Лицо тоталитаризма

ма неизбежно бюрократична и строго иерархична. В ней образуются неприступные круги, замкнутые на политиче­ ских вождях и инстанциях. Вся политика сводится к трени­ ям внутри этих сфер, где процветают кумовство и клано­ вость. В наибольшей степени родственными связями опу­ тан обычно самый высший круг. Дома за ужином, на охоте, в беседе двух-трех человек решаются вопросы ши­ рокой государственной важности. Партийные форумы, за­ седания правительственных кабинетов, сессии парламен­ тов носят чисто декларативный, представительский харак­ тер и созываются затем лишь, чтобы подтвердить нечто давно «сваренное)) на «семейных кухоньках». А поскольку отношение коммунистов к государству, к власти (исклю­ чительно собственной, разумеется) можно квалифициро­ вать как законченный фетишизм, то, когда они представ­ ляют и государство, те же люди, те же круги, столь тесная партийно-семейная компания, волшебно преображаются в лики леденяще-строгие, отчужденные, чопорно­ помпезные.

Абсолютизм, но, увы, не просвещенный.

Сам монарх, диктатор, ни монархом, ни диктато­ ром себя не чувствует. Сталин саркастически отшучивал­ ся, когда его называли диктатором. Он ощущал себя выра­ зителем коллективной воли партии. И был некоторым образом прав, несмотря на то, что, вероятно, столь без­ граничной власти одного человека история прежде не видывала. Просто, подобно любому коммунистическому диктатору, он понимал, что отход от идейных основ пар­ тии, от монополии нового класса на все и вся или от тоталитарного владычества олигархии привел бы его к неминуемому падению. Безусловно, творцу и виднейше­ му представителю системы такое поведение и на ум не приходило. Но зависимым от этой, под его же дланью созданной, системы, от «общественного мнения» партий­ ной олигархии был и он, Сталин. Без них или против них он ничего не мог.

Покажется странным, но это так: в коммунистической системе не свободен никто — даже верхи, даже сам вождь. Все зависят друг от друга и должны быть очень осторожны: не дай Господь оторваться от общей атмо­ сферы, превалирующего мнения, стиля, власти, инте­

ресов.

Уместно ли и говорить о диктатуре пролетариата в коммунизме?

Тоталитарной диктатуре партбюрократии на руку сама коммунистическая доктрина государства, разработанная Лениным, Сталиным и другими дополненная. В ней важны два стыкующихся, слитых воедино ключевых элемента: сама по себе теория государства И концепция отмирания последнего. Наиболее полно изложенная в труде «Госу­ дарство и революция», который Ленин написал перед са­ мым Октябрем, пока скрывался от Временного прави­ тельства, доктрина эта, как и весь ленинизм, опирается на революционный аспект учения Маркса, именно в вопросе о государстве (при преимущественном использовании опыта первой русской революции 1905 г.) развитый и доведенный вождем большевиков до крайних реперкус­ сий. С точки зрения истории «Государство и револю­ ция» — работа куда более значимая^ качестве идейного оружия самой революции, нежели как теоретическое под­ спорье строительства новой власти.

Ленин свел государство к принуждению, точнее ска­ зать, к механизму насилия,, с помощью которого один класс подавляет прочие. Однажды, стремясь к максималь­ ной емкости формулировки, Ленин отчеканил: «Государ­ ство-дубинка».

Это не значит, что незамеченными остались другие функции государства, но и тут он искал связь с самым главным для него предназначением государства: быть проводником насилия одного класса над другими.

Если перед ленинской теорией государства стояла за­ дача разрушения старого госаппарата, для чего необходи­ мо было в качестве подготовки скинуть все покровы с его сути, то от подлинной научности она оказалась на значи­ тельном удалении.

Это весьма важное с исторической точки зрения ленин­ ское произведение продолжает традицию, типичную для всех коммунистических умопостроений: обобщенные яко­ бы научные выводы и концепции вырабатываются исходя из непосредственных нужд партии; полуистины таким образом провозглашаются истинами. Неоспорим факт, что принуждение и насилие в крови у всякого государства, а государственную машину используют отдельные со­ циальные и политические силы (особенно масштабно — при вооруженных конфликтах). Но из жизненного опыта каждый знает, что государственная машина необходима

обществу, нации еще и затем, чтобы увязывать и развивать различные их функции. Эту грань коммунистическая тео­ рия, в том числе ленинская, обходит с наибольшим пренеб­ режением.

