Второй класс

Сюда относится оригинальность мышления, черта настолько же типичная, насколько конст­руктивно и неопределимая. Г. Селье по этому поводу гово­рит: «Сила оригинальной, творческой мысли состоит в спо­собности по-новому взглянуть на вещи».

Близкими к ори­гинальности по смыслу оказываются и такие черты, как воображение и интуиция. По Селье, «воображение — это бессознательная способность комбинировать факты новыми способами, а интуиция — это способность переносить нуж­ные воображаемые образы в сознание». Способность мыс­лить нестандартно, независимо, как качество, необходимое ученому, подчеркивается обычно всеми исследователями, несмотря на трудность конструктивного определения и вы­явления подобных признаков. По мнению Д. Прайса, на­пример, «хорошим ученым может быть лишь тот, кто ас­социирует со словом «черный» не слово «белый», а слово «икра».

Безусловно, ученый должен быть наделен особым ин­теллектом. Но интеллект, по убеждению большинства ис­следователей, — это не врожденное свойство человека; во всяком случае признается, что его можно успешно разви­вать. «Подобно воображению и интуиции, интеллект, — утверждает Г. Селье, — работает путем комбинирования фактов, хранящихся в памяти, но делает он это не с помо­щью причудливой игры в потемках бессознательного, а с помощью логического анализа при полном свете сознания. Его основными инструментами являются: логика, память, способность к концентрации внимания на одной проблеме вместе с ее логическими следствиями, способность к абст­ракции, пренебрежение ко всему, что не относится к делу».

Наконец, неизменно подчеркивается, что ученый должен проявлять энтузиазм и настойчивость в научном поиске На пути ученого могут встречаться разнообразные препятствия, связанные как с реализацией программы научного иссле­дования, так и с обстоятельствами, лежащими вне науки {частная жизнь, взаимоотношения с коллегами, семейные проблемы и т. п.), но подлинный исследователь природы не должен сворачивать с избранного им пути, вдаваться в панику, разочаровываться при первых же ударах судьбы. Настоящий ученый неуклонно следует своему жизненному избранию — познанию мира, несмотря на временные не­удачи и трудности.

Рассмотренные выше черты идеального ученого легли в основу классического образа, выполнявшего длительное время важную идеологическую функцию «святой иконы». Многие поколения ученых воспитывались в духе поклонения этому непогрешимому идеалу, но уже после окончания вто­рой мировой войны ореол святости ученого начал постепен­но тускнеть.

****

Типический образ ученого

Возрастание спроса на науку привело к массо­вому притоку новых людей в ее ряды. Эти новые люди бы­ли уже лишены романтического ореола бескорыстных геро­ев-одиночек, борцов за чистый свет истины. Наука становилась для них просто престижной профессией, такой же обыденной, лишенной какой бы то ни было святости рабо­той, как и работа банковского служащего, адвоката, инже­нера и т. п., но только более респектабельной.

Расхождение между мифом о «святом ученом» и реаль­ностью всегда существовало, хотя его долгое время и не замечали. Известно, что канонизированный основатель клас­сической механики Ньютон был очень тщеславен и много времени уделял спорам о своем научном приоритете со сторонниками Декарта, с Бернулли, Лейбницем, Р. Гуком, а для обоснования своей правоты порой прибегал к «бесче­стным ухищрениям». Сам великий реформатор науки Ф. Бэкон, воспевший оду бескорыстию и праведности уче­ных, был уличен во взяточничестве. Что же тогда говорить о современных научных работниках, вовлеченных в пауку возросшим спросом на интеллектуальный товар?

По мысли американского биохимика Д. Унгара, «высо­кие денежные оклады, обеспеченное положение и социаль­ный престиж привлекли в науку большое число лиц, кото­рые в былые времена избрали бы себе более «земной» род занятий. Увеличение армии научных работников привело к снижению этических стандартов». Обусловлено ли это широкое движение в науку лишь любовью к истине, любоз­нательностью, как это декларируется в стандартном образе ученого? Отнюдь нет.

