Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz
.pdf
|
ственную природу Христа, а человеческая в нас оставлена без- |
V2 |
благодатной. |
g |
И памятник верно учуяли какой здесь ставить: МАТЬ Арме- |
|
ния. Адекватного по метафизике Отца здесь нет. Герой народно- |
|
го эпоса Давид Сасунский в высшем случае значит как СЫН, но |
|
не муж и не отец Матери Армении. |
|
Итак, взгляд Сарьяна вбуравливается в недро вещества, зем |
|
ли. (И на портретах его взгляд — бур). Оно светится внутри себя, |
|
между собой, отливает красками, и не нуждается сей свет в по |
|
мощи неба. Натюрморты, портреты — все без воздуха, в закры |
|
том помещении и фоне. Взгляд упирается в ковер бытия — без |
|
роздыху и продыху: нет легкого ветра, дали, неба. Душно от |
|
красок и ароматов. |
|
Крепок настой воздуха здесь, как крепка тут пища солцезем- |
|
ли. Вон смотрел у бабушки одной: сушатся персики, в которые |
|
вместо косточек вставлены орехи грецкие в сахаре густом. Какая |
|
мощь тем заделывается в человека! Это тебе не картошка и не |
|
огурчик. Тут — шашлык и персик, перчик: все огнеземельно, жгу- |
|
че-горько, горяще, паляще. |
|
Однако и это: орех в персике — указывает опять же на вне |
|
дрение под кожу, как гроздь в гранате под шкуру прячется, как |
|
взгляд Сарьяна в вещество вбуравливается. Недаром есть в язы |
|
ке особый падеж, отпочковавшийся от Предложного, специаль |
|
но для выражения В-отношений: того, что внутри. |
|
(Подремал чуток после хлеба с сыром в саду на обрыве над |
|
Аштараком. О, как я счастлив, что вырвался из города, где люди — |
|
при деле, а я — соглядатай праздношатающийся, в село, где и |
|
люди при деле, и я — при деле своей медитации; потом — хозяе |
|
вам тихо помогу персик собирать, отплачу трудом за ночлег). |
|
А вот портрет гранатового дерева. Это как взрыв: из недр |
|
земли разлетается куст в пространство, его пол(о)ня собою. |
|
А тень ярко густая — как кровь разверзшейся земли, только что |
|
родившей. Брызнул куст — не брызнул луч из-за туч: такого у |
|
него нет, что так излюблено в русском пейзаже и поэзии: прорыв |
|
небес и залитие небом земли. |
|
Чутко, как медиум, художник улавливает и передает этот |
|
русский акцент мира в портретах русских женщин. Вот жена |
370
сына — явно не армянка, хотя и черноватая. Глаза удивленно, вопросительно открыты, брови подняты, рот полураскрыт дет ски. А кругом нее заливает, заплавляет ей рот и душу чуждая предметность: фрукты, ковры душат ее, облегают. И она — рас терянная.
Или портрет Галины Улановой: глаза озерные, небесные, от крыты лицо и лоб вверх, вперед и в небо. Что портрет русской женщины без глаз? А портреты армянок — с глазами прикрыты ми, со взглядом опущенным — вниз, в землю, в недро, где их корень и душа. Сфинксы восточные, с непроницаемой душой. Вон жена его: вяжет с опущенными глазами. Сбоку зеркало: в нем профиль, где опять взор уведен. У-у! Ведьмы здесь женщи ны, могилы, Великая Матерь(я)... Недаром здесь Ева (Арарат — рай, Эдем здесь).
Глубокое молчание и непроницаемость жены, как воплоще ния Матери Армении, и рядом открытое лицо ликующей, довер чивой армянки (соседки) — лицо плоское, как неистинный об раз армянки.
Или даже в групповом семейном портрете времен войны. Матери взгляд спокойно-владетельно опущен. Пытливо смот рят вперед глаза самого отца Сарьяна и сына. Но они плоски и прямолики — по сравнению с женским ликом. Недаром, по на блюдению ходившего со мною Левы Казаряна, женщина нари сована дважды: на переднем фоне как мать — в паре с портретом сына, и в зеркале, другой стороной лица своего — вместе с му жем, как супруга.
На портретах Сарьяна часто дается сбоку маска — как схема и канва, а рядом с ней — живое отклонение, индивидуальный лик человеческий. Портрет Чаренца таков.
И сам Сарьян, как он на снимках последних лет и своем гра фическом автопортрете предстает, уподобился старой женщи не, ведьме, сивилле. Да, это — лицо сивиллы микельанджеловой, ведуньи. То есть, вошел в прообраз, слился с архетипом Армении, с ее первоидеей.
