АРМЯНЕ в исторических и этнокультурных процессах XVIII–XXI вв
.pdfми СССР, волна идейного фанатизма захватила и Карабах. Параллельно для обеспечения промышленной и сельскохозяйственной занятости интенсивно расширяется инфраструктурная сеть в селах Карабаха. Культивирование героического труда на благо страны становится рефренной идеей эпохи. И женщина почти наравне с мужчиной вовлекается в производственную деятельность (Женщина-работница 1925). Те же колхозные трудодни оплачивались по труду, независимо от пола, и подчас женщина приносила в дом больший заработок, чем мужчина, тем самым ломая образ кормильца как основание патриархальной власти.
Тем временем: в 1925 г. у Павла и Арфени родился сын, но вскоре умер. В 1927 г. родилась Нина, в 1928 родился Рантик, в 1936 г. родилась Ира. Эти семейные события приходятся на сложный турбулентный исторический период – коллективизацию.
1928–1930: коллективизация и репрессии
Несмотря на все сопутствующие перегибы, про коллективизацию в Нагорном Карабахе, в общем, рассказывают в самых позитивных терминах: эти дискурсы в Дагразе имели классовые измерения. Многие жители Карабаха были репрессированы за отказ вступить в колхоз, став жертвами раскулачивания (kulakathaph).
Благоговейное отношение простого люда к советскому порядку сильно отличалось от отношения моих (Н. Шахназарян) дедушек и бабушек с отцовской стороны и многих других информантов – детей бывших «кулаков» или репрессированных, обиженных, которые громко заговорили об обидах только после крушения советского строя. Аршак Шахназарян (прадед одного из авторов) считал себя представителем знатного рода, что подтверждается памятью членов семьи об утраченном имуществе: фамильные земли, скот, жившая в хозяйстве прислуга. Внук Аршака и сын Павла Роберт/ Рачик Шахназарян пересказывал семейные легенды: «Взору сель-
чан открылся большой странный черный движущийся по дороге предмет. Увидев его, крестьяне в панике стали убегать с криками: “Творение сатаны идет!” “Творение сатаны” подъезжает к воротам Шаназаранц и останавливается. Это приехал на своей машине К1 дядя Миша из Баку. Внезапно, без предупреждения,
221
нежданно-негаданно. Он долго убеждал отца, что пришла Советская власть, и он должен избавиться от своего годами накопленного имущества: все сдать в колхоз прежде, чем его об этом попросят. Иначе нас ждет раскулачивание, ссылка и смерть. Дед кричал, возмущался, бушевал, но послушался сына, который к тому времени выучился на юриста в Баку».
Дагразцы, в частности, Рантик Тулванц, со слов своего деда Бахши, рассказывали, что все так и было. Аршак наспех распродал свой скот, а что осталось, включая пахотные земли и сады (Шаназаранц Тапер), добровольно в первых рядах сдал в складчину колхозного хозяйства. Председателем новообразованного колхоза «Даграз» выбрали Арташа, скотника Шахназарянов, который жил в их же доме. Тяжко переживая ломку прежних социальных иерархий, Аршак горько ухмылялся, непрестанно повторяя: «Ну и день-
ки настали, мой слуга мне господином стал». Для эмоционального усиления он, вспоминают родственники-хнами (по свойству), воспроизводил это двустишие на азербайджанском языке, которым великолепно владел: «Gyor ne gune dyshmyshem, / Nokharim agham oldu»14. Он умер через год после того, как был вынужден отдать весь свой скот и земельные владения новой власти, колхозу. «Он не увидел, как мама стала бригадиром и разъезжала верхом на коне, Шабо звали маминого коня. Не видел он и сталинских репрессий15: это было страшно – стучали, закладывали, ни за что ссылали мужчин, чтобы завладеть их красивыми женами», –
вспоминает москвичка Ирина Павловна Шахназарян.