В далеком прошлом существовали социумы без госу­ дарства и власти. Обществом они считаться не могут, ибо представляли собой некий переход от полуживотных к человеческим формам социального бытия. И даже в таких примитивнейших социумах-общинах некое подобие вла­ сти присутствовало. Тем более наивным было бы доказы­ вать, что в будущем, с его все усложняющейся обществен­ ной структурой, исчезнет потребность в государстве. Ле­ нин (положившись на авторитет Маркса, солидарного, кстати, в этом вопросе с анархистами) задумывает и обос­ новывает как раз такое общество — общество без госу­ дарства. Оставив в стороне вопрос об оправданности его исходных посылок, без труда догадываемся, что таковым ему мнится его бесклассовое коммунистическое общест­ во. И проблема, если исходить из данной теории, весьма проста: не будет классов и классовой борьбы — некому станет угнетать и эксплуатировать — отпадет нужда в государстве. А до той поры, мол, «диктатура пролетариа­ та» и есть «демократичнейшее» из государств: уже потому хотя бы, что «отменяет» классы и таким путем сама посте­ пенно становится излишней. Так что любое действие, уси­ ливающее эту диктатуру, ведущее, следовательно, к «отме­ не» классов, рассматривается как оправданное, справедли­ вое, прогрессивное, устремленное к свободе. Вот причина, почему там, где их партия не правит, коммунисты ратуют (и облегчают себе этим борьбу) за самые демократические меры, но стоит им завладеть властью, как стремглав броса­ ются душить любую форму «буржуазной» якобы демокра­ тии. Вот отчего сегодня они с таким" упорством делят демократию на «буржуазную» и «социалистическую», хотя делить можно лишь по количеству свободы, то есть по тому, насколько свобода всеобъемлюща.

В ленинской и вообще коммунистической теории госу­ дарства провалы со всех сторон: с научной и практической одинаково. Сама жизнь полностью опровергла предсказа­ ния Ленина: «диктатура пролетариата» и классы не уничто­ жила, и сама отмирать, похоже, не собирается. Казалось, что установление тотального господства коммунистов по­ сле ликвидаций классов прежнего общества должно спо­ собствовать некоему «успокоению» правителей-теоре-

тиков, навевая им мысли о близости «идеальной цели» — полного уничтожения классов. Ан нет, мощь государства (органов насилия в первую голову) не только не ослабла, но и дальше растет.

Для прикрытия теоретической прорехи Сталин выду­ мал заплату — непрестанно крепнущую «воспитательную» роль советского государства.

Ежели коммунистическую теорию государства, не го­ воря уж о практике, свести к ее сути, то есть принуждению

инасилию как основной, если не единственной функции государства, то из сталинской концепции вытекала бы все большая роль полиции, воспитательная в том числе. По­ нятно, что до такого додуматься может только злопыха­ тель. И здесь, в сталинской теории, отыскала себе приют очередная коммунистическая полуистина: не умея объяс­ нить, почему в «построенном» уже «социалистическом обществе» непрестанно нарастают мощь и гнет государст­ венной машины, он назвал главной одну из функций госу­ дарства — воспитательную. Насилие теперь не годилось: антагонистических классов «нет», стало быть, отсутствует

иклассовое подавление.

Утеории «самоуправления», выдвинутой югославскими лидерами, сходная судьба. В пылу конфликта со Стали­ ным им просто необходимо бЫло как-то «выправить» его «искривления», сделать что-нибудь, чтобы государство на­ чало наконец «отмирать». Тем не менее ни им, ни Сталину это не помешало и впредь пестовать силу, функцию для них первейшую, ту, к которой они сводят свою концепцию государства.

Примечателен, однако, сталинский тезис о том, как государство отмирает, усиливаясь, таким то есть образом, что функции его становятся все более разветвленными по мере вовлечения в их гравитационные поля все большего числа граждан. Осознав, что роль государственной маши­ ны неуклонно наращивается и разветвляется (вопреки «на­ чавшемуся» уже переходу к «полностью бесклассово­ му» — коммунистическому — обществу), Сталин решил, что государство исчезнет, когда все граждане, переключая на себя его заботы, поднимутся до его уровня. Впрочем, еще Ленин говорил о времени, когда и кухарка будет управлять государством. Теории, подобные сталинской, как мы видели, кружат по Югославии. Но ни одной из них не преодолеть пропасти между коммунистической док­ триной государства, то есть «исчезновением» классов и

«отмиранием» государства в их «социализме», и действи­ тельностью — тоталитарным господством партбюрократии.

Важнейший для коммунизма в теоретическом и прак­ тическом плане вопрос о государстве — это одновремен­ но и неиссякаемый источник проблем и все более явных противоречий.

