Gustav_Shpet_i_sovremennaya_filosofia_gumanitarnogo_znania_2006

кивает, что «философия (как, по-видимому, и все гуманитарное знание. —Л. М.) не может удовлетвориться теми формами и при­ емами логики, которые достаточны для формально-онтологичес­ ких наук, и потому настоятельно требует разнообразия от самой логики»29. В частности, описание вовсе не «уменьшает» роли логики и тем более не преодолевает формализма и схематизма понятий, поскольку оно само пользуется ими в полной мере, а «описательная диалектика» содержит «методы очищения» эмпи­ рического знания от ошибок, различения «знания» от «мнения». Следует заметить, что Шпет опирается в этом случае на класси­ ческую диалектику и не говорит о роли описания, дескрипции, которая столь значима в феноменологии. Так, в «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии» Гуссерль, сравнивая дескриптивные и точные науки, пишет: «Когда все дело в том, чтобы придать сообразное понятийное выражение наглядным вещным данностям с их наглядно данными сущност­ ными характеристиками, то нужно брать их такими, какими они дают себя. (...) Точные и чисто дескриптивные науки, хотя и находятся в связи между собой, но не могут подменять друг друга, — как бы далеко ни зашло развитие точных, то есть оперирующих идеаль­ ными субструкциями наук, они никогда не смогут решить изна­ чальные, оправданные задачи чистого описания»50. Интенция Шпета безусловно лежит в русле гуссерлевской оценки роли описания в науках, особенно дескриптивных, как естественных, так и гуманитарных.

Что касается «мнения», то по Шпету здесь тоже есть своя «на­ правляющая диалектическая линия» и своя логика — «логика ве­ роятного», «преемственность положительных мнений». Значи­ мо именно то, что Шпет стремится осуществить рациональный подход к «мнению». «Философия как знание не исключает чело­ веческого “мнения”, “мнения смертных”, которое определяется своим предметом, отличным от предмета-“истиньГ и допускаю­ щим только относительное и условное знание. “Мнение” в фи­ лософии имеет законное право на существование рядом с фило-

89 Там же. С. 308—309.

30 ГуссерльЭ. Идеи к чистой феноменологии ифеноменологической фило­ софии. М., 1994. С. 72.

Софией как знанием, но оно не может быть отождествляемо с последней»31.

Конкретные направления в развитии методологии гуманитарных наук

Одна из особенностей разработанной Шпетом методологии — обращение не только к общим проблемам, но и к конкретным вопросам различных гуманитарных наук, результаты и значение которых еще предстоит оценить. Это прежде всего его «лингви­ стический и герменевтический поворот», а также исследование логических и методологических проблем конкретных наук и поиск их решения, в частности в историческом знании и этни­ ческой психологии, проблемы которых значимы и сегодня.

«Лингвистический игерменевтическийповорот* Шпета: главныепроблемы.

Важной базовой составляющей методологии гуманитарного зна­ ния является философия языка — термин, редко применяемый Шпетом, но по существу очерчивающий круг проблем языка и слова, которыми увлеченно занимался философ, осознавший уже в начале XX века необходимость того, чем будет занят весь этот век — постижением многосмысленности и многофункциональ­ ности языка как текста, речи, письма, слова, их существования в языке естественном и обыденном, языках науки и культуры, а так­ же в особой социокультурной сфере — общения и коммуника­ ции как передачи информации. В текстах, посвященных языку и слову, Шпет предстает как мыслитель, плодотворно сочетающий философский и лингвистический подходы к решению как фи­ лософских вопросов, так и проблем методологии гуманитарных наук. Следует подчеркнуть, что «лингвистический поворот» он осуществил самостоятельно и лично, и тем более потому что, как известно, не имел возможности познакомиться с работами ведущих европейских философов языка и логиков после смены строя в России. Но, по-видимому, еще большее значение имела его личная позиция — интерес к языку, «семасиологической ло­ гике», слову как особому феномену культуры и всех гуманитар­ ных наук.

