Gustav_Shpet_i_sovremennaya_filosofia_gumanitarnogo_znania_2006

Шпет, явным образом, ищет третью возможность — по ту сторо­ ну классицизма и романтизма. Такую возможность, которую потом даже не будут искать, а только подменят —советской карикатурой на «жизнь и реализм*. Эта карикатура останется убедительной и на поздней стадии диссидентски-антисоветского отрицания — особенно в пределах так называемого «структуралистского троц­ кизма», предъявившего у нас и на Западе, начиная с 1960-х годов, свой запоздалый и беспроигрышный счет «сталинизму», но еще более усиливающего — методом «деконструкции» (то есть изнан­ ки) — паразитарную конструкцию отрицаемого Двойника...

5. Иностранность разума. Для реализации такого замысла, возможного — как понимает автор «Эстетических фрагментов» — только в такое время, недостаточно обычного, центростремитель­ ного, образцово-классического (в глазах самого Шпета) научного речевого жанра — «чистого», «логического» логоса-дискурса. Замысел и исторический момент требуют радикально иного: нужна выходящая из ряда вон, выразительная, ^¿центрическая, металогическая логика. Нужен какой-то вообще другой, не акаде­ мический жанр речи. Это объясняет своевременное появление и повторение Ницше в «Своевременных повторениях»: название 1-го выпуска как бы переворачивает полемику со временем и современниками в «Несвоевременных размышлениях», опубли­ кованных за полвека до того. В контексте самой высокой для философа Нового времени и персонально для Г. Г. Шпета ценно­ сти — разума —читаем:

«Собственный высокий стиль эстетики стал непонятностью, потомучто недостаточнопонятным, иностраннымсталсамразум. Поистине вовремя начал философствование молотом классик Ницше! Нам нуж но сн ова стать классикам и, — твердил Сезанн» (356). (Курсив мой. Здесь и далее разрядкой передается курсив Г. Г. Шпе­ та. — В. М.)

Имя Ницше упоминается в «Эстетических фрагментах» вот этот единственный раз, но, как видим, по самому значительному, фундаментальному для автора поводу. Похоже, «тайна филологов» зависит от тайны «воз-рождения» («нового рождения») пример­ но так же, как замысел новой классики («Ренессанса») относится к «философствованию молотом» Ницше — не столько «ницше­ анца», сколько филолога-классика.

Еще раз: классицизм и романтизм «переживаний» и «переживателей» должны быть не просто преодолены: распад настоль­ ко глубок, что ни тот ни другой тип культурного мировоззрения и творчества больше не имеют шансов, то есть неспособны к исторической (* творческой) жизни —как «жизнь и реализм». В этом смысле классицизм и романтизм должны быть превзойде­ ны, но так, что «нужно снова стать классиками». (Русский писа- тель-мыслитель Михаил Пришвин сказал бы в 1920-е годы так: «Кащееву цепь» прошлого, уже мертвую, но тем более цепкую, нужно «оволить»; именно потому, что дореволюционная вера ре­ волюционной интеллигенции исчерпана в своем принципе после победы революции, уже началось «обыгрывание прин­ ципа», и весь вопрос в том, возможно ли, и каким образом, исто­ рическое преемство — жизненное, а не сконструированное ка­ бинетное, как у «Мережковских».)

Поэтому нужен новый образ —эстетическая категория по ту сторону традиционных «категорий». То есть нужно нечто види­ мое, «внешнее»: не вообще что-то «духовное», но чувственно, эстезиологически духовное — образ, выходящий за пределы традиционного «образа». Нужно нечто созерцаемое и пережива­ емое, но — по ту сторону «переживаний» и псевдосозерцаний (абстрактных или, того хуже, мистических). Чувственно-сверх­ чувственный, неподвижный эйдос движения, мимесис происхо­ дящего события — вот что нуждается в подражании самим письмом. В «Своевременных повторениях» дело не только и, может быть, не столько в том, что автор пишет вообще о философской дис­ циплине — теоретической эстетике, а в том, что он пытается вос­ произвести —ритмом, синтаксисом, полемическим молотком — «качели» предельных возможностей своего времени, своей куль­ туры: абсолютный верх—абсолютный них

«Мы—первые ншверженные—взносимсявыше других, быть может, девятым и последнимвалом европейско-всемирной истории. Ныне мыпре­ ображаемся, чтобы начать наконец — надо верить! — свой евро­ пейский Ренессанс» (355).