Поскольку государство не есть исключительно — и крайне редко преимущественно — орган насилия (кроме коммунистического режима, этой своего рода скрытой формы гражданской войны между народом и правителя­ ми), то государственная машина наравне с обществом пребывает в состоянии непрекращающегося, вспыхиваю­ щего вновь или временно затухающего сопротивления олигархии, тайное и явное желание которой — оконча­ тельно превратить государство в насильника. Осуществить это полностью коммунисты не в состоянии, как не в состо­ янии они совершенно поработить общество. Но они могут навязать, чем и занимаются, контроль органов принужде­ ния — полиции и партии — над всей государственной машиной и ее функциями. Поэтому сопротивление орга­ нов и функций государства «непониманию» со стороны партии, полиции или отдельных политических фигур — это на деле отраженное через государственную машину сопротивление общества, протест против гнета и издева­ тельств над объективными его устремлениями и потреб­ ностями.

Даже в коммунистической системе государство и его функции не ограничиваются органами насилия, не иден­ тичны им. Государство как организация жизни народа и общества подчинено таким органам — государству в госу­ дарстве. С этим разладом коммунизму справиться не под силу потому уже, что тоталитарность его насилия конф­ ликтует с иными и противоположно направленными тен­ денциями в обществе, быть выразителями которых спо­ собны и общественные функции государства.

5

Вследствие этого противоречия, вследствие неизбе­ жной и неизбывной потребности коммунистов рассматри­ вать государство если не исключительно, то преимущест­ венно как орган насилия, коммунистическое государство не могло и не может стать правовым, то есть таким, где

суд не был бы зависим от властей, а законы реально соблюдались.

Такого государства система не приемлет. Коммунисти­ ческие вожди, даже пожелай они построить правовое го­ сударство, не смогли бы достичь цели, не создав угрозы своему тоталитарному господству.

Независимость суда и торжество законности неизбе­ жно открывали бы путь появлению оппозиции. Ни один закон в коммунизме не оспаривает, например, свободы выражения мысли и даже права объединяться в организа­ ции. Базирующиеся на принципах независимого суда за­ коны гарантируют и другие гражданские свободы.

На практике, разумеется, никто об этом и не вспоми­ нает.

Признавая формально гражданские свободы, комму­ нистические режимы ставят перед ними одно, но решаю­ щее условие: пользоваться ими можно исключительно в интересах той системы — «социализма», которую пропо­ ведуют вожди, что означало бы поддержку их владычест­ ва. Подобная практика, противоречащая в том числе и законодательным актам, неминуемо должна была воору­ жить полицейские и партийные органы крайне изощрен­ ными и бесцеремонными методами борьбы, ибо, с одной стороны, необходимо сохранять форму законности, а с другой — обеспечить монополию правления.

Главным образом по этой причине законодательная власть в коммунизме не может отделиться от исполни­ тельной. И именно такой порядок Ленин считал совер­ шенным. Того же придерживаются в Югославии. При од­ нопартийной системе это как раз и есть один из источни­ ков, питающих произвол и всемогущество правителей.

Точно так же практически невозможно отделить власть полицейскую от судебной. Судят и исполняют приговор де-факто те же, кто арестовывает. Замкнутый круг: одна и та же исполнительная и законодательная власть, одни и те же следственные, судебные и карательные органы.

Так зачем в таком случае коммунистической диктатуре прибегать — даже сверх надобности — к закону, зачем прикрываться законностью?

Кроме внешнеполитических, пропагандистских и иже с ними резонов немаловажно в данном контексте, повидимому, то, что коммунистический режим, если хочет устоять, обязан обеспечить твердые правовые гарантии тем хотя бы, на кого он опирается, то есть новому классу.

Законы и пишутся, собственно, исходя из потребностей и интересов этого класса, партии. Формально законы, как им положено, охраняют права всех граждан, но в действи­ тельности — только тех, кто не попал в разряд «врагов социализма». Поэтому у коммунистов постоянная голо­ вная боль от игры с законами, которые они сами прини­ мают и которыми им на каждом шагу приходится прене­ брегать. Осознав со временем причину своих «мучений», они впредь, дабы упростить правовую эквилибристику, творят законы только «дырявые», допускающие всякого рода исключения.

Так, например, югославское законодательство стоит на точке зрения, что человека нельзя осудить, если деяние, им совершенное, не имеет четкой юридической формули­ ровки. Большинство инспирированных политическими мотивами судебных разбирательств между тем идет по линии так называемой «враждебной пропаганды». Тракто­ вать же это понятие преднамеренно поручается не закону,

асудьям, стоящей за их спиной тайной полиции.

Всилу вышеизложенного и политические судебные процессы при коммунистических режимах — сплошь ин­ сценировки, где доминирует политический тезис, то есть суд получает задание доказать нечто, соответствующее текущим политическим запросам власть предержащих. Другими словами, от суда требуется уложить в рамки права заготовленный политический вывод о «враждебных происках>т обвиняемого.

При таком способе судить важную (важнейшую даже) роль должно сыграть признание обвиняемого. Он обязан сам назвать себя врагом. Тогда тезис подтверждается. Доказательств в принципе никаких, полностью заменить их призвано самообвинение.