Напротив, фигура статуи Матери Армении, что над Ерева ном,— мужеподобна: плоска грудь, и бедер нет, широки плечи и палаш в руках.
авказ К
371
§ |
Андрогиния в Армении. То есть образ Целого — с акцентом |
|
на женском, материнском начале. (Любовь меж мужчинами, раз- |
gвитая здесь, это же подтверждает).
^О, славность! Сижу на бревне. Сходил выпил воды. Вечереет. VS Прохлада. Переоделся. Шумит река под жутким обрывом. Сле ва — Арагац в снежном колпаке. Я снова при деле, я дышу воль
но, я живу.
Кстати, насчет ЖИЗНИ. На автостанции, ища, чего б поесть, спросил одного: где?.. Он, признав во мне русского, стал гово рить, что в России, если сдачу забыл, кричат тебе вслед: «копей ку возьми!». Здесь — нет! Здесь закон нету. Здесь жизнь — хо рошо, закон — плохо.
Андрогиния — ив том, что в армянском языке существитель ные не имеют родов. Потому кавказцы (и грузины) про женщи ну говорят: «ОН пошел».
Удобно Армении not) Россией
11.Х.73. Ну вот: безобидно (для людей) переночевал, потом с утра старушкам помог персики собрать, перенести. Сейчас чтонибудь мне дадут поесть (за труды, так что не неудобно мне принимать). Там, на винограднике их, где и персики, с соседом разговорился.
—Ну как: где лучше жить — здесь или в Москве?
—Где кто родился и привык —там тому хорошо: вам — здесь, мне в Москве.
—Нет,— не согласился он и брезгливую гримасу сделал,— здесь лучше. Брат женился и в Харькове живет. Там плохо, каж дый день убийства, за 15 рублей один человека убил: выпить не на что было. За Ростов как проедешь — люди бедные, едят мар
гарин, комбижир. Деньги нету. А здесь каждый имеет машину, кто — две. За мой дом в России сколько дадут?
—Ну, тысяч 10-12-15...
—Здесь — 25 тысяч. Машину «Москвич » в Москве по госу дарственной цене 5500, здесь — 15 тысяч без звука.
—Откуда же у людей такие деньги?
—А вот у меня дерево тутовое. Перегоню на водку — 300-
372
400 руб. С одного дерева возьму. А ты говоришь: у тебя сад, ого |
|
|
род, 3 сотки под картошку. Сколько мешков взял? |
|
|
— Мешков 12-15. |
|
|
— Это — рублей 300, не больше, нет смысла. Я с одного де |
|
|
рева столько возьму. Вагон закупаю за 200 руб. И везу бочки |
|
|
вина; оттуда — зерно, картошку. Вот и деньги откуда... Сейчас |
|
|
прижали. Судят. |
|
|
И вот думаю, что действительно для национальных окраин |
|
|
выгодно быть под Россией. Недаром Хачатур Абовян (рассказ |
|
|
«Ереванская крепость ») так ликовал и благословлял присоеди |
|
|
нение. В самом деле: русские не режут армян, как турки-соседи, |
|
|
от турок охраняют, рынок своей бедности предоставляют нац |
|
|
менам для заработка (перепад уровня жизни в 5-10 раз). Не |
|
|
множко угнетали насчет национального чувства и религии, но |
|
|
разве сравнится это с турецко-исламской резней (1,5 млн. армян |
|
|
вырезали в 1915 г.) и гонениями на веру «гяуров»? |
|
|
Центральная власть (Москва) далеко, не чувствуется так на |
|
|
жим, зато издаля, от ближних врагов-соседей, с кем у армян кров |
|
|
но- и кроваво-страстные отношения,— упасают свою паству. Хо |
|
|
рошо под Россией армянам, грузинам... Хотя эти стонут: было б |
|
|
Черноморское побережье их — со всего мира стекали б к ним |
|
|
деньги... Да, но тогда им пришлось бы оберегать побережье от |
|
|
турок, которые могли б и отобрать,— и опять им напрягаться, тра |
|
|
тить жизни и средства... То же и казахам и т. п. Конечно, прижали |
|
|
местных архибогатеев: князей, ханов ит. п.—своим властителям не |
|
|
дают так бесконечно выделиться, но зато множество простых под |
|
|
нялись к мещанскому благополучию и зажиточности. |
|
|
Так что для материальной жизни народа в общем много луч |
|
|
ше быть под Россией. |
|
|
— А для духа, для духовной жизни и творчества? |
|
|
— Хуже. Ибо остается им из всего многовозможия идей — |
|
|
хвалить беспрерывно благодетеля, господина, власть советскую |
|
|
и русский народ. Атрофируются чувства и доблести даже кеса |
|
|
рева уровня: воинская доблесть в защите от врагов, подтягива- |
К |
|
нье духа пред лицом опасности и смерти — и расцветание красо |
||
авказ |
||
ты мужской, и вся гамма чувств и добродетелей меж людьми: |
||
|
||
любовь женщины к воину и т. п. Выделали из граждан — мещан |
|
373
трусливых и льстиво-лицемерных, сверху донизу, оставив всем один уровень проявлений — труд на зажиточность.
