Лицо тоталитаризма
..pdfнен. Пойдя далее, Ленин смешал форму и метод с содер жанием и степенью научности любого открытия. Сам факт, что кто-то придерживается идеалистических взгля дов, был ему достаточен для полного забвения как реаль ных заслуг человека, так и его вклада в науку. Политиче скую нетерпимость к собственным противникам он рас пространил на всю историю человеческой мысли.
Британский философ Бертран Рассел, с симпатией встретивший Октябрьскую революцию, уже в 1920 году точно выявил квинтэссенцию ленинского, то есть комму нистического догматизма:
«Существует между тем иной аспект большевизма, к которому у меня есть принципиальные возражения. Боль шевизм — это не только политическая доктрина; он еще и религия — со стройной догмой и ангажированными свя щенными книгами. Желая доказать что-то, Ленин при малейшей возможности цитирует тексты Маркса и Эн гельса. Настоящий коммунист — это не человек, лишь разделяющий убеждение, что земля и капитал должны быть общей собственностью, а вся произведенная продук ция распределена по возможности справедливее. Это и человек, принимающий известное число готовых догмати ческих постулатов (таких, как философский материализм, например), которые в принципе могут соответствовать истине, но с научной точки зрения бесспорно доказанной истиной не являются. В мире уже со времен Возрождения отказались считать бесспорным то, что объективно дает повод для сомнения; принят подход с позиций конструк тивного и плодотворного скептицизма, представляющий собой взгляд науки. Убежден, что научный подход архиважен для человечества. Если бы некая более справедливая экономическая система могла быть создана ценой отказа от свободного исследования и возвращения в интеллек туальную темницу средневековья, я счел бы такую цену слишком высокой. Впрочем, нельзя отрицать, что догма тизм на какое-то короткое время способен содействовать борьбе».
Но так было во времена Ленина.
Не обладая ленинскими знаниями и глубиной мысли, Сталин далее «развил» его теорию.
Внимательный исследователь открыл бы, что этот че ловек, которого Хрущев по сей день держит за «первейше го марксиста» своего времени, не прочел даже «Капита ла», самого что ни на есть основополагающего произведе-
ни* марксизма. Практик до мозга костей и одновременно крайний догматик, он, строя свой «социализм», не ну ждался в экономических разработках Маркса. Не узнал он ближе и ни одного философа, Гегеля же отрекомендовав «дохлым псом» и целиком свел его к «реакции прусского абсолютизма на Французскую революцию».
Вместе с тем он отлично знал Ленина, постоянно искал в нем опору — чаще даже, чем сам Ленин в Марксе. Сталин и других писателей цитировал по Ленину. Единст венно, в чем он разбирался солиднее, была политическая история, особенно русская, к сильным его сторонам отно сится и великолепная память.
Большего Сталину для его амплуа не требовалось. Все, несовпадавшее с его желаниями и пониманием, все, вы ходившее за их рамки, он объявлял «враждебным» и запрещал.
Эти три личности — Маркс, Ленин, Сталин — разнятся не только как люди, стилистика у них тоже разная.
В революционере Марксе было что-то от традицион ного добряка-профессора, стиль в том числе — бароккноживописующий, раскрепощенный, полный олимпийского остроумия. Ленин — как бы сама революция; стиль его искрометен, остр, логичен. Сталин собственное могущест во считал воплощением и пределом людских чаяний, а собственную мысль — вершиной доступного человеческо му мышлению. Его стиль бесцветен, монотонен, но, одна ко, в упрощенной своей логичности и догматичности — убедителен как для «посвященных», так и для простых смертных. Простота эта сродни лапидарности текстов от цов церкви, что объясняется не столько богословской юностью Сталина, сколько с зеркальной точностью отра женными в нем примитивизмом условий и полной «задогматизированностью» коммунистического мышления.
Нет в сталинских наследниках суровой внутренней гар монии, присущей «вождю народов», его догматической силы, убежденности. Посредственности во всем, они обладают предельно обостренным чувством реальности. Неспособные строить новые системы, выдвигать незата сканные идеи, они зато еще как способны (именно благо даря развитому «бюрократическому инстинкту», т. е. обо стренному нюху на жизненную реальность) преградить новому дорогу или, что тоже вполне годится, вообще удушить его.
