новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима. В 4 томах. Том второй. Кн. 3 продолжение, Кн. 4
..pdfних ничтожеств аристократического происхождения. Бездеятельность правительства во внешней политике, несомненно, тоже была связана с этой политикой аристократии, устраняющей незнатных граждан от управления и недоверчиво относившейся к отдельным членам своего сословия. Лучшее средство закрытьдоступ в среду аристократии незнат ным людям, рекомендация знатности которых заключалась в их де лах, это вообще не давать никому возможности совершать великие дела. Для тогдашнего правления бездарностей даже аристократический завоеватель Сирии или Египта был бы уже неудобным человеком.
Впрочем, и тогда имелась оппозиция; она даже добилась извест ных успехов. Были введены улучшения в области суда. Администра тивно-судебный надзор за деятельностью должностных лиц провин ций осуществлялся самим сенатом или через назначаемые им чрез вычайные комиссии; неудовлетворительность этого надзора была все ми признана. Важные последствиядля всей общественной жизни Рима имело следующее нововведение в 605 г.: по предложению Луция Кальпурния Писона учреждена была постоянная комиссия сенаторов (quaestio ordinaria) для рассмотрения в судебном порядке жалоб, по ступавших от жителей провинций на вымогательства римских долж ностных лиц.
Оппозиция старалась также освободить комиции от преобладаю щего влияния аристократии. Против этого зла римская демократия тоже считала панацеей тайную подачу голосов. Тайное голосование было введено сначала законом Габиния для выборов магистратов (615), затем законом Кассия — для решений судебных дел в народном со брании (617) и, наконец, законом Папирия — для голосования зако нопроектов (623).
Подобным же образом вскоре после этого (около 625 г.) народ ное собрание привяло постановление, что сенаторы при своем вступ лении в сенат должны отдавать своего коня и отказываться таким образом от права голоса в восемнадцати всаднических центуриях (1, 742). Эти меры были направлены к эмансипации избирателей от засилья правящего сословия, и проводившая их партия могла видеть в них начало возрождения государства. Но на самом деле они нис колько не изменяли ничтожной и зависимой роли народного собра ния, органа управления, которому по закону принадлежала верховная власть в Риме; напротив, лишь ярче выявили эту роль в глазах всех, кого это касалось и не касалось. Столь же крикливым и иллюзорным успехом демократии было формальное признание независимости и суверенитета римского народа,, выразившееся в перенесении народ ных собраний с их прежнего места у сенатской курии на форум (около 609 г.).
обще повторные избрания (Liv., Ер., 56). Из того, что этот законопро ект был поддержан Катоном (Jordan., с. 55), ясно, что он мог быть внесен не позднее 605 г.
< *т 322.
Но эта борьба формального народного суверенитета против фак тически существующего строя была в значительной мере одной види мостью. Партии сыпали громкими и трескучими фразами; но этих партий не видно и не слышно было в непосредственной практической работе. В течение всего VII в. злободневным интересом и центром политической агитации были ежегодные выборы должностных лиц, аименно консулов и цензоров. Но лишь в редких отдельных случаях различные кандидатуры действительно воплощали противоположные политические принципы. В большинстве случаев избрание кандидата оставалось вопросом чисто персонального характера, а для хода об щественных дел было совершенно безразлично, падет ли выбор на представителя рода Цецилиев или на представителя рода Корнелиев. Таким образом, здесь не было того, что уравновешивало и смягчало бы зло, причиняемое партийной борьбой, -— свободного и единодуш ного стремления народных масс к тому, что они признавали целесо образным. Тем не менее ко всему этому относились с терпимостью исключительно в интересах правящих клик с их мелкими интригами.
