Lektsii_Saltykovoi_774

членами Ганзейского союза, Данией, Швецией. Поскольку иностранцы говорили на непонятном для русских языке, их стали называть «немыми», а всех европейцев – «немцами». Древнейшим из договоров с немцами является договор, заключенный Новгородом в период между1189 и 1199 гг. «со всеми немцами и с готы и со всем латинским языком», то есть с жителями города Висби на острове Готланде (список его сохранился в виде приписки к договору Александра Невского 1257-1263 г.). Важное значение в истории права играют также новгородский договор 1270 г. и договор смоленского князя Мстислава Давидовича 1229 г. с Ригой и Готским берегом.

Основное содержание договоров составляют нормы международного права, регулирующие дипломатические, торговые отношения сторон. Главным отличием русско-немецких договоров от договоров с Византией является то, что они заключались государствами, стоящими примерно на одном уровне развития культуры и правосознания и более полно отражают правовые воззрения русских XII – XIII вв. Право руссов преобладает в договорах, нормы уголовного и гражданского права сходны с нормами Русской Правды. Даже сам договор, являвшийся законом для его участников, обозначен термином «Правда» (смоленский договор 1229 г.). Однако, в

отличие от Русской Правды, договорам известны преступления против нравственности: например, по договору 1189 – 1199 гг., если кто «повержет насильем» рабыню, т. е. попытается изнасиловать, то ей полагается «за обиду» гривна, а если же обесчестит («соромит»), то рабыня «себе свободна»; в договоре 1229 г., помимо «насилия» свободной женщине (штраф 5 гривен серебра), упоминается прелюбодеяние («застанет со своей женой»), денежный штраф за которое (10 гривен серебра, равнявшееся 40 гривнам кун) соответствует штрафу за убийство свободного человека

(«вире») Русской Правды. В области процессуального права договор 1229 г.

первым среди русских юридических памятников упоминает судебный поединок – «поле» (о судебных поединках упоминается в источниках издревле, а именно, еще у арабских писателей X – XI вв., но Русская Правда не упоминает этого института). С другой стороны, договор 1229 г. является последним документом в нашем праве, упоминающим ордалий («железо горячее»).

В) Закон как источник права древней Руси.

Развитие законодательства в древнерусском государстве происходило в

двух основных формах:

1)В форме рецепции византийских законодательных источников,

ставших вторым после русско-византийских договоров, более глобальным, этапом рецепции на Руси византийского права.

2)В форме развития национального княжеского законодательства:

церковные уставы великих князей Владимира Святославича и Ярослава Владимировича; княжеские уставы в Русской Правде (см. далее).

I. Кодексы византийского права

В конце X века на Руси произошло событие, определившее не только дальнейшую нашу историю, но и, в частности, совершившее переворот во всех сферах правовой жизни. Если договоры с Византией, являясь первоначальной формой рецепции византийского права, заимствовали только его отдельные нормы и институты, ограничиваясь, в основном, сферой торговых и дипломатических отношений, то «принятие христианства было тождественно с принятием кодекса церковных канонов в той его полноте, какая была ему дана вселенскими Соборами» (Суворов Н.С.). Причем, сама мысль о необходимости регулировать общественную жизнь волей власти появилась вместе с христианством, внушалась Церковью.

Русская Церковь, являясь частью православной восточной Церкви (митрополией Константинопольской патриархии) и устраиваясь по образу и подобию последней, естественно и неизбежно перенимала от нее и действующий кодекс узаконений. Нет почти ни одного известного

произведения канонической литературы на Востоке, перевода которого, в полном или сокращенном виде, не встречалось бы в памятниках древнерусской письменности.

«Россия попечениям своего Духовенства обязана была успехами в просвещении всех состояний и в сохранении древнего общего Отечественного права, словом, в первом устройстве Гражданской образованности».