Здесь тоже речь о «своем» Ренессансе, как в нашем исходном и ключевом абзаце — о «возрождении». «Новое рождение» — воз­ можность одолеть и оволить распад, более того — впервые самостоятельно (а не самозвано) приобщиться к «европейсковсемирной истории» — выстраданным и адекватным, абсолютно

самородным русским путем. И в этом — праздник, «величайший празд ник», потому что в России такого Ренессанса еще никогда не было. Ведь разум, даже в Европе ставший «иностранным», в России, в известном смысле, был таким всегда:

«До сих пор мы только перенимали» (там же).

Это, похоже, —смысловая и эмоционально-волевая доминан­ та замысла: праздник «преображения», «возрождение» как пре­ ображение. Точнее, как вера в возможность осуществления того, чего до сих пор еще не было. Вера-требование того, что предпола­ гается и полагается, так сказать, заслуженным в историческом смысле. Более того — возможным.

6. Круг предвосхищения. Чего, однако, нет больше нигде у нашего автора внешне —кроме процитированного в начале абза­ ца, — так это мотива «тайны филологов»: настолько, похоже, этот мотив проникает в ходы и повороты мысли в «Своевременных повто­ рениях». Но что, если «тайна филологов», как и 1-й выпуск «Эсте­ тических фрагментов» в своем целом, указывает не только на замы­ сел новой классики, но также и на философский замысел Г. Г. Шпета в целом, на его, как сказали бы сегодня, научно-философскую программу?

Наш вопрос —не гипотеза. Гипотезы, строго говоря, ограни­ чены опытом так называемых опытных наук. В пределах историчес­ кого опыта, который делают своим предметом герменевтические (интерпретативные) дисциплины — «филология» в исконном и собирательном смысле перевода, истолкования и понимания, «любви к слову», — значимы и продуктивны не гипотезы, но предвосхище­ ния. Предвосхищения понимания целого, которое для исследо­ вателя, комментатора, интерпретатора, с одной стороны, уже дано в виде «текста», а с другой стороны, всегда задано как путь рекон­ струкции «целого» из его «частей». Таков круг предвосхищения, о ко­ тором учит современная герменевтика: «круговращение понима­ ния» включает историческую реальность истолкования, внутри которой находится истолкователь сам со своею — преднаходи- моюим—историчность*?.

* Выражение Гадамера. См.: 1адамер Г.-Г. О круге понимания (1959) // 1адамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 73 (перевод А. В. Михайлова). Создательсовременной (не классической ине романтичес­

Наше предвосхищение можно переформулировать так:

— Что, если «тайна филологов», которую Г. Г. Шпет, так ска­ зать, дает, но не выдает (как это, по его мнению, делают на свой лад и сами филологи), — не что иное, как философская загадка «другой стороны луны», тайна другой стороны логоса? Логоса не как «логики» утверждающего или отрицающего попятил —традиции теоретического или научного разума, заложенной Аристотелем, — но как логики слова. Логики, ставшей позднее основным предметом исследования (а равно и основным пунктом размежеваний) в трех магистральных направлениях философии XX века —немец­ ком «герменевтическом», англосаксонском «аналитическом», французском «семиотическом» и «деконструктивистском».