Римскому аристократу было более или менее легко начать свою карьеру в качестве квестора и народного трибуна, нодля достижения должности консула и цензора от него требовались значительные и многолетние усилия. Наград было много, но среди них мало достой ных соискания; по выражению римского поэта, борцы устремлялись к цели на постепенно суживающейся арене. С этим мирились, пока общественная должность была «честью», и даровитые полководцы, политики, юристы состязались между собой из-за лестного почетно го венка. Но теперь фактическая замкнутость знати устранила поло жительные стороны конкуренции и оставила в силе только ее отрица тельные стороны. За немногими исключениями молодые люди, при надлежавшие к кругу правящих семей, устремлялись к политической карьере. В своем нетерпеливом и незрелом честолюбии они скоро стали добиваться своих целей более действенными средствами, чем полез ная деятельность в интересах общественного блага. Связи с влиятель ными лицами стали первым условием успеха на общественном по прище. Итак, политическая карьера начиналась теперь не в военном лагере, как раньше, а в приемных влиятельных людей. Прежде толь ко клиенты и вольноотпущенники являлись к своему господину по утрам, чтобы приветствовать его при пробуждении и публично появ ляться в его свите; теперь также стали поступать и новые знатные клиенты. Но чернь — тоже важный барин и как таковая хочет, чтобы ее уважали. Простонародье стало требовать, как своего права, чтобы будущий консул в каждом уличном оборванце признавал и чтил суве ренный римский народ: каждый кандидат должен был во время сво его «обхода» (ambitus) приветствовать по имени каждого избирателя и пожимать ему руку. Представители аристократии охотно шли на та кое унизительное выпрашивание должностей. Ловкий кандидат низ копоклонничал не только во дворцах, но и на улицах и заискивал пе
11* |
323 Ш*> |
ред народной толпой, расточая улыбки, любезности, грубую или тон кую лесть. Требование реформ и демагогия использовались для при обретения популярности; эти приемы тем успешнее достигали цели, чем более они направлялись не на существо дела, а против отдельных лиц. Между безбородыми юнцами знатного происхождения вошло в обычай разыгрывать роль Катона, чтобы положить блестящее начало своей политической карьере. Со всей незрелой горячностью своего ребяческого красноречия они обрушивались на высокопоставленных, но не популярных лиц, самовольно присваивая себе полномочия об щественных обвинителей. Важное орудие уголовного правосудия и политической полиции превращалось в средство погони за долж ностями, и это терпели. Устройство великолепных народных увесе лений или, что еще хуже, одно только обещание их уже давно стало как бы узаконенным условием для избрания в консулы (I, 767). А теперь стали просто покупать за деньги голоса избирателей; об этом свидетельствует изданное в 595 г. постановление, запрещавшее тако го рода подкупы. Самое худшее последствие этого постоянного заис кивания правящей аристократии перед толпой заключалось, пожалуй, в несовместимости роли просителей и льстецов с положением прави телей по отношению к управляемым. Таким образом, существующий строй превращался из благодеяния для народа в несчастье для него. Правительство уже не осмеливалось в случае нужды распоряжаться достоянием и жизнью граждан для блага отечества. Римские гражда не свыклись с опасным убеждением, что они по закону свободны от прямых налогов даже в виде займов, — после войны с Персеем от них больше не требовали никаких налогов. Правители предпочли раз валить всю военную организацию Рима, лишь бы не принуждать граж дан к ненавистной военной службе за морем. О том, каково приходи лось отдельным должностным лицам, пытавшимся провести по всей строгости закона рекрутский набор, мы уже говорили.
