Myuller_Avgust_Istoria_islama_s_osnovania_do_noveiyshikh_vremen_T_1_Avgust_Myuller_per_s_nem_pod_red_priv_-dots_N_A_Med

значение стремлений Мухаммеда: стоит только вспомнить, как радикально разделался он со своей подчиненностью племени. Отныне соединяет правоверных воедино понятие не племени, а религиозной общины. Обязанности, предоставляемые прежде семейным союзам, равно как и права их на кровомщение, взаимная защита, союз против всех чужестранцев — всем этим отныне ведает союз правоверных. Подобно тому, как некоторые раздоры между правоверными, не совсем еще заглаженные по старинным счетам, тотчас же прекратились, так же и наоборот, лишь правоверный с правоверным были связаны неразрывными узами, и возникало полное отчуждение к членам семьи, оставшимся неверующими. Союз, связывавший доселе родственников отдельных групп племени, одним ударом был порван. Все понятия солидарности членов племени, по отношению к имуществу, чести и жизни, перевернуты были вверх ногами. Во всяком случае, Мухаммед поостерегся доводить свой принцип до крайних пределов, в особенности, когда дело касалось достояния (имущества). Но и в этом отношении, желая оставаться последовательным, пророк в самом еще начале сделал одну попытку: он повелел побрататься 50 беглецам из Мекки со столькими же правоверными Иасриба. Отношения эти становились выше всякого родства, переживающий в каждой паре должен был наследовать умершему. Но он заметил вскоре, что из этого распоряжения могут возникнуть всевозможного рода замешательства и неудовольствия, и спустя год вынужден был сам отменить это нововведение. Самый факт, однако, что пророку возможно было, и так легко, потребовать от жителей Иасриба серьезной жертвы — отказаться немедленно и бесповоротно от глубоко укоренившихся в течение столетий арабских обычаев, не служит ли наилучшим доводом того, какое глубокое впечатление произвела его проповедь здесь, а с другой стороны насколько восприимчивы были умы новообращенных по сравнению с полным равнодушием к делам религии мекканцев и остальных бедуинов. Положим, что пророк позаботился с самого же начала проводить с крайней строгостью предписания нового учения; но этого, без сомнения, он не мог бы совершить, опираясь только на полторы сотни беглецов, если бы не опирался еще на содействие большинства вновь обращенных. Необходимым последствием этого было, что так называемая «самостоятельность племен» числилась вскоре лишь на бумаге. В тех случаях, когда старейшины племен оставались еще в язычестве, правоверные обращались по делам своим не к их авторитету, а к авторитету

120

пророка; отчуждение их от прежних соплеменников становилось все глубже, так что эти последние склонялись к более близким отношениям к посторонним неверующим. Поэтому вскоре возникли резко обозначенные прозвания мусульманина и язычника и уже не было речи о каких то Бену Ауф, Наджжар или Кá’б. Наступало наконец время, когда всякий правоверный считал своей обязанностью обращаться- к Мухаммеду во всех своих недо-

разумениях. Не только по религиозным и государственным вопросам, но и по всем частным тяжбам нормой стало служить решение, произносимое во имя Бога Его посланником.

Таким образом, власть пророка становилась постепенно почти неограниченной, по отношению к его общине. Впоследствии, по естественному ходу вещей, начала производить она сильное давление также и на остальных необращенных жителей Иасриба. С удивлением и неудовольствием замечали они, как все более и более приходилось уступать этому пролазу их законное право на дела собственной своей родины, благодаря непростительному недомыслию некоторых членов племени, предоставивших ему первоначально одно только гостеприимство и руководительство в предметах религиозных. Беспрерывные раздоры, возникшие из этого источника, на целый ряд лет отодвинули дальнейшее историческое развитие ислама.

Первое время, конечно, предстояло Мухаммеду и без того много хлопот. Надо было прежде всего постараться укрепиться прочно при новой обстановке: приходилось принимать меры, дабы теснее сплотить правоверных и насколько возможно, с помощью более тесного единения с иудеями, даровать своему учению окончательный перевес над языческими тенденциями. И действительно, он сумел обе эти задачи выполнить замечательно мудро. А если справедливость не всегда была на его стороне, избегнуть этого он не мог.

Орудием послужил наружный ритуал богослужения, который он почитал весьма плодотворным для своих целей. В Иасрибе, как и во всех почти городах полуострова, за исключением Мекки, не было храма. Совершать общее моление в каком нибудь частном доме было неудобно для значительно разросшейся общины мусульман. Поэтому становилось настоятельною -необходимостью

позаботиться о постоянном месте богослужения: средоточие это потребно было как внешняя санкция внутренней сплоченности общины. Вот почему, в тесной связи с постройкой домов для пророка и его родных, решились одновременно воздвигнуть храм.

