Gustav_Shpet_i_sovremennaya_filosofia_gumanitarnogo_znania_2006

логическому эпохе естественное человеческое Я, и притом мое, редуцирует себя к трансцендентальному...»14

Искомая очевидность оснований достигнута —так считал Гус­ серль. Что может быть более очевидным для медитирующего саморефлексивного Я, чем сам объект саморефлексии?

По замыслу Гуссерля, трансцендентальная феноменология выступает фундаментом философии, ее абсолютным обосновани­ ем, благодаря которому философия может стать «в картезианском смысле универсальной наукой»15. Грандиозность этого замысла порождает и огромные трудности, связанные с его реализацией. В этой статье нет необходимости останавливаться на этом16.

Здесь подчеркну: понятие научности философии у Гуссерля

неразрывно связано с трансцендентализмом, не может быть оторвано от последнего, оно не может быть приравнено к требованиям «онаучнивания» философии, скажем, за счет применения логико-ма­ тематических методов экспликации терминов либо элиминации тех ее понятий, которые такой экспликации не поддаются (ана­ литическая рационализация философского дискурса не освобож­ дает его от «натурализма» и «объективизма»).

Если бы философии удалось обрести почву, на которой она стала бы «строгой наукой», она могла бы сформулировать всеоб­ щие и универсальные суждения (законы), охватывающие всю полноту «жизненного мира» человека. Важнее всего, что при этом исчезла бы и пропасть, разделяющая смысл существования и знание о мире.

Решение этой задачи означало бы триумф рационализма. Ра­ зум был бы восстановлен в своих самодержавных притязаниях, его роль в системе культурных универсалий не могла бы более оспариваться. Реформа рационализма привела бы к восстанов­ лению веры в разум, а вместе с нею —к обновлению каркаса ев­ ропейской культуры. И следовательно, на пути кризиса был бы установлен надежный заслон.

14 Тамже. С. 11.

15 Там же. С. 12.

16 Литература о Гуссерле и трансцендентальной феноменологии необоз­ рима. Из недавних фундаментальных работ отмечукнигуЯ. В.Мотрошиловой «“Идеи I” Эдмунда Гуссерля каквведение вфеноменологию» (М., 2003), снаб­ женнуюрепрезентативнойбиблиографией.

2. Бунт против культуры: Л. Ш естов

Задача обновления и укрепления рационализма выдвигалась на первый план не только Э. Гуссерлем. Она в начале XX века решалась по-разному, в зависимости от философских установок, традиций, концептуальных предпочтений. Ту же задачу ставили перед собой философы и логики Львовско-Варшавской школы, а близкий к ним Р. Ингарден был одним из самых заметных уче­ ников Э. Гуссерля. Идеология «демаркации» между наукой и метафизикой, провозглашенная Венским кружком, также была проникнута идеей «научной философии»17. Той же идеей вдох­ новлялись и антипозитивистские ревизии рационализма, среди которых особое место занял «критический рационализм» К. Поп­ пера и его последователей.

Общей чертой попыток реставрации рационализма, при всем глубоком их различии, являлась вера в его абсолютную не­ обходимость для культуры. Обоснование рационализма выступа­ ло формой противостояния иррационализму, идеологической демагогии, агрессивному мистицизму, в которых «новые рацио­ налисты» не без оснований видели серьезнейшую угрозу. Рацио­ нализм полагался столь высокой ценностью, что ради ее спасе­ ния кое-кто был готов пожертвовать и самой философией, если последняя не нашла бы в себе сил преобразиться в «строгую науку». Отказавшись от метафизики, «демаркационисты» надея­ лись поставить культуру под защиту науки, которая и полагалась воплощением рациональности. Отсюда поиски точных границ науки, совпадающих с границами рациональности. Отсюда же и крушение этих поисков, вызванное, в конечном счете, безвыход­ ностью логического круга: рациональность отождествлялась с научностью, а критерии научности объявлялись рациональны­

17 «Общей принципиальной установкой было стремление сделать фило­ софиюнаучной.Строгиетребованиянаучногомышлениядолжнывыполнять­ сяфилософией. Однозначнаяясность,логическаястрогостьиобоснованность вфилософии необходимытакже, какивдругихнауках. Вней недолжно быть местадогматическимутверждениямибесконтрольнымспекуляциям, которые до сих пор широко распространены вфилософии. Отсюда вытекало отрица­ ниевсякойспекулятивно-догматическойметафизики» (КрафтВ. Венскийкру­ жок. Возникновение неопозитивизма. Главановейшей истории философии.

М., 2003. С. 51).

ми — в итоге ни рациональность, ни научность не находили обо­ снования, а проблема «демаркации» постепенно перекочевала в разряд псевдопроблем18.