ВРиме того времени пагубным образом сочеталось двойное зло:
содной стороны, выродившаяся олигархия с другой — еще неразви тая, но уже пораженная внутренним недугом демократия. Судя по названиям этих партий, которые появляются впервые в этот период, можно думать, что первые — «оптиматы» — представляют волю ари стократов, а «популяры» — волю народа. Но в действительности в тогдашнем Риме не было ни настоящей аристократии, ни истинной демократии. Обе партии в равной мере боролись за призраки и состо яли только из фантазеров или лицемеров. Обе они были в равной мере заражены процессом политического разложения и фактически одинаково ничтожны. Обе ошгв силу необходимости были связаны с существующим порядком, так как у обеих отсутствовала всякая поли тическая мысль, не говоря уже о каком-либо политическом плаке, выходящем за рамки существующего строя. Поэтому обе партии пре красно уживались друг с другом, их целя и средства на каждом шагу совпадали. Переход от одной партии кдругой означал не столько пере
мену политических убеждений, сколько перемену политической так тики. Общество, несомненно, выиграло бы, если бы аристократия ввела вместо народных выборов просто наследственное преемство или же если бы демократия установила настоящее правление дема гогов. Но оптиматы и популяры начала VII в. были слишком необ ходимы друг другу и поэтому не могли вступить между собой в борьбу не на живот, а на смерть. Они не только не могли уничто жить друг друга, но даже если бы это и было в их силах, они не захотели бы этого. В результате политические и моральные устои республики все более и более расшатывались, республика быстро шла к полному разложению.
. И действительно, кризис, которым началась римская революция, был вызван не этим ничтожным политическим конфликтом. Причи ны его заключались в экономических и социальных отношениях, ко торым римское правительство уделяло столь же мало внимания, как и всему прочему. Поэтому зародыши болезни, давно уже проникшие в римское общество, могли теперь беспрепятственно развиться со страшной быстротой и силой. С незапамятных времен римская эко номика опиралась на два фактора, вечно притягивающиеся и вечно отталкивающиеся: крестьянское хозяйство и денежное хозяйство. Денежное хозяйство в тесном союзе с крупным землевладением уже вело в течение столетий борьбу против крестьянства. Эта борьба долж на была, казалось, завершиться гибелью крестьянства, а затем приве сти к гибели всей республики. Однако борьба эта не дошла до развяз ки, она была прервана вследствие удачных войн; последние сделали возможным обширные и щедрые раздачи государственных земель. Выше уже говорилось (I, 797—808), что в то самое время, когда борь ба между патрициями и плебеями возобновилась под новыми наиме нованиями, непомерно возросший капитал тоже готовил вторичное наступление на крестьянское землевладение. Но для этого был из бран другой путь. Раньше мелкого крестьянина разоряли долги, фак тически низводившие его на степень простого арендатора у кредито ра; теперь его давила конкуренция привозного хлеба и в частности хлеба, добываемого руками рабов. С течением времени Рим пошел в этом отношении дальше: капитал вел войну против труда, т. е. про тив свободы личности, конечно, облекая эту борьбу, как всегда, в строго законные формы. Вместо прежнего, несоответствующего те перь требованиям времени способа, при котором свободный человек продавался за долги в рабство, капитал использовал теперь с самого начала труд рабов, законно приобретенных за деньги. Прежний сто личный ростовщик выступал теперь в соответствующей времени роли предпринимателя-плантатора. Но конечный результат был в обоих случаях один и тот же: обесценивание италийского крестьянского зем левладения; вытеснение мелкого крестьянского хозяйства хозяйством крупных землевладельцев сначала в некотооых провинциях, а затем и в Италии; переход крупного хозяйства в Италии преимущественно
<*Ш325
на скотоводство, разведение маслин и виноделие, и, наконец, замена как в провинциях, так и в Италии свободных работниковрабами. Точ но так же, как нобилитет был опаснее патрициата, потому что его нельзя было устранить путем изменений конституции, так и это но вое могущество капитала было опаснее его прежнего могущества в IV и V вв., иотому что против него нельзя было бороться изменения ми земельного законодательства.
Прежде чем приступить к описанию этого второго великого кон фликта между трудом и капиталом, необходимо коснуться характера и объема рабовладельческого хозяйства. Это была уже не прежняя, можно сказать, невинная система рабского хозяйства, когда земледе лец возделывал свое ноле вместе со своим рабом-батраком, а если имел больше земли, чем мог сам обработать, то поручал этому рабу выделенный хутор; в этом случае раб выступал в качестве управляю щего или как бы арендатора с обязательством отдавать определенную долю урожая (I, 181). Такие отношения существовали во все времена; в окрестностях Комума, например, они были правилом еще в импе раторскую эпоху; но теперь они сохранились в виде исключения глав ным образом в особо благоприятных условиях местности и в имени ях, управляемых с особой мягкостью. В рассматриваемую же эпоху мы имеем дело с системой крупного рабовладельческого хозяйства, которая развивалась в Риме, как некогда в Карфагене, на почве могу щества капитала.
