Западная философия от истоков до наших дней. Книга 2. Средневековье (От

водные его в различных языках) появился в середине XV в., он был произведен по принципу терминов: законник (legista), юрист (giurista), знаток канонического права (canonista), художник (artista), указыва­ ющих на преподавателей и учителей грамматики, риторики, поэзии, истории и философии морали. Кроме того, уже в XIV в., для того, чтобы обозначить эти дисциплины, говорили: “studia humanitatis” (гумани­ тарные дисциплины) и “studia humaniorct\ со ссылкой на известные выражения Цицерона, и Гелия, обозначающие эти дисциплины.

“Humanitas”для упомянутых латинских авторов означал пример­ ното же, что эллины выражали термином “paideict’, то есть воспитание иобразование человека. Считалось, что в становлении духовного обра­ зования основная роль принадлежала словесности, то есть поэзии, ри­ торике, истории и философии. Действительно, эти дисциплины изучают человека с точки зрения его общих особенностей, не обраща­ ясь к каким-либо прагматическим возможностям, и поэтому оказыва­ ются наиболее пригодными не только в том, чтобы давать человеку специальные знания в специальной области, но также способствуют его общему развитию и возвышению; в общем, из всех других дисциплин они оказываются более пригодными в формировании человека, в раз­ витии его духовной природы.

Во второй половине XIV в. обнаружилась и затем все более возра­ стала в течение двух последующих веков (достигнув высшей точки особенно в XV в.) тенденция придавать изучению гуманистической литературы самое большое значение и считать классическую латин­ скую и греческую древность единственным примером и образцом для всего, что касается духовной и культурной деятельности. Латинские и греческие авторы еще больше обнаруживают себя в непревзойденных образцах гуманитарных наук (litterae humanae) в качестве истинных учителей человечества.

“Гуманизм” означает, таким образом, эту общую тенденцию, ко­ торая, хотя имеет прецеденты в средние века, начинается все же с Франческо Петрарки и теперь предстает уже определенно в новом свете по своим красочным подробностям, по особенным условиям, по силе проявления, знаменуя собой точку, откуда следует отмечать начало нового периода в истории мысли и культуры.

Нет нужды описывать здесь тот пыл и рвение, с которыми в кро­ потливой библиотечной работе исследовались древние рукописи, и в новых интерпретациях возрождалась латинская и греческая классика. Не будем останавливаться на событиях, которые привели к вновь обре­ тенному знакомству с греческим языком, теперь считающемуся основ­ ным духовным богатством человека просвещенного (первые кафедры греческого языка и литературы были учреждены в XIV в., но наиболь­ шее распространение греческого произошло в XV в.; в частности, сна-

чала Ферраро-Флорентийский собор в 1438/39 и немного позже паде­ ние Константинополя F 1453 побудили некоторых ученых византийцев переселиться в Италию, что привело к широкому распространению греческого языка). Наконец, не будем останавливаться на сложных вопросах, касающихся подготовки эрудитов и связанным с этим усер­ дием в изучении греческого языка; действительно, эта задача по плечу изучающим историю вообще, и историю литературы в частности.

Мы стремимся, вместо этого, дать понятие о двух самых известных интерпретациях термина “гуманизм” , которые охватывают весь спектр его философского значения.

а) С одной стороны, П.О.Кристеллер стремился сильно ограни­ чить, или даже просто исключить философское и теоретическое значе­ ние гуманизма. Согласно этому ученому, нужно было оставить термину технический смысл, ограничивающийся сферой дисциплин риторико-литературных (грамматикой, риторикой, историей, поэ­ зией, философией морали). Кристеллер полагал, что гуманисты того периода, что нас интересует, были переоценены, им присвоили заслугу в деле обновления мысли, которой они в действительности не имели, поскольку если и занимались философией и науками, то лишь косвен­ но. В общем, согласно Кристеллеру, гуманисты не были истинными реформаторами философской мысли, потому что совсем не были фило­ софами.

Приведем некоторые его характерные утверждения: “...Гуманизм эпохи Возрождения не был философской системой, это была скорее культурная и педагогическая программа, которая разрабатывала важ­ ный, но ограниченный сектор знания. Этот сектор имел в качестве своего главного центра группу предметов, которые касались, в основ­ ном, не классических наук или философии, но того, что приблизитель­ но может быть названо литературой. Были в этой особенной озабочен­ ности словесностью, заставлявшей гуманистов посвящать себя изучению греческого и особенно латинского, черты впоследствии при­ сущие второй половине XVIII века. Кроме того, гуманитарное образо­ вание включениет философию и этические дисциплины, но исключает логику, философию природы, а также математику, астрономию, меди­ цину, право и теологию, с той целью, чтобы упомянуть некоторые предметы, которые имели явно определенное место в программах уни­ верситетов и в классификационных схемах того времени. Нам кажется, что этот ясный и простой факт дает неопровержимое доказательство несостоятельности попыток связать гуманизм эпохи Возрождения со всем комплексом философии, науки или культуры того времени”.