Под словами Гуссерля об опасности, связанной с утратой веры в разум, конечно, подписались бы даже те мыслители, которые не разделяли феноменологического трансцендентализма, да и к самой идее трансцендентального субъекта в любой из ее фор­ мулировок относились с настороженностью и скепсисом19. Но среди защитников рационализма не было единства, и далее об­ щего признания ценности разума дело не шло. Напротив, проти­ воположность взглядов на статус «философии как строгой науки» приводила к взаимному непониманию. Раздираемый внутрен­ ними противоречиями лагерь рационалистов оказывался бес­ помощным, в то время как наука со всей ее досточтимой рацио­ нальностью эффективно использовалась силами разрушавшими культуру.

В этой ситуации провозглашение Гуссерлем идей трансцен­ дентальной феноменологии не могло не быть воспринято как манифест радикальной защиты рационализма, ибо мишени «на­ туралистских» и «объективистских» версий последнего уже были расстреляны с двух сторон: и со стороны самого Гуссерля, и со стороны критиков идеи, отводящей научной рациональности едва ли не главное место среди ценностей культуры.

Среди таких критиков был и Л. Шестов. Он увидел в Гуссер­ ле крупнейшего рационалиста современности и именно поэто­ му обрушился на него с критикой, которая была направлена не столько против замысла феноменологического трансцендента­ лизма, сколько против превозношения науки и научной рацио­ нальности, распространяемой и на философию. По замечанию Н. В. Мотрошиловой, отсекая трансцендентализм от рационали­ стического манифеста Гуссерля, Шестов допускал ошибку. «...Шес­ тов не видит, что Э. Гуссерль с огромными трудностями, издерж­ ками, через сомнения и парадоксы пролагает путь рационализму нового типа. А в нем преодолеваются многие из антитез, какие зас­ тавляли Л. Шестова бороться против классического рационализ­

18 См.: ПорусВ. Н. Рациональность. Наука. Культура. М., 2002. С. 277—294. 19 См.: Айдукевич К. Проблематрансцендентального идеализмавсеманти­

ческой формулировке // История философии. М., 2000. Ме 5. С. 154—171.

ма... Шестов ведет себя так, как будто Гуссерль ничего другого не написал и не сказал, а лишь на все лады повторял сверхрационалистические тезисы»80.

На что направлена прежде всего критика Шестова? Он сам изложил ее суть в своей беседе с Гуссерлем. «Вы были глубоко правы, — обратился он к своему оппоненту, —возвестивши, что распалась связь времен — связь времен точно распадается от всякой попытки усмотреть хоть малейшую трещину в том осно­ вании, на котором покоится наше знание. Но нужно ли сохра­ нить — чего бы это ни стоило — наше знание? Нужно ли вводить вновь время в колею, из которой его выбросило? Может быть — наоборот? Может быть, нужно его еще толкнуть — да так, чтоб оно разбилось вдребезги?»21.

Вопрос резкий и точно определяющий водораздел между мировоззрениями Гуссерля и Шестова.

Шестов ставит под сомнение исходный замысел феномено­ логической философии. Для Гуссерля рациональное обоснова­ ние знания есть путь к спасению культуры. Шестов поднимает бунт против этой культуры, которая не заслуживает спасения, ибо она бросает на произвол судьбы «несчастных», тех, кто раздав­ лен непомерной тяжестью «самоочевидных истин», непрелож­ ных законов, моральных императивов. «Время выброшено из колеи» — этой гамлетовской аллюзией подчеркнуто: в кризисе та культура, для которой нет истин вне сферы, где господствует холодный и безжалостный разум. Так поделом же ей1 Попытка восстановить основания этой культуры не только безнадежна, но и должна быть осуждена этически.

Человеческая жизнь выходит за пределы, положенные науч­ ным рационализмом, «за пределы тех истин, которые могут быть выражены в равно для всех приемлемых суждениях и обоснова­ ны посредством традиционных методологических приемов»22. И следовательно, гуссерлевский призыв основать философию «как строгую науку» на очевидностях «жизненного мира» само-

20 МотрошиловаН. В. Параболажизненной судьбыЛьваШестова//Вопро­ сы философии. 1989. № 1. С. 142.

81 Шестов Л. Памяти великого философа (Эдмунд Гуссерль) // Вопросы философии. 1989. № 1. С. 146.

“ Тамже. С 21.

противоречив, ибо как раз главная очевидность «жизненного мира» состоит в том, что рационалистическое «обоснование» жизни есть бред и сон души, «обморок ее свободы», по выраже­ нию Кьеркегора. Разум безраздельно господствует там, где нет места индивидуальному существованию, и наоборот, там где оно есть, разуму нечего делать.

Идея Гуссерля, состоящая в том, чтобы найти для разума един­ ственно возможную для него сферу очевидностей, сделать его «автономным» по отношению к действительности, ведет к пол­ ному отрыву разума от последней. «И в самом деле, раз разум ав­ тономен, какими средствами принудите вы его признать инди­ видуальную действительность, над которой он совершенно не властен? И вообще, как можете вы принудить его, который сам всех ко всему принуждает и который, по своему существу, не выносит над собой даже и тени насилия? На такое самоограни­ чение он никогда не пойдет — ибо отлично знает, что это означа­ ет. А что реальное бытие — непримиримейший и главнейший враг разума, я думаю, что это такая же самоочевидная истина, т. е. истина, по поводу которой разум не допускает никаких дальней­ ших споров, как и истина о законе противоречия... Иначе го­ воря, между идеальным и реальным бытием или, выражаясь в терминах Гуссерля, между разумом и действительностью откры­ вается некий непримиримый антагонизм, ожесточеннейшая борьба о праве на бытие. Чем больше одолевает разум, тем мень­ ше места остается для действительности. Полная же победа иде­ ального начала знаменует собой гибель мира и жизни»25.