В прежние времена для пополнения контингента рабов достаточ но было военнопленных и естественного размножения рабов. Теперь же новая система рабовладельческого хозяйства, совершенно так же, как в Америке, опиралась на систематическую охоту за людьми. При новой системе использования рабского труда хозяева мало заботи лись о жизни рабов и об их естественном размножении. Поэтому кон тингент рабов постоянно сокращался, и эту убыль не могли попол нить даже войны, постоянно доставлявшие на рынок новые массы рабов. Ни одна страна, где водилась эта выгодная дичь, не избежала охоты за людьми. Даже в Италии превращение свободного бедняка волей хозяина в раба вовсе не было чем-то неслыханным. Но тогдаш ней страной негров была Передняя Азия*, где критские и киликийс кие корсары, настоящие профессиональные охотники за людьми и работорговцы, опустошали сирийское побережье и греческие острова, и где с ними соперничали римские откупщики, устраивавшие в зави симых государствах охоты на людей и обращавшие их в своих рабов. Это приняло такие размеры, что около 650 г. царь Вифинии заявил: он не в состоянии доставить требуемые от него войска, так как трудо
*Тогда тоже высказывалось мнение, что местная раса отличаетея осо бой выносливостью и поэтому особенно пригодна для рабства. Уже Плавт (Тип., 542) хвалит «породу сирийцев, которая лучше всех дру гих переносит лишения».
326: т*>
способное население в его владениях уведено в рабство откупщиками податей. В источниках сообщается, что на крупный невольничий ры нок в Делосе, где малоазийские работорговцы сбывали свой товар италийским спекулянтам, однажды поутру было доставлено до 10 ООО рабов, которые уже к вечеру были все распроданы. Это свиде тельствует о громадном масштабе работорговли и в то же время по казывает, что спрос на рабов все еще превышал предложение. Это и неудивительно. Уже при описании римского хозяйства в VI в. мы показали, что оно, как и вообще все крупное хозяйство древности, покоилось на применении рабского труда (I, 798 и сл , 807—808). За какую отрасль ни бралась спекуляция, ее орудием во всех случаях без исключения являлся человек, низведенный законом на степень жи вотного. Ремеслами занимались большей частью рабы, а доход шел хозяину. Подати в низших классах населения регулярно взимались с помощью рабов, принадлежавших компаниям откупщиков податей. Руками рабов разрабатывались рудники, рабы гнали деготь и выпол няли разные другиеработы. Сдавнего времени вошло в обыкновение отправлять целые стада невольников на испанские рудники, где уп равляющие охотно брали их и платили за них высокие цены. Уборка винограда и маслин обычно производилась в Италии крупными зем левладельцами не с помощью собственных работников, а сдавалась по договору рабовладельцу. Уход за скотом везде поручался рабам. Мы уже упоминали (I, 790) о вооруженных рабах, которые верхом на лошадях пасли стада на обширных пастбищах в Италии. Такой же метод скотоводческого хозяйства скоро сделался излюбленным сред ством римских спекулянтов и впровинциях. Так, например, как толь ко была завоевана Далматия (599), римские капиталисты завели там крупное скотоводческое хозяйство по италийскому образцу. Но гораз до худшим злом во всех отношениях являлась собственно плантатор ская система хозяйства, т. е. обработка полей целыми массами рабов. Клейменые раскаленным железом, с кандалами на ногах, эти рабы работали весь день под надзором надсмотрщиков, а на ночь запира лись в особых казематах, нередко находившихся под землей. Эта план таторская система была занесена с Востока в Карфаген (3, 462), кар фагеняне же, по-видимому, ввели ее в Сицилии. Возможно, что имен но поэтому плантаторское хозяйство развилось здесь раньше и пол нее, чем в других римских владениях*. Леонтинское поле, охваты вавшее около 30 000 югеров пахотной земли и розданное цензорами в качестве государственных земель в аренду, оказалось через несколь ко десятилетий после Гракхов в руках 84 арендаторов. Следователь но, на каждого приходилось в среднем 360 югеров; за исключением
*Гибридное греческое название работного дома для рабов (ergastulum) от epydopmио аналогии со stabulum, operculum указывает, что этот вид хозяйства был перенесен в Рим из какой-то области, где господствовал греческий язык и притом еще в доэллинистическое время.
