Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

^И сейчас их воинственность и национализм — плоски: «Ах, V2 вы думаете, что евреев только бить можно? Так мы вам покажем, что они и сами могут и бить, и уничтожать, и воевать, и

^быть жестокими,— словом, КАК ВСЕ!»То есть, эта идея — от противного. Слаба она, чтоб надолго... Израиль — alter ego Ос­ венцима; вызван к жизни резней евреев, как кроликов и овечек, во Вторую мировую войну,— что побудило национальное чув­ ство восстать и проявить себя тоже волками, хищниками, ничем не хуже.

Авот уже и московские коробы-громады. Смотреть не на что, не надо. В огромной Москве живя, надо не видеть, а уходить

в душу, внутрь, и там жить-обитать.

Царицыно. Все в домах. Простора нет. Въезжаем в мешок Москвы. И долго еще в ее кишках...

Однако и неохота простору. А хочется — свиться — ив биб­ лиотеку. Свиться телом — и развиться в дух. Изъятие из приро­ ды. Город — жизнь духа пророчит и ее обещанием заманивает.

В метро. Только ступил на платформу вокзала, как заверте­ лись во мне привычные скоростные механизмы, и понесли мои шарниры — в кишку метро. И вот я уже — в трубах городской канализации передвигаю свое кровяное тельце.

Лица — высеченные и эмалированные отчуждением: чтобы, будучи рядом, в толпе, быть совсем в другом месте, вести свою линию, быть несъединимы, образовывать чисто математическое,

ане органическое множество.

Итут восчтил я отчуждение: оно, его механизм позволяет быть личностью в массе; более того: содействует уникальности каждого с увеличением множества.

Какие скульптурные маски — эти лица едущих на эскалато­ ре, или идущих на тебя на перроне, или сидящих напротив в вагоне!

Какая полифония! Каждый ведет свою партию в бытии, не слыша другого, не влияясь нисколько соседним мотивом. Вон этот пожилой в очках, или военный с газетой, иль молодая жен­ щина у дверей, иль пара ребят справа от меня.

Труба над рекой (метромост «Ленинские горы »), река в тру­ бе (Неглинка) — всему труба.

400

Взгляды людей — потушенные. Портретов с этих ликов не напишешь. Где жар, где пыл?..

Ipufop Иарекаци

27.VII.90. Вчера, прося Настю (дочь) подкормить меня каким чтением умно-духовным, получил от нее «Книгу скорбных пес­ нопений» Григора Нарекаци, армянина,— и потрясен изобили­ ем слов-речений и все одной интонации: покаяния-плача. Книга величиной с «Божественную комедию». Верно Аверинцев в пре­ дисловии: что нагромождение слов — это чтоб подольше оста­ ваться в состоянии медитации. И тому риторика служит: сло­ весная щедрость и изукрашенность — как спорт. Для удержания себя в состоянии внимания. Рыщущему уму там пищи мало, но некое остолбенение на одном мыслечувстве. Слова помогают ступору, столпничеству, оцепенению-безмыслию (как в тихом делании «Иисусовой молитвы в исихазме этот же эффект удер­ жанием от слов достигается).

Ну что ж: монах! Надо ж занять себя каким делом-послуша­ нием на долгую жизнь. И вот в ключе ПЛАЧА панораму Бытия и его явлений приводит. Армянская идея-затея: внутрь себя, интраверты. Грузин бы мир провел в жанре ТОСТА, заздравицы, застольной песни, гимна-пэана. Наружу, в небо, в ширь, в воз-дух, в высь. Экстраверты!