- Так выглядит эволюция догматики и исключительности
в коммунистической идеологий. «Дальнейшее развитие марксизма» с упрочением нового класса привело, таким образом, к господству не только единственной идеологи ческой схемы, но и образа мыслей одного человека (груп пы олигархов), а с этим — к духовному упадку и оскуде нию самой идеологии. Одновременно росла нетерпи мость к любым иным концепциям, к человеческой мысли вообще. Сила воздействия этой идеологии и ее относи тельная жизненность обратно пропорциональны «физиче скому усилению» личностей, выступающих ее носителями.
Становясь все «одноколейнее», нетерпимее, современ ный коммунизм производит все больше полуистин и при крывается ими же все чаще. На первый взгляд, некоторые его стороны могут показаться похожими на правду. Но он насквозь пропитан ложью. Его полуистины — чрезмер ные, искривленные до извращенности, — окончательно теряют подвижность и полностью тонут во лжи по мере подчинения вождям всей жизни общества, включая, ра зумеется, и саму коммунистическую теорию.
2
Практическая реализация тезиса о том, что марксизм есть универсальный метод, которого обязаны придержи ваться коммунисты, неизбежно ведет к насилию над все ми сферами духовной жизни.
Что делать несчастным физикам, если атомы не жела ют вести себя в соответствии с гегельянско-марксистской борьбой и единством противоположностей и их разви тием в высшие формы? Куда деваться астроному, если космос равнодушен к коммунистической диалектике? А биологам, у которых растения не следуют сталинсколысенковской теории о согласии и сотрудничестве клас сов в «социалистическом» обществе? Не в силах «искренне лгать», они вынуждены расплачиваться за свою «ересь». Их открытия могут быть признаны лишь при условии, если «подтверждают» формулы марксизма-ленинизма. Ученые постоянно ломают голову над тем, как добиться, чтобы их научные выводы и открытия «не задели» официальную догму. Наука обречена на оппортунизм и компромиссы. То же и с любой другой сферой умственного труда.
Своей нетерпимостью современный коммунизм очень напоминает средневековые религиозные секты. Размыш
ления о кальвинизме сербского поэта «печали и радости» Йована Дучича словно воссоздают духовную атмосферу некой коммунистической страны:
«...А Кальвин этот, законник и догматик, на костре не сгоревший, в камень обратил душу народа женевского. Он занес религиозную печаль и набожный аскетизм в эти дома, и сегодня еще полные стужи и мрака; посеял здесь ненависть к радости и веселью, проклял декретом песню и музыку. Политик и тиран, вставший во главе республики, он, словно оковы, набросил свои железные законы на жизнь в стране, нормировав даже семейные чувства. Из всех фигур, которые дала Реформация, Кальвин — наибо лее окостеневшая фигура бунтовщика, а библия его — самый печальный учебник жизни... Кальвин не был новым христианским апостолом, желавшим обновить свою веру в ее первозданной чистоте, наивности и благочестии, — в какой вышла она из своей назаретянской параболы. Это арийский аскет, что, порвав с режимом, порвал и с лю бовью, главным началом догмы. Народ его серьезен и полон добродетелей, но и ненависти к жизни, неверия в счастье. Нет веры горше, нет пророка ужасней. Женевцев он превратил в паралитиков, навсегда утративших Способ ность восторгаться. Нет в мире народа, которому бы его вера принесла больше зла и опустошения. Кальвин был прекрасным церковным писателем, столь же полезным чистоте французского языка, как Лютер, переводчик Биб лии, чистоте языка немецкого. Но он создал и теократию, при которой личная диктаторская власть была не слабее, чем в папской монархии! Якобы высвобождая духовную личность человека, он его гражданскую личность унизил до низменнейшего рабства. Он соблазнил народ, а потом отнял у него всякую радость бытия. Он многое изменил, но ничего не продвинул.
Спустя почти триста лет после него Стендаль видел в Женеве, как молодой человек и девушка разговаривали лишь о пасторе и его последней проповеди, произнося наизусть целые пассажи из нее» (Й. Дучич. Второе письмо из Швейцарии).