Так называемые «московские процессы» — это лишь наиболее гротескный и кровавый пример судебно­ юридического фарса в коммунизме. Ему абсолютно соот­ ветствует подавляющее большинство других судилищ (конкретные «дела» и степень тяжести наказания в данном случае фактор второстепенный). И политические процес­ сы в Югославии — тоже чистой воды уменьшенные копии с московского оригинала.

Как же обычно затеваются политические процессы? Сначала тайная полиция, реагируя, как правило, на

«подсказку» партфункционеров, «обнаруживает», что не­ кто является противником существующих порядков, бель­

мом на глазу у тех же местных властей, раздраженных если ничем иным, так позицией, которую человек отстаи­ вает, или его разговорами в кругу близких друзей. Когда

ход пускают либо провокатора, подбивающего жертву на «подрывные высказывания», связь с нелегалами и тому подобное, либо то же самое достигается с помощью когото из запуганных полицией и готовых по малодушию подписать любой, какой прикажут, оговор. Большинство нелегальных организаций при коммунистических режи­ мах создается самой тайной полицией с целью втянуть туда недовольных и расправиться с ними. Коммунистиче­ ская власть не отвращает, а, наоборот, подталкивает «не­ благонадежных» граждан к совершению разного рода проступков и преступлений.

Все то же самое Сталин обычно творил без суда, в колоссальных масштабах, широко применяя пытки. Но и без пыток, и при участии суда — суть прежняя: коммуни­ сты сплошь и рядом разделываются с противниками не за нарушение закона, а потому главным образом, что те — их противники. Посему можно сказать: большинство осу­ жденных политических прегрешителеи — действительно в основном противников режима — с точки зрения пра­ ва невинны. По коммунистическим понятиям они наказа­ ны справедливо, хотя юридические основания для этого отсутствовали.

При стихийных выступлениях граждан против режима коммунистические власти наводят порядок, нисколько не заботясь о конституционности и законности своих дейст­ вий. Современная история не знает более жестоких, бес­ человечных и антизаконных расправ с массовымнедо­ вольством. Побоище в Познани — случай наиболее нашу­ мевший, но не самый кровавый. Оккупационные и колони­ заторские власти, хотя они и чужие и действуют по чрез­ вычайным законам чрезвычайными мерами, все же редко доходят до подобной брутальности. Коммунистические властители ввергают в ужас «свою» страну, попирают соб­ ственные законы.

И в вопросах, с политикой не связанных, правосудие и законодательство не защищены от поругания. Тоталитар­ ный класс с приспешниками не могут удержаться от еже­ часного вмешательства и в эти сферы.

Приводимая ниже заметка из белградской «Политики»

если опереться на более человечные или более научные принципы, существо не сможет перемениться до тех пор, пока не изменятся отношения между властью, судом и законом. Разве периодические кампании «в защиту закон­ ности» или хвастливые заявления Хрущева о том, как «теперь», дескать, партии удалось взять под контроль по­ лицию и суд, не доказывают, что изменения претерпела только потребность правящего класса в большей правовой неуязвимости, а не его действительное отношение к об­ ществу, государству, суду, законам?

6

Коммунистический правопорядок не в состоянии осво­ бодиться ни от формализма и декларативности, ни от определяющей роли, которую в судопроизводстве, выбор­ ной системе и прочем играют партийные и полицейские органы. Мало того. Чем ближе к верхам, к конституции и высшим эшелонам, тем дальше отстоят друг от друга декоративная законность и все возрастающее реальное воздействие властей на те же суд и выборы.

Общеизвестны бессодержательность и помпезность коммунистических выборов, этих, по остроумному выра­ жению Климента Ричарда, если мне память не изменя­ ет, «скачек с участием одной лошади». Думаю, что нужно тем не менее сказать несколько слов о том, почему ком­ мунисты не могут обойтись без выборов, никак не влияю­ щих на расстановку политических сил, а также без столь дорогостоящего и для,них самих напрочь лишенного со­ держательности такого института, как парламент.

Кроме причин пропагандистских, внешнеполитических

ииже с ними существует обстоятельство, которое не в силах обойти ни одна, в том числе и коммунистическая, власть: все должно быть узаконено. В современных усло­ виях подобное осуществляется через выборных предста­ вителей. Народ обязан и формально поддержиЬать каж­ дый шаг, предпринимаемый коммунистами.

Наряду с этим есть и еще один — глубинный, скрытый

ивеский резон, почему коммунистические вожди «дер­ жат» парламенты: меры правительства — верхушки нового класса — должны получить добро от его политической сердцевины — партбюрократии. Не утруждая себя заботой о мнении общества, каждое коммунистическое прави­