Однако, какая мысль и красота в сих плачах, когда вчитаешь­ ся! Описав бесконечность бедствий и грехов, Григор:

Ибо все эти полки неправедного войска искусителя Можно уничтожить всего лишь тонкими ручейками пролитых из очей слез Или легчайшим вздохом скорбящего сердца, из души исходящим,

Подобно тому, как многоногие пресмыкающиеся, черви язвящие,— Что рождаются в гнили земли и,

Едва двигаясь, вновь вползают в нее — Погибают, попав в вязкий ток масла оливы Либо в самую малость смертоносного зелья

(Г л.7,1)

401

Но потрясающе — как Армянский космос тут проявлен: ориентация на низ и землю (черви и гниль) и в грудь свою: покаяние,

gцентростремительное накачивание — в ядро себя. Оттого — пе-

^реполненность армянина, налитой он и его глаз: и собою, и ми- V? ром подавлен, уплотнен. Не развеян-разветрен, как грузин, кто щедр наружу, даже не от избытка, а просто так ориентирован.

И ничего нет у него, а будет дарить-одаривать. Армянин же — стяжатель. Даже страданий, как этот, Нарекаци, копилка пла­

чей-стенаний. Уплотнитель ткани Бытия. Мало того, что плоть его — камень, но еще и душу свою камнями побивает:

И поелику поставил я тебя, о душа моя бесплодная, Как мишень пред внутренним взором моим, То меча в нее булыжники слов своих, Я , как зверя дикого, неукротимого,

Стану безжалостно избивать тебя камнями.

...Начну сражаться я добровольно, С самим собою, как с врагом неким.

...Исповедуя сокровенные тайны, Что волнуют мысли мои,

Как уже свершившиеся деяния греховные

(гл. 9, 3)

То есть потенциальная энергия тут роднее и существеннее кинетической. Полагаю, что и в естественно-научных теориях армян-ученых, физиков, этот акцент бы можно уловить — про­ следить. Помысел, потенциал греха, трактуется Григором На­ рекаци в его мысленном эксперименте со своей Психеей как уже поступок, свершение, делание в наружном мире. Но он вверчен внутрь армянской души и там уплотнен в бессветной динамике Черного Солнца. Его предельное проявление в переживаниях души — это отчаяние. И о нем как со знанием дела толкует На­ рекаци, приводя к нему диалектику греха и покаяния:

Поелику исступленное покаяние, Как и необузданное грешение, Равно к погибели ведут,

То хотя разнородны они и несхожи между собой, Однако, сопоставляя суть каждого из них друг с другом, (Видишь), что оба они порождают отчаяние

(гл. 10, 1)

402

Черное солнце

8.XI.92. Из сверхъидей и архетипов, пронизывающих Армянство, Черное солнце тут сильно пышет и формирует «лица необщье выраженье »этого Космо-Психо-Логоса. Это не то «черное солнце », что взвидел на небе Григорий Мелехов, похоронивши Аксинью. Нет, оно не в небе и снаружи, а в земле, в недре Мате- ри-и и внутри человеческого существа — некий центр тяготений и энергий, центростремительных туда и отводящих взгляд от неба и света наружи. И там вулкан стиснутый, окованный, гне­ тет... Вон как у современного поэта, армяно-иудея из Одессы, пишущего по-русски, Эдвига Арзуняна79, это выражено:

я песчинка в бесконечном море / / на летящем острове Земле мне в удел даны лишь ночь да горе / / с редкими просветами во мгле

Он страдает, да, но и любит это состояние, оно — родное:

я знаю я мертвец я камень я природа весь смысл в бездействии и хаосе... с ума сошли вы все... да здравствует свобода от жизни... да восторжествует тьма

Вот новый вариант «Вакхической песни » пушкинской, армя­ но-советский ее извод, ибо плюс к армянству еще и душевное состояние людей времен «застоя »тут выражено:

в эти годы мрачные// в эти годы душные развелись невзрачные / / люди равнодушные

Но эта вдавленность в землю, в себя, в помещение прочь от пространства — интимный вектор армянства. Тут душа — при себе:

я хочу рассказать ни о ч ем // я хочу рассказать никому я хочу заложить кирпичом// все проходы к себе самому

79 Он родился в 1937, филолог-русист. Писал «в стол» (скорее — «в память» свою, как зэк, не арестованный еще), иногда печатался по мелочи в газетах и журналах. Сейчас три года уж как живет в США, там тоже с трудом свою философскую (не злободневную) поэзию пытаясь издавать.