91 ШпетГ. Г. Мудрость или разум? // ШпетГ. Г. Философские этюды. М., 1994. С. 234.

Одно из направлений его работы в этой области — обраще­ ние к «классике», что присутствует во всех его текстах и особен­ но проявилось в монографии «Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольдта» (1927). По отношению к Гум­ больдту здесь он осознает многое из того, что М. Хайдеггер, раз­ мышлявший как философ, а не филолог, изложит позже в своем известном докладе «Путь к языку» (1959), основой которого во многом стали также идеи В. Гумбольдта, позволяющие открыться «общему кругозору для вглядывания в язык». Шпет полагал, что почти через век «идеи Гумбольдта приобретают для лингвисти­ ки значение принципов» и никоим образом не устаревают, вме­ сте с тем он оставляет для себя свободу как в понимании текстов Гумбольдта, так и в понимании самого языка, вводя скромный под­ заголовок об этюдах, вариациях и даже «фантазиях» по этому по­ воду, т. е. не претендуя на самостоятельную зрелую концепцию. В результате исследования проблемы языка в целом в его куль­ турно-историческом аспекте, а также в ходе анализа главного понятия Гумбольдта — «внутренняя форма языка», Шпет, опира­ ясь на свое понимание места и роли слова, приходит к выводу о существовании «внутренней формы слова» и принимает это понятие как базовое для дальнейшего анализа. Разумеется, погру­ жение Шпета в работы и идеи В. Гумбольдта носят достаточно специальный характер и требуют отдельного исследования не только философов, но и лингвистов. Вместе с тем для понима­ ния ситуации общезначимый характер имеет мысль Шпета об «общем повороте» как переоценке «прежних грандиозных фи­ лософских построений с целью извлечения из них... жизнеспо­ собного, и развития его в положительном направлении»32. И именно в связи с этим «поворотом» находились и вновь издава­ емые труды (1903) В. Гумбольдта, что, как можно предположить, послужило и «лингвистическому повороту», свой вклад в кото­ рый сделал и Шпет.

Основным элементом анализа языковых проблем Шпет сде­ лал слово, придавая ему широкое значение как устной, так и письменной речи, понимая слово как способность или «дар» человека, в отличие от «бессловесных» животных, как орудие

м ШпетГ. Г. Внутренняяформаслова. ЭтюдыивариациинатемыГумболь­ дта. Иваново, 1999. С. 7.

сообщения и выражения мысли, чувств, знаний, приказаний, до­ говоров и т. д. В его системе рассуждений слово обозначало так­ же любой по смыслу законченный отрывок речи или просто «речь», вообще некоторое выражение или сообщение. Словом называется и привычное его значение — далее неразложимая часть языка, элемент речи, отдельное слово33. Столь широкое применение понятия «слово» носит явно философский харак­ тер и означает, что Шпет стремился не только понять его приро­ ду, но увидеть всю культуру через слово, как позже Ж. Деррида предложит истолковать культуру, по крайней мере западную, че­ рез письмо, «как отображение того или иного состояния пись­ менности, а появление науки, философии, познания вообще — как следствие распространения фонетического письма»; при этом будет принято во внимание, что «письмо как артикулятор­ ная способность расщепляет в языке все то, что хочет быть континуальным, и вместе с тем сочленяет все то, что кажется ра­ зорванным»94. Это универсальное свойство письма, как представ­ ляется, присуще и слову, тем более если его рассмотрение пере­ ходит с собственно лингвистического или филологического на философский уровень.