Как доказательство в пользу собственного тезиса Кристеллер ис­ пользует, между прочим, тот факт, что на протяжении всего XV в. итальянские гуманисты не претендовали на замену средневековой эн­

циклопедической системы знания на другую новую, и что, “напротив, они сознавали, что их предмет изучения занимал место вполне опреде­ ленное и ограниченное в пределах всей системы знания”. Таким обра­ зом, гуманизм не представлял совсем, как показано, “полной суммы наук итальянского Ренессанса”.

Поэтому, согласно Кристеллеру, для понимания эпохи, важно, что к традиции аристотелизма, занимавшейся, по преимуществу филосо­ фией природы и логикой, вне Италии (по большей части в Париже и в Оксфорде) обращались издавна, в то время как в Италии только с XVI века. Кристеллер пишет, что “традиция итальянского аристотелизма началась со второй половины XIV в., и не прерывалась на протяжении XV, XVI и большей части XVII века”.

Этот “ренессансный аристотелизм” выдвинул собственные методы “схоластики” (чтения и комментария текстов), но под влиянием гума­ нистов побуждал мыслителей-перипатетиков возвращаться к грече­ ским текстам Аристотеля, оставлять традиции латинского средневе­ ковья и использовать труды греческих комментаторов а также других греческих мыслителей.

Случилось так, что ученые, враждебные Средневековью,— отме­ чает Кристеллер — увидели в этом ренессансном аристотелизме что-то превосходящее изжившие себя традиции средних веков; и они высту­ пали в пользу “гуманистов”, истинных носителей нового духа Ренес­ санса. Но речь идет о серьезной ошибке непонимания, потому что приговор ренессансному аристотелизму был часто выносим без реаль­ ного знакомства с тем, что осуждалось. Исключение может быть сдела­ но по отношению к Помпонацци (о котором речь будет впереди). Поэтому, заключает Кристеллер: “ число тех современных ученых, которые действительно прочитали некоторые работы итальянских аристотеликов, очень мало. Целостное изучение этой школы было осуще­ ствлено в книге Ренана об Аверроэсе и аверроизме (“Averroefs et Гaverroisme” , Париж, 1861), которая в свое время имела значительное влияние, но в то же время содержала много ошибок и неточностей, впоследствии повторяемых всеми”. Следует, таким образом, основа­ тельно изучить вопросы итальянского аристотелизма этого периода: поскольку завязался некий узел, откуда открываются многие общие места, существующие только потому, что постоянно воспроизводятся, лишенные твердой основы, и могущие (как следствие) породить новую историческую действительность.

В заключение отметим, что гуманизм может представлять только половину феномена “Возрождение”, поэтому он мог бы быть полно­ стью понят только в том случае, если рассматривать его вместе с аристотелизмом, который выразил истинные философские идеи эпохи. Кроме того, согласно Кристеллеру, художники эпохи Возрождения не

стремились к достижению грандиозного идеала “творческого гения” (это скорее свойственно романтикам и мифу XIX столетия), но хотели достичь качества “ремесленников”, чье превосходство зависело не от умения предвидеть судьбы современной науки, но определялось бага­ жом технических знаний (анатомии, перспективы, механики, и т.д.), считающихся необходимыми в их искусстве. Наконец, то, что астроно­ мия и физика сделали значительные успехи, было связано с математи­ кой, а не с философской мыслью. Философы в этом смысле отставали, что традиционно объяснялось отсутствием связи между математикой и философией.

б) Диаметрально противоположной является позиция Эудженио Гарэна, который энергично отстаивал наличие философской закваски

вгуманизме, отмечая, что отрицание философского содержания в гу­ манитарных науках эпохи Возрождения является следствием того фак­ та, что “философией чаще всего считаются систематические построе­ ния грандиозных масштабов и отрицается то, что в качестве философии может быть другой тип умопостроений, несистематических, открытых, проблематичных и прагматических”. Полемизируя против обвинений

вфилософском дилетантизме, которым некоторые ученые наделяют гуманистов, Гарэн пишет: “ [...] Гуманисты выносят приговор тому типу философии, который господствовал на протяжении четырех сто­ летий, являясь тормозом свободной мысли. Потому гуманисты не захо­ тели отказываться от того, чем обычно жертвуют — собственным обра­ зом мысли — ради построения грандиозных “соборных идей”, ради большей систематизации логики и теологии, такой философии, кото­ рая сводит к “сумме” любую проблему, любой поиск в области теоло­

гии, которая заключает в заранее подготовленные рамки любые воз­ можные варианты. Той философии, которая уже игнорируется в эпоху гуманизма как пустая и бесполезная, которая заменяется конкретны­ ми, определенными, точными исследованими в нравственных науках (этике, политике, экономике, эстетике, логике, риторике) и науками о природе [... ] с выработкой своих собственных принципов вне всяких правил [... ]”.

Напротив, говорит Гарэн, внимание “филологии” к особым про­ блемам “являет в самом деле новую “философию”, то есть новый метод постановки проблемы, который не считается поэтому, как думают не­ которые ученые (например, Кристеллер, чья точка зрения рассмотрена выше), второстепенным аспектом культуры Возрождения рядом с тра­ диционной философией, но является по-настоящеМу эффективным философствованием ”.