Позднее книгу издал и прислал, но под рукою нет, так что цитирую по рукописи. 3.1.02.

403

они мяукают и лают / / и ржут и воют день и ночь

они напомнить мне желают / / что разорвать меня не прочь

Человек-взрыв, расширяющаяся вселенная, что втиснута в худощавого человечка среднего роста с меланхолическими чер­ ными глазами. Он обессилен разнонаправленными векторами своих желаний выйти из себя в мир: к женщине, в дружбу, в путешествие, в драку политики; но так как разнонаправленные стремления погашают друг друга, ему остается скука и динами­ ческая неподвижность.

Характерен и жизненный выбор армяно-иудея Арзуняна. Он, конечно, в разладе с советской действительностью, но не выхо­ дит наружу диссидентствовать и бороться, печатать в самиздате тут или за границей, нет: ему для самочувствия и самоуважения достаточно писать в себя, «в стол ». И здесь не только страх по­ пасть в тюрьму или психушку (хотя и это есть), а и привычка к самоудовлетворенной жизни в себе, внутри, под воздухом и про­ странством событий, истории, в катакомбах земли и в оболочке себя. Недаром в диссидентском движении эпохи «застоя » так мало армян. И если Арзунян слагает такие стихи:

мои стихи не музыка / / прекраснозвучных лир

они записка узника / / переданная в мир

не торопитесь при этом общественно-политически ахать и со­ страдать поэту под гнетом власти и цензуры; тут поглубже: эк­ зистенциальный узник он — у самого себя в заключении. А из этой тюрьмы выдраться — большой подвиг. Да и зачем выди­ раться, когда там — целая своя жизнь и ткань?

и маленький паучишка / / плетущий свои паутины

и вырасти мечтаю // как огромные кретины

Человек из подполья! В России этот персонаж там страждет и рвется воткрытое пространство наружи и кричит, речист-мно- гоглаголен: не нормально такое обитание в космосе-то «беско­ нечного простора». А армянину в подполье бытия как-то и не плохо: ведь он под полой у Матери-и Земли, в ее толще залегает. И там тяготение «черных дыр» его Вселенной. Тяготение Земли

405

§пересиливает всемирное тяготение Неба. Вот как об этом в «Спо-

^Небесное солнце и тучи / / Или блага земных щедрот? Небо Земле сказало: / / «Богатств у тебя немало, Но в сумрак и ночью поздней / / На небе мерцают звезды, Сияют с моих высот

Земля отвечала: «Я тоже / / Отмечена милостью Божьей, Владычица я не из бедных: / / Шесть тысяч цветов разноцветных В моих цветниках растет!»

Идалее Небо хвалится дождем, солнцем, градом, ангелами, Земля же — плодородием, влагой, ущельями, могилами, апос­ толами и святыми; и вот решающие аргументы:

ИНебо Земле сказало: / / «Богатств у тебя немало,

Но все же на Небе тот, / / Чья власть над тобой и мною, Кто высшее все и земное / / По воле своей создает», Земля отвечала: «И все же / / Я знаком отмечена Божьим:

( пер. Н. Гребнева) 80

Странная интуиция! Страшный суд значимее Бога. И вер­ шится ведь он, по Апокалипсису, надземно, в воздушном про­ странстве: там трубы и всадники и проч. И престол Судии, Царя Небесного,— в высях. А тут даже событие Страшного суда при­ тягивается мощным полем Матери-и Земли, в полах ее проис­ ходит.