327 т»
одного леонтинского уроженца все они были иноземцы, в большин стве — римские спекулянты. Из этого видно с каким рвением римс кие спекулянты шли здесь по стопам своих предшественников и ка кие выгодные дела обделывали они с сицилийским скотом и сици лийским хлебом, добытым руками рабов; римские и неримские спе кулянты усеяли весь прекрасный остров своими пастбищами и план тациями. Но сама Италия пока еще почти не знала этой худшей фор мы рабовладельческого хозяйства. В Этрурии плантаторское хозяй ство, по-видимому, появилось раньше, чем в остальной Италии (во всяком случае 40 годами позже оно существует здесь уже в самых обширных размерах). Здесь, по всей вероятности, уже тогда суще ствовали эргастулы, но италийское полевое хозяйство этой эпохи покоилось преимущественно на свободном труде или же на труде рабов, но не закованных в кандалы, а также на отдаче крупных ра бот подрядчикам. Различие в положении рабов в Италии и Сицилии особенно ясно проявляется в том, что в сицилийском восстании ра бов в 619—622 гг. не приняли участия только рабы мамертинской общины, находившиеся в условиях, одинаковых с италийскими.
Бездну страдания и горя, которую открывает перед нами жизнь этих несчастнейших из всех пролетариев, может измерить лишь тот, кто отважится проникнуть взором в эту жизнь. Возможно, что по сравнению со страданиями римских рабов все несчастья негров пока жутся каплей в море. Олнско нас занимает здесь не столько бедствен ное положение самих гзбов, сколько те опасности, которые оно на влекло на римское государство, и те меры, которые римское прави тельство принимало перед лицом этих опасностей. Само собой разу меется, что не правительство создало этот пролетариат и что оно не
могло также устранить его. Для этого понадобились бы средства, ко торые оказались бы еще хуже самой болезни. На правительстве ле жала лишь обязанность; устранить при помощи хорошо организован ной полиции непосредственную опасность, угрожавшую жизни и соб ственности граждан, со стороны невольничьего пролетариата и по возможности противодействовать развитию этого пролетариата, по ощряя свободный труд. Посмотрим, как выполняла эти две задачи римская аристократия.
О том, как действовала полиция, свидетельствуют вспыхиваю щие повсеместно заговоры рабов и восстания их. В Италии, по-види мому, возобновились те же страшные события, которые были непос редственным отголоском войны с Ганнибалом (I, 810), Пришлось сразу схватить и казнить в Риме 150 рабов, в Минтурнах — 450, а в Синуэссе — даже 4 ООО (621). В провинциях, понятно, дело обстояло еще хуже. На большом невольничьем рынке в Делосе и на серебряных
рудниках в Ai гике взбунтовавшиеся рабы были усмирены силой ору жия. Война против Аристоеика и его малоазийских «гелиополитов» была в сущности вот ной имущих против восставших рабов.
