Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

Однако, возвратимся к всемодели Ковра и продолжим над нею медитацию.

Итак, Ковер — изделие Азербайджанской Женщины. Ж ен­ щина —тайна исламского мира. Она прикрыта чадрою и паранд­ жою от стихии света и воздуха, содержится лишь в дому и под покрывалом... Как будто угнетение. Но — и святыня! Ведь так, бережно и трепетно, прикрывают, содержат скинию завета во Израиле, Каабу в Мекке, имя Божие, что не упоминается всуе...

Женщина — сокровенная тайна и Истина, глубоко в недра общественного бытия запрятана. Никто снаружи не знает, что она думает, как мыслит о бытии. Снаружи треплют себе, бала­ болят легкомысленные и легкословные мужчины по кафе и чай­ ханам, а женщина — в дому, взаперти, не видима, молчит.

Молчит, но... — вытыкает ковер. И ковер есть ее сказ, вооб­ ще мысль Великой Матери-и о Бытии, проявление женского Ло­ госа, их образа мира и его идеала. И уж потом мужичок-мальчик забегает по ковру, как по Природе-Матери бессловесной, нали­ ваясь бессознательно ее заветами и сущностями, сомыслами,

ЗОВ

считая свою бегучесть и словесный лепет важным и умным, а реку, облака, дерево, птицу, ветер, ковер — досмысленными, дословесными...

Если мугам — излияние мужского Логоса, то ковер — мысль женская о бытии. «Конечно, у ковра, как и у музыки, свой язык,— продолжает Анар свою философему на Ковре. («На ковер» — ристалище мысли — мы с ним вышли: на состязание рассуждения о ковре. Впрочем, заранее полагаю превосходство его в этом деле и лишь образ: «быть вызванным на ковер» — здесь обыгрываю).— В обстоятельных научных трудах исследу­ ется непростой язык ковра, иероглифы и пиктограммы его со­ кровенного смысла, шифр и код его замысла. Эти замыслы в своей далекой первооснове, по мнению ряда исследователей, вос­ ходят к мифам и магии, к борьбе сказочного дракона, олицетво­ ряющего зло, с не менее фантастической птицей Симург, вопло­ щающей идею Добра» (с. 361).

Женский Логос, собственная мысль Материи о мире есте­ ственно склоняется к Двоице начал. Единое, нечет, как это по десяти пифагорейским парам,— соответствует мужскому нача­ лу. Так что и Троица (как Двоица во Едином) — синтез обоих начал-идей и недаром означает Целое Бытия, образуя его как «Святое семейство ».

Итак, Дракон и Симург = Ариман и Ормузд = Тьма и Свет зороастризма и манихейства — все это миросозерцания Вели­ кой Матери-и Востока, что была сказуема и во Логосе до прихо­ да монотеистических религий, когда и Бог Един, и Един и велик Аллах угнездился править существованием. И наложил запрет на свою слабость и зависимость. А она — от Женщины, Природы...

И если Коран = Слово, словесный Разум, то она, загнанная в поддон, возговорила дословесными знаками-символами, прямо прото- и — архетипами, выкладывая этой «клинописью» свое письмо в мир, воздуху, небу и свету — Ковер.

«Знак S — обозначающий дракона..., орнамент-буту — абст­ рагированное изображение пламени..., круги, крестики,лепест­ ки, бутоны, ромбы и пирамиды...» (с. 361). Это — женская мате­ матика, геометрия: то, как и чем они разлагают бытие на элементы и вновь собирают, конструируют, их анализ и синтез...

301

^В то же время в жестко заданной, рационалистической схеV2 ме-канве индивидуально-эмоциональная жизнь может прояв- g ляться. Ковер фиксирует настроение и его передает-пересылает

^тебе...

«Есть ковры грустные и веселые, радостные, светлые, ма­ жорные и мрачные, угрюмые, даже трагические! (с. 361).

«Выходя замуж, азербайджанка непременно брала в каче­ стве приданого ковер, сотканный собственноручно ею самой » (с. 363). Это — как удостоверение ее личности, паспорт (бук­ вально: «ход переносный » = passe porte, франц.).