Беспринципность. На почве суровой реальности неизбежно возникает воп­рос, насколько ученые щепетильны в выборе средств обре­тения высокого авторитета и научной славы. К сожалению, очень часто ученые обнаруживают острый дефицит такой щепетильности. И. Митрофф, опросивший более 40 физиков, обнаружил, что «ученые охотно порочат друг друга, их отзывы о коллегах (если они уверены в анонимности) пол­ны недобрых чувств, брани и мстительной злобы». Поэтому «внутренние рецензии», написанные для издательства, рази­тельно отличаются от опубликованных рецензий тех же ав­торов на уже изданные книги; «во внутренних рецензиях ученые позволяют себе клеветнические измышления, кото­рые не решились бы опубликовать открыто, зная, что их легко опровергнуть и разоблачить».

Консерватизм. Ученые и сейчас любят подчеркивать свою раскрепо­щенность мышления и непредубежденность. А как на прак­тике реализуются эти черты? Оказывается, ученые с боль­шим сопротивлением принимают все новое. Биохимик Д. Унгар приводит пример того, как один известный нейробиолог наотрез отказался ознакомиться с экспериментальны­ми данными, которые хотел показать ему талантливый мо­лодой ученый. «Все равно я не поверю вашим результа­там», — ответил корифей начинающему ученому. Очень час­то маститые жрецы науки, не дав себе труда вникнуть в новые и нестандартные идеи, рубят с плеча: «абсурд», «хи­мера», «вздор». В реальных межличностных отношениях у многих ученых обнаруживается комплекс «зеленого вино­града». После личных неудач в решении какой-либо научной проблемы ученые часто отказываются признать сделанные другими исследователями открытия на том основании, что они искренне верят в невозможность разрешения проблемы кем-либо другим, если самим это никак не удалось.

Предвзятостьв оценке идей своих соперников, огуль­ная пристрастная критика конкурентов, клановые атаки на противоположное научное направление, подсиживание своих научных коллег — эти явления, увы, стали довольно распро­страненными в научной среде.

Алчность.Как любят ученые повторять слова о своей нейтральнос­ти и беспристрастности в решении научных проблем! Но су­ровая правда такова, что исследователи часто выступают на стороне той компании, которая способна хорошо оплатить их исследования. Такие данные приводит, например, М. Малкей, рассказывая о дебатах вокруг возможных последствий строительства одной атомной электростанции в США. Груп­па местных ученых выступила с резким осуждением этого строительства, приведя весомые доводы об угрожающей опасности. Компания, осуществлявшая субсидирование этого строительства, затратила свыше полутора миллионов дол­ларов на научные исследования возможных последствий от работы атомной станции, пригласив другую группу ученых. Эти «независимые» научные эксперты полностью отвергли выводы местных ученых и оправдали действия компании.

Нужно отметить, что с подобными ситуациями проти­воположных оценок учеными надежности работы атомных станций приходится все чаще сталкиваться и у нас в стра­не. В дискуссиях вокруг строительства Крымской, Казан­ской, Воронежской атомных станций местные ученые приво­дили аргументы, доказывающие опасность и неэффектив­ность их строительства, а ведомственные ученые непоколе­бимо отстаивали их полную безопасность и экономическую необходимость. Да и уроки Чернобыльской аварии под­твердили предвзятость ведомственных ученых, проявившуюся на всех этапах развития этой трагедии, начиная от эйфорической оценки безопасности атомного реактора на проект­ной стадии и кончая принижением и замалчиванием возник­ших для населения опасностей после взрыва.

Воровство.Большую тревогу вызывают участившиеся в науке случаи прямого жульничества: искажения и подтасовки науч­ных данных, плагиат, получение незаконных субсидий.

В мифологизированный идеал перестают верить не только сами ученые, но и широкие слои населения. Ученые начина­ют катастрофически терять доверие общественности. По дан­ным одного из опросов, проведенных американским журна­лом, группа, «враждебная» к ученым, так описала их; «Уче­ные — это люди, которым свойственна замкнутость, высо­комерие, узость интересов, недостаток чувства моральной ответственности». По мнению этих читателей, в большинст­ве своем молодых, . ученые «проституировали свою науку в военных целях и часто слепы к ужасающим последствиям своей работы». Отрицательное отношение к ученым поддерживается и интеллектуалами антисцнентистского нап­равления. Писатели, художники, журналисты, философы словно сговорились в ожесточенной критике современной науки. Вместе с критикой ее антигуманной направленности усилились нападки па этический облик современных ученых. Показательна в этом плане критика ученых П. Фейерабендом, в которой он явно переступает меру. Для характеристи­ки ученых П. Фейерабснд применяет такие ярлыки, как «духовные фюреры», «интеллектуальный навоз», «человечес­кие муравьи». Мы видим, что эффект «святой иконы» сра­батывает все реже, и наборот, скепсис и сомнение в беско­рыстии и альтруизме ученых возрастают.

