Лицо тоталитаризма

нальной собственностью, несет с собой все блага мира сего, неизбежно расцветают грубый карьеризм, двуличие, подхалимаж, завистничество. Карьеризм и расплодивша­ яся бюрократия — неизлечимые болезни коммунизма. Именно потому, что коммунисты переродились в собст­ венников (а другого пути к могуществу и материальным благам, кроме как через «преданность партии» — классу и «социализму» — собственности, не дано), в коммунизме способность «идти по трупам» — одна из определяющих черт образа жизни, коренная предпосылка служебного роста.

Примеры беспардонного карьеризма в некоммунисти­ ческих системах доказывают, что либо бюрократом быть доходнее, либо сами хозяева сделались паразитами и отдали управление на -откуп чиновникам. В коммунизме то же самое является доказательством необоримого стре­ мления к самой собственности, к привилегиям, которые приносит управление материальными ресурсами, а зна­ чит, и людьми.

Принадлежность к классу собственников в принципе не равнозначна владению определенным имуществом. Тем более в коммунизме: потому хотя бы, что собствен­ ность — коллективная. Здесь быть владельцем или совла­ дельцем означает пробиться в ряды правящей политиче­ ской бюрократии. И ничего больше.

И в новом классе, как везде, места одних, выпавших, тотчас занимают другие люди. Но в частнособственниче­ ских классах владение передавалось по наследству. Здесь же, кроме стремления пробиться в круг избранных, никто ничего существенного не наследует. Формируясь, по сути, из представителей низших, наиболее широких слоев наро­ да, новый класс, словно море, непрерывно колышется. И если социологически, как отмечалось уже, его состав определить возможно, то на практике это затруднитель­ нее, чем в отношении любого другого класса, ибо он постоянно меняется, «растекается», переливается в народ, в нижестоящие классы.

Теоретически путь наверх открыт всем. Как когда-то у Наполеона любой солдат в ранце за спиной носил мар­ шальский жезл, да вот получить его в руки удалось едини­ цам. Тут от человека ждут лишь одного — неподдельной, глубокой, всемерной преданности партии (читай — ново­ му классу). А этого-то как раз тяжелее всего достичь. Новый класс — как конус: широкий в основании, он, при­

ближаясь к вершине, все сильнее и неприступнее сужает­ ся. Для восхождения по нему мало воли, необходима еще способность понимать и «двигать» доктрину, нужна реши­ тельность в борьбе с противниками, исключительная из­ воротливость и хитроумие во внутрипартийных баталиях, мастерство и даже талант при укреплении позиций класса. Много званых, да мало избранных. Новый класс, если сравнивать с прежними собственническими классами, од­ новременно и более открыт, и более недосягаем. А по­ скольку одной из коренных его особенностей является монополия власти, такая недосягаемость лишь усиливает­ ся иерархическими бюрократическими предрассудками.

Как, возможно, нигде и ни в какие времена для верных и преданных не были столь широко распахнуты врата, точно так же путь наверх нигде и. никогда не был столь труден, не требовал таких жертв и такого самоотречения. Одной своей стороной коммунизм открыт для каждого, другой же — исключителен и нетерпим даже в отношении своих собственных приверженцев.

7

Констатация факта, что в коммунистических странах дело идет о новом собственническом классе, не создает полной ясности, но закладывает тем не менее основу для понимания перемен, периодически в этом регионе, и пре­ жде всего в СССР, происходящих. Разумеется, любая та­ кая перемена — в каждой отдельной коммунистической стране и вообще в коммунизме — должна быть исследо­ вана особо: необходимо выяснить ее, так сказать, меру досягаемости и значимости в конкретных обстоятельст­ вах. Но достичь этого возможно, лишь представляя себе систему целиком.

В связи с нынешними переменами в СССР нелишним будет, кстати, обратить внимание на происходящее с кол­ хозами. Тем более что создание колхозов и политика советского руководства в отношении их рельефно иллю­ стрируют эксплуататорскую природу нового класса.