А вот ковер — и как почта:

«С ковром связано много сказок. Гюлнар-ханум, героиня одной из таких сказок, оказавшись в безвыходном положении, прибегает к помощи ковра. Каждый день она ткет послание на коврах и, отсылая их на базар, таким образом дает знать своим близким о своих бедствиях. Такая «почтовая связь » действует безотказно — ее находят и спасают» (с. 363).

Более того, сам могущественный великий персидский Шах Аббас (из династии Сефевидов, что азербайджанска по проис­ хождению), оказавшись в заточении на чужбине (как повеству­ ет сказка), «ткет ковры и опять же при помощи «ковровой по­ чты » посылает весть о себе своему визирю Аллахверди-хану, визирь замечает на ковре знак «дарлыг нишаны », обозначавший узкое, замкнутое пространство, попросту говоря — тюрьму, и понимает, что шах попал в беду, что он втемнице; надо полагать, и шах, и его визирь владели тайным шифром ковровых орнамен­ тов» (с. 363-364).

Как на Платоновой Академии вАфинах было написано: «Негеометр да не войдет»,— так и ковроткаческое дело есть такая же рукотворная геометрия и космография...

И что Ковер действительно может приниматься как модель именно Азербайджанского Космо-Психо-Логоса (а не исламо­ персидского вообще), подтверждает статистика: «90% ковров, известных в мире как «кавказские »,— азербайджанские ковры»

(с. 353).

24.V.87. Уже под другими небесами (перелетел с утра в Мос­ кву), хотя, скорее, совсем без небес тут (ибо, какие это «небе-

302

303

Часть вторая. М.: Просвещение, 1971, с. 458, я грешным делом \2 занесся было на следующее, возможно, красивое соображение,

gчто само название «Азербай-джан »заключает в себе тот спектр, те три составных части этноса, логоса и культуры, из которых его целостность сложилася: «бай » — безусловно, тюркское сло­ во; если «джан » — арабское, то, коли «азер » — персидское, вся мозаика-радуга слова красиво бы предстала...

Но для проверки позвонил Валеху Рзаеву, тонкому знатоку

вэтих вопросах; вот как он меня просветил:

—«Джан », это, безусловно, исконно тюркское слово: все это сочетание «дж » — из тюркской фонетики. Но вошло и в персид­ ский, и затем арабский языки, но слегка там переозвучиваемое. Ну, «бай » — это, верно, незамутненно тюркское слово. А «азер » имеет в себе, во-первых, элемент «эр», что означает: мужчина, воин.Вон скандинавское имя «Гунн-ар»= «Гунн-воин» означает. Отсюда и Иран = «Эр-ан ». И в «Деде Коркуте» постоянна фор­ мула: «Эр — сын Эра », что значит: мужественный, воин во втором поколении, т. е. настоящий мужчина. Элемент «Аз» или «Ас » есть традиция связывать с «Азия », но я не склонен так считать...

—Да, это было бы слишком механично.

—«Азер», действительно,— огонь, пламя. А еще и игра в камешки, судьба...

—О, спасибо Вам за просвещенную консультацию: очень на­ доумили и предохранили от скоропалительных построений.

Да, отправился я за одними смыслами (в анализе слова), а получил иные, более точные и богатые. Важна эта еще связь с Судьбой, что затем так характерна и значима в мировоззрении исламских народов.

Возвращаясь к мотиву «бута » в ковре, в нем символику огня исемени, зародыша прочитывая, находим вего яйцевидной форме некий нерасколотый прообраз Целого, равно годное обозначе­ ние и мужского (язык, вертикаль, стержень), и женского начала (овальное лоно, сидящая баба, матерь...). Это — и капля, стека­ ющая и в первый миг стока вытягивающаяся своим верхним кон­ цом...Так что «бута»— это вполне образ той «огневоды»,чтоя провидел исходно как первоэлемент азербайджанства, если его выразить на языке четырех стихий.

304

30S

(опять «Эр»...). Так что я подарил ему свою книгу, пожелав в ней ему, Рахману = Милосердию, счастливой жизни в окруже­ нии Свободы, Очарования и Мужества...