— Ну а культура и беспрепятственное творчество в ней? Армяне в науке, в музыке — мировые величины... Разве было б это при собственном маленьком царстве и государе? Разве меньше там при дворе было б подхалимства, черни всякой и гадости?
Иразве не надо было б кадить своему Владыке? И притом де лать это с душой, ее порабощая, тогда как кадить далекой Мос кве можно формально, душой смеясь и оставаясь независимым.
Так что — не знаю... Похоже, что им лучше... Однако, все ж для бодрости национального духа это — погибель, ибо вялость, анемия и хирение — в этом паразитизме жизни за чужой счет сильной России и мужества и доблестей ее народа. Ибо даже то, что армяне сражались в Отечественной войне (сильнее даже гру зин),— это утечка доблести: она пишется на скрижалях России, а не Армении.
Иармяне еще менее других нацменов под Россией страдают, ибо крепок и древен заквас, монолитен народ и его состав, оре шек трудный для ассимиляции. А те, что послабее, вроде яку тов, иль тех, кто поближе к огню русского центра (вроде бело русов), живее перечахнут.
Но опять же — не знаю... Коли турецкий ятаган припомнишь, что только 50 лет назад тут расходился, то русская власть такой легкой и безобидной предстанет, что дальше — некуда. И от своих беев, господ-властителей, уберегает народ. Вон как сейчас упо вают на второго секретаря ЦК — русского Анисимова, который перечистит коррупцию верхов...
Вот поел со старушками: перец печеный, лук, помидоры, брын за, лаваш, чай. Как успокоительно с ними — молчать. И шли когда к ним на виноградник по улочкам узким, шли медленно и молча,— какая благодать тишины устанавливалась в душе! Никчемность слова вообще —не то что словесничанья. О чем говорить? Им нео хота лишнего знать про меня: кто, откуда, зачем? Ясно, что идем в сад, и я помогу им собирать и относить. Что мне можно верить (привезла меня их внучка). И все.
За столом я общим с ними вот дописываю, пока одна доедает.
Инет помех и напряжений. Будто не съединились поля наши
374
жизненно-душевные. И я в их поле погружен, а совершенно в своем остаюсь: линии изгибаются силовые, но не пересекаются.
Да, божественная метафизика чужбины! Залетный гость дру гих миров я. Как Овидий средь цыган. Так что чужбина — и ле карство душе: в сосуд душевной пустоты ты опущен, в купель; все напряжение, связи и отношения остались там. А здесь — ни каких: ни претензий, ни счетов... Вон Овидий: все его счеты — в Риме остались, все человеческие перетяжки и прерывы поля бытия... А теперь чужбина, сняв одежку и стружку отношений, выводит тебя прямо голым в бытие, вчувство Космоса, тогда как на родине Космос перетянут и отодвинут микромиром Социума.
Но что я говорю: «Космос, Космос »,— разве стою я в прямом
кнему отношении? Ночую ли под небом? Беру ли пищу прямо
сземли? Ведь опять все — через людей; правда, не зацепляюсь
сними, не вхожу в отношения; но ведь это я снимаю проценты
сзаработанной дома, в Москве, репутации своих отношений со знакомыми армянами.
Итак, под Россией у народов порченные верха, а простой на род лучше в нравственном отношении, ибо далеко пирог и кор мушка, чтоб ревновать о дележе и доле. Но, значит, нечем гор диться становится народу. Ведь при независимости полной возникает сложная структура, иерархия, многосложно расцве тает дерево — и выделяет наверху красоту, представительственный цвет нации: цари, полководцы, герои, поэты, живописцы, ученые и т. д. А тут как раз верх коррумпирован, и лишается нация своего представительства в истории и красоты.
«Нечем гордиться » — так сказалось. Но ведь гордость — са танинское чувство. Народ, человек, лишенный национальной гордости,— более Божий становится. Вон как у евреев сейчас сатанинство полыхает — в связи с пробуждением патриотизма!