Если предвосхищение верно и «тайна филологов» — некий ключ, то истина, на которую претендует наш не очень понятный текст, сама может оказаться предвосхищением — состоявшимся и все же не состоявшимся в свое время и, как историческое следствие, утраченным в своем проблемном напряжении, в своей истине. Ведь «тайна филологов» для нас сегодня и вовсе тайна за семью печа­ тями, почти тайнопись на русском, но чужом языке —настолько анонимными и «иностранными» стали даже свои, своязычные гу­ манитарно-философские традиции (что, кстати, позволяет на собственном опыте, — а не с чужих слов, — осознать и оценить проблему «языка» в современной философии, скрытую, как пред­

кой) герменевтики вводит вэтой статье (впервые напечатанной всборнике, посвященном семидесятилетию М. Хайдеггера) понятие «предвосхищение совершенства», котороедолжно—сопорой нахайдеггеровскую«герменевти­ ку фактичности» (1923) и радикальную историчность в *Бытии и времени» (1927)—восполнитьтрадиционное предметноеоснованиегерменевтикимета· предметным, включающим«нечто, чтооставалосьнаперифериипрежнейгер­ меневтики, аименно: временнйядистанциявеезначениидляпонимания» (Там же. С. 80). В этом смысле Гадамерговорит: «Подлинно историческое мышле­ ние должно мыслить и свою собственную историчность. Тогда оно уже не будет гнаться за призраком исторического объекта, предметом прогрессиру­ ющего научного исследования, но сумеет распознать в объекте иноесвоего собственного,атемсамымнаучитьсяпознаватьиодноииное. Подлинныйисто­ рический предмет—это не предмет, аединство такого одного и иного, отно­ шение, в котором и состоит как действительность истории, так и действи­ тельность исторического понимания* (Тамже. С. 81—82). Иименновэтоммы пытаемся, комментируятекстГ. Г. Шпета, емуследоватьи «подражать».

ставляется, не столько в «языке», сколько в «разговоре»: я и другой так естественно говорим на одном и том же языке — и вдруг с ужасом и стыдом обнаруживаем, что мы говорим «на разных язы­ ках»). Шпет говорит с нами на другом языке —в этом все дело.

Но что если 1-й выпуск «Эстетических фрагментов» не такое уж исключение и не «остраннение» философской проблематики на­ шего автора, заговорившего как бы вдруг на вроде бы чуждую ему тему очуждения разума? Что если перед нами гротескно-эксцен­ трическое общее место «общных», по слову Г. Г. Шпета, находок и обретений века — пореволюционных, но не советских, симво­ лизирующих, но уже не символистских, решающих, но ничего окончательно не решивших и, главное, ставших вполне иностран­ ными для внуков, всегда готовых, по слову А. Ахматовой, «отвер­ нуться в тоске», но в действительности скрепляющих собою ано­ нимную Кащееву цепь? Что если «Своевременные повторения» своевременны сегодня в самой своей «несвоевременности» постольку, поскольку «тайна филологов» открывает и скрывает тайну русского культурно-исторического сознания в единствен­ ный и высший момент его кануна-конца, то есть решающего фило­ софского прорыва из обособления и почти сразу же срыва, предвос­ хищенного внятной невнятицей, которую изрекает дух небытия в романе Андрея Белого «Петербург» (1916): «Я гублю без воз* врата»?-

Значит, есть круг и круг. Предвосхищение как так называемая «судьба» —и предвосхищение как так называемая «благая весть». Афины и Иерусалим, эллинство и Вифлеем. Мы, следовательно, — как и автор «Своевременных повторений» — по-своему повторяем­ ся: мы движемся в том и в другом круге события и понимания одновременно, но в разных временах и в разных типах «времен­ ности* (о которой учит Хайдеггер в своей «герменевтике фак­ тичности» 1923 года и которую в 1921—1922 годах изображает М. М. Бахтин в Витебске в своей гротескно переворачивающей беспредпосылочную «первую философию» философской про­ грамме «единого и единственного события бытия»). Вот, значит, что мы уже поняли, хотя все еще не понимаем: в определенной исторической ситуации, периодически повторяющейся — ско­ рее «в истории бытия», Seinsgeschichte, чем в истории Kultur, в «не­ чистой» истории, а не в «чистом» Разуме, — мертвые могут оказаться, так сказать, живее живых, а «познанное», казалось бы, дав-

ным-давно, —интереснее и даже актуальнее самых продвинутых «когнитивных практик». Не об этом ли вообще повторяют и фи­ лософствуют молотом «Своевременные повторения»?