Суманц: сталинские репрессии
В Дагразе было не так много известных зажиточных семей, и неудивительно, что репрессии коснулись членов семьи Арутюна Григорянца. В 1930–40-х годах арестовывают одного из его сы-
———————
14Полная версия четверостишия, за реконструкцию которой авторы сердечно благодарят лингвиста Никиту Безрукова, звучит так: «Qızıl gül bağam oldu, / Dərdmədim, vağam oldu. / Fələh bir iş işdədi, / Nökərim ağam oldu». (P. 413) Пер. с
азербайджанского яз. «Золотая роза распустилась, я за ней не присмотрел, И она завяла, Судьба сделала своё дело, И мой слуга стал моим агой, господином».
15См. об этом: Suny. 1993.
222
новей – Мухана Григорянца. Он был выслан в Алтайский край с семьей, как «зажиточный элемент, кулак», где впоследствии умер. Его семья переехала в Туркменскую ССР, где проживала вплоть до 90-х годов XX века. Так же нет информации, что советскую власть поддерживали в семье, скорее всего, в тех обстоятельствах наилучшим был отъезд братьев в Баку, где о бывшем статусе мало кто знал: в формальных анкетах указывали – рабо- че-крестьянское происхождение.
Великая Отечественная война
Шаназаранц: участие в войне
В1941 г. младшему сыну Рачу исполнился только год, когда Арфеня проводила мужа на войну. <…> …Именно по этой при-
чине Апо больше всех любила Рачика. Когда Рачику исполнилось
5 лет, в Даграз на лето из «продвинутого» Баку приехала родственница Шушаниг, дочь дяди Миши. Не раздумывая, она разорвала свидетельство о рождении Рачика и, заявив об утрате, выписала ему новый документ с «модернизированным» именем Роберт Павлович Шахназарян. «Его дети вырастут, станут большими людьми, докторами-профессорами, а по отчеству их будут называть Грачикович или Грачиковна. Будут посмеиваться над ними. Нет, такого позволить нельзя», – объясняла своей расширенной семье «дачница».
Из семьи Шахназарянов три сына участвовали в Великой Отечественной войне – Павел, Миша, Саша. Павел пропал без вести, Миша погиб, а Саша, мамин любимчик, благополучно вернулся домой с трофеями (Егинэ все звали «Шяшю мама» – «Сашина мама»).
4 года войны в деревне все жили одинаково бедно, все работали. Из семьи Шахназарянов в колхозе работали Арфеня, Нина, Рантик. Основной работницей была, конечно, Арфеня. Она же и дома вкалывала. Таким образом, Арфеня стала полновластной хозяйкой в доме, в который она вошла служанкой.
В1943 г. Апо получила бумагу, известившую её о том, что ее муж Павел Аршакович Шахназарян пропал без вести. Уходя на фронт, Павел велел Арфене кормить грудью годовалого сына Ра-
223
чика (Роберта) до тех пор, пока он не вернется домой. Как преданная и послушная жена, Арфеня кормила сына грудным молоком до конца войны. Фактически она осталась без мужа в 29 лет.
Но до конца её жизни, последовавшего в мае 1986 г. (в Баку в доме Рантика), ни один человек не посмел сказать, что она хоть один раз посмотрела на какого-то другого мужчину. Не смел, потому что не было оснований. Даже сплетен не было на эту тему, хотя сексуальная тема – самая любимая в деревне.
Народная культура в стиле рустик имеет, как известно, свои выпуклые гендерные акценты. О реальности сельской жизни (в особенности кризисного, военного времени), где «обычное, рутинное и шокирующее, экстраординарное в равной мере укладываются в структурообразующие элементы повседневности», пишет в своей статье Б. Грант (Grant 2004).
Участие в ВОВ: Суманц
В 1940-е гг. Сурен Арутюнович, самый младший из братьев, работал на Калининском машиностроительном заводе (военном заводе, который изготавливал боеприпасы для фронта), благодаря этой работе он получил «бронь», но вместе с другими сотрудниками выполнял рейсы по доставке продовольствия в тыл. Родные братья его жены, Кнарик (Айрапетовой), также ушли на фронт и прошли всю войну, вернувшись живыми. В 1945 г. погиб на войне Сетрак Арутюнович, один из старших братьев (его имя числится в списках захороненных в Венгрии), другой брат, Баграт Арутюнович, был в рядах военно-морских сил. Остальные с семьями продолжали жить в г. Баку и в с. Даграз.