В современном коммунизме есть нечто от догматиче ской нетерпимости пуритан во времена Кромвеля и не примиримой политики якобинцев. Но есть и заметная разница: не только в том, что пуритане свято верили в Библию, а коммунисты поклоняются науке, или в том, что власть коммунистов гораздо полнее якобинской. Разни
ца — в возможностях: ни одна религия или диктатура не могла претендовать на такое всестороннее и неограничен ное могущество, каким реально располагают коммуни стические системы.
По мере упрочения их позиций росла и убежденность коммунистических вождей в том, что ими избран единст венно верный путь к абсолютному счастью и «идеально му» обществу. Бытует шутка, что коммунистические вожди создали коммунистическое общество — для себя. Впро чем, они без всяких шуток отождествляют себя с общест вом и его устремлениями. Абсолютный деспотизм ужи вается с непоколебимой верой в достижимость абсолют ного человеческого счастья, а всеохватное мировоззрение и универсальность метода — с всеохватным и универсаль ным насилием.
Само развитие сделало из коммунистических правите лей жандармов человеческого сознания, мера «опеки» над которым увеличивалась по мере возрастания их могу щества — «успехов в строительстве социализма».
Эта эволюция не обошла и Югославию. Тут вожди постоянно подчеркивали «высокую сознательность наше го народа» в годы революции, то есть когда этот народ, а точнее, определенная его .часть, активно их поддерживал. Ныне же, по словам тех же руководителей, «социалистиче ская» сознательность этого народа очень низка, так что, мол, придется не спешить пока с демократией. Югослав ские вожди открыто заявляют, что с «ростом социалисти ческой сознательности» (того, что они называют, вопервых, сознательностью, а во-вторых, социалистиче ской), который наступит, в чем они уверены, вместе с индустриализацией, они откроют двери и перед демокра тией. До тех же пор, в чем эти сторонники дозированной демократии и поборники диаметрально противоположных практических действий также свято уверены, у них есть право — во имя будущего счастья и свободы — затаптывать малейшие ростки идей и взглядов, отличных от их собственных.
Советские вожди, возможно, лишь в самом начале были вынуждены манипулировать хлипкими посулами'бу дущей демократии. Они просто-напросто уверены, так и заявляют, что в их стране свобода уже достигнута. Прямо сказать, и они чувствуют, что «корабль поскрипывает». Они тоже непрестанно «повышают» чужую сознатель ность, то есть заставляют людей «прорабатывать» (зазуб
ривать наизусть) высушенные марксистские формулиров ки и политические указания руководства. Хуже того: они принуждают граждан вечно исповедоваться, клясться в верности социализму, заверять, что родине не изменили, и по-прежнему верят в непогрешимость действий и реаль ность обещаний своих правителей.
Гражданин в коммунизме боится каждого «лишнего» шага: как бы не пришлось доказывать, что он не враг социализма. Точно так же в эпоху средневековья человек обязан был вновь и вновь подтверждать свою преданность церкви.
Все начинается со школы, с царящей в ней системы образования, тем же целям подчинена любая прочая сфе ра духовной и общественной жизни. С рождения и до смерти человека окружает забота правящей партии о его сознательности, совести и «росте». Журналисты, идеологи, наемные писатели, спецшколы, единственно разрешенная господствующая идея, огромные материальные средст ва — таков круг действия этой заботы. Для полноты карти ны добавьте сюда еще огромный объем массовой печат ной, радио- и прочей пропаганды.
Итем не менее успехи невелики, с затратами и мерами несоизмеримы (исключая, понятно, новый класс, который без всяких дополнительных мер готов неукоснительно придерживаться им самим избранной линии).
Ощутимых результатов удалось достичь единственно при подавлении любой не стыкующейся с официозом сознательной инициативы, при искоренении инакомы слия.
Ив коммунизме люди (что поделаешь?) продолжают мыслить, просто не могут без этого. Более того, люди подчас мыслят не так, как предписывается. Возникает двойное мышление: одно для себя, другое — напоказ, согласно официальному образцу. Такая Же двойствен ность присуща оценке всевозможных явлений.
Все это — отражение «опыта», накопленного обычны ми людьми, и, с другой стороны, подтверждение могу щества коммунистов.