6. Затекст. Дух и стиль 1-го выпуска не то чтобы неповтори­ мы; они больше не повторятся у Г. Г. Шпета никогда, потому что у них — как мы понимаем сегодня —больше не будет своего времени. Чего же мы все-таки не понимаем в нашем тексте? Очевидно, — того затекста конкретно-исторической событийности, который, буквально, «стоит за» нашим текстом и который вполне объек­ тивно мотивирует не столько «текст», сколько «высказывание». Мысль, высказывание, авторство —не «в» тексте, а на границе текста и «затекста».

Непонятное и немыслимое, которое, в связи с текстом Г. Г. Шпе­ та, предстоит помыслить и понять как историческую возмож­ ность, — это решительно констатируемый автором «величайший праздник», который справляет само время, сама история культу­ ры. Праздник, который связывает «тайну филологов», во-первых, с феноменом «возрождения», а во-вторых, с эпистемологичес­ ким принципом «познания познанного». Эмоционально-волевой тон в нашем абзаце, как и в других фрагментах 1-го выпуска, под­ нимается до постулата, до суммы постулатов, перекрывая, почти закрывая — выразимся на более привычном языке Шпета — «пред­ мет», логически отчетливый смысл «сообщения». Комментиро­ вание такой осмысленной неосмыслицы счастливым образом обречено тоже на «качели»: двигаться придется то «туда», то «об­ ратно», из затекста того мира, откуда говорит текст, —в наш собственный мир и затекст, а отсюда — обратно, так чтобы стало возможным почувствовать и понять само это онтологически-со- бытийное различие единого и единственного события бытия, само «между» («временное отстояние», ХеШпаЬэЬапй — по Гадамеру, «взаимную вненаходимость» —по Бахтину).

7. Смена парадигмы — не по Куну. Итак, мы предположили, что «Своевременные повторения» и в особенности наш абзац в них — эксцентрический пункт всей, лишь по видимости жесткой и плоской («рационалистической») программы Шпета-философа. То есть такое «овнегинение» ее, при котором мышление мыслящего не столько противоречит само себе, сколько «вдруг» — словечко Достоевского тут уместно — как бы выходит гротескно само за

себя. Но этот входящий в замысел 1-го выпуска эксцентризм мысли —вполне рассчитанный и не вполне контролируемый в одно и то же время4 —допускает следствия, которые сам Г. Г. Шпет впоследствии, очевидно, учесть уже не мог, но не столько потому, что ему «не дали», сколько потому, что он по-своему как-то уже все учел — если не с самого начала исследовательской работы, то все же давным-давно.

Эксцентризм (и радикализм) автора «Эстетических фрагмен­ тов» есть резон воспринять и помыслить в общей историкофилософской и историко-научной связи XX века, именно по ана­ логии с концептуализацией Т. Куном «ненормальной» науки в отличие от «нормальной» —правда, в ином, не куновском контекс­ те естественнонаучно ориентированной philosophy of science. Наш исходный пункт и предвосхищение приобретают тем самым вид следующего вопроса:

— Не являются ли основные программно-философские утвер­ ждения Г. Г. Шпета о том, что математически-естественнонаучное мышление лишено даже подхода к «исторической проблеме» как про­ блеме «понимания» и, более того, отстраняет и отчуждает филосо­ фию от «изначала ей присущего замысла конкретности и исто­ ричности, в их глубочайшем принципиальном значении»5, так что нужна новая логика познания исторического опыта, — не оказыва­ ются ли эти и подобные научные утверждения в некоей связи с

4 Шпет писал своему издателю В. И. Витязеву-Седенко: «Не смутила ли Вас «^-академическаяформаIвыпуска?..Дальшебудетобратно,—вполнеакаде­ мически. Но тутмне захотелось поозорничатьираздразнитьнекоторых гусей. Даст Бог, попадутся». Цит. по:ЩедринаТ. Г. «Я пишукакэхо другого...»: Очер­ киинтеллектуальнойбиографии1уставаШпета. М., 2004. С. 58. Мне кажется, не следует здесь «верить на слово» автору, комментирующемууже завершен­ ныйиотрешенныйсвойтекст: свести содержание «Своевременныхповторе­ ний» к полемике и «озорничанию» значило быупроститьсутьдела, ктомуже полемическийадресатавторасегодня не всегдаинедо концаясен. Комменти­ руя1-йвыпуск«Эстетическихфрагментов», Т. Г. Щедринасправедливозамеча­ ет вконтексте своего исследования: «...в этом тексте скрывается колоссаль­ ныйподтекст, раскрытькоторый можетпомочьименно исследование комму­ никативной реальностирусскогокультурно-философского сообщества нача­ лаXXвека»(Тамже).