121

Начертание его было квадратное, — по другим свидетельствам — прямоугольное. В длину имел он 100 локтей, а в ширину, если не столько же, то от 60 до 70 ти. Капитальные стены, на 3 локтя от земли, выведены были из бутового камня; далее шла кирпичная кладка. Внутри поставлены- были стволы пальм, поддерживавшие

крышу из пальмовых ветвей. Из желания польстить иудеям, Мухаммед предписал обращаться при молитве по направлению к Иерусалиму, т. е. к северу. Поэтому фасад строения тянулся с востока на запад. Главная двери выходили на юг, северная же стена была сплошная; в остальных двух пробиты были боковые двери, из которых восточная примыкала к жилищу пророка и предназначалась исключительно для его личного пользования. Пятикратно в день — при солнечном восходе, в полдень, пополудни, при закате солнца и перед отходом ко сну — можно было его видеть здесь, совершавшего предписываемые моления; в них участвовали и те правоверные, которым случалось быть поблизости. В полдень, в пятницу, собиралась по возможности вся община на особое богослужение: сверх читаемых обыкновенно молитв, произносилась в заключение назидательная речь. Но и в другое время «место поклонения» (аль месджид отсюда — мечеть) было любимым местопребыванием Мухаммеда и его ближайших сподвижников. Здесь часто беседовали- с ним местные жители и чу-

жестранцы, здесь же решал он вопросы религии и права и возвещал откровения, ему ниспосылаемые.

Если вникнуть хорошенько в роль, которую играют богослужебные обряды в исламе и обратить внимание на то впечатление, которое они производят на толпу каждой из бесчисленных своих частностей, соблюдаемых молящимися с необычайным рвением, легко усмотреть, что весь этот сложный ритуал был делом тончайшего и в высшей степени удачного расчёта. Я не могу себе даже представить, можно ли было идти дальше в этом направлении. И во всяком случае этот, по нашим понятиям может быть крайне утомительный, обрядовый формализм близко, по видимому, подходил к арабским понятиям. Да иначе и быть не могло, так как араб же его и придумал. Сознательное намерение-пророка, конеч-

но, не шло далее простого указания, что богопочитание должно стать делом серьезным, вплетенным непрерывною нитью в повседневную жизнь каждого правоверного, дабы все существо человека преисполнялось исламом. Мухаммед не обладал большим даром изобретательности, поэтому собрал он воедино из разных систем все, что было ему известно. Чем менее был он в состоянии

122

обнять «беззаветное почитание Бога», равно как и акт внутреннего обновления воли, тем в большей мере постарался он нагромоздить духовных формул и внешних знаков почитания, посредством которых правоверный мог бы ежечасно выражать удовлетворительно обязательное свое благочестие. Если оно и не было делом большой заслуги перед Богом как , во всяком случае било прямо в цель, ставши сразу общепонятным для масс актом. К производимым ежедневно пятикратнымopus operatum, довольно сложного ритуала, молени-

ям присоединена была здесь в Иасрибе обрядность омовения, которая, весьма возможно, практиковалась неофициально уже издавна76 . При всех многочисленных, дающих повод к нечистоплотности

в обыденной жизни случаях, обязан был правоверный совершать эту операцию, в особенности перед каждой молитвой, как это было в употреблении отчасти у евреев и среди некоторых христианских сект. От евреев же перенял пророк, кроме киблы, обращения лицом при молитве к Иерусалиму, также и пост перед праздником «умилостивления» (10. Тишри). Если он не принял иудейской субботы, а назначил с самого начала пятницу днем всенародного богослужения, это произошло вовсе не из желания перечить иудейским тенденциям, а имело одно основание, чтобы иудеи, с которыми в субботу нельзя было ничего поделать, имели возможность также присмотреться к обычаям правоверных и, как он вначале надеялся, постепенно принимать в них участие.

Если он обманулся в этом, то все остальное, предписываемое им, долгое время исправно исполнялось и успех превзошел питаемые

Еще не вполне исследовано, не были ли эти различные телодвижения, поклоны и т. п., связанные с молитвой, лишь агломератом различных76 обрядностей, заимствованных у других религиозных общин.