Одной из характеристик этого нового способа философствования является “чувство истории” и исторической размерности, с соответст­ вующей чуткостью к объективности, осознанием критической дистан­

ции с объектом истории, к знанию исторических условий. Гарэн пишет: “Тогда, усилиями тех самых мощных исследователей античной исто­ рии, которым равно близки и физика Аристотеля и космос Птолемея, мы извлекли их трактаты из угнетающего забвения. Ясно, что ученые Оксфорда и Парижа оказались замкнутыми крепостной стеной, пока она не дала трещину не без усилий Оккама и его “бритвы”. Но только завоевание античности как средство воспитания исторического чутья, присущего гуманистам-филологам, позволило оценить эти теории для того, чтобы они стали действительностью. Эти люди создали известную культуру, результат их определенных экспериментов”.

Сущность гуманизма состоит не в том, что он обратился к прошло­ му, но в способе, которым оно познается, в том отношении, в котором он к этому прошлому состоит: “Именно отношение к культуре прошло­ го и к прошлому, ясно определяет сущность гуманизма. И особенность такого отношения заключается не в простом порыве восхищения и страсти, не в более широком охвате, но в определенном историческом сознании. “Варварское” [=средневековое] отношение состоит не в том, что игнорируется классическое наследие, но в том, что истина понима­ ется вне исторической ситуации. Гуманисты открывают классику по­ тому, что отделяют, не смешивая, свое собственное от латинского. Именно гуманизм действительно открыл античность, тех же Вергилия или Аристотеля, хотя они и были известны в Средние века, потому что возвратил Вергилия своему времени и своему миру, и стремился объяс­ нить Аристотеля в рамках проблем и в рамках знаний Афин IV века до н.э. В гуманизме не различается открытие древнего мира и открытие человека, потому что это все одно; обнаружить древний мир как тако­ вой — значит соразмерить себя с ним, и отделить, и установить отно­ шение с ним. Определить время и память, и направление человеческого созидания, и земные дела, и ответственность. Совсем не случайно великие гуманисты были по большей части людьми государственными, активными, чье свободное творчество в общественной жизни было во­ стребовано их временем”.

Но тезис Гарэна не сводится к этому. Он видит новую “филосо­ фию” гуманистов в конкретном действительном моменте истории итальянской жизни, обращая внимание на политические причины, оказавшие влияние на мысль Гуманизма во второй половине XV в. Первый этап Гуманизма был ярким выразителем гражданской жизни ипроблематики, связанной с политической свободой. Выдвижение впе­ ред Синьории и ограничение политической свободы республик превра­ тило литераторов в низкопоклонников и побудило философские факультеты двигаться по направлению к созерцательной метафизике: “Потерявший свободу в политическом плане, человек уходит на иную почву, отступает в иной план, ищет свободу мудреца [... ]. Сократиче-

ское философствование со всеми проблемами переходит в плоскость платонического [... ]. Во Флоренции, в то время как Савонарола нано­ сит свой последний удар по тирании, которая вся коррумпирована, “божественный” Марсилио ищет спокойного пристанища, куда можно спрятаться от грозного мира “.

Два тезиса, представленные Кристеллером и Гарэном, в действи­ тельности плодотворны именно вследствие своей антитетичности. Один отмечает то, о чем другой умалчивает, и обоих можно включать висследование поочередно, если абстрагироваться от некоторых допу­ щений этих авторов. Верно, что “гуманист” указывает на источник, профессию литератора, но это “ремесло” уводит намного дальше уни­ верситетских наставлений, оно вовлекает в активную жизнь, освещает проблемы жизни ежедневной, делается действительно “ новой филосо­ фией”.

Кроме того, гуманист отличается действительно новым способом чтения классики: был гуманизм книжный, но возник новый дух, новое чувство, новый вкус, которые были поняты благодаря книгам. И древ­ ность может воспитывать новый дух, потому что она освещает его своим светом.

2. ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ТЕРМИНА “ВОЗРОЖДЕНИЕ”

“Возрождение” является термином, который в качестве историо­ графической категории вошел в употребление в XIX в., в большой степени благодаря работе Якоба Буркгардта “Культура Ренессанса в Италии” (опубликованной в Базеле в 1860 году), ставшей самой изве­ стной и долго служившей образцом и необходимым путеводителем. В работе Буркгардта Ренессанс выступал в качестве изысканного италь­ янского явления, для которого характерны индивидуализм практиче­ ский и теоретический, культ светской жизни с подчеркнутой чувствен­ ностью, светский дух религии с тенденцией к язычеству, освобождение от власти авторитетов, которые в прошлом господствовали над духов­ ной жизнью, особенное внимание к истории, философский натурализм и чрезвычайный вкус к искусствам. Ренессанс, согласно Буркгардту, был поэтому эпохой рождения новой культуры, противоположной культуре средневековой, и в этом состоит ее важная роль, она не опре­ делялась лишь воскрешением античности. “То, что мы должны уста­ новить [... ] в качестве существенного момента, — пишет Буркгардт, — это то, что не возрожденная античность сама по себе, а соединенная