Как прежде Сталин, так теперь и Хрущев не. считает колхозы «последовательно социалистической» формой собственности, а это, по сути, означает, что новому классу в деревне полного господства добиться не удалось. Дейст­ вительно так. Посредством колхозов ему удалось закре­

постить крестьян и прибрать к рукам львиную долю их доходов (путем принудительного откупа), но единолич­ ным собственником земли он так и не стал. Сталин вели­ колепно осознавал это и перед смертью (статья «Эконо­ мические проблемы социализма в СССР») предопределил превращение колхозов в государственную собственность, другими словами, обосновал необходимость превратить бюрократию в истинного хозяина. Критикуя Сталина за перегибы в чистках, Хрущев от сталинского взгляда на колхозную собственность не отказался, что и подкрепил только одной из мер по воплощению в жизнь его проро­ честв — отправкой на село, главным образом на должно­ сти колхозных председателей, 30 тысяч партработников.

Как в сталинские времена, так и при новом режиме новый класс, проводя так называемую либерализацию, старается в то же время расширить свою — «социалисти­ ческую» — собственность. Децентрализация в экономике означает не перераспределение собственности, а большее право для низших слоев бюрократии, то есть класса на уровне республик, областей и районов, этой собствен­ ностью распоряжаться. Означай так называемые либера­ лизация и децентрализация нечто иное, они коснулись бы и политики, предоставили бы возможность если не цели­ ком народу, то пускай части его влиять на распределение материального продукта или хотя бы критически реагиро­ вать на произвол олигархии. На практике это привело бы к созданию нового политического движения, пусть и лояль­ ной, но оппозиции. И речи об этом не идет. Как и о демократии в партии. Либерализация и децентрализация существуют только для коммунистов: для олигархии, ру­ ководства нового класса, в первую очередь, затем — для нижестоящих звеньев. Открыт, таким образом, новый спо­ соб, неизбежный в переменившихся условиях, для даль­ нейшего упрочения монополистической собственности и укрепления тоталитарного господства нового класса.

Факт возникновения в коммунистических странах но­ вого собственнического — монополистского и тоталита­ ристского — класса подсказывает и вывод: перемены, происходящие по инициативе-коммунистических верхов, продиктованы прежде всего интересами, «социальным за­ казом» самого класса. Это не означает, что такими пере­ менами должно пренебречь. Необходимо вникнуть в их сущность и определить затем последствия и значимость данных перемен.

Не отличаясь от других общественных групп, и новый класс существует и реагирует на внешние раздражители, обороняется и движется вперед — всегда с целью стать еще могущественнее. Это не значит, что данные перемены не отразятся на остальном мире или глубоко не заденут сам класс. Но пока никакие перемены не в состоянии были не только изменить коммунистическую систему, но — даже слегка поколебать ее сущность.

Как и другие режимы, коммунистический также выну­ жден считаться с происходящим в массах, с их настрое­ нием. Действительное состояние масс ему неведомо вви­ ду обособленности компартии и отсутствия свободно вы­ раженного общественного мнения. Но массовое возмуще­ ние ушей и сознания верхов достигает. Вопреки тотали­ тарности своего господства новый класс не обладает им­ мунитетом против оппозиции в принципе.

Захватив власть, коммунисты достаточно легко рас­ правляются с буржуазией и помещиками: в помощь им и само течение жизни, оборачивающееся против этих сил и их собственности, да и направить массы на борьбу с ними оказывается не столь сложным делом. Так что изъятие собственности у этих классов трудностей не вызвало. Трудности возникают при экспроприации мелкой собст­ венности. Хотя, закаленные в прежних «баталиях», комму­ нисты и тут берут верх. Теперь в обществе все на своих местах: прежних классов и хозяев больше нет, общест­ во — «бесклассовое» или на пути к таковому, а люди начали жить по-новому.

Требования вернуться к прежним, предреволюцион­ ным отношениям в таких условиях выглядят нереальными (если не смешными), ибо ни для каких прежних отноше­ ний нет больше ни материальной, ни общественной осно­ вы. Коммунисты с такими призывами справляются играючи.

Но, кажется, особенно неуютно новый класс чувствует себя, когда звучат требования свободы. Не свободы вооб­ ще и не единственно свободы политической. Новый класс крайне болезненно реагирует не на требования вернуться к прежним общественным или имущественным отноше­ ниям, а на требования предоставить свободу мышления, критики, причем в рамках вновь созданных отношений, в рамках «социализма». Такая чувствительность происте­ кает из специфики положения, в котором оказался новый класс.