6 ШпетГ. Г. 1ермеиевтикаиее проблемы (1918)11 ШпетГ. Г. Мысльи сло­ во. Избранные труды/ Отв. ред. и сост. Т. Г. Щедрина. М., 2005. С. 404.

<ино-научной» проблематикой «воз-рождения* и, значит, с «тай­ ной филологов»?

В. Русское опереж ение — задним числом. Когда в конце 1980-х годов ученик Отто Фридриха Больнова (который, в свою очередь, был учеником Георга Миша, ученика и зятя Дильтея) Фри­ тьоф Роди, редактор «Ежегодника Дильтея», познакомился с еще не опубликованным тогда немецким переводом только что цитиро­ вавшегося исследования Шпета «Герменевтика и ее проблемы» (1918; публикация оригинала: 1989—1992), то он, похоже, прият­ но удивленный, не преминул сразу поставить всплывшего из исторического небытия русского философа в совершенно оп­ ределенный, узнаваемый для историка немецкой философии контекст. Такова статья Ф. Роди «Герменевтическая логика в кон­ тексте феноменологии: Георг Миш, Ганс Липпс, Густав Шпет» (1989), вошедшая в книгу статей этого немецкого исследователя классической и современной герменевтики —«Познание познанно­ го» (1990)6.

В выстроенном Ф. Роди ряду русский философ стоит послед­ ним, хотя мог бы (и должен) стоять хронологически первым. Ведь Г. Г. Шпет — это стало открытым для всех в последнее время — заложил и разработал основы своей научно-философской про­ граммы — грандиозного замысла «Истории как проблемы логи­ ки» и примыкающих к нему изданных и неизданных, написан­ ных, ненаписанных или сгинувших статей, фрагментов и книг — еще до первой мировой войны7, И все-таки Ф. Роди по-своему прав: только западноевропейский (точнее —немецкий) фон мо­ жет здесь ввести в курс дела, то есть помочь осветить и осмыс­ лить непрерывность, преемственность и самую направленность мысли — направленность не «психологическую», а «историчес­

* См.: Rodi F. Erkenntnis des Erkannten: ZurHermeneutikdes 19und 20 Jahr­ hunderts. Frankfurt a. M., 1990. S. 147—167.

7 По мнению Т. Г. Щедриной, исследование «Герменевтика и ее пробле­ мы» возниклоиз разработокк IIIтому«Историикакпроблемылогики»;часть материаловвошлавоIIтом, но «Герменевтику...»авторрешилиздатькаксамо­ стоятельнуюработу, азамысел статьио «чистой герменевтике» относится ко временизаграничной командировкиШпетаиобщениясГуссерлем(1913). См. комментарии Т. Г. Щедриной к «Герменевтике и ее проблемам»: Шпет Г. Г. Мысль и слово. Избранные труды. М., 2005. С. 416.

кую» (если припомнить принципиальную и проблемную оппо­ зицию в мышлении Г. Г. Шпета). Так вот: не всякая, но именно такая направленность — «герменевтическая логика в контексте феноменологии» — в русской философии и гуманитарии XX века оказалась исторически невозможной: она не состоялась, состоявшись, опередив всех, но почти погибнув без возврата. Произошла ис­ торическая деконструкция первых и последующих «низвергну­ тых», по сравнению с которой западная «деконструкция», нена­ учно выражаясь, «отдыхает», поскольку какие-то «следы» в тексте нам даны, а следы в историческом затексте почти отсутствуют либо слишком непонятны. Направленность реферируемых и ком­ ментируемых Ф. Роди текстов для нас почти лишена преемствен­ ности за текстом. Факты, известные под названием «русского опе­ режения», «ускоренного развития» и т. п., в нашей философии, к сожалению, могут быть осознаны только задним числом и в основном только через Запад: настолько в советский век ра­ зошлись пути исторического опыта —с одной стороны, а наук исторического опыта (гуманитарного и философского познания) —с другой, иностранной стороны.