Так что, став серенькими, бесцветными, народы и человеки к смирению идут, в мире живут душевном.
Значит, и путь в Божье царство лежит через нивелировку народов — как и цивилизация, и курс всеобщей истории. Совпа дают тут линии: нивелирующие там и сям тенденции.
Есть ли дифференциация в ангелах, в святых!? А в челове ках — ого!.. Как разнимся мы: Светлана и я — живые человеки!
375
^А ангелы наши хранители, что представляют нас на Божьем уров-
не,— разве так разнятся? Наверное, и не отличишь их...
g Важное тут я уразумел. Нокаут со стороны Бога и Христа пришел пафосу моих национальных штудий и картин мира. Бог — ИНТЕР-национал тоже = между-народен. Их дистиллят. Как Адам и Христос, человек первый и человек окончательный,— не национальны.
Ну, рассасывается у меня чувство вины перед домом, пред женой и детками, что я тут праздно шатаюсь. Оказывается, и здесь я работаю, упряжку ту же тяну — тех же уразумений. Вот, распростерев себя на Армению, наложив себя на армян ский психо-космо-логос, получил важные уразумения: зарабо тал чрез страдания от никчемности — более крепкое чувство се мьи, долга своего пред ними. Так что наработал и здесь, на чужбине, нечто для дома-семьи.
Однако хватит сидеть: насиделся уж. Пойду предложусь в совхоз на винограднике поработать.
Из винзаводе
ечер. 10 ч. Ну, все обернулось праведным образом. От ба- I/ бушек я вышел в 1 час дня и, спускаясь по улице, завернул в открытые ворота винного завода. Игриво спросил: не требуется ли рабочая сила? И оказалось, что требуется. Правда, вид у меня экзотический: с рюкзаком, без языка (армянского). В шутку дали мне вилы, но скоро увидели, что я работаю не на шутку, а всерьез. Подошел главный инженер, что меня принял, спросил докумен ты. «Все же мы в пищевой промышленности ». Я достал членский билет Союза писателей. Снова стал работать: вилами ботву виног радную оттаскивать в пресс, потом из пресса — на самосвал.
Много народу подходило смотреть, как я работаю: вин-тех ник, глав-спирт, сам директор. Шутят: «отдохните!», протяги вают виноград. А к вечеру гл(авный) инженер подошел и пред ложил мне подать заявление на временную работу в качестве рабочего. «Деньги получишь. И в дорогу с собой спирту и вина дадим. Семья большая? » — «Трое детей. Хорошо руками честно заработать, а не ручкой хитро »,— говорю.
376
Рабочие тоже постепенно свыклись со мной, приглашают вместе обедать. А вечером, только что, и женщины из лаборато рии и учета пригласили ужинать с ними. Несколько раз подхо дил один: «Выпить не хочешь? » Говорю: «После работы, а то в транспортер ненароком засосет руку иль ногу ». А недавно я ска зал: «Ну, выпить можно? » И повел он меня в винный подвал и налил вино — истинная «КЮВЬ!» — как он сам сказал. И верно.
И так поработал я с 1 часу дня до 9 вечера, вертелся с вила ми — чувствую себя прекрасно. А заработок тут — 10 р. В день. Правда, с 10 до 10 считается две смены. Так что вполне имеет смысл недельку здесь поработать; и винограду отъедаюсь сколько хочу, и физическая работа на воздухе, и еще платят хорошо — за неделю могу оправдать все расходы на поездку в Армению. Честный труд.
Правда, хотел я поработать дня три, а потом ехать на Арагац — в обсерваторию, потом к молоканам опять на воскресное собрание; на Севане дня два провести. Но так уныла мне опять увиделась перспектива таскаться в качестве туриста-соглядатая...
А тут я живу, тружусь, зарабатываю. Все — по-христиански. Теперь — спать!
12.Х.73. Утро. Ну вот и сказался виноград и вино- «кровь »: ночью расперло мои семенники, и, впиваясь во сновидении зуба ми в женский пах, в сгиб меж ножкой и животом, я разразился...
Но не казню себя.
Сегодня опять на работу пойду к плутам. При подъезде каж дой машины все набрасываются с сумочками и ящиками и отби рают себе грозди. Сторож — с мисочкой, инженер — вбок куч ку себе складывает; так и снуют непрерывно. По мелочи, а за день наберут.
На меня косятся: «русский » ведь, а от русских сейчас — об лава. Уж не подослан ли я? Все выясняют, задобряют. Но когда я сказал, что я у Ара Минаича, всем известного здесь, остано вился, напряжение спало, возрадовались: значит, не опасен я.