Философское рассмотрение слова предполагает среди дру­ гих онтологический подход — бытие, выраженное в слове. Этот поворот, в частности, весьма своеобразно осуществлен М. Хай­ деггером в статье «Слово», посвященной стихотворению Ш. Ге­ орге с таким же названием. Это обстоятельная, своеобразная ин­ терпретация, центром которой стала строчка «Не быть вещам где слова нет», что позволило философу размышлять о «загадке слова», о том, что «лишь имеющееся в распоряжении слово на­ деляет вещь бытием». Чтб такое слово, если оно на такое способ­

мШпетГ. Г. Языки смыслИШпетГ. Г. МысльиСлово. Избранныетруды. М., 2005. С. 568—569. См. также: «Определение “слова", из которого я исхо­ жу, обнимаетвсякое, какавтосемантическое,такисинсемантическоеязыковое явление. Это определение настолько широко, что оно должно обнять собою каквсякоеизолированноеслово, “словарный материал”,таки связное, следо­ вательно, период, предложение... или произвольно установленную часть». ШпетГ. Г. ЭстетическиефрагментыН ШпетГ. Г. Сочинения. М., 1989. С 402.

34АвтономоваН. С. ДерридаиграмматологияIIДерридаЖ. О грамматоло­ гии. М., 2000. С. 25, 37.

но, и чтб такое вещь, если она нуждается в слове для своего бы­ тия. «Слово внезапно обнаруживает свою другую, высшую власть... Само слово — даритель присутствования, т. е. бытия, в котором нечто является как существующее». «Слово есть у-сло- вие вещи как вещи». «Но слово не об-основывает вещи. Слово допускает вещи присутствовать как вещи»55.

Если продолжить философское размышление о слове, то сло­ во предстанет как то, что делает сознание, мысль, интуицию, чув­ ственное «присутствующим», явленным для себя и другого, что, являясь основой речи, базисным элементом ее структуры, ста­ новится средством и формой ее порождения из небытия. Необ­ ходимость обращения к слову окажется связанной также и с тем, что язык — это масштабное и очень общее явление, слово же — близкое, доступное, достаточно легко понимаемое, запоминаемое и применимое. В речевой деятельности идет скорее поиск сло­ ва, чем поиск языка. Через слово осуществляется присутствие и представленность культуры в мышлении и оформлении мысли, разговоре, общении, коммуникации, побуждении к деятельнос­ ти (перформативная функция) в повседневности и научном тео­ ретизировании.

Известно также исследование М. Фуко, где проблема соотно­ шения слов и вещей рассматривается в контексте «археологии гуманитарных наук» с введением понятия «эпистема», внутрен­ ним упорядочивающим принципом которой становится имен­ но это соотношение. Он различил три эпистемы в культуре но­ вого времени: ренессансную — слова и вещи тождественны друг другу, взаимозаменяемы (слово-символ); классическую — слова и вещи соотносятся опосредованно, через мышление (слово-об­ раз); современную — слова и вещи опосредованы «языком», «жиз­ нью», «трудом» (слово —знак в системе знаков); и новейшую — слово замкнуто на самое себя56.

Шпет «предуведомил» размышления философов XX века о слове, для него в полной мере было ясно, что слово — это фунда­ ментальная смысловая единица языка, «акт» социального и

** Хайдеггер М. Слово // Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступле­ ния. М., 1993. С. 303, 306, 309.

ж Автономова Н. С. Мишель Фуко и его книга «Слова и вещи» // Фуко М. Словаи вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977. С. 12.

культурного сознания, форма его «овеществления» в произне­ сенном, написанном слове-знаке; базовый элемент в сфере со­ общения и способе коммуникации, «всеобщий знак» в семанти­ ке (семасеологии). Вместе с тем он разрабатывал многие конк­ ретные аспекты проблемы слова, в частности структурный ана­ лиз слова, теорию слова как знака, восприятие слышимого сло­ ва, при этом сохранялся философско-методологический, семи­ отический и культурно-социальный подход к проблеме, не под­ менявшийся психологическим или лингвистическим анализом.