Советское вдовство: пособия от государства и пенсия
После войны колхоз направил Апо на курсы пчеловодства в Степанакерт. Она успешно окончила эти курсы, стала хорошим пчеловодом и всю жизнь на этом хорошо зарабатывала. Она рассказывала, что не все осилили учебу, и многие недоучились. Я помню, как Апо приглашали в другие деревни как эксперта, как консультанта в особых случаях на их пасеке, когда сами не справлялись. Советский строй предложил Арфене совершенно беспрецедентные возможности.
224
Она работала в колхозе на четырех работах: управляющей огромной скотоводческой фермой, председателем ревизионной комиссии (РК) в селе, колхозным пчеловодом, посезонно сбивала палкой урожай пшеницы (каль такель). Кроме всего этого, ей выплачивались трудодни, а также ежемесячные выплаты «натурой» – масло, пшеница, злаковые, бобовые, плодо-овощи и доля от всего, что производилось в колхозе. «Бриллиантом» в короне профессиональных титулов был очень значимый статус председателя РК, поскольку он перекрывал даже голос председателя колхоза. Советский образ жизни полностью изменил образ женщины Востока не только в смысле ее облика, одежды (ушло в прошлое обязательное покрывание головы и прикрывание рта, так называемый ирестзаскан), но и в смысле механической и социальной мобильности. Арфеня рассекала по всем колхозным окрестностям на быстром коне Шабо, она обучалась профессиям, приобретая новые статусы. Однако как военная вдова Апо не получала ровным счетом никаких выплат или пособий от государства. На закате своей многопрофильной трудовой биографии как мать четверых детей она в 50 лет вышла на пенсию и получала мизерную сумму в размере 12 советских рублей в месяц, на что постоянно жаловалась.
Женщины аграрного Карабаха получили платформы для обретения экономической агентивности, почву под ногами для превращения в субъект экономических отношений, что подспудно означало включение во властные отношения как в контексте расширенной и/или нуклеарной семьи, так и на государственнополитическом уровне. Впрочем, не следует преувеличивать уровень гендерного равноправия в СССР. Система предоставления женщинам политических прав и репрезентативность на местах содержали серьезные издержки и изъяны. Например, в Карабахе, как и во всех трех южнокавказских республиках, в высших эшелонах власти явно превалировали мужчины. К тому же, их работа оплачивалась в пять раз выше, чем та же работа, выполненная женщиной (Dudwick 1997. P. 238; Ishkanian 2003. P. 482). На рес-
публиканском уровне не было женщин с министерскими портфелями, равно как не было их и в органах исполнительной власти.
225
Чаще всего женщины назначались секретарями местных ЦК, и это был их «стеклянный потолок». Не случайно, в связи с этим, что женщины стали занимать совершенно иные маргинальные ниши. Начиная с 1980-х годов, женщины уже фигурировали в диссидентской сфере, но не в политике.
Советские женщины прорывались во власть только в кризисных ситуациях в годину войн, хаоса и разрухи, и это было универсальное явление. Факт повсеместности распространения подобных социально-статусных феноменов сигнализирует о структурном характере такого рода дискриминаций. Примером может служить Вторая мировая война, во время которой тяжесть работы в тылу легла на плечи женщин. Именно на это время приходится пик женских назначений высокого ранга в городе и на селе. Наибольшее количество женщин – председателей колхозов и совхозов – в юж- но-кавказских республиках и в Нагорно-Карабахской Автономной Области (НКАО) приходилось на тот период, когда всеобщая мобилизация не оставляла иного выбора. Иными словами, несмотря на эгалитарные лозунги, женщине отводилась вспомогательная роль, а доступ к престижным позициям обеспечивался по остаточному принципу.
