Myuller_Avgust_Istoria_islama_s_osnovania_do_noveiyshikh_vremen_T_1_Avgust_Myuller_per_s_nem_pod_red_priv_-dots_N_A_Med

90 Рюккерт, Hamasa I, стр. 194.

150

С другой стороны — боевой железный строй бесстрашных бойцов веры, услышавших только что вещее, сулящее им победу или утехи рая, слово того, которого сам Бог послал им, и все они проникнуты пылом неодолимой храбрости. Тут готовятся столкнуться друг с другом представители двух миров, в числе нескольких тысяч человек.

Вблизи неприятеля женщины повернули назад и удалились за фронт своих войск; из рядов мекканцев выдвинулись первыми Абу Амир, бежавший из Медины ханиф, вместе со своими сотоварищами. Он обратился с речью к своим землякам, из племени аус, отговаривая их драться, но те прогнали его громкой бранью. Затем начались обычные в этих случаях единоборства: бились на этот раз особенно вокруг знамени курейшитов. Носить его было почетной обязанностью Абд ад Даров. Когда знаменоносец Тальха, сын Абд Аль Уззы, пал от руки Алия, знамя подхватил его брат. Так, защищая его, были убиты, один за другим, девять героев семьи. Наконец Сув- áб, раб, ради спасения знамени жертвует собой:

когда отрублены были у него сначала правая, а потом и левая кисть, охватил он древко окровавленными обрубками и бросился вместе с ним наземь, закрывая его своим туловищем. При этом он воскликнул, обращаясь к трупам господ своих: «С меня кажется достаточно»! Тут настиг его последний удар неприятельской сабли. И в других местах бой клонился большей частью в пользу мусульман. Тщетно Хáлид, сын Валѝда, из дому Махзум, впервые показавший здесь свой недосягаемый военный гений, сделавший его величайшим из всех полководцев арабов, покорителей мира, упрямо старался со своей конницей обогнуть неприятеля с левого фланга. Стрелки Абдуллы исполняли добросовестно свое дело и постоянно их отражали. Наконец, ряды мекканцев заволновались, отряду правоверных удалось пробить их строй. Казалось, наступало полное поражение. Но победители подошли к богато изукрашенному лагерю, глаза их разгорелись, в жилах борцов веры заговорила вдруг арабская кровь. В одну минуту позабыли они свой страшный воинский крик: «Бей! Бей!» — на всех полях сражений наводящий ужас на неверующих. Победители бросились грабить богатую добычу. С высоты своей стрелки заметили это. Непреоборимый страх сжимает сердца превосходных воинов, страх не участвовать в дележе добычи. Ни увещания, ни угрозы Абдуллы на них более не действуют; за исключением лишь немногих, покидают все в диком беспорядке свой пост и устремляются вниз на мекканский лагерь. Со спокойным самообладанием прирождённого полководца присматривался Хáлид к ходу

151

сражения; с быстротой молнии схватывает он удобный момент, опрокидывает немногих стрелков, оставшихся верными своему долгу, и с яростью набрасывается на открытый фланг мусульман. При виде этого и остальные курейшиты вламываются с возобновленным пылом в ряды правоверных, расстроенных таким неожиданным оборотом. Самые храбрейшие из лучших мухаммеданских воинов не в силах восстановить порядка. Пока Хамза, во главе кучки самых отчаянных, тщетно, подобно льву, бросался во все стороны, другие были отброшены течениями боя в разные стороны. Сам пророк, окруженный немногими правоверными, очутился в густой толпе мекканцев. Он защищался, насколько у него хватало сил, а остальные кругом старались лишь прикрыть его своими телами; его закидали каменьями; один из них раздробил нижний передний зуб справа, обе чешуи шлема вошли глубоко в щеки, повреждено было также и колено. Одну стрелу, пущенную прямо в пророка, перехватил на лету рукой Тальха, сын Убейдуллы; но в это же мгновение сабельный удар свалил Мухаммеда с ног, и он скатился в находящуюся рядом яму. Все думали, что он погиб. Не взирая, однако, ни на что, Тальха продолжал сражаться, пока, оглушенный раной в голову, не свалился и он как сноп. Тогда раздался отовсюду крик: «Мухаммед убит!» Большая часть правоверных, обезумев от ужаса, бросилась в ущелье вверх по горе, а неприятели, торжествуя полное отомщение, мало помалу стали покидать поле сражения, считая цель похода достигнутой. Меж тем маленькими группами собирались исподволь-правоверные.