Особый интерес представляет анализ структуры слова — «не морфологическое, синтаксическое или стилистическое постро­ ение... а, напротив, органическое, вглубь: от чувственно воспри­ нимаемого до формально-идеального (эйдетического) предмета, по всем ступеням располагающихся между этими двумя термина­ ми отношений»*7. Очевидно, что анализ осуществляется прин­ ципиально на философском уровне, где и обнаруживаются новые знания и представления о слове. Следует отметить, что, восполь­ зовавшись мало разработанным в то время понятием «структу­ ра», Шпет считает необходимым кратко изложить свое понима­ ние структуры вообще, структуры «духовных и культурных обра­ зований» в частности, что и сегодня не утрачивает значимости для гуманитарного знания и говорит о его методологическом и философском провйдении. Другое новшество Шпета состоит в поиске «эстетической предметности слова», который он осуще­ ствляет, вопреки исследованиям известных психологов, как не­ психологический структурный анализ восприятия слышимого слова, позволивший прежде всего различить естественно-природные и социально-культурные функции слова. Он вычленяет восемь форм-этапов восприятия слышимого слова, четыре из которых не природны — это слово как принадлежащее к какой-либо куль­ туре, определенному языку, имеющее в этом контексте опреде­ ленный смысл, морфологию, синтаксис и этимологию, а одно — различение эмоционального тона — сочетает оба начала, что де­ тально исследуется философом в историческом контексте58.

57 ШпетГ. Г. Эстетические фрагменты// ШпетГ. Г. Сочинения. М., 1989. С. 382.

58 Там же. С. 383-387.

и ее проблемы» (рукопись, 1918), значение которой еще не оце­ нено в полной мере и сегодня. Это не просто богатейший компендиум, история учений о герменевтике и ее развитии от «эмпирически-практических формул до их принципиального и философского обоснования», но и фундаментальное исследова­ ние собственно природы и проблем гуманитарных наук, их вза­ имодействия и соотношения с философией. Одна из важнейших проблем как герменевтики, так и гуманитарного знания в целом — интерпретация, ее эпистемологические смыслы и особенности, а также типология. Рассмотрено понимание интерпретации от священных текстов до филологии и истории, от Платона, Ари­ стотеля, Августина, Флация до Ф. Шлейермахера, А. Бека, И. Г. Дройзена, Эд. Шпрангера, В. Дильтея и других. Шпет иссле­ дует различные концепции и типы интерпретации — граммати­ ческой, «технической», психологической и исторической, имею­ щей значение для любой познавательной деятельности, особенно для социально-гуманитарного знания. Современные отечествен­ ные философы обращаются к этой работе Шпета, как и к теме интерпретации, в контексте исследования проблем герменев­ тики в целом40.

В гуманитарном знании представлен не столько теоретизированный субъект как «сознание вообще», сколько менее абст­ рактный, целостный субъект в единстве его мышления, воли, чувства, веры, повседневной жизни. Он перестает быть чисто гносеологическим субъектом или «высокоабстрактной познаю­ щей функцией», но обретает целый ряд свойств эмпирического субъекта, предстает «субъектом интерпретирующим», но, остава­ ясь достаточно абстрактным, не становится конкретной индиви­ дуальностью (имрек, по Шпету). Поэтому, кроме теории познания, необходимо учитывать идеи и опыт герменевтики, а также фе­ номенологии, философии жизни и экзистенциализма. Гуманитар­ ное познание имеет дело с текстами (контекстами и подтекстами), символами —в целом с языком, в котором человек познающий «преднаходит» себя, соответственно герменевтика существенно дополняет методологию наук как общая теория понимания и

40 Однаиз первыхработ: КузнецовВ. Г. Герменевтикаигуманитарноепозна­ ние. М., 1991; об интерпретации см.: МикешинаЛ. А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002. Гл. VIII.