1940–50-е годы
Суманц и Шаназаранц
В 1940–50-х гг. в Карабахе появились так называемые «дачники», то есть те, кто раньше проживал в родных деревнях, но потом перебрался в Баку и другие города Азербайджана (и реже Армении). Они проводили праздники и каникулы в домах своих дедов и родственников, поселившись в них на время отпусков. Таким образом, связь с азгом не прерывалась, а «дачники» продвигали, развивали родные селения. Зарабатывая деньги в Баку или в других крупных городах АзССР, люди вкладывали средства в развитие внутреннего туризма, если можно так сказать. Для бакинских детей деревня была немного экзотикой или вариантом детского летнего лагеря. Дача в деревне была легитимным локусом для встреч молодежи и выбора брачного партнера. Наличие постоянных жителей деревни с собственным хозяйством
226
(куры, утки, свиньи, козы, коровы) создавало благоприятные условия для здоровья детей послевоенных лет. В деревню старались съезжаться каждый год на весну-лето. Протекающая в окрестностях река Каркар образовывала небольшое озеро рядом с деревней, что давало неограниченные возможности для детского досуга. Ручей, который носил имя Суманц ахпюр, периодически очищался самими жителями. По рассказам Армиды Григорян (дочери Сурена Арутюновича), это был необходимый уход за состоянием истока, и она, будучи подростком, тоже принимала в этом участие, стоя в холодной воде и расчищая ручей от сухих веток. Дом Суманц имел традиционную для Карабаха конца XIX века архитектуру – двухэтажный дом на двух-трех хозяев, с верандой на всем протяжении и переходами в стенах, акнатами; на первом этаже располагались хозяйственные помещения: стойло для скота или курятник. Надо отметить, что уже к началу 50-ых годов XX вв. (а может, и раньше) акнаты были закрыты для перехода, что говорило об отдалении родственников, обособлении малых семей и частом посещении «дачников». Перед домом располагался сад с плодовыми деревьями, который в Дагразе назы-
вали Суманц бах.
Апо
Летом все привезли своих детей, свалили ей на голову, а сами уехали. Одновременно в доме гостили 7–8 детей. А ведь, кроме детей, на ней дом, хозяйство, работа в колхозе. Однажды я утром пришла к Апо – и вижу такую картину. У очага, который во дворе, стоят все дети в очереди. У каждого в руке одно сырое яйцо. На очаге сковорода с маслом, рядом кастрюля с водой. Апо в другом конце двора стирает. Все: и Апо, и дети – без настроения. Все это было необычно. Спрашиваю:
–Что случилось?
–Я утром спрашиваю детей: «Как приготовить яйца»? Один говорит, хочу яичницу с луком, другой говорит, хочу без лука, третий говорит, хочу яйцо всмятку, четвертый вкрутую. Начали ругаться, плакать. Вот я и дала им по яйцу и сказала: «что хотите, то и делайте». Вчера такая же история была с манной
227
кашей. Один говорит, моя мама жидкую кашу варит, другой говорит, сахара мало, третий говорит, я манную кашу не ем. Всё, хватит! Пускай приезжают, пускай все приезжают, но только со своими матерями.
Общинные ценности или ценности родства и большой расширенной семьи: Апо
Хочу сказать, что Апо всю жизнь прожила со свекровью. Егинэ умерла, по-моему, в 70-х. То есть Апо прожила со свекровью уже без мужа лет 30. По сегодняшним меркам – это героизм. Но тогда это было делом обычным.
А какая была Апо хозяйка! Очень чистоплотная. Не у каждой городской хозяйки в доме были такая чистота и порядок, как у Апо в глухой деревне. Апо вела хозяйство с умом, была очень бережлива.
В деревне среди женщин Апо первенствовала – это признавали. Ум, смелость, трудолюбие, внутренняя свобода – все качества лидера налицо. Плюс способность принимать нестандартные решения.
