтому его категории могли быть использованы, в реформированном виде, для интерпретации диалек­ тики троичности, но не в рамках креационизма.

Креационистское решение проблемы Августином с поразительной ясностью выступает в свете истины разума и веры одновременно.

Мир сотворен “из ничего”, “ex nihilo” , т.е. не из Божественной субстанции, не из чего-то предсуществующего. В самом деле, поясняет Августин, одна реальность может появиться из другой тремя способа­ ми: 1) путем генерации, порождения, подобно тому как сын порожден отцом, образуя нечто идентичное, схожее с источником; 2) путем “фаб­ рикации”, когда нечто производится из внешнего материала; 3) нако­ нец, путем творения из ничего, т.е. ни из собственного существа, субстанции, ни из внешнего.

Человек способен “генерировать” (рожать детей), умеет создавать некие артефакты, но он не знает творения, ибо он — существо конеч­ ное. Бог из собственного существа породил Сына, Который, как тако­ вой, идентичен Отцу, однако космос Он сотворил из ничего. Таким образом, между “генерацией” и “креацией” огромная разница, ибо во втором случае творцом вызвано к бытию “то, чего абсолютно не было”. Такая акция есть безмерный “Божий дар”, не требующий ничего вза­ мен, обязанный лишь свободному волению и благости Бога, бесконечно Всемогущего.

“Мы не называем творцами, — пишет Августин в “Граде Божьем”,

— возделывающих сады, но и землю-мать, всех кормящую, не назовем творящей... Лишь Бог — Создатель всех творений, по-разному себя

воплотивший в них. Только Бог, скрытая сила, все проникающая своим Присутствием, дает бытие всему, что так или иначе есть, ибо, не будь {7*0, нобыло бы ни того, ни другого, и даже не могло бы быть. Ибо, если bipi говорим, что Рим и Александрия взросли благодаря не каменщикам И архитекторам, сообщившим внешнюю форму этим городам, но Ромулу и Александру, их воле, согласию и приказаниям обязаны они своей жизнью, хем более необходимо признать, что сотворение мира дело только Бога, ибо ничего нельзя сделать только из материи, которая создана Им, или только артефактов, созданых людьми. Не будь этой творческой способности создавать все сущее, отними ее, и все перестало бь!быть, как и не могло бы начаться быть. Впрочем, я говорю “сначала” в вечности, но не во времени”.

Это последнее замечание проясняет нам второй существенный момент. Бог, создавая этот мир из ничего, создал вместе с ним и время. Водь время структурно связано с движением, но движение возникает одновременно с миром, а не до него.

Этот тезис почти буквально предугадан Платоном в “Тимее”, Авгу­ стин его лишь развивает и обосновывает. Итак, “раньше мира” нельзя понимать в темпоральном смысле, ибо времени до сотворения мира не было: была, вернее сказать, есть лишь вечность в виде бесконечного атемпорального настоящего (без членения на “сначала” и “потом”).

Идеи играют в процессе творения существенную роль, однако они по ту сторону разума Демиурга (в отличие от Платона), становясь “мыслями Бога” (как это у Филона), а также “глаголом Божиим”. Теория Идей, по Августину, фундаментальна: “Кто может, будучи образован в духе подлинно религиозном, не быть открытым Идеям, даже отрицать их? Отрицать их, значит, утверждать, что вещи созданы иррациональным образом. Но абсурдно было бы думать, что человек был создан, согласно той же Идее, что и лошадь. Всякая вещьсотворена по собственному основанию, или Идее. И где же существуют эти Идеи как не в разуме Творца? В самом деле, было бы кощунственно полагать, что Бог, создавая Свои творения, сверял бы их с какой-либо моделью вовне... все они в Божественном Разуме, ще нет ничего, что бы не было вечным и непреходящим... эти Идеи подлинная реальность..., благодаря которой существует все сущее, каким бы ни было его бытие”.

Эта позиция Августина дополнительно артикулирована еще и с помощью теории “разумных семян”, восходящей к стоикам, разрабо­ танной в ключе доктрины Плотина. Мир был сотворен одновременно, однако тотальность всех возможных вещей не сразу была актуализи­ рована, но в сотворенное были вложены “семена”, или “зерна” всех возможностей, которые затем, с течением времени, развивались раз­ личным образом при различных обстоятельствах. Итак, Бог одновре­ менно с материей создал виртуальный набор всех возможностей,

заложив в основу каждой из ее актуализаций зерно разума. Вся после­ дующая эволюция мира во времени есть ничто иное как реализация в той или иной мере этих “разумных семян”. В “Комментарии к Исходу” Августин разъясняет: “Все вещи скрывают в себе таинственные зерна различных элементов мира. Одно дело — зерна вегетативные и заро­ дыши животных, видимые нашему глазу, и другое дело — зерна скры­ тые, посредством которых, по велению Творца, в воде появились первые рыбы, первые птицы, а на земле первые ростки и побеги, первые животные согласно видам”. “Одно дело, следовательно, Творить, со­ здавать и править сотворенным из центра высшего начала всех причин»

— дело исключительно одного лишь Бога-Творца, — и другое дело вторжение извне, средствами и силами назначенными, нести свет в тот или иной момент, тем или иным способом в то, что уже создано. Нот сомнения, все видимое изначально и фундаментально организовано некой сетью элементов, но необходим благоприятный момент, который делает это явным. Подобно тому как женщина беременна своим чадом, так мир в целом беременен зародышами всего сущего, что рождается; без этой высшей Сущности... ничто не рождается и ничто не умирает, ничто не начинается и ничто не кончается”. Как видим, теория эволю­ ции Августина, с онтологической точки зрения, есть прямая антитеза дарвинистскому эволюционизму.

Человек сотворен как “рациональное животное”, как завершение чувственного мира. Его душа — образ Троичного Бога. Она бессмертна. Доказательства бессмертия души частично воспроизводят платонов­ ские, другие же Августин углубляет и дополняет. Так, он исходит из самосознания простоты и духовности, из чего следует неразрушимость души. Вдругом месте он выводит бессмертие души из присутствия в ней вечной истины: “Если бы душа была смертной, то с ней умерла бы и Истина”.

Остается неясным, как Августин решает проблему соотношения индивидуальных душ: то ли Бог непосредственно создал каждую из душ; то ли все вместе были вызваны к жизни в Адаме, а от него — через родителей — реализованы все прочие поколения. Невероятно, но сим­ патии его были ближе ко второму решению, по крайней мере, на спи­ ритуалистическом уровне, что, по его мнению, лучше объясняет механизм передачи первородного греха. Впрочем, нельзя исключить и первый вариант решения проблемы.

2.8. Структура темпоральности и вечность

“Что делал Бог перед тем, как создать небо и землю?” — вот вопрос, который подтолкнул Августина к анализу категории времени. Результаты не перестают нас восхищать.