интерпретации текстов, знаковых систем, символов. Опыт гер­ меневтики необходим и потому, что в знании и познавательной деятельности существуют явные и неявные предпосылки, осно­ вания — вообще неявные компоненты различного типа, которые должны быть выявлены, эксплицированы и интерпретированы. В гуманитарном познании исследователь очень часто обращает­ ся к дологическим, допонятийным — в целом дорефлексивным формам и компонентам, признает необходимость выявления их роли в любом познании, и в этом случае опыт герменевтики по изучению пред-знания, пред-мнения, пред-рассудков в форме «не­ рационального априори», «исторического априори», «жизнен­ ного мира», «повседневного знания», традиций и т. п. оказывается наиболее значимым. Наконец, если всякое познание осуще­ ствляется в общении, диалоге, коммуникации, то это с необходи­ мостью предполагает понимание как «проникновение в другое сознание с помощью внешнего обозначения» (П. Рикёр), и опыт герменевтики опять оказывается незаменимым. Шпет задолго до ведущих представителей герменевтики в XX веке — Г.-Г. Гадамера и П. Рикёра обратился к ее идеям и опыту, осознал ее неотъемле­ мость от методологии гуманитарных наук.

Проблемыметодологииисторической науки, исследованныеШпетом. Эта область наиболее обстоятельно разработана философом. Самый значащий результат обращения к конкретному знанию — иссле­ дование истории как предмета (и проблемы) логики. По Шпету «-.первое место и руководящую роль среди всех эмпирических наук должна занимать не какая-нибудь из отвлеченных формаль­ ных наук, а та наука, которая представит собою образец наиболее совершенного познания конкретного в его неограниченной полнотеТакой наукой может быть только история. (...) История должна занять руководящее место в классификации эмпиричес­ ких наук не только по приемам, которыми она пользуется при изучении действительности, но и по тем методам, к которым она прибегает в изображении действительности, —методам, имею­ щим целью адекватное выражение “того, что есть, как оно есть”»41.

Представленные в работе «Герменевтика и ее проблемы» мыслителями разных стран и эпох трактовки исторической ин­

41 Шпет Г. Г. История как предмет логики // ШпетГ. Г. Мысль и Слово. Избранные труды. М., 2005. С. 223—224.

терпретации меньше всего удовлетворяли Шпета, особенно по­ тому, что в эти же годы он продолжал критические и методоло­ гические исследования на тему «История как проблема логики», обстоятельно продумывая (как никто из русских философов до него) базовые принципы и понятия методологии исторической науки. Обстоятельность проявлялась прежде всего в том, что Шпет осмыслил значительный объем литературы, осуществил критико-аналитическую оценку большинства концепций исто­ рического знания, или «философии истории», предложенных ведущими европейскими мыслителями, но объемный том более пятисот страниц, содержащий множество обобщений и методо­ логических выводов, получил достаточно скромный подзаголо­ вок «Материалы». Для современного исследователя становления методологии гуманитарных наук, истории в особенности, — это уже проделанная за и до него работа, отмечающая уровень и фун­ даментальность разработки проблемы.

Интересно сравнить главу первую части I, где Шпет, стремясь к «сознательной рефлексии по поводу методологических особен­ ностей исторической науки», обращается к XVIII веку, и раздел V «Завоевание исторического мира» из «Философии Просвеще­ ния» (1932) его ровесника Э. Кассирера. Они начинают одина­ ково и сходно оценивают ситуацию. Шпет: «Восемнадцатый век, и в частности эпоху Просвещения, нередко характеризуют, как век “неисторический” и даже “антиисторический”. (...) Мы долж­ ны признать, что приводимая характеристика ХУШ-го века, если ей придать совершенно общеезначение, далеко несоответствуетфактам.

Она сама страдает неисторичностъю, так как она не столько констати­ рует факты, сколько представляет собою выводы из некоторых по­ ложений, схематизирующих состояние науки и философии в ту пору»42. Кассирер: «Распространенное мнение, что XVIII век был специфически “неисторическим” столетием, само исторически необоснованно и неоправданно (...) Ведь это XVIII век... стремит­ ся постичь “смысл" истории таким образом, чтобы извлечь из него тоже ясное и отчетливое понятие, хочет установить отношение между “всеобщим” и “особенным”, между “идеей” и “действитель­ ностью”, между “законами” и “фактами" и провести отчетливые

44 ШпетГ. Г. История какпроблема логики. Критические и методологи­ ческие исследования. Материалы. В двух частях. М., 2002. С. 105—104.