Научное сообщество чрезвычайно обеспокоено паде­нием авторитета ученого в глазах общественного мнения. В этих условиях крупные представители научного мира стремятся заострить обсуждение этических проблем науки. Они выступают против того, чтобы этика была отделена от научной деятельности. В программных заявлениях прогрес­сивных общественных движений все чаще формулируются необходимые требования к социально-этическому облику современного ученого. Проблема из сферы экзистенциаль­ной (т. е. фактического существования) переносится, таким образом, в сферу «должного». Спектр таких требований со­держится в «Рекомендации о статусе научных работников», принятой ЮНЕСКО в 1974 г. Они таковы:

1) бескорыстие и интеллектуальная честность;

2) способность рассматривать проблему или ситуацию в перспективе и с учетом всех ее последствии для челове­ческого общества;

3) умение выделить гражданские и этические аспекты проблем, связанных с поиском новых знаний, которые, на первый взгляд, представляются исключительно техничес­кими;

4) бдительность в отношении вероятных и возможных социальных и экономических последствий деятельности в области научных исследований и разработок;

5) готовность общаться с другими не только в научно-технических, по также и вне этих кругов, что означает го­товность работать в группе и в области смежных профессий.

Научное сообщество начинает постепенно осознавать, что прежний образ ученого, сочетавший в некой святой троице героя, мудреца и пророка, нанес даже некоторый вред прес­тижу науки. Ведь широкая общественность стала возлагать слитком большие надежды на науку в избавлении мира от социальных недугов. Завышенные требования к ученому, которые выдвинула сама научная идеология, обернулись в конечном счете всеобщим разочарованием в науке и враждеб­ностью различных социальных слоев к ученым. Поэтому деятели науки в последнее время стремятся «обмирщить» образ ученого, вернуть его на грешную землю. Обмирщение образа ученого направлено на снятие того социального на­пряжения, которое возникает в результате шокирующего разрыва между высоким идеалом и «земной» реальностью. Если ученый не святой, а простой человек, «как все», то и требовать от него слишком многого нельзя. Как и все лю­ди, ученые могут быть добрыми или злыми, героями или трусами, мудрыми или глупцами, либералами или консерва­торами, эгоистами или альтруистами; короче, ничто челове­ческое им не чуждо.

По что же тогда все-таки отличает ученых от других людей? По мнению многих, такой отли­чительной чертой является высокий профессионализм лю­ден науки и связанное с ним стремление к истине. Что же касается других человеческих качеств, то они у ученых не лучше и не хуже, чем у других людей, поскольку сама нау­ка — это часть общества: каково общество в целом, тако­ва и наука.

Образ ученого продолжает по-прежнему играть важ­ную роль в идеологии научного сообщества. В этом образе научное сообщество видит своеобразную визитную карточ­ку, позволяющую ему вступить в диалог с обществом. И в то же время этот образ является своеобразным паролем для вхождения молодого поколения в мир науки. Современный образ ученого — это не фактуальное описание того, что есть на самом деле. В своей идеологической функции он выступает как нормативный идеал, на который следует рав­няться. Образ ученого не экзистенциален, а потенциален, он служит нормативной моделью «должного», которую вряд ли кто-нибудь реализовывал, но к выполнению которой, соглас­но идеологическому ритуалу, следует стремиться.

Функции идеологической нормы, подобной образу уче­ного, заключаются в том, чтобы выражать институциональ­ные интересы научного сообщества, обслуживать его внут­ренние и внешние потребности, а не в том, чтобы жестко регламентировать поведение каждого его конкретного чле­на.