Но хуже всего, разумеется, обстояло дело в обетованной земле
плантаторов — в Сицилии. Разбои, особенно во внутренней части ос трова, давно уже стали там хроническим злом. Теперь они начали перерастать в восстание. Один богатый плантатор из Экны (Каетроджиованни) по имеци Дамофил, соперничавший с италийскими рабов ладельцами в промышленной эксплуатации своего живого капитала, был убит своими рабами, доведенными до отчаяния. Вслед за тем дикая банда устремилась в город Энну, где эти явления возобнови лись в более широком масштабе. Рабы массами восстали против сво их господ, убивали их или обращали в рабство. Во главе своей разрос шейся армии они поставили некоего чудотворца из сирийского города Апамеи, умевшего глотать огонь и предсказывать будущее. До сих пор его звали как раба Эвком, теперь же, став во главе инсургентов, он стал называться сирийским царем Антиохом. А почему бы и нет? Разве несколько лет назад другой сирийский раб, даже не пророк, не носил в самой Антиохии диадему Селевкидов? Храбрый «полково дец» нового царя, греческий раб Ахей, рыскал по всему острову. Под его невиданные знамена стекались из ближних и дальних мест не только дикие пастухи — свободные работники видели в плантаторах своих заклятых врагов и действовали заодно с возмутившимися раба ми. В другой части Сицилии киликийский раб Клеон, прославивший ся еще на родине дерзкими разбоями, последовал примеру Ахея и занял Акрагает. Оба вождя действовали согласованно и после несколь ких малозначительных успехов разбили наголову армию претора Лу ция Гипсея, состоявшую большей частью из местных сицилийских ополчений, и захватили его лагерь. В результате почти весь остров оказался во власти повстанцев, число которых, по самым умеренным подсчетам, доходило до 70 ООО способных носить оружие. В течение трех лет (620—622) римляне были вынуждены посылать в Сицилию консулов и консульские армии. Наконец, после ряда сражений с нере шительным исходом, а частично и поражений римлянам удалось ов ладеть Тавромением и Энной. Восстание было подавлено. Под Энной консулы Луций Кальпурний Писон и Публий Рупилий простояли два года; в этой неприступной крепости укрылись самые энергичные из повстанцев и защищались так, как защищаются люди, у которых нет надежды ни на победу, ни на помилование. Наконец, город был взят не столько силой оружия, сколько голодом*.
Таковы были результаты полицейской деятельности римского сената и его должностных лиц в Италии и в провинциях. Для полного устранения пролетариата требуется со стороны правительства напря жение всех сил и вся его мудрость, причем очень часто эта задача является для него непосильной; но сдерживать пролетариат полицей скими мероприятиями всякое большое государство может относитель
*Близ Кастроджиованни, на том месте, где подъем наименее крут, до сих пор еще нередко находят римские метательные ядра с именем кон сула 621 г. — L. Piso L. f. cos. (Луций Писон, сын Луция, консул).
^329
но легко. Для государств было бы счастьем, если бы опасность от неимущих масс была для них не больше, чем опасность от медведей и волков. Только паникеры и лица, спекулирующие на нелепом стра хе перед народной толпой, предсказывают гибель общественного по рядка вследствие восстаний рабов или пролетариев. Но римское пра вительство не сумело выполнить даже эту более легкую задачу, не сумело обуздать угнетенную массу, несмотря на длительный период глубокого мира и неисчерпаемые ресурсы государства. Это свидетель ствовало о слабости правительства, но не только о ней. По закону римские наместники обязаны были заботиться обезопасности наболь ших дорогах и пойманных разбойников, если это были рабы, распи нать на кресте. Это понятно, так как рабское хозяйство немыслимо без системы устрашения. Когда разбои на больших дорогах усили лись, сицилийские наместники устраивали иногда облавы. Однако, не желая портить отношений с италийскими плантаторами, власти обычно возвращали пойманных разбойников их господам, предлагая наказывать их по своему усмотрению. А эти господа отличались та кой бережливостью, что на просьбы своих рабов-настухов дать им одежду отвечали побоями и вопросом: разве путешественники разъезжают голыми по большим дорогам? В результате такого по пустительства консул Публий Рупилий после подавления восстания велел распять на крестах всех попавшихся живыми в его руки, т, е. свыше 20 ООО человек. Действительно, более уже нельзя было ща дить капитал.