Подобная же тенденция к беспрестанному повторению коротеньких религиозных возгласов и составляет тот набожный жаргон, введение которого, или по крайней мере образование, можно отнести к тому же самому времени; он сохранился и поныне. Вместо «доброго утра» стали говорить «мир с тобой», при каждом воспоминании о Боге прибавлялось постоянно «святый или высочайший», каждое намерение сопровождалось прибавлением «если так Богу угодно» и т. д. Страсть к библейским оборотам прежних святош (пуритан), говоривших на так называемом «Ханаанском наречии», еще в большей степени свойственна мусульманам: слово «Господь» они готовы бы, кажется, писать большими буквами, если бы только это допускал арабский шрифт. Очень тонко передают французы словом salamalek (salám-aleik «мир с тобой») всю

чрезмерную преувеличенность, все уродливое гримасничанье приторной вежливости.

123

им надежды. Предстояли лишь временные затруднения, насчет поддержки и пропитания беглецов, переселившихся вместе с ним в Иасриб и обедневших в конец. Даже зажиточные, из числа окружающих Мухаммеда, потеряли большую часть своего состояния, в долгие годы преследований. Так напр. Абу Бекр привез с собой лишь 5000, из 40 000 дирхем , которыми он прежде располагал. Несмотря на всю готовность новообращенных к пожертвованиям, все же было весьма трудно содержать77 более или менее сносно

всех неимущих. Все они, очень естественно, ждали помощи от пророка и расположились поэтому лагерем возле самого его дома, под некоторого рода верандой, вблизи мечети; поэтому их и называют людьми «веранды» . Зависимые во всем от Мухаммеда и все же вероятно недовольные, эти пролетарии составляли наименее почтенный элемент78общины, но зато оказывались спо-

собными на всякого рода службу янычарскую. Надо было позаботиться о них и других нуждающихся, потребовалось обложить правоверных постоянной податью. Таким образом призрение бедных стало навсегда обязанностью ислама. Милостыня (зекят) преобразилась постепенно в формальный налог, сбор которого обращался впоследствии и на другие насущные предметы «путей господних» и стал наконец главным источником исламской государственной казны. — Почетнейшие мужи из числа мухаджир бежавших с пророком вместе , много испытанные, надежные Абу Бекр, Омар, Хамза, Зейд, Алий и иные, с которыми посланник Бо-, жий ежедневно совещался, считались79 истинными столпами веры.

Чудное дело, приходилось как то всегда так, что тот или другой из них высказывал мнение, совершенно- совпадающее с божьим ре-

софа, собственно мебель на ножках, подобно веранде на столбах.

По арабски аль мухáджирун «бежавший из родины», в сокращении — «беглецы».

124

шением, передаваемом в виде откровения, почти одно временно, ангелом Гавриилом, всегда готовым к услугам. К этой маленькой группе, переросшей всех остальных по личному значению- и дове-

рию Мухаммеда, все быстрее и быстрее стали присоединяться люди Иасриба, принимавшие охотно ислам. Позднее они получили почетное название Аль Ансáр — «помощники», «союзники». И между ними также встречались люди почетные, так напр. Сá’д Ибн Убáда глава Бену Сá’- да, отдела племени хазрадж. Чаще же

всего были это люди молодые, пыл воодушевления которых не простыл еще,. Они то всего более увлекали примером своим и дру-

гих, вскоре и таких, которые не выказывали особенного влечения к делу мекканца, -и примыкали к исламу притворно, имея в виду

личные интересы. Таким образом в непродолжительном времени образовалась довольно значительная община, в нее, по видимому, вошло большинство аусов и хазраджей. Открытое идолопоклонение вскоре совершенно прекратилось в городе. А вместе- с ним

улетучивались также и некоторые элементы, лишь с виду стоявшие ближе к новой вере.

Кому кому, а уж Абу Амиру следовало, казалось, приветствовать с горячей симпатией прибытие пророка. Принадлежа к племени аус-, он, как говорят, познакомился с христианским учением,

благодаря своим частым поездкам в Сирию и отвернулся от языческих богов. Его считали за ханифа, приверженца одной из христианских сект с оттенком некоторого рода монашеского аскетизма. Маленькую общину, которую втихомолку собрал вокруг себя Абу Амир, неприятно поразило шумное выступление Мухаммеда, окружённого толпой жаждущих прозелитизма правоверных юношей, хотя пророк в своих «божественных откровениях» не преминул похвалить ханифов и, по своему обычаю, постарался отождествить с ними свое собственное учение. Как мог, в самом деле, суровый аскет преклониться перед тем, что казалось ему лишь искажением чистого дела, которому посвятил всю свою жизнь. С 20 ю единомышленниками, которых ранее склонил на свою сторону, оставил Абу Амир родину и ушел к мекканцам, уподобляясь в -этом своему противнику — он предпочел

порвать с племенем, чем отказаться от своих убеждений. Мы еще встретим его в толпе курейшитов. В тот момент, когда эти последние слагают оружие перед победоносным исламом, он продолжает сражаться вместе с жителями Тáифа против Мухаммеда. А когда и здесь становилось невозможно сопротивление, упрямый сектатор ушел в Сирию, чтобы поднять византийцев против обманщика. Но здесь смерть застигла покинутого своими, одинокого

125

чужеземца. Некогда, побуждаемый религиозным рвением, этот неисправимый идеалист бранил и поносил дерзко Мухаммеда, а теперь встретил трагическую развязку. Другой же, благодаря своему «здоровому реализму», избег её счастливо.