Опрокинутый ударом меча, но не раненый Мухаммед приподнялся наконец и был поспешно увлечен своими, по ущелью вверх, в безопасное место. Там, наверху, собирались постепенно с поля сражения, рассеянные паническим страхом, за исключением некоторых, нашедших себе дорогу в Медину. Из уст в уста перелетала радостная весть: «Посланник Божий спасен!» Недолго пришлось хвастаться Ибн Камию, меч которого поразил Мухаммеда. Вслед за вестью об умерщвлении исконного врага Мекки успел проникнуть в лагерь курейшитов и слух противоположного свойства. В бешенстве Абу Суфьян поскакал, попирая копытами трупы убитых, на гору и остановился на расстоянии звука человеческого голоса. Ему прокричал Омар, что пророк не убит и со временем ему отомстит. «Ну и прекрасно, встретимся опять, через год, при Бедре!» — воскликнул язычник. Ему в ответ послышалось с горы: «Будь по твоему, встретимся там».

Если принять во внимание, что неверующие счастливо избежали наихудшего- , становится весьма понятным, что они имели

152

полное основание торжествовать. Вся потеря их не превышала 27 человек, тогда как 74 мусульманские тела покрывали поле сражения, меж ними Хамза, дядя пророка, «лев ислама». Раб негр, по имени Вахший навыкший в своей африканской родине обращаться с коротким дротиком, пронизал его своим оружием насквозь в то самое, время, когда тот бросился прямо на него. Го-

ворят, что Хинда, жена Абу Суфьяна, дочь Утбы, павшего от руки Хамзы при Бедре, злобно надругалась над его телом, изуродовав его самым постыднейшим образом. Историки прибавляют, что дымящуюся печенку, вырезанную Вахшием, она рвала зубами. Вот почему сын её Муавия, на которого всякий набожный мусульманин считает своей обязанностью клепать всякий вздор, получил позднее прозвание «сын пожирательницы печени». Без сомнения, все это лишь фантастические выдумки, плод озлобления мусульман к дому Омейи, хотя надругательства над трупами убитых неприятелей случались и прежде в истории арабов. Упоминания о них встречаются нередко в летописях, да и нет никакого основания обвинять арабов в особенном зверстве, если вспомним, что черногорцы христиане, даже в XIX столетии, поступали ничуть не лучше с убитыми неприятелями. Насытившись мщением, мекканцы подобрали своих раненых и убитых и отправились преспокойно в обратный путь. Они даже не пытались овладеть городом, не захотели далее тревожить мусульман в их убежище, на Оходе: чтобы осмелиться на первое, они были не настолько сильны, к тому же им не было никакого расчета нападать на «лицемеров» и иудеев; и нападение на Оход было предприятием довольно рискованным: правоверные легко могли найти по горам путь к отступлению в Медину, между тем пришлось бы напрячь все силы на продолжительную и утомительную партизанскую войну. Сверх того, изнеженные господа мекканцы если и победили, то вовсе не для того, чтобы налагать на себя все новые и новые тяготы и лишения; ничего подобного, вероятно, им и не снилось. За Бедр отомщено было вполне, неприятель потерпел значительное поражение: много лучших воинов у него пало. По арабским понятиям этого было слишком достаточно, а о том, что будет дальше, никто и не помышлял. О политике, обдумывавшей ходы вперед, за исключением Мухаммеда и его окружающих, едва ли кто имел понятие в тогдашней Аравии. И потянулись добрые курейшиты назад к себе на родину, ликующие и беззаботные.

Сами неприятели позаботились, чтобы неудача пророка не имела слишком тяжелых последствий, и действительно положение

153

Мухаммеда после сражения было завидное во всех отношениях. Правоверные, разумеется, не имели ни малейшего повода жаловаться на своего предводителя. Возвещая поход, он обещал им, правда, победу, при помощи Божьей, но разве он не сказал также: «Если вы будете твердо держаться?» И разве они не побеждали, пока неуклонно следовали приказаниям пророка? Разве окончательное поражение не было заслуженным божеским наказанием за оказанное ими нарушение дисциплины? Вот те прегрешения, дать отчет в которых приходилось мусульманам, лишь только Мухаммед, по повелению Божию, обратился к ним с наставлением; но мудрый человек примешал к нему такое множество указаний на благость Всевышнего, которая не минет ни одного из раскаивающихся, в его речи было так много жестоких выходок против неверующих, что вскоре не осталось не только и тени сомнений, но даже исчезло самое уныние из рядов его приверженцев. Зато, можно себе представить, как были довольны поражением «лицемеры» и иудеи. Если даже до сражения Мухаммед не был в состоянии растоптать всех их, как этого желал в душе, то после понесенных потерь приходилось поневоле еще долго сдерживаться, пока не подыщется счастливый момент и вернется снова прочное положение. Но пророку никоим образом нельзя отказать в постоянной твердости духа.