Г. Розенкампф

Кодексы церковного права, принятые русской православной Церковью из Византии, включали законы собственно церковные (правила или каноны

семи Вселенских соборов, ряда Поместных соборов Церкви, правила Св. Апостолов и Св. Отцов – Учителей Церкви: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста) и гражданские (императорские) законы по церковным делам («симфония» духовной и светской властей предполагала право светской власти издавать свои законы по тем делам, которые были подведомственны Церкви). Таких сборников церковно-гражданского законодательства – Номоканонов, оказавших огромное влияние не только на сферу церковного законодательства и управления, но и на наше государственное законодательство (как по церковным, так и по светским вопросам), судебную и административную практику, было два:

1)Номоканон VI в. Иоанна Схоластика, патриарха Константинопольского. Это систематический сборник церковных правил (50 титулов или отделений), включающий правила 4-х Вселенских и 6-ти Помесных соборов, а также 85 правил Апостольских, 68 правил Св. Василия Великого. В дополнение к сборнику церковных правил Иоанн Схоластик составил систематическое собрание царских законов, касающихся Церкви (87 глав): подлинный сокращенный текст 10-ти Новелл Юстиниана.

Ввиду широкого употребления на Востоке сборников Схоластика, появилось множество их списков, в которых собрание церковных правил обычно предшествовало 87 главам из Новелл. Но появились и такие списки, в которых те и другие постановления, церковные и гражданские, были соединены между собой, по сходству содержания, в одно целое – собственно Номоканоны, не потерявшие своего значения в практике восточной Церкви даже после издания в IX веке более совершенного и обработанного сборника патриарха Фотия.

2)Номоканон IX в. патриарха Фотия (14 титулов). Состоял из двух частей: Номоканона и Синтагмы (собрания только церковных правил), которые, хотя и не составляли одного целого, но были заключены в одном сборнике, называвшемся греками то Номоканоном, то Синтагмой. Номоканон состоял из 14 титулов (в каждом по несколько глав) и включал, помимо церковных правил (цитаты из канонов Соборов и Св. Отцов), гражданские постановления Империи (краткие извлечения из Кодекса и Новелл Юстиниана; причем, излагается не столько сам текст законов, сколько толкования на них византийских законоведов). В отличие от Номоканона, содержащего церковно-гражданские постановления, Синтагма представляет собой хронологическое собрание церковных канонов (по порядку Соборов) в их полном тексте. Весь сборник Фотия включает 85 правил Апостольских, правила Вселенских и Поместных соборов, канонические правила Св. Отцов Церкви. Номоканон Фотия стал «лучшим сборником церковных правил, дополненным и обработанным на основании утвержденного Церковью канона в IX веке» (Иоанн, архимандрит), и получил широкое употребление на Востоке и в России.

Номоканоны Схоластика и Фотия появились на Руси в готовом славянском переводе уже в XI – XII вв. и получили название Кормчей книги: часто в сочинениях Св. Отцов первых веков Христианская Церковь сравнивается с кораблем, который управляется Божественным Писанием и правилами Св. Отцов как кормилом или кормчим.

Многие исследователи церковного права полагают, что Номоканон Схоластика (точнее, его первая половина – свод церковных правил) был переведен Св. Мефодием - просветителем славян, в IX веке и заимствован

русской Церковью из Болгарии вскоре после крещения Руси (например, в числе дополнительных статей Номоканона мы встречаем «Закон судный людям» - болгарскую компиляцию Эклоги византийских императоров Льва и Константина).

Переведено ли было законодательство императора Юстиниана по сборнику в 87 глав неизвестно, но зато в славянском списке Номоканона содержится ряд дополнительных статей церковного и светского происхождения. Кроме упомянутого «Закона судного людям» (главным образом, славянской переделки XVII титула Эклоги о наказаниях), включены 7 и 24 титулы Прохирона императора Василия Македонянина; непосредственно 2 титул 3 главы Эклоги.

По мнению профессора А.С. Павлова и многих других канонистов, перевод Номоканона Фотия был сделан при Ярославе Мудром (XI в.), который, по свидетельству летописи, любил церковные уставы, собирал писцов и переводил книги с греческого на русский. С мнением о русском происхождении упомянутого перевода не соглашаются историки Церкви профессор Е. Голубинский и А. Карташев, полагая, что перевод был сделан в Болгарии еще до принятия нами христианства, и оттуда принесен на Русь.