Люди в коммунистических системах не настолько оглуплены безликой пропагандой, сколь глубоко страда ют из-за невозможности дотянуться до истины, до свежих идей. В.духовной сфере планы олигархов осуществляются кое-как, стагнации, загнивания, разложения здесь гораздо больше; чем «побед».
Эти олигархи — радетели душ, бдительно надзираю щие за тем лишь, чтобы мысль человеческая не заплыла в «преступные антисоциалистические» воды, эти бессовест ные поставщики дешевенького бросового ширпотреба (собственных обветшалых, окаменевших, напрочь лишен ных способности изменяться идей), — эти люди сковали льдом, умертвили духовную жизнь своих народов. Они придумали беспрецедентную людоедскую формулу — «вырвать из человеческого сознания» — и действуют со образно ей так, будто речь не о человеке и его мысли, а о сорной траве на пустыре. Убивая чужое сознание, оскоп ляя, лишая полета человеческий дух, они и сами превра щаются в серость — безыдейную, бездуховную, так и не узнавшую счастливых минут глубокого свободного раз мышления. Театр без публики: актеры играют на «самовоодушевлении». И думают они по принципу переварива ния пищи: их мозги переваривают мысли, исходя из «теку щих» потребностей. Такие вот дела у этих поповполицейских, ставших еще и хозяевами не только всех конкретных возможностей для проявления человеческого духа — типографий, радиостанций и т. п., но и материи, без которой сама жизнь человеческая невозможна, — хлеба и крова.
Судите сами, обосновано ли сравнивать современный коммунизм с религиозными сектами?
з
И все же каждая коммунистическая страна переживает техйический взлет. Особого рода, понятно, и в особые периоды своей истории.
Индустриализация, тем более в столь сжатые сроки, порождает многочисленную техническую интеллиген цию — не самую высококлассную, правда, — а также привлекает к себе таланты и стимулирует исследователь скую мысль.
Причины, вызывающие сверхускоренную индустриали зацию в определенных отраслях, стимулируют в тех же отраслях особенно кипучую исследовательскую деятель ность. Ни во время второй мировой войны, ни после нее Советский Союз значительно не отставал в боевой техни ке. В области атомной энергетики он идет сразу следом за США.
Активны изобретатели, хотя бюрократическая машина тормозит внедрение изобретений, годами порой пыля щихся по шкафам разных госконтор. Но еще пагубнее, еще более умертвляюще действует на изобретательство незаинтересованность производства.
Будучи людьми весьма практичными, коммунистиче ские вожди немедленно устанавливают сотрудничество со специалистами-техниками и учеными, не особенно обра щая внимание на их «буржуазное» мировоззрение. Им ясно, что индустриализацию не осуществить без техниче ской интеллигенции, которая к тому же сама по себе сделаться опасной не может. В отношении этой интелли генции (как и в отношении чего угодно иного) есть у коммунистов упрощенная и, по обычаю, лишь наполовину верная теория: специалистов всегда оплачивает класс, ко торому они служат! Так почему подобным делом не за няться «пролетариату», другими словами, новому классу? Исходя из этого они тотчас вырабатывают соответствую щую систему поощрения.
Но, вопреки техническому подъему, неоспоримым остается факт, что ни одно великое научное открытие современности не сделано при советской власти. Тут Со ветскому Союзу не удалось опередить даже царскую Рос сию, где, несмотря на техническую отсталость, случались научные открытия эпохального значения.
Сама по себе отсталость технически затрудняет дости жение чего бы то ни было нового в науке, но все же основные причины тут в общественном устройстве.
Новый класс весьма заинтересован в техническом про грессе, но еще больше — в незыблемости своего идеоло гического монополизма. Между тем всякое крупное науч ное открытие приходит как следствие изменившихся пред ставлений о мире в мозгу ученого. Измененная картина не укладывается в прокрустово ложе официальной филосо фии. В коммунизме каждому, кто посвятил себя науке, приходится задумываться, стоит ли идти на риск, ибо велика вероятность прослыть еретиком, если твои теории, не ровен час, не совпадут с допустимой, предписанной и любезной сердцам догматиков нормой.
Положение науки еще более осложняет официальный взгляд на марксизм или диалектический материализм как на метод, одинаково сверхэффективный для всех без иск лючения сфер исследовательской, духовной и прочей дея тельности. В СССР не было ни одного видного ученого,