Страдания от полученных, хотя не тяжелых, зато болезненных, ран нисколько не помешали ему заниматься делами общины. Он продолжал с большой уверенностью и нравственной стойкостью, которые никогда не покидали его в самые критические моменты, делать все для ослабления неприятного впечатления. Об этом он позаботился в самый день сражения. Оно продолжалось до полудня, а уже на молитве, при закате солнечном, присутствовал пророк сам в мечети. А на следующее утро, после ранней молитвы, созвал опять Билáль воинов Охода и объявил им, что «посланник Божий» желает преследовать неверующих. В походе должны были участвовать лишь те, кои сражались вчера. Опасностей, положим, предстояло немного, так как курейшиты тем временем должны были уйти довольно далеко, все же и это кое что да значило для поддержания духа бодрости среди правоверных. Пророк дошел до Хамрá Аль Асад в трех милях на запад- от города. Здесь приказал он остановиться- , ; простояли91лагерем трое суток; по ночам расклады-

От 8 до 10 арабских миль, из которых каждая составляет четверть немецкой мили (около 2000 метров). Поэтому это место нельзя смешивать с современным91 Д а р А л ь Х а м р а , которое отстоит от Медины приблизительно на 13 немецких миль. До- него, во всяком случае, нельзя было дойти в один день.

154

вались костры по ближайшим горам, чтобы распространялась далеко кругом весть о преследовании Мухаммедом курейшитов.

И во всем другом старался пророк поступать так, чтобы во всех отношениях игнорировать последствия неудачного сражения. Так, вскоре после возвращения, узнал он, что один из хазраджей, во время катастрофы на Оходе, убил одного союзника из аусов, мстя ему за смерть отца своего, погибшего еще во времена язычества. Это было опасным нарушением закона, который уничтожил кровомщение между правоверными. Немедленно же повелел Мухаммед одному из аусов снести голову виновному. Затем понадобилось внушить уважение кочевавшим на восток бедуинам, между которыми обнаружилось опасное движение, при первом известии об Оходе. Особенно встревожили правоверных слухи, что Бену Асад израильтяне, кочевавшие в 50 милях на северо восток от Медины, собираются совершить, хищный набег на город, под предводительством, старейшины, Тулейхи Мухаммед

выслал Абу Сàламу своего молочного брата и близкого родственника, со 150 воинами. Не взирая на значительное. отдаление, отряд достиг без особых, приключений пастбищ асадов, но, как это

водится у бедуинов, они рассыпались во мгновение ока, и правоверные могли захватить лишь несколько голов животных. На возвратном пути открылась у Абу Сáламы полученная им на Оходе рана, и он умер. Вдова его, как говорят очень красивая, 4 месяца спустя взята была пророком в жены.

Маленькая эта экспедиция оказалась недостаточной, чтобы изгладить впечатление победы мекканцев, произведенное на племена центральной Аравии. Все они были друзьями курей шитов, посещали прилежно их ярмарки и были предубеждены против Мухаммеда; негодование их тем более было велико, что-

пророк, только что потерпевший такую основательную неудачу, ничуть не покидал своей цели — пробуя расширить власть на их же счет. За это и поплатились одновременно (приблизительно около мая 625 года) два маленькие отряда, которые Мухаммед выслал на восток и юг с дружескими, что называется, намерениями. Дело в том, что на восток от линии, протянутой между Мединой и Меккой, обитают в Неджде большие племена Сулейм Хавáзин и Хузейль К племени Хавàзин принадлежали Бену Амир Сá’са’а . Прибыл раз из этой местности в Медину старик, начальник Абу92’л-Бар. á ’Амир, прослышавший о Мухаммеде и

Есть ещё Амир Рабиа, принадлежащая к племенам Вáиль; те живут гораздо92дальше на северо-восток.