Правительство могло бы достигнуть несравненно более полезных результатов, покровительствуя свободному труду и ограничивая та ким образом развитие невольничьего пролетариата. Но эта задача была несравненно труднее, и, к сожалению, в этом отношении не было сделано ровно ничего. Во время первого социального кризиса был издан закон, обязывавший крупных землевладельцев держать опре деленное число свободных работников, соответствующее числу заня тых у них рабов <1, 280). А теперь правительство распорядилось пере вести на латинский язык одно пуническое сочинение о земледелии — несомненно, руководство по плантаторскому хозяйству по карфагенс кому образцу, — на пользу италийским спекулянтам. Единственный пример литературного предприятия по почину римского сената! Та же тенденция обнаружилась и в другом, более важном вопросе, мож но сказать, вопросе жизни для Рима, — в системе колонизации. Не требовалось никакой особой мудрости, достаточно было не забывать хода событий во время первого социального кризиса, чтобы понять, что единственное серьезное средство против умножения земледель ческого пролетариата заключается в широкой и правильной организа ции эмиграции. Внешнее положение Рима обеспечивало самые бла гоприятные условия для этого. До конца VI в. действительно стара лись задержать все усиливавшийся упадок италийского мелкого зем левладения, постоянно создавая мелкие крестьянские участки (I, 772).
Но это проводилось отнюдь не в тех масштабах, как это можно и надо было делать. Правительство не отобрало у частных лиц государствен ные земли, занятые ими с давних времен, и даже разрешало дальней шее занятие частными лицами участков на землях, вновь присоеди няемых к государству. Другие очень важные территориальные при обретения, а именно Капуанская область, хотя и не были предостав лены оккупации частных лиц, но не поступали также и в раздачу, а использовались как государственные земли. Но все же раздача на делов оказала благотворное влияние: она помогла многим нуждаю щимся и всем давала надежду. Но после основания Луны (577) мы долгое время не встречаем следов дальнейшей раздачи земельных участков, за единственным исключением —основания пиценской ко лонии Ауксима (Озимо) в 597 г. Причина ясна. После покорения боев и апуанцев Рим уже не приобретал в Италии новых земель, за исклю чением малообещающих долин Лигурии. Поэтому и нечего было раз давать, кроме тех государственных земель, которые были сданы в аренду государством или оккупированы частными лицами. Но всякое посягательства на эти земли было в то время, разумеется, так же неприемлемо для аристократии, как и за три столетия до этого. Раз давать же земли, приобретенные Римом вне пределов Италии, счита лось недопустимым по политическим соображениям: Италия должна была оставаться господствующей страной и нельзя было разрушать грань между италийскими господами и подвластными провинциала ми. Поскольку в Риме не хотели отказаться от соображений высокой политики, а тем более поступиться своими сословными интересами, правительству не оставалось ничего другого, как безучастно взирать на разорение италийского крестьянства. Так и случилось. Капиталис ты продолжали скупать мелкие участки, а у несговорчивых собствен ников попросту захватывали землю без всякой купчей. Конечно, не всегда дело обходилось мирно. Излюбленным методом было следу ющее: когда крестьянин находился на военной службе, капиталист выгонял его жену и детей из дома и, таким образом, ставил его перед совершившимся фактом и принуждал к покорности. Крупные земле владельцы по-прежнему предпочитали труд рабов труду свободных работников уже по той причине, что рабов не могли взять у них на военную службу. В результате свободные пролетарии низводились до такого же уровня нищеты, как и рабы. По-прежнему сицилийский хлеб, добытый руками рабов, продавался на столичном рынке по сме хотворно низким ценам, вытесняя италийский хлеб и понижая цены на веем полуострове. В Этрурии старая местная аристократия в союзе с римскими капиталистами уже к 620 г. довела дело до того, что там не было ни одною свободного крестьянина. На форуме в Риме гово рили во всеуслышание: у диких зверей есть логовища, а у римских граждан остались только воздух да солнце, и те, кого называют влас тителями мира, не имеют больше ни клочка собственной земли. Ком ментарием к этим словам являются цензовые списки римских граж