Он инстинктом чувствует, что национальные богатства стали фактически его собственностью, а этикетки типа «социалистическая», «общественная», «государственная» собственность — заурядная правовая фикция. Он чувст­ вует и то, что любой ущерб, нанесенный тотальности его господства, может обернуться угрозой и его собственно­ сти. Вот он и противится всякой свободе: во имя якобы сохранения «социалистической» собственности. И наобо­ рот: критика способа (монополизма), каким он управляет собственностью, вызывает страх потерять власть. Новый класс тем болезненнее относится к подобной критике и требованиям, чем глубже раскрывают они его сущность — сущность собственника и властолюбца.

Здесь в принципе дело касается одного крупного, воз­ можно, что даже и наиболее значительного противоречия, с которым столкнулся новый класс. А именно: собствен­ ностью, являющейся де-юре общественной, общенацио­ нальной, фактически в своих интересах распоряжается одна группа. Такое несоответствие правовых и реальных отношений не только непрестанно поддерживает состоя­ ние неясности и ненормальности, но и неуклонно приво­ дит к расхождениям между словами и делами правящих структур, так как все предпринимаемые ими меры сводят­ ся в конечном итоге к упрочению существующих собст­ веннических и политических отношений.

Новый класс не может разрешить это противоречие, не ставя одновременно под угрозу свои позиции.

Другие правящие собственнические классы, не обла­ давшие монополией на власть и собственность, могли справиться с этой задачей лишь в степени, к которой их принуждало последнее обстоятельство. Другими словами, чем больше где-то было свободы, тем активнее прину­ ждаемы были собственнические классы в том или ином виде отказаться и от самой монополии собственности. И наоборот: где монополия собственности была невозмо­ жна, там, в большей или меньшей мере, с неизбежностью приходила свобода.

В коммунизме же и власть, и собственность почти без остатка сосредоточены в одних руках. Этот факт заслонен правовой надстройкой. Но если в классическом капита­ лизме перед законом работник и капиталист были равны, хотя в материальных отношениях первый был эксплуати­ руемым, а второй — эксплуататором, то тут все наоборот: при юридическом равенстве по отношению к материаль­

ным богатствам (формальный собственник — вся нация) фактически, посредством монополии управления, собст­ венностью пользуемся узкий круг правителей.

Любое реальное требование свободы в коммунизме, а это именно то, что поражает коммунизм в самое сердце, его сущность, сводится к требованию привести действи­ тельные — материальные, собственнические — отношения в соответствие с правом.

Требовать свободы и фактической передачи в руки и под контроль общества (что осуществимо единственно через свободно избранных представителей) крупной соб­ ственности, которую нация создала и которой может управлять эффективнее, чем частная монополия или част­ ный владелец, — значит заставить новый класс либо идти на уступки другим общественным силам, либо скинуть маску со своей собственнической и эксплуататорской сущности. Ибо собственность его и эксплуатация, реали­ зуемые через власть, через монополию управления, тако­ вы, что на словах он и сам отрицает их наличие. Не он ли сам подчеркивает, что ради сохранения общенациональ­ ной собственности властные или же управленческие функ­ ции осуществляются им от имени нации как целого?

Упомянутое противоречие вообще порождает наиболь­ шее количество проблем внутри нового класса. Делает неопределенным его юридический статус. Загоняет в ма­ лоприятные тупики, непрестанно оголяя несоответствие того, что класс говорит, тому, что он делает: обещая устранить социальные различия между людьми, он их все время потенцирует, присваивая совершенно неоправданно чужой труд и одаривая привилегиями свою «гвардию» Ведя себя на практике диаметрально противоположно собственной догме, он тем не менее вынужден как зени­ цу ока оберегать ее, ибо что, как не старушка^догма, обеспечивает версию об исторической миссии нового класса по «окончательному» избавлению рода человече­ ского от всех зол и напастей.

Противоречие между его реальным положением соб­ ственника и правовыми отношениями.способно выступать основным мотивом критики, «подстрекательски» действу­ ющей на народ и разрушающей его собственные фаланги, поскольку в действительности привилегиями пользуется лишь узкая прослойка нового класса.