Существуют три списка этого сборника. В состав его входят: 1. Номоканон в до-фотиевской редакции; 2. Синтагма церковных правил, изложенных в полной редакции, но без толкований; 3. Извлечения из Новелл Юстиниана в 87 главах; 4. Отрывки из Прохирона (7, 24, 28 тит.), Эклоги (2 тит., 2 гл.). В XII и первой половине XIII вв. к этому составу Номоканона были добавлены разные источники русского права, как церковного, так и светского происхождения: Русская Правда, канонические ответы митрополита Иоанна II и новгородского епископа Нифонта.

Кроме того, на востоке, после первоначального перевода греческого Номоканона на славянский язык, появились новые источники канонического права (например, толкования Номоканона, выполненные Аристином, Зонарой, Вальсамоном в XII веке). Русская Церковь, как митрополия Константинопольской патриархии, также должна была обновить свой канонический кодекс.

В связи с этим, в XIII веке на Руси появился третий греческий сборник, уже содержащий значительное число неизвестных источников церковного права. Когда после татарского погрома русским митрополитом стал серб Кирилл II, по его просьбе болгарским царем Иаковом Святиславом в 1262 г. был прислан список сербской Кормчей, переведенной с греческого сербским архиепископом Саввой. Митрополит Кирилл II предъявил эту Кормчую церковному Собору 1274 г. во Владимире и рекомендовал ее русским епископам к руководству как сборник более полный и ясный, дающий надлежащее понятие о церковных правилах. «Эту репутацию сохранил сербский Номоканон в практике русской Церкви во все последующее время до печатного издания Кормчей включительно» (Бердников И.С.).

Список, полученный митрополитом Кириллом II, не сохранился в подлиннике, но сохранилась копия с него, выполненная при преемнике – митрополите Максиме в 1284 г. По этому списку сербская Кормчая содержит: 1. Синопсис (правила Вселенской Церкви в хронологическом порядке и сокращенной редакции) с толкованиями греческого канониста Алексея Аристина (XII в.); 2. Номоканон патриарха Фотия без ссылок на постановления византийских императоров; 3. Толкования других греческих канонистов – Зонары и Вальсамона; 4. Сборник Схоластика в 87 глав; 5. Прохирон; 6. Новеллы императора Василия Македонянина, некоторые Новеллы императора Алексея Комнена о браке; 7. Моисеево законодательство (выборка из четырех книг Моисея: Исход, Левит, Числа и Второзаконие); 8. Правила двух Константинопольских Соборов 861 и 879 гг. при патриархе Фотии, которых не было в славяно-русских Кормчих прежнего времени; 9. Новые для нашего церковного права постановления Константинопольского патриаршего Синода (в основном, по брачным делам), разные канонические ответы и трактаты греческих иерархических лиц.

Таким образом, уступая прежним славяно-русским Кормчим по достоинству текста, сербская Кормчая содержала полное собрание правил,

принятых на Соборах Вселенской Церкви. Кроме того, она содержала уже толкования на церковные правила, превосходила прежние сборники количеством добавочных статей.

Образовалось две фамилии списков сербской Кормчей (XIII – XVII вв.),

которые в литературе называют Рязанской и Софийской. Рязанская Кормчая является точной копией Сербско-Кирилловской Кормчей: список ее был послан преемником митрополита Кирилла II митрополитом Максимом в Рязань, по просьбе рязанского епископа Иосифа (иногда встречается название «Иосифовская Кормчая»), в 1284 г. был переписан и положен в рязанском кафедральном Соборе. В Рязанской Кормчей церковные каноны изложены в синоптическом, то есть в сокращенном виде, принятом в сборниках аристиновой редакции.