Идентичности и культурные традиции
Суманц
Сурен Арутюнович Григорян был женат на Кнарик Александровне Айрапетовой/Айрапетян (1915–2005) из азга Тунунц-Ко- танц, с. Даграз. Их брак имел замирительный эффект между азгами: когда родственник по линии ее матери из азга Котанц, убил Арутюна, отца Сурена, мать Кнарик носила ему еду в лес. Сестра Сурена, Лиза, всю жизнь его упрекала тем, что он взял жену из азга убийцы. Поженились они, увидев друг друга в деревне, на свадьбе односельчанина. Ей было 16, ему 20 лет. Кнарик стала домохозяйкой, которая, взрослея, становилась опорой своему мужу. В доме домашняя работа была на ней, но в силу того, что Сурен тоже был не избалован в детстве, умел и любил кулинарить – иногда готовили вместе. Из традиционной кухни дома делали: долма, хашиль, хаш, жангялов хац, куркут, танов, пюрпет, кашови, плов, гата и рулет (сладкие блюда). Рассказывая о том
228
времени, они вспоминали «Завокзальный» район (улица – 5-ая Завокзальная) и первую квартиру, которая была в длинном общем доме с верандой и общим двором, который на ночь закрывался. Это был преимущественно армянский рабочий район. После женитьбы старшего сына Сурен с остальными домочадцами переезжает в новый дом, который отстраивает собственными силами. Дом находился в бакинском районе – Арменикенд, в котором преобладала частная застройка. Собственные силы означали помощь друзей, сыновей, жены и даже дочки.
В доме никогда не было так называемых «буржуазных излишеств», но дом был большой. В конце 1970-х гг. половина его была продана, так как вырученные деньги требовались на другие проекты семьи. В понимании личных стратегий Сурен был далеко не средний советский человек, и старался не жить «от зарплаты до зарплаты». Советские люди не были успешными в плане накопления личного хозяйства, такова была идеология и экономика, поэтому те, кто что-либо могли отложить и построить, вызывали к себе интерес, смешанный с определенной долей житейской зависти. Сурен считал своим долгом собирать у себя своих братьев с семьями и накрывать стол. Он готовил в такой день сам, остальные помогали. Таким образом, он делился своим доходом со своим азгом, поддерживая родственников в 1950–60–70- е годы. Такой «потлач» был характерной чертой карабахского азга, который принуждал к реципрокности (phukhuyet – арм., карабахский диалект), в противном случае порождал патрон-
клиентские отношения (Шахназарян, Шахназарян 2010).
Семьи оставались относительно многодетными, даже после переселения в города, – минимум трое детей. Образование для детей было одной из центральных ценностей в символической системе того поколения. Сурен регулярно ездил с семьей в с. Даграз, где на могиле своего отца установил советский символ, что предотвратило возможный снос памятника. Его дети – Эрнест и Армида – не были любителями сельской жизни, поэтому в старшем возрасте редко ездили с родителями, в отличие от старшего брата Миши. Выбор брачных партеров из Даграза не был приоритетным у нового поколения, в силу стереотипа об отстало-
229
сти и «приземленности» сельских жителей, их близости к традиционным практикам остального, не армянского, сельского населения Азербайджана. Если старший сын, не получивший высшего образования, женился в достаточно раннем по современным меркам возрасте (22 года), то средний сын и дочь учились в университетах, работали, были волонтерами (помогали детскому дому) и много читали. Им трудно было быть первым поколением интеллигенции, так как выросли они в достаточно консервативной, патриархальной семье, которая в силу социального статуса отца была, как говорили, «на виду».
Надгробный памятник Арутюну Григоряну (Суманц)
с элементами советской символики. Нагорный Карабах, с. Даграз Аскеранского р-на. Фото К. Григорьян. 2019 г.
Детством считался возраст до замужества и до женитьбы, поэтому зависимость от родной семьи (не материальная, а эмоциональная) не давала почувствовать городской свободы. Противоречивость между городскими бытовыми практиками, достаточно традиционными и консервативными, и стремлением к идеализированному равноправному будущему в семьях первого поколения советской интеллигенции, выросшей в Баку, привела к тому, что армянская идентичность стала как бы «прятаться», советизируясь
230