Разрастание и обострение этого противоречия дает надежду на подлинные перемены в коммунизме вне зави­

симости от того, пойдет на них правящий класс или вос­ противится им. Очевидность этого противоречия и прежде была причиной перемен, проводимых новым классом. Особенно это касается так называемых либерализации и децентрализации. Вынужденно отступая и допуская уступ­ ки отдельным слоям общества, новый класс пытается та­ ким образом затушевать указанное противоречие и укре­ пить собственные позиции. А поскольку собственность его и власть остаются неприкосновенными, любые меры, в том числе предпринимаемые из демократических побу­ ждений, обнаруживают и тенденцию усиливать господст­ во политической бюрократии. Сама система такова, что даже демократические и подобные им меры сводятся на уровень реально допустимого и поворачиваются так, что­ бы вновь послужить делу упрочения класса правителей. Подобно рабству на Древнем Востоке, которое, преобла­ дая в общественных отношениях, с неизбежностью репро­ дуцировалось во всей жизни, во всех ее порах и ячейках, включая семейную, тоталитарный монополизм правящего в коммунизме класса полностью навязал себя организму общества, вплоть до сфер, где политическая верхушка не видит для себя никаких выгод.

Югославское так называемое рабочее управление и самоуправление, задуманное во времена конфликта с со­ ветским империализмом как далеко идущая демократиче­ ская мера, призванная саму партию лишить монополии на управление, постепенно, будучи не в силах не только изменить, но просто чуть поколебать существующую си­ стему, все больше сводится к одному из направлений партийной работы. То, что задумывалось при введении этого управления — изобрести некую новую демокра­ тию, — не было, да и не могло быть достигнуто. Свобода, впрочем, и не может свестись к большему ломтю хлеба. Но рабочее управление не привело к заметному участию производителёй в распределении прибыли, причем не только в общенациональном масштабе, но и на уровне предприятий; меру все интенсивнее ограничивали без­ опасными рамками. Режим разными налоговыми и ины­ ми хитростями захватил и ту часть прибыли, которой рабочие добивались дополнительными усилиями в наде­ жде, что она будет им принадлежать. Так что трудящимся достались крохи и — иллюзии. Без общей свободы рабо­ чее управление также не могло стать свободным. Под­ твердилось, что в несвободном обществе никто не волен

принимать никаких решений. От дареной свободы самый большой «навар» имеют дарители.

Но все это не означает, что новый класс, пусть и ради одной лишь собственной выгоды, не в состоянии уступать народу. Упомянутое рабочее управление, или же децен­ трализация, является одновременно уступкой массам. Об­ стоятельства способны заставить и новый класс, каким бы монополистски-тоталитарным он ни был, подчиниться во­ ле масс. Когда в 1948 году между Югославией и СССР

разгорелся конфликт, югославские вожди были вынужде­ ны провести ряд реформ, остановленных ими же и даже повернутых вспять при первых сигналах угрозы своему положению. Нечто подобное происходит сейчас в восточ­ ноевропейских странах.

Оберегая свое господство, правящий класс волейневолей шел на реформы, когда становилось очевидным, что он на практике формально общенациональной собст­ венностью пользуется как лично ему принадлежащей. Предпринимаемые шаги, естественно, подаются под со­ усом «дальнейшего развития социализма и социалистиче­ ской демократии», но в их основе лежит обострение упо­ мянутого противоречия. Новому классу приходится «не смыкая глаз» думать об укреплении своей власти и собст­ венности, непрестанно уклоняясь от истины и все упорнее доказывая, что он успешно руководит созиданием об­ щества равноправных и счастливых людей, где устранена всякая эксплуатация. Ему не по силам обойти глубокие внутренние противоречия: происхождение не позволяет классу узаконить свою собственность, но и отступиться от нее, не подрывая тем самым своих основ, он тоже не может. Класс вынужден все более безмерное свое го­ сподство оправдывать все более абстрактными и нереаль­ ными целями.

Это воистину класс, поработительское могущество ко­ торого не знает аналога в истории. Но это и класс самый недалекий, его горизонты ложны, зыбки. Довольствуясь сам собой, полностью подмяв под себя общество, он обречен на неадекватность оценки как собственной роли, так и окружающего мира.