Не в той конечно мере, как этот характерный человек, заслуживает некоторого участия масса «полуверов», число которых было достаточно и в Иасрибе. Это были люди, не могшие с горячностью примениться к новой вере, но не перестававшие при этом придерживаться старинных рутинных понятий. Они не в силах были совершенно отстраниться от остальных членов племени, примкнувших к исламу. Дело в том, что религия отдельных лиц продолжала по прежнему составлять частное дело каждого, и никому не воспрещалось обращение. Если бы обращение масс случилось одним разом- , то приверженцы старых порядков в конце

концов восстали бы, конечно, они попытались бы выступить против захвата чужеземцами власти, с оружием в руках. Но дело ислама шло иначе: исподволь, шаг за шагом были отодвигаемы язычники на задний план, постепенно, почти незаметно. Авторитет старейшин племени не был отрицаем сначала открыто, но медленно подтачиваем, так что ни в одном отдельном случае нельзя было упрекнуть Мухаммеда в нарушении хотя бы единой буквы соглашения; многие простодушно продолжали считать союз за один только простой оборонительный договор. Ко всему этому следует прибавить, что человек, ставший во главе недовольных, хотя и талантливый, не обладал твердым характером. В сказаниях сохранилось, что племя хазрадж, в то время, когда велись первые тайные переговоры с пророком, успокоены были обещанием, что предводитель их Абдулла Ибн Убáйи получит корону. Это известие, почерпнутое из позднейших легенд, очевидно, выражало желание правоверных сопоставить ничтожество земных стремлений к власти рядом с божественным правом пророка. Если бы и действительно обещана была ему корона, этот человек не был бы в состоянии ее носить. Как ни честны в сущности были колебания, помешавшие ему стать во главе своих соумышленников и вызвать на бой этого пройдоху с кучкой ослепленных им же земляков, нельзя, однако не заметить, что это выказывало хотя предусмотрительного, но вместе и нерешительного человека, который не был рожден для власти, у которого отсутствие веры в сверхъестественное не восполнялось величием духа. Ничего нет поэтому удивительного, что он, а с ним и большинство единомышленников, должны были в конце концов, ради мира и спокойствия, согласиться также примкнуть к исламу и наблюдать

126

нерушимо и далее раз заключенный договор. Но при этом нерешимость его не покидала: всякий раз, когда Мухаммед нуждался в посильной помощи, отправляясь в какую нибудь дальнюю экспедицию за город, и вызывал охотников, он старался помешать, а в то же время пропускал случай доконать противника- , когда пророк

терпел какую нибудь чувствительную неудачу. Был он несомненно честный, добросовестный человек, но в его добросовестности ощущалось нечто- слабое, а его честность, благодаря частым лож-

ным положениям, в которые волей неволей ставил он себя, не могла оставаться незапятнанной: ибо он со своими приверженцами не мог оправдывать некоторых -совершенных им насилий и

вероломств набожностью целей. Поэтому, по сравнению с мусульманами, образ действий его партии не всегда казался поступками безупречных неуклонно людей. Тем не менее они тревожили вечно пророка. То, что «сердце их точила неизлечимая болезнь» — как выражено в Коране весьма метко, хотя и в особенном смысле, — это нисколько не беспокоило пророка; но он не был никогда уверен и не мог рассчитывать на них. Между тем, в силу исключительных обстоятельств, он должен был обходиться с ними по возможности мягче. Ему приходилось с крайнею заботливостью остерегаться и не доводить до взрыва дремлющий гнев противников, который мог легко стать гибельным для всей общины, угрожаемой долгие еще годы мекканцами и другими внешними неприятелями. Если они не решались открыто взяться за оружие, зато как часто выказывали свое неудовольствие в едких эпиграммах, щедро уснащенных самыми обидными сравнениями. «Накорми собаку, она же тебя укусит» — было любимейшей темой их, бесконечно варьируемой. Но если эти самые «лицемеры» стесняли и сердили пророка на разные лады, о чем встречаются неопределенные, хотя и достаточно понятные намеки в самом80 Коране, все же никогда они не становились серьезно