Начало Великой Матери-и тут не обращено вверх, в Небо (как Вечно Женственное начало в России: Богородица, София, Софийность, или в германстве, у Гете в «Фаусте »), но вектор его вниз: опущен взор армянки, да и армянина — не вверх, а прямо или вниз смотрит налитыми своими черными глазами-каплями- камнями драгоценными = сгустками Черного солнца. Ведь его представители в земле — это камни, металлы.

80 Армянская средневековая лирика. Л., 1972. С. 327, 329.

406

Ш £ О Л М Ш П Е Ч А Л И ...

(Послесловие)

■В Дантовой Франчески хочется начать Послесло-

™^ вие к книге. Вот, кажется, запускаю ее в печать, но как изменились времена! Музу культурологии заглушают пушки. К намерению спокойно дифференцировать национальные понятия о мире и системы ценностей примешивается вздыблен­ ная ныне страстно-политическая ситуация НАЦИОНАЛЬНО­ ГО ВОПЮСА, решать который, как обезумев, бросились и ог­ ромные народы-массивы, и каждое племя свою кукольную государственность учреждать. И остро встал прагматический вопрос: ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО — мое исследование и описание? Ка­ кая польза и прок, к чему может побуждать, вести?

Во-первых, заявляю: Национальное — не высшая ценность для человека, это лишь одно из измерений его бытия среди рав­ номощных сверхъидей и сущностей. Выше итруднее —Личность, Истина, Дух, Любовь... Национальное — подсобье, уровень при­ роды-породы (поначалу). Но как надо изучать Природу (чтобы человечество в согласии с нею развивало Дух и Культуру за свою Историю), так надо изучать и контекст национальной менталь­ ности, национальный Космос, дабы человек мог пронзать эти плотные слои атмосферы и развиваться выше в Свободу и Лич­ ность (Национальное же им — как Судьба), а Любовь-Эрос да пресуществляется вЛюбовь-Агапэ.

408

Так что Национальное — это и почва, и помеха. Как почва, оно плодородяще: умозрения поэтов и философов, идеи науки и даже теории физики там корень своих интуиций имеют. Гали­ лей, Декарт, Ньютон внесли архитектурность Италии, баланссимметрию француза, «самосделанность» англосакса — в сис­ темы физики и математики. Как раз это мне было любопытнее всего выявлять в начале моих трудов над национальной темой — варианты Инварианта, единой истины Целого. Однако эпигра­ фом к своим национальным исследованиям я недаром взял изре­ чение Гераклита: «Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос (из спящих же каждый отвращается в свой собственный)». Значит, национальные образы мира — это как бы сны народов о Едином. Зачем же заниматься «снами »?А чтоб не принимать их за действительность. В то же время через сопо­ ставление и взаимную критику разных «снов »можно попробо­ вать и до подлинной реальности добраться.

Однако в принципе Национальное — из тех вопросов, про которые мудро сказал генерал де Голль: есть вопросы (пробле­ мы), которых нельзя разрешить; с ними надо научиться жить — не решенными... Так мыслил и Будда, и другие мудрецы, отка­ зываясь ставить и отвечать на последние метафизические воп­ росы. Нынешняя же ангажированность прагматикой «нацио­ нального вопроса» и поиск практических мер и путей к его «разрешению» — очередная эпидемия Глупости, которая вот уж правит бал... Политики куют национальные государства, посольства и парады, «чтоб и у нас, как у людей, как у всех!» — и при этом каждый народ начинает выглядеть, как другой, са­ мобытность нивелируется. Не всем-то и свое государство нуж­ но. Представьте себе государство цыган — что бы там именно от НИХ осталось?

И парадокс: политическая одержимость национальным воп­ росом так же не дает ныне изучать и понимать национальные особенности в быту, мышлении, психике, как прежде идеология казенного «интернационализма », что игнорировала этот аспект. Тогда подступаться к этой теме было запретно из опасения: как бы не питать-стимулировать национализм?! И на этом основании мои опыты издать эти портреты национальных республик Со-

409