Напротив, Новгородская Кормчая (старший из списков этой фамилии написан около 1280 г. по повелению новгородского князя Дмитрия для новгородского архиепископа Климента и положен в Софийском Соборе) не составляет точной копии Сербско-Кирилловской Кормчей, а представляет собой опыт сводной славяно-русской Кормчей, составленной на основании нескольких редакций славянского Номоканона. В Рязанской Кормчей правила вселенской Церкви были изложены в краткой редакции, но по первоначальной русской Кормчей они были известны на Руси в полной редакции. Поэтому русские составители нашли возможным создать такие списки Кормчей, в которых правила излагались в полной редакции: за основание был взят Номоканон Фотия в 14 титулах, с заимствованием из него систематической части и текста правил, расположенных по хронологическому порядку Соборов и Св. Отцов. К этой основе были прибавлены из Сербско-Кирилловской Кормчей целиком толкования Аристина, а также правила Константинопольских Соборов при Фотие по краткому тексту. Таким образом, был создан полный сборник вселенского церковного законодательства, в основном, в полной редакции первоначальной Кормчей, с толкованиями сербской Кормчей. Также поступили составители и относительно дополнительных статей. Например, из старейшего славяно-русского Номоканона Иоанна Схоластика были заимствованы «Закон судный людям» и правила Феодора Студита монахам. Кроме того, в Новгородской Кормчей были помещены отрывки из Прохирона и Эклоги, а также юридические статьи местного русского происхождения (церковного и гражданского), которые оставались всегда чуждыми Кормчей рязанской фамилии: Русская Правда, церковные уставы князей Св. Владимира, Ярослава Мудрого, новгородского князя Святослава, правила новгородского архиепископа Ильи, канонические ответы митрополита Иоанна II, вопросы Кирика с ответами Нифонта, правило митрополита Кирилла II, правила Владимирского Собора 1274 г.

Две фамилии Сербско-Кирилловской Кормчей, представляемые рязанским и новгородским списками, послужили образцами для русских рукописных Кормчих последующего времени, причем списки Новгородской Кормчей в XIV – XVI вв. удерживали первенство в церковной практике и сохранились в большем количестве, чем списки Рязанской Кормчей, не содержащей памятников русского церковного и светского законодательства. Но, несмотря на большее практическое значение и употребление Новгородской Кормчей, в печатной Кормчей (1650 – 1653 гг.) был принят за основу список правил Рязанской редакции с толкованиями Аристина.

Кроме Кормчих, приблизительно с XIV в. появились на Руси особого рода церковно-юридические сборники, известные под названием «Мерила праведного», содержание которых было заимствовано, большей частью, из Кормчих Новгородской фамилии и которые служили и юридическим руководством, и, своего рода, нравственным наставлением не только для церковных, но и для светских судей.

Таким образом, под влиянием духовенства на Руси происходила

рецепция византийского права: прежде всего, византийского церковного права и, конечно, светского права (например, законодательства Юстиниана,

византийских кодексов Эклоги VIII в. и Прохирона IX в.). На основании вселенских канонов и церковно-гражданских постановлений византийских императоров определялись многие стороны и отношения церковной и частной гражданской жизни. Но, если церковные каноны принимались церковной и гражданской властью как правила, имеющие вселенское значение, строгую обязательность для всей православной Церкви, то более сложным является вопрос о степени обязательности для русской Церкви и русского великого князя византийского императорского законодательства. Естественно, что эта часть Номоканона, имеющая местное значение, обусловленная обстоятельствами греческой жизни, не могла иметь столь строгой обязательности на национальной русской почве и рецепция светского византийского права имела ограниченный характер. Принимались нормы, не противоречившие национальному правосознанию, интересам княжеской власти.

«Византийские законы как по делам церковным, так и по другим, применялись в практике русской Церкви и государства по мере надобности и возможности, ввиду местных обстоятельств жизни, с согласия местного светского правительства».

Бердников И.С.

Обычное русское право, по основным своим принципам, было настолько не похоже на византийское право, что неминуемо должно было вступить в долгую и упорную борьбу с ним.

«Древняя Русь не была закрыта от влияния иноземного права, но это влияние выражалось, однако, не в механическом заимствовании чужого, а в постепенной и органической переработке чужого в свое. Поэтому, как ни велико было значение Церкви в древней Руси, ей удавалось проводить в русскую жизнь начала византийского права только путем медленной работы и признания важности самих народных правовоззрений. Византийские юридические нормы не прилагались в церковных судах буквально, а изменялись, толковались и соображались с местными нравами и обычаями; иначе говоря, путем многовековой практики они приспосабливались к условиям нашей действительности».

Филиппов А.Н.