Отсюда —необходимость как бы нового историко-философ­ ского жанра — мы называем его «герменевтическим коммента­ рием», —пытающегося восстановить или, если угодно, «повторить» преемственность в ситуации почти безвозвратной утраты пре­ емственности. (На Западе давно обсуждают проблему так называ­ емого «эпистемологического разрыва» постольку, поскольку в западноевропейской гуманитарно-философской культуре этот разрыв не произошел настолько радикально, как это случилось в России в советский век.) Комментарий, к которому не впер­ вые начинает сейчас тяготеть философия, настолько традиционен, настолько уходит корнями в историю филологии и герменев­ тики — «тайну филологов», — что самый традиционный жанр может показаться даже новым среди более «нормальных» рече­ вых жанров-дискурсов научно-философской культуры Нового времени8.

8 Яимеюввидуне столько «глобальнуютенденцию»,сколько интересую­ щийменя«симптом»исвязанныеснимметодическиевозможностиисследова­ ния. Вот несколько изданий, относящихся к проблеме взаимосвязи филосо­ фии, филологиииистории—соднойстороны, комментарияигерменевтики—

9.Магистральный сюжет. В конце своей «Герменевтики...»

Г.Г. Шпет говорит о «давлении на самое философию» — давлении в смысле назревшей, своевременной задачи:

«Словом, из всеговидно, что проблема понимания для нашего времени

вполнесозрела»9.

«Давление» времени, значит, может мотивировать (как бы торопить) постановку и разрешение так называемых теоретичес­ ких проблем, в предметном содержании которых, взятом в от* влечении от событийно-мотивирующего контекста и затекста мыслящего, мы этого объективного «давления» не найдем. (Не в этом ли тайна бесплодия беспроблемности —такого состояния общест­ венного и научного сознания, когда именно «кризис», о котором, вроде бы, все говорят, как раз и невозможен?..) Перед нами «вдруг» оказалась проблема научной революции в понимании бытия истории — «проблема понимания», которую философия должна видеть ясно, не прикрываясь ни позитивистской «научностью», ни так называемой философией науки, а исходя (как этого требу­ ет Шпет в 1918 году) из «изначала ей присущего замысла кон­ кретности и историчности*. Возобновление этой проблемы сегодня анахронично и своевременно в одно и то же время — историческое условие, которое, может быть, позволит нам при­ близиться к осмыслению «тайны филологов». То, что связывает абзац из «Своевременных повторений» (1922) с только что при­ веденной цитатой из «Герменевтики...» (1918), — это, надо пола­ гать, одно событие, из которого исходит Ф. Роди в упомянутой статье

иодним из первых участников которого в русской философии был

Г.Г. Шпет. Как назвать и локализовать это событие? Идентичный затекст научно-философской программы Г. Г, Шпе-

та (западноевропейский и русский) я условно назову сменой фило·

сдругой: HorstmannA.AntikeTheoriaund moderneWissenschaft:AugustBoeckhs Konzeption der Philologie. Frankfurt а. M. etc. 1992; Philologie und Philosophie/ Hrsg. von Hans Gerhard Senger. Tübingen, 1998; “Jedes Wort ist ein Vorurteil”: Philologie und Philosophie in Nietzsches Denken/ Hrsg. von ManfredRiedel. Köln etc. 1999; Der Kommentar inAntike und Mittelalter: BeiträgezuseinerForschung/ Hrsg. von Wilhelm Geerlings und Christian Schulze. Leiden etc., 2002; Bravo B. Philologie, Histoire, Philosophie de L’Histoire: Etude surJ. G. Droisen, Historien de L’Antiquité. Wroclaw, 1968;АвтономоваH. C. Философия ифилология (орус­ ских дискуссиях 90-х годов) // Логос. 2001. № 4. С. 91—105.

* ШпетГ. Г. 1ерменевтика и ее проблемы// Цит. изд. С. 404.