155

захотевший посмотреть на него. Пророк встретил его дружелюбно и предложил ему принять ислам. Старик не отказался прямо, но объяснял, что готов принять веру вместе со своим племенем. Он предложил послать из Медины нескольких правоверных для обучения земляков и поручался за их безопасность. В высшей степени обрадованный Мухаммед послал 40 (а по другим известиям 70) молодых мединцев, из хорошо изучивших Коран. Когда они шли к ’Амиру, то племяннику Абу’л Бapà ’Амиру Ибн Ат Туфейлю это дело вовсе не понравилось. А так как единоплеменники не пожелали оскорблять сопровождавших- , дядю его, то он- с толпой

соседних сулеймитов напал, при колодцах Маýны в 10 милях на юго запад от Медины, на посланных и перебил их всех, за исключением одного, который и принес печальное известие, в город о приключившемся- с его товарищами. Не лучшее постигло и семе-

рых других, посланных на юг, как говорят одни с миссионерскими целями, а вероятнее всего, чтобы пошнырять в окрестностях Мекки. Когда прибыли они в Ар Раджи в округе Хузейлитов, напали на них люди из племени Бену Лихъян — одни говорят, по подстрекательству мекканцев, другие- же, — будто в отместку Мухам-

меду за умерщвлённого по его приказанию их старейшины, замышлявшего нападение на Медину. Четыре мединца были убиты, а три взяты в плен; когда же один из них вздумал дорогой бежать, его тут же побили каменьями.

Двух остальных продали бедуины курейшитам за 100 верблюдов, а те отдали их детям погибших при Бедре, которые, играя, перекололи их дротиками.

Мухаммед теперь сразу увидел, как трудно пока что либо предпринять в центральной Аравии. Но ему необходимо было, для успокоения правоверных, заручиться хоть каким нибудь успехом-

дабы исполнить обещание, благодаря которому укрепил он снова их доверие, после битвы у Охода. Понятно, приходилось- опять,

взяться за иудеев, вечно отвечавших за чужие грехи. Непосредственно вслед за поражением пророк считал благоразумным переждать несколько, не будут ли угрожать ему новые опасности извне. Может быть также считал он необходимым сперва восстановить обычную дисциплину между своими. Так или иначе, с полгода после сражения, держался он спокойно и, как кажется, в это же самое время набрался убеждения, что еще менее, чем Кейнокá, их оставшиеся единоверцы могут рассчитывать на помощь со стороны «лицемеров». Приходилось главным образом иметь дело с двумя иудейскими племенами, Бену Надир и Бену Курейза Последние обитали на юг, первые же на юго-восток от города.,

156

в своих укрепленных предместьях. Оба племени участвовали в сражении при Буáсе против хазраджитов но, если бы «лицемеры» имели более политического такта, чем воображали, Абдулла Ибн Убай должен бы был побороть воспоминание о старинной вражде и подать им вооруженную помощь против мусульман. Предание обвиняет даже Абдуллу в коварном обмане иудеев, но это вероятно чересчур преувеличено. Во всяком случае он не двинул и пальцем, когда Мухаммед, под ничтожным предлогом — будто ангел Гавриил известил его, что один иудей вознамерился его убить — потребовал от Бену Надѝр, слабейшего из обоих племен, приблизительно в июне 625 года, очищения занимаемого ими квартала; когда же иудеи отказались повиноваться, мусульмане осадили их укрепленный квартал, находившийся в одной миле на юг от города. Племя Курейза и не подумало подняться, чтобы прийти на помощь к единоверцам. Как за соломинку спасения держались они крепко за договор свой с Мухаммедом. Осада продолжалась 14 дней. Она угрожала затянуться надолго. Тогда Мухаммед отдал приказание срубить одну из пальмовых плантаций, составлявшую главное имущество надѝров. Но это было в разрез всем воинским обычаям арабов: по бедности страны и продолжительности времени, пока финиковая пальма может приносить плоды, половина Аравии давно бы умерла с голода, если бы по общепринятому обычаю не было взаимно оберегаемо незаменимое ничем дерево. Вот почему эту меру стали осуждать даже в кружках правоверных. Понадобилось даже специальное откровение, дабы оправдать намерение пророка. В конце концов, впрочем, иудеи принуждены были капитулировать, под тем условием, чтобы позволили им выселиться с женами и детьми, захватив с собой движимое имущество. Одно только оружие должны были они оставить. На

й день выступили иудеи со звоном литавр и струнных инструментов — мы сказали бы с воинскими почестями — и потянулись сначала15- к лежащему в 20 милях на север от Медины Хейбару,

большой иудейской колонии. Некоторые из них поселились тут, другие же, по примеру Кейнока, удалились в восточную часть Иорданской страны.

Гораздо важнее, чем оружие, захваченное в оставленном квартале, были для Мухаммеда довольно обширные земли, оставшиеся после иудеев. Почва на юг от Медины, как тогда, так и теперь, плодоносна, вся состоит из пахотных полей и плантаций финиковых пальм. Здесь открылось для пророка поле для весьма целесообразного учреждения. Вместо того, чтобы разделить землю

157

между участниками осады, предоставил он ее всю, с согласия мединцев, своим беглецам. До сих пор должны были они исключительно рассчитывать на гостеприимство ансаров, теперь же могли устроиться самостоятельно. Мухаммед объяснял свое распоряжение указанием, что имущество это не было завоевано, а приобретено мирным путем, при помощи капитуляций. И на будущее время удерживал он за собой право непосредственного распоряжения подобными приобретениями. Эта регламентация позднее, при дальнейшем распространении мусульманских завоеваний вне границ Аравии, имела величайшее значение.