Итак, во имя спасения «мира и жизни» следует противиться разуму. Антирационализм Шестова — это меньше всего гносео­ логическая позиция. Более того, это даже и не философская пози­ ция, если под философией понимать систему мировоззренческих проблем и их решений*4. Атака на разум со стороны Шестова —

88 Там же. С. 30, 31.

*4 «Еслипониматьпод философией систематическое исследование воб­ ласти философских проблем, их существа вистории, то Шестов отнюдь не являетсяфилософом, что, однако, немешаетемубытьсвоеобразныммыслите­ лем...» (Булгакове Н. НекоторыечертырелигиозногомировоззренияЛ. И. Шес­ това // Булгаков С. Н. Сочинения: В 2 т, Т. 1. М., 1993. С. 522). Разумеется, можнопониматьфилософиюи «еедело» иначе, например, пословамА В.Аху-

это прежде всего протест против культуры, в которой рациональ­ ное начало является доминирующим, против рационалистической культуры.

Это культура, которая признает за наукой право «быть послед­ ним судьей и авторитетом во всех человеческих сомнениях»25. Это культура, основанная на «самодержавии разума», который утверждает, что «наши истины суть не человеческие истины, а абсолютные, и настойчиво требует от нас признания, что противуположное утверждение недопустимо, как явная бессмысли­ ца». Бунтующий против этого самодержавия философ ставит вопрос: «Подчиниться ли требованиям разума или, решившись стать посмешищем для других и для себя, отказать разуму в пови­ новении и признать его не законным властелином, а узурпато­ ром, сознательно превысившим свои полномочия?»26.

Ответ на этот вопрос для Шестова очевиден. Дело не в труд­ ностях, с которыми непременно должна встретиться попытка Гуссерля соединить смысл человеческого существования с уни­ версалией рациональности. Эта попытка ложна в самой своей основе.

Рационалистическая культура — мертвый мир, человеку в нем нет места, и значит — ее падение, с таким ужасом ожидаемое Гус­ серлем, на самом деле есть благо, ибо на руинах рухнувшего «мерт­ вого дома», возможно, воздвигнется новое здание, в фундаменте которого — человеческое стремление к свободе, одухотворенное верой.

тина, «философия открываетнезнание, лежащее воснове всего миразнания, обитаетвпространстве внелогического (разумеется, не простонелогичного), простирающемся поту сторонувсего фактического или даже самоочевидно­ го» (АхутинА. В. О втором измерении мышления: Л. Шестов и философия II АхутинА. В. Тяжба о бытии. Сборник философских работ. М., 1997. С. 280). ПритакомпониманииЛ. Шестов, конечно, философ, который «пробуждает, приводитфилософскуюмысльвсебяизсамозабвениявнаучнойивсякойиной одномерной метафизике» (Тамже. С. 282). Но понятно, что такомуфилософу трудно ужиться вфилософской среде, почти сплошь составленной из еще не пробужденныхмыслителей.

**ШестовЛ. И. Memento morí (По поводу теории познания Эдмунда Гус­ серля) И ГуссерльЭ. Философия какстрогая наука. Цит. соч. С. 34.

**Там же. С. 35.

3. Понимание как ключ к очеловеченной культуре: Шпет

Дилемма: либо рационалистическая культура, либо «живая жизнь» индивида —выглядит как извращение европейской куль­ турной традиции. Она вся стоит на противопоставлении рацио­ нальности и свободы, которые нельзя оторвать друг от друга без гибели обеих. Философия должна найти выход из этого тупика. Эту задачу и пытается решить Шпет.

Идея трансцендентальной феноменологии была восприня­ та им как новое слово в философии, как ее многообещающая перспектива. Конечно, его привлекал замысел «философии как строгой науки». Но так же ясно, что Шпет понимал и глубокие причины скепсиса по отношению к этому замыслу.

Скептицизм, по Гуссерлю, — реакция на неудачу «натуралис­ тической» и «объективистской» метафизики. Такой скептицизм, который «отчаивается в достижении истины и, поэтому, просто отрицает ее»27, можно преодолеть, если строить философию на иных, феноменологических основаниях. Но есть и другой скеп­ тицизм, он направлен уже не столько на результаты философство­ вания, сколько на сам процесс, приводящий к этим результатам. Этот скептицизм вызывается недоверием к разуму, предъявляю­ щему свои полномочия в сфере «жизненного мира».

Шпет видит, что скептицизм Шестова имеет под собой не гносеологическую, а этическую подоплеку. Он направлен про­ тив культуры, в которой индивид не имеет решающего голоса, поскольку ему остается только подчинение безликому