Некоторые изменения византийских норм мы находим уже в самом древнем византийском памятнике – «Законе судном людям» или Судебнике царя Константина (в Номоканоне Схоластика), который является переводом или славянской интерпретацией 17 титула Эклоги византийских императоров Льва и Константина, где говориться о наказаниях за разные уголовные преступления. «Закон судный» в одних случаях заменяет смертную казнь, членовредительные или болезненные наказания Эклоги (отсечение головы, руки, носа, ослепление, палочные удары) денежной пеней и продажей, а в других случаях вместо уголовных наказаний устанавливает церковные епитимии. Некоторые термины церковного устава св. Владимира («церковная татьба», «мертвецы сволочат») указывают на заимствования из «Закона судного». Еще более заметно влияние этого источника на церковный устав Ярослава Мудрого (предметы церковной подсудности, некоторые текстуальные заимствования).

Отрывки из Эклоги (свода семейного и гражданского, частью уголовного, права - VIII в.) и Прохирона (свода IX в., созданного на основании законодательства Юстиниана) включались в наши Кормчие книги в качестве дополнительных статей. В качестве примера можно указать следующие отрывки: «о возбраненных женитвах» - о поводах к разводу и о незаконных браках (тит. 7 Прох. и тит. 2 Эклоги); «о послусех» - о свидетелях (из Эклоги); «закон о казнях» - уголовное законодательсво из Прохирона. В Сербской Кормчей Прохирон помещен в полном составе под названием «Закона градского главы». Кроме того, здесь мы встречаем другой византийский памятник гражданского содержания – «Избрание от закона Богом данного Израильтянам Моисеем о суде и правде», или «Закон Моисеев» - извлечение из Моисеевых книг Исхода, Левит, Чисел и Второзакония, созданное неизвестным автором и касающееся, в основном, вопросов уголовного права, хотя встречаются и нормы семейного, обязательственного права. Некоторые статьи этого сборника также отразились на содержании церковных уставов св. Владимира и Ярослава:

неблагопристойная защита женой своего мужа в драке его с другим (24 глава Закона Моисеева) – в числе предметов церковного суда в уставе князя св. Владимира (Пространная редакция); гл. 20 закона Моисеева о поджоге гумна, гл. 25 о соблазнении девицы повлияли на содержание устава Ярослава.

История сохранила немало фактов, свидетельствующих об использовании византийских законов и в нашей государственной административно-судебной практике, влиянии византийского права на становление правовой системы Руси. Например, Русская Правда –

древнейший свод русского права, носит на себе заметные следы влияния византийских источников: Эклоги, Прохирона, «Закона судного людям», «Закона Моисеева» и пр.

«Известные нам источники светского законодательства до Петра Великого, равно как судебные решения, во многих случаях составлены под непосредственным, или посредственным, влиянием источников, с одной стороны, церковного законодательства, а с другой – Византийского права вообще, притом именно тех самых источников, которые большей частью включены в Кормчую».

Калачов Н.В.

Однако, как и церковные уставы, нормы Русской Правды о преступлениях против телесной неприкосновенности, составленные под влиянием норм Эклоги, не сохраняют суровых наказаний этого византийского кодекса, но заменяют их «вирами» и «продажами», которые были в обычае русской земли. Еще раз повторим: рецепция византийского

законодательства всегда сообразовывалась с потребностями национального права, русскими обычаями и русской жизнью.

Система приспособления византийских законов к местным потребностям и условиям простиралась на Руси так далеко, что проникла даже в чисто церковную область, в сферу церковной юрисдикции. Согласно церковному уставу Ярослава Мудрого, денежные пени за преступления практиковались у нас не только в светском, но и церковном суде и, вне всякого сомнения, под влиянием местного обычного права.

Таким образом, совершившийся в русском правосознании переворот, связанный с принятием христианства, «благодаря устойчивости русского обычного права, не привел к полной замене местного права чужим, а лишь способствовал, по мере необходимости, усвоению церковного права и частной рецепции некоторых кодексов византийского светского права» (Владимирский-Буданов М.Ф.). В результате этой рецепции появилась особая

византийско-русская юридическая догма, представлявшая любопытную страницу в истории нашего права и наглядно свидетельствующая о силе сопротивления обычного народного права началам права иноземного. Древняя Русь домонгольского периода, воспринимая чужое право, умела в то же время бережно хранить «добрые обычаи отцов» и отступала от них не сразу.