опасными. Поэтому Мухаммед довольствовался одними частыми предостережениями своим правоверным сторониться вообще от

munáfikù — значит собственно «старающееся укрыться». Слово это употребляется в прямом смысле, когда говорить о прыгуне, укрывающемся80 El- в норкуn, а в переносном значении применяется к каждому

фальшивому намеренно, тщательно маскируемому злоумышленником. Под словом munáfik филологи подразумевают того «кто укрывает в сердце неверие, а на языке выражает веру». В данном случае собственно «лицемер» тот, кто признает ислам единственно ради сохранения в городе тишины и спокойствия.

127

яда лицемерия, не позволяя, однако себе при этом никаких намеков на известные сомнительные личности. По мере того как рос неудержимо успех извне могущества ислама, и внутри города число лицемеров все уменьшалось, со смертью же Абдуллы Ибн Убайи (630) они исчезли совершенно.

Более головоломным, чем с лицемерами, было для Мухаммеда-

ладить с иудеями. Рассчитывая на них, как на положительных монотеистов, пробовал было он, дабы сделать для них более приятным ислам, осыпать похвалами, в напыщенных декламациях, Моисея и Аарона, а также применять к исламу некоторые особенности богослужения иудейского. Но иудеи знали хорошо, что имели и продолжали держаться в сторонке от нового пророка. Спервоначала хотели они убедиться, насколько достоверны заверения этого человека, что древнюю, прародительскую божескую истину, открытую некогда Авраамом и Моисеем, действительно он унаследовал и в состоянии правильно передать, согласно вновь осенившему его вдохновению свыше. Они стали предлагать ему один за другим разного рода вопросы о предметах, взятых из Ветхого завета и талмуда, желая испытать знание его в священном писании. Познания Мухаммеда в библии ограничивались естественно только тем, что он перенял когда то из бесед с иудеями и христианами. Понятно, часть этих рассказов он уразумел едва наполовину , а потому и отвечал на делаемые- ему вопросы до-

вольно неудовлетворительно. Лишь только сыны Израиля, заприметили его81 шаткость, это их заинтересовало до такой степени,

что с этих пор им доставляло истинное наслаждение закидывать его всевозможными щекотливыми вопросами. При случае пользовались они его невежественными ответами и вышучивали пророка везде, где только было возможно — промеж себя, в среде лицемеров, а даже иногда и его почитателей. Но такой порядок вещей становился для Мухаммеда в высшей степени опасным. В Коране не раз самым положительным образом упоминалось о тождественности его учения с Моисеевым. И вдруг оказывается, что это в действительности не так. Какой сильный и не легко исправимый удар могло нанести это опровержение доверию к учителю правоверных! Мухаммед боролся разумеется, как умел: «Эти иудеи, — так объяснялось отныне в его откровениях, — исказили подобно христианам священное писание, преподанное им Моисеем. Вот в чем следует искать источник всех противоречий иудей-

Из сличения текстов некоторых мест Корана оказывается напр., что пророк81лишь постепенно дошел до убеждения, что Исаак сын Авраама.

128

Перемена киблы есть событие значительно важнейшее, чем может показаться с первого взгляда. В Мекке Мухаммед воевал против идолов, а не против издревле установленных церемоний, которых средоточием была Кá’ба. Как «дом Аллаха» оставалась она по прежнему для него, бывшего жителя Мекки, святыней. Когда он покинул отчий город и стал рассчитывать в будущем прежде всего на иудеев, Иерусалим — как это видно из его «ночной поездки» — рисовался в его мечтах целью, а позднее идеальным центральным пунктом всей общины. Но этого оказалось недостаточным, чтобы обеспечить признание его иудеями; сопротивление их понудило его выступить на исключительный путь арабизирования, а потому и вернуло его снова назад к настоящей арабской святыне, Кá’бе. Таким образом, во второй раз, сами противники учения вынудили

По персидско турецкому произношению Рамазан. Этот пост был, может быть, и подражанием 40 дневному посту христиан, согласно продолжительности82 обоих- , но Рамадáн приходился в день его установления не перед пасхой, а в декабре. По своему- обыкновению и в данном случае

Мухаммед старался применить к арабам подмеченное им у одного аскета ханифа умерщвление плоти, на это и назначал он один из арабских месяцев.

На Востоке в общем употреблении накýс — длинные деревянные колотушки. Ими ударяют одна об другую. (По русски такое орудие называется83 «било». Прежде оно заменяло колокол в монастырях- ).

129