Затем собрались несколько человек из его культурного кру­ га. Среди них эстетик Ниязи Мехтиев, который темпераментно излагал свою концепцию азербайджанской культуры, ее эле­ ментов и сути.

Если для Рахмана Бедалова очаг образования целостности тут — конец XIX и начало XX в., то Ниязи центр помещает в средневековье: там были заложены основы и характерные осо­ бенности. Передам, что уловил-запомнил56.

В азербайджанском языке и Логосе Ниязи улавливает геометризм — как и в ковре. Внешние вкрапления арабских и пер­ сидских слов — из склонности к украшениям: их, как драгоцен­ ные камни, внизывают в свою речь, так что, как разноцветная парча, получается текст.

Но и сейчас азербайджанские ученые страсть как любят ор­ намент наукообразных иностранных слов вкрапливать в свою речь, стремясь изящно, не запинаясь, исполнить-выткать ж е­ ланную научную парадигму.

Вообще культ удивительного характерен для нас, со средне­ вековья еще. Забавно: в жизни тогда мало странного было, а в слове — только об удивительном и чудесном повествуется. В на­ ше время — наоборот: в действительности столько чудесного, а литература — прозаична.

— А символ Дороги что в твоей концепции означает, расска­ жи,— напомнил Рахман.

— Дорога как раз выход на сферу удивительного... Вообще есть два типа связывать вещи: прямая, кратчайшая и эконом­ ная — принцип Запада и европейской культуры и типа мышле­ ния. На Востоке же, у нас,— принцип обхода, завитушек, из чего и зачинается мотив орнамента. Но вот он далее ведется — и вдруг гармоническое Целое, будто по плану, сложилось; в ре­ зультате тоже пришли, куда нужно, но по-другому, по-своему.

56 Его книга называется «Средневековая азербайджанская эстетичес­ кая культура». Баку, 1986.

307

С этим связан и фатализм в исламской картине мира. Знаме- \5 нита средневековая притча: как человек увидел во сне Азраила и

gднем возжаловался господину, что вот ангел Смерти явился к

^нему во сне, какой-то рассеянный, странный,— и попросил человек перенести его в Индию... Господин сделал это — и затем сам вопросил Азраила: отчего человек тот видел во сне тебя та­ ким рассеянным, будто обескураженным?

—Так этот человек должен был быть в Индии, туда я шел за ним, а он вдруг оказался еще здесь...

Фатальность не скорбно, а эстетически переживается у нас.

Икогда умрет кто не совсем близкий, главный интерес: выяс- нить-обсудить цепь-орнамент событий, приведших его к кон­ цу,— и эстетически созерцают при этом целесообразность Бы­ тия.. Прямо по Канту: целесообразность без цели...

Врелигиозном опыте средневекового человека, когда в глу­ боком состоянии души совершается встреча с Аллахом,— свя­ щенный ужас от этого сотрясения духа требует затем, как бы в дополнительности к этому, совсем обратного: активного запол­ нения пустоты: стремятся предельно уничтожить пустое про­ странство — и вот ткется ковер, создается орнамент с макси­ мальной цветовой насыщенностью, с вкраплением драгоценных камней. Тут отличие от индийско-китайско-японского Востока, который чтит Пустоту, пустое полотно картины — и на нем лишь штрих листа, веточки или крыла птицы.

— Да, это верно,— додумываю я сейчас свое впечатление от виденных мною картин азербайджанских художников: Мирджавада, Тогрула Нариманбекова, кто, по словам Анара, карти­ ну строят как ковер...: предельно насыщают, заполняют про­ странство картины и все ее «пустоты», возможные чистые поля — чем угодно: лицом, квадратом, серпом, веткой, зигза­ гом — но лишь бы не пустота, тишина, пауза, задумчивость...Все кричат, крещендо-огненно-солнечно... Потому мне не хватает дыхания, удушает многое лицезрение их. Ну да: стихия воз-духа тут не в почете...

Но, понимаю: это «второй» акт жизни Духа — дополнитель­ ный к пустоте Неба и открытого пространства степи и пустыни, где уже совершилась прямая встреча с Абсолютом. Только о

308

309