II. Законодательная деятельность русских князей

Уставная, то есть законодательная, деятельность русских князей началась еще до принятия христианства.

Например, под 882 г. в летописи сообщается, что князь Олег «устави дани Словенам, Кривичам и Мери». Кроме того, можно вспомнить известную

административно-финансовую реформу великой княгини св. Ольги:

летопись сообщает (под 946 г.) о том, что Ольга с сыном своим и дружиной в Древлянской земле «уставляюще уставы и уроки», и далее (в 947 г.) в Новгороде «устави по Мьсте повосты (погосты) и дани, а по Лузе оброки и дани». В ходе реформы был установлен централизованный порядок сбора дани князьями с подвластного населения: в специальных центрах сбора дани

– «погостах», и по определенным правилам, нормам – «урокам». Есть известия об уставах и уроках св. Владимира, Ярослава Мудрого, его

сыновей и внуков.

Первоначально эти уставы и уроки были весьма кратки и излагались в устной форме (возможно, поэтому многие из них и не дошли до нас); другие

быть – в той или иной форме (устной или письменной); наоборот, надо признать, что была нужда в княжеском законе, как для Церкви, так и для государства.

Устав великого князя св. Владимира введен в науку в 1775 г.

немецким ученым Г. Миллером, который опубликовал одну из наиболее поздних его обработок XVI века в составе Степенной книги. Расширение числа известных редакций устава позволило митрополиту Евгению (Болховитинову) высказать мнение, что в основе их лежит один и тот же ранний текст, который можно связывать с именем князя Владимира. Преосв. Макарий (Булгаков) характеризовал его древнюю основу как первый опыт применения к условиям Руси норм православной Церкви и кодификации собственно русского церковного права, и не исключал возможности, что устав сложился уже в XI веке.

Специальное текстологическое исследование памятника С.В.Юшковым показало, что первооснова устава принадлежит XII веку и что главным его источником является грамота князя Владимира Святославича начала XI в., подтвердившая ряд привилегий церковной организации на Руси. По мнению Я.Н. Щапова, в основе устава лежит грамота о выделении «десятины» церкви Пресвятой Богородицы в 995 – 996 гг., которая была переработана в первоначальный устав в начале XI в. (до 1011 г.), в связи с учреждением епископских кафедр, распространения на них церковной десятины и установления церковной юрисдикции. Устав продолжал складываться и развиваться в XI – XII вв. вместе с укреплением и расширением церковной организации.

Устав Владимира Святославича известен более чем в 200-х списках. Преосв. Макарий (Булгаков), С.В. Юшков, А.А. Зимин разделяют все списки устава на 3 редакции: Краткую, Среднюю и Пространную; К.А. Неволин – на 2 редакции: Краткую и Пространную. Я.Н. Щапов указывает 7 редакций, относящихся к XII – XIV вв. Синодальный список 1282 г. Пространной редакции является древнейшим, дошедшим до нас, списком устава.

По содержанию устав великого князя св. Владимира заключает в себе пожалование «десятины» (одной десятой части княжеских доходов) в пользу Церкви, поручение епископам заведовать богоугодными заведениями (школами, больницами, приютами) и контролировать торговые эталоны меры и веса. Основная часть устава – это определение круга предметов и лиц, подведомственных церковному суду.

I. Устав предоставляет Церкви широкую юрисдикцию над всеми

христианами по тем преступлениям, которые в языческой Руси не считались преступлениями и не были знакомы светским судьям. Перечень дел («суды церковные»), по которым церковному суду подлежало все христианское население Руси (по Синодальному списку Пространной редакции), следующий:

1.Преступления против христианской веры и устоев Церкви:

разные виды колдовства, знахарства («ведьство, зелейничество, потворы, чародеяния, волхования»); дела по нарушению святости и неприкосновенности христианских храмов и символов («церковная татьба», гробокопательство, разграбление могил – «мертвецы сволочат», ввод в храм животных – «скот или псы», обезображивание креста – «крест посекут», языческое идолослужение – молитва «под овином или в рощеньи или у воды»).

2.Преступления против христианской нравственности, об оскорблении нравственного чувства, противоестественных грехах, о покушениях на женскую честь, об обидах словом: изнасилование

(«пошибанье»); языческая форма совершения брака путем похищения девушки или чужой жены («умычка»); браки между близкими родственниками («в племени») или свойственниками («в сватьстве»); ложное обвинение в блуде, колдовстве, ереси; укушение («зубоежа»), оставление или убийство новорожденного («девка дитя повержет»), скотоложство; непочитание детьми родителей («сын отца бьет, или дочка

матерь, или сноха свекровь»), спор (или даже драка) между супругами из-за имущества.

3. Все семейные дела, тесно связанные с преступлениями против христианской нравственности и полностью входившие в юрисдикцию Церкви (по византийскому законодательству суду Церкви подлежали только некоторые из этих дел, исключая дела о нарушении родительской власти, споры о наследстве, споры между супругами об имуществе, которые подлежали гражданскому суду): дела бракоразводные («роспуст»), брачный сговор с назначением неустойки («смилное заставанье»), споры о наследстве

(«братья или дети тяжутся о задницю»).

Что касается споров о наследстве, то здесь мы видим противоречие между церковным уставом и Русской Правдой, поскольку по ст. 108 ее Пространной редакции дела о наследстве решались князем. По уставу же они отнесены к компетенции церковного суда. Возможно, данное противоречие объясняется конкуренцией двух источников: обычного права, нашедшего отражение в Русской Правде, и церковным правом (А.С. Павлов).

Указанная конкуренция источников проявляется также в другой важной особенности устава великого князя св. Владимира – отсутствии наказаний

за преступления против христианской веры, Церкви, нравственности и семьи. Можно было бы предположить, что византийские церковные иерархи принесли вместе с новой религиозной системой и новую правовую систему, представленную Эклогой и Прохироном, где отсутствовали указания на собственно церковные наказания (отлучение, епитимии), характерные для канонических источников права. В Византии (а позже и в России) обычной практикой стало то, что светские наказания дополняли церковные санкции. В Греции дела, предоставленные суду Церкви, могли подлежать и суду гражданскому.

«Церковь судила их с церковной стороны, как дела совести, определяя их нравственное значение, полагала за них епитимии, употребляла и другие свойственные ей меры для вразумления и обращения согрешивших; мирская власть могла рассматривать те же самые дела со стороны гражданской как преступления общественные и часто для наказания их и пресечения употребляла свои меры».

Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский.

Как уже отмечалось выше, в Эклоге и Прохироне были широко представлены смертная казнь, членовредительные и болезненные телесные наказания. Очевидно, что жестокие византийские наказания не соответствовали русской обычно-правовой системе наказаний, представленной, в основном, имущественными санкциями. Это

несоответствие византийской системы наказаний русским обычаям, по-

видимому, и обусловило отсутствие санкций за преступления в уставе св. Владимира. Система наказаний появляется только в церковном уставе Ярослава Мудрого, но опять же: эта система более соответствовала русским обычаям, нежели византийским источникам.

Таким образом, устав великого князя Владимира Святославича, с одной стороны, объявляет общественно опасными такие поступки, которые не рассматривались как преступления русским обычным правом, а, с другой стороны, определяет подведомственность таких дел церковному суду, запрещая гражданским судьям вмешиваться в «суды церковные».

II.Церковному суду подлежали некоторые категории

христианского населения Руси – по всем делам: и церковным, и светским – гражданским и уголовным

(«обида» - имущественный ущерб или преступления против личности, «котора» - ссора, раздор, распря, «вражда» -

убийство, преступление», «задница» - тяжбы о наследстве).

В связи с принятием христианства, учреждением церковной организации и духовной иерархии, естественно, из христианской паствы должно было выделиться особое общество, особый разряд лиц, служащих Церкви и, вообще, стоящих к ней в особых отношениях. К этому обществу «людей церковных, богадельных» по уставу св. Владимира принадлежали:

1. Прежде всего, белое духовенство (с семьями), монашество:

«игумен, поп, дьякон, дети их, попадья, и кто в клиросе, игуменья, чернец,

черница».

2. Миряне, служащие в церковных учреждениях: «просвирни» (или

«проскурницы») – женщины, выпекающие просфоры, «паломник» (или «псаломник»), врач («лечец»), повивальные бабки и т.д.; а также люди убогие,

призреваемые Церковью или получающие от нее содержание: лица,

живущие в монастырях, церковных богадельнях – «слепец, хромец,

монастыреве, больнице, гостиницы, странноприимнице», «сторонник» -

странник-богомолец, (в некоторых списках устава еще указаны - «вдовица», «калика» - калека); «задушный человек» (холоп, отпущенный на свободу по духовному завещанию), «прощеник» (человек, которому простили грехи, получивший чудесное исцеление).

Кроме того, устав предусмотрел ситуацию, когда сторонами в деле являются церковный человек и светский человек: в этом случае назначается общий («обчий») суд князя и епископа.

Церковный устав великого князя Ярослава Мудрого был открыт для русской науки исследователем В.В. Крестининым в 1771 г. в Архангельске, в сборнике первой половины XVI в. и опубликован И.И. Лепехиным в 1780 г. Как уже отмечалось, разнообразие редакций устава, как и устава св. Владимира, вызвало в науке дискуссию о времени происхождения памятника. Известные русские ученые (историк Церкви митрополит Макарий (Булгаков), юрист-канонист А.С. Павлов, историки В.О. Ключевский, К.А. Неволин и др.) полагали, что основа устава была создана с эпоху правления Ярослава Мудрого.

«Говорить о подлинности этого устава в собственном смысле, то есть принадлежности его, как письменного памятника, самому Ярославу, можно еще менее, чем о подлинности такого же устава, приписываемого св. Владимиру. Подобно этому последнему памятнику, устав Ярослава, несомненно, образовался путем частной кодификации норм церковного права, вызванной исторической, т. е. жизненной необходимостью, перенести в сферу церковного суда ту же самую систему вир и продаж, какая принята в Русской Правде».

Павлов А.С.

Ключевский В.О. также полагал, что устав князя Ярослава являлся «сверстником» Русской Правды и определял его происхождение первой половиной XII в. Митрополит Макарий (Булгаков) указывал, что великий князь Ярослав «дал Церкви устав уже под конец своей жизни, при митрополите Илларионе», называя его «продолжением и подробнейшим раскрытием устава Владимирова». С.В. Юшков полагал, что самому князю Ярославу Владимировичу принадлежала лишь его вводная и заключительная части, а остальная часть устава (так называемый «Судебник») сложилась к середине XII века. Также и Я.Н. Щапов относит создание первоначального архетипа устава к XI – началу XII вв., а упоминание в тексте устава о составлении его князем Ярославом по согласованию с митрополитом Илларионом расценивается ученым как вполне достоверное (таким образом, время создания устава – 1051 – 1054 гг.). По мнению А.А. Зимина, первоначальный текст устава лучше всего сохранился в его Краткой группе списков Восточно-Русской редакции и был создан в канцелярии митрополита Киприана, то есть в конце XIV – начале XV вв.

Митрополит Макарий (Булгаков) разделял все списки устава на три редакции: Краткую, Среднюю и Пространную. Я.Н. Щапов, подготовивший и опубликовавший все известные списки устава (их насчитывается около 100), разделяет их на шесть редакций: Краткую, Пространную, а также возникшие в результате переработки этих двух старших редакций Румянцевскую, Тарновскую, Устюжскую и Заподно-русскую. Самые ранние из дошедших до нас списков датируются второй четвертью XV в., самые поздние – XIX в. По мнению Я.Н. Щапова, Пространная редакция возникла раньше Краткой (в XII

– первой четверти XIII в.) в результате переработки первоначального архетипа. Создание же Краткой редакции, по мнению ученого, можно связывать с именами московских князей Семена (1340 – 1353) или Ивана II (1353 – 1359) и митрополитов Феогноста или св. Алексия. Однако, несмотря на более позднее возникновение, Краткая редакция лучше сохранила архетип