Вот дед, у кого я: Ара Минаич — тоже за 80 лет, как и Ивану Фаддеичу. Винцо пьет, крепкий жучок земновозный. Чувство греха своего, наверное, не ночевало в армянах никогда. Напро-
« я р я
3 77
Cfe
^ тив, извека живут с чувством, что все другие народы перед ними грешны (персы, римляне, турки, русские), а им остается лишь изворачиваться и обманывать. Что обман — плохо, это для них ^ трансцендентно, неисповедимо. Напротив, это, скорее,— национальная добродетель. Но добро выработали они ее себе, живя в порах других народов, их беззастенчиво надувая. А когда со брались все такие вместе и теперь уж надо надувать друг друга,
своих?..— тут комедия выходит...
Сосед Ара Минаича построил оранжерею, теплицу огром ную — принесет ему, ей-богу, миллион: зимой цветок в Ереване стоит 3 р., 5 р. А при их культуре быта и эстетическом чувстве и культуре дарения — каждому в дом непременно требуются цве ты. В России прогорел бы, а тут — покупают, на красоту расхо дуются люди.
Но и то очевидно: зарабатывает человек положительной пред приимчивостью, а не утягиваньем, как в России... Домина у него — как у министра, машина, ковры, дочь музыку преподает, сам играет на национальном инструменте на свадьбах и похоро нах, а за это сильно платят!..
Полдень. Обед на винном заводе.
При себе ли я? Раз бумажку вытащить смог — значит, при себе. Пили вино (3 стакана), ели хлеб-лаваш с сыром. Замедлен но слегка все во мне, но — ничего! Однако, трезвое состояние легче и веселее именно. Все — ради уважения к людям, со-ра ботникам.
Однако, пойду за вилы. А то там уже рабочий шум идет. 3 ч. Выпивши, работать веселее, но тяжелее.
Должна ли быть вознаграждена бессеребренность? Вот я бе ден, кормят меня здесь чужие богатые люди армяне. Должен ли я восплатить им их мерой? Но я не дотяну до нее. Или — вос пользоваться правом странника, предоставляющего людям про явить свою благорасположенность? Но тогда с моей стороны это будет корысть, а не бессеребренность.
Пойду дальше запускать ботву в пресс.
А теперь забежал посрать и пописать на минутку. Можно здесь и работать, и писать, и читать. Я уж несколько рассказов армянских за день прочитал.
378
.. .Нет, ничего пока: не требуюсь. Эх, благо! На винном заводе да письменный стол себе завел! Втени дерев, в перспективе Арагаца, при запахе кисло-винном. О, Господи! Награда это — или казнь? Твое дело иль лукавого соблазн? По ночи прошлой чув ствую — соблазнами и искушениями отплатятся мне винные уве селения. .. Однако, тоски нема.
Опять прибежал: нет материалу для машины, вверенной мне. Вина ведерко стоит от меня справа. Но не соблазняет. Как слу жителя публичного дома — женские отверстия.
И ради этих соображений ты черкаешь бумагу? Почитай лучше. Привезли очередную партию винограда. Народ набросился.
Ия две кисти взял. Какая работа у меня здесь основная?— Как можно больше винограда безвредно для желудка суметь съесть.
Иплатят за это 10 руб. В день.
Вробе я рабочей (выдали с утра).
Давно не читал я с таким удовольствием, как сегодня, в урывках между работой. И много довольно прочитал. Так в обычной жизни читают женщины, вон и жена моя.
Еще чуток почитаю, а то скоро предстоит запарка: четыре машины навезли, сейчас ссыпят. Ну да: сейчас 17.40 — пошел послеполуденный сбор винограда с полей.
13.Х.73. Запарка была вчера — с пол-шестого до пол-десято- го. Хорошо помял тело. Сейчас уж 2 ч. Току-свету нету, вино есть, стол.
Когда душевно устроен я, писать неохота — как вот вчера и сегодня. Метафизических мыслей нет (метафизика ушла из моз га в руки: тут сообщаюсь с бытием, посредством телодвижений), а записывать плоские, безмысленные наблюдения — не по мне.
Ну вот очередная партия начальства поступила на винный пункт, инженер им рассказывает про меня, смотрят, как я рабо таю. Потом трое в белых рубашках и галстучках подошли ко мне, поздоровались, спрашивают: «Что писать будете? И долго ли еще пробудете? ». Волнуются мошенники. Я, как могу, утешаю их.
Нашелся здесь и армянин, проживший 24 года в Болгарии: с 1922 по 1946. Жалеет, что вернулся. Вспоминает Хасково, гово рит по-болгарски.
379