Ко времени этой войны, очень может быть, следует отнести откровение, изложенное в Суре 5, 92–93, в которой помещено известное воспрещение употреблять вино. В связи с запрещением мейсира любимой у арабов азартной игры, оно было мотивировано тем, что то и другое способны возбуждать среди правоверных неприязнь, и ненависть, а также доводить до небрежения к молитве. В действительности- древние арабы были сильно преда-

ны пьянству и игре. Очень понятно, что в интересах дисциплины, следовало, раз навсегда, наложить на эти предметы запрещение. Поэтому, во всяком случае, недозволенное не носит, никоим образом, аскетического характера.

Блестящий успех похода против надиров, прежде всего упрочивший материальное положение беглецов, ядра войска Мухаммеда, дозволило пророку на некоторое время успокоиться. Лишь к началу 626 года (Зу’л Кá’ды 4), видим мы его опять в походе, уже во главе 1500 человек. Итак, более чем удвоилось число его приверженцев, со времени- битвы у Охода. Причина этого могла быть

двоякая: одна — что у многих, со времени изгнания надиров, широко раскрывались глаза на «силу веры», другая же — что некоторые маленькие племена, кочевавшие между Мединой и морем, могли примкнуть к походной колонне; так, например, могли сделать Бену Аслам жившие возле самой Медины и выступавшие теперь на передний план, в качестве надежных союзников. Дело шло об условленной, ранее, в прошлом еще году, между Абу

Суфьяном и Омаром встрече. Конечно, мекканцы, с своей стороны, не имели никакой охоты являться туда. У них были другие планы, исполнение которых требовало продолжительного времени, а прежде чем созреет задуманное, они не хотели подвергаться никакой случайности. Поэтому они пробовали чрез путешественников распространять в Медине преувеличенные слухи о больших вооружениях, предпринимаемых в Мекке для будущей встречи. Уверенные, что мусульмане приведены будут в ужас, сами мек-

158

канцы, лишь для вида, выступили в поход к Бедру. Но, дойдя до Маджáны в трех только милях от Мекки, повернули опять назад, с явным намерением после похвастаться, что мусульмане и не думали двигаться, и будто это заставило их отступить. Когда же они

услышали, что Мухаммед с многочисленным войском приближается торжественно к Бедру, приходилось придумать новую уловку. Мекканцы начали рассказывать направо и налево, что мединцы, так как в то время как раз происходила здесь ярмарка, навезли с собою товаров и торгуют с большой выгодой, ими не тревожимые.

История этого похода очень темна и усеяна множеством противоречий. Я не думаю, однако, чтобы можно было отрицать даже его существование. Дело могло быть просто так: Мухаммед находил полезным, на этот раз, окружить себя особым блеском при посещении ярмарки в Бедре, ежегодно открывавшейся там в месяце Зу’л — Кá’де, чтобы повлиять на береговые племена, которые со времени Охода выказывали очевидные знаки недружелюбия, и снова привязать их к себе. К концу того же самого месяца курейшиты также ежегодно справляли ярмарку в Маджáнне. Позднее же между двумя этими событиями предположили какую то внут-

тревожиться в этом году. В преданиях встречаются разные93 указа-

.

ния, из которых легко вывести, что Абу Суфьян был прозорливее всех остальных мекканцев вместе взятых. Впоследствии сын его Муáвия стал одним из мудрейших политиков всех времен; должны же были и в отце существовать зародыши того же самого направления. К сожалению, предание редко дает возможность почерпать точные воззрения на прошлое Мекки; все же представляет она нам этого Омейяда как представителя деятельного элемента, хотя ему редко удается увлечь за собой своих нерадивых, думающих постоянно только о ближайшем, сограждан. В данный момент, когда каждый уже смекнул, что победа при Оходе не принесла никакой существенной пользы, все они охотно готовы были направить свои силы, чтобы нанести решительный удар, устремляясь на гнездо изменников и их единомышленников в городе Медине. Но они хорошо понимали, что тут предстояло

Предположение это не совсем, впрочем, достоверно, так как в преданиях время похода Мухаммеда указано неясно. Возможно также, что эта дата историческая93 подсчитана искусственно.

159