Проведя индустриализацию, осуществив сопутствовав­ шее ей национальное возрождение — там, где это было неизбежно, — новый класс выглядит теперь неспособным ни на что, кроме еще более жестокого и циничного наси­ лия, еще более наглого обирания людей. Он перестал

созидать. И, как неотвратимое следствие, главным его оружием становится ложь. Духовное царство нового клас­ са погружается в стужу и мрак.

Если, совершив революцию, он совершил беспример­ ный подвиг, то господство его — одна из позорнейших страниц истории человечества. Люди будут восторгаться величием достигнутого под его началом, но и сгорать от стыда при мысли о средствах, которыми он пользовался.

О его неминуемом уходе с исторической сцены пожа­ леют меньше, чем сожалели о любом из прежних классов. Растаптывая все, что не ублажало его эгоизм, он сам обрек себя на бесславную погибель и вечное забвение.

ПАРТИЙНОЕ ГОСУДАРСТВО

1

Механика коммунистической власти, вероятно, про­ стейшая из возможных, доводит в результате до рафинированнейших форм угнетения и поистине чудовищной эксплуатации.

Незамысловатость этого механизма обусловлена, как известно, тем, что хребтом всей политической, хозяйст­ венной и идеологической деятельности является единст­ венная партия — коммунистов. Жизнь общества стоит на месте или движется, переходит на черепаший шаг или закладывает крутые виражи в зависимости от того, что делается в партийных инстанциях.

Поэтому люди в коммунистических системах очень быстро схватывают, что можно, а что нельзя. И не законы с правилами, а реальный и неписаный порядок отношений между властью и подданными становится всеобщим «ру­ ководством к действию».

Каждому ясно, что власть, вопреки законам, фактиче­ ски сосредоточена в руках партийных комитетов и тайной полиции. «Руководящая роль» партии нигде не узаконена, но распространяется на все организации и любой сектор деятельности; нигде не сказано, что ее тайная полиция имеет право надзирать за гражданами, но тем не менее полиция всемогуща; ни в одном документе не записано, что суд и прокуратура подотчетны тайной полиции и пар­ тийным комитетам, но это так. И то, что это так, для

большинства людей отнюдь не тайна, большинство — «в курсе». Известно, что есть что, что допустимо, а что запре­ щено, от кого что зависит. Вот почему люди, приспоса­ бливаясь к атмосфере, к реальности, с любым маломальски важным вопросом спешат в партийные инстанции иди организации под их контролем.

Управление общественными организациями и сходны­ ми с ними органами осуществляется следующим весьма несложным способом: коммунисты там составляют фрак­ цию, которая все решения выносит с ведома вышестоящей политической инстанции. Это, конечно, лишь общая схе­ ма. На деле, если, к примеру, неким органом или общест­ венной организацией руководит лицо, наделенное еще и партийной властью, то обращаться куда-либо по пустякам оно не станет. Кроме того, коммунисты, вжившись в си­ стему и установленные отношения, научились сами отде­ лять важное от незначительного, а потому и партийные инстанции «тревожат» лишь по проблемам наиболее об­ щим, принципиального или чрезвычайного характера. Фракция существует в потенциале как отношение, где решающее слово — за партией; и в высшей степени без­ различно, что думают те, кто выбирал власть или правле­ ние любой организации.

Корни методов управления и реализации партией ее власти находятся там же, где истоки коммунистического тоталитаризма и нового класса, — еще во времени, когда компартия готовила революцию. Чем, если не прежними коммунистическими фракциями, система функциониро­ вания которых разрослась, разветвилась и усовершенст­ вовалась, является «руководящая роль» в органах власти и общественных организациях? Что, если не прежнюю тео­ рию об авангардной роли партии в рабочем классе (с той единственно разницей, что раньше эта теория имела иное общественное звучание), представляет собой «ведущая роль партии в построении социализма»? Тогда, до взятия власти, при помощи этой теории ковались кадры для революции и ее органов, ныне она оправдывает тотали­ тарное господство нового класса. Одно вытекает из друго­ го. Есть, правда, и разница. То, прежнее — революция, ее формы, — было и неизбежностью, и даже потребностью части общества, которую невозможно было остановить в стремлении к техническому и экономическому прогрессу.

Но вышедшее из революции тоталитарное насилие и господство нового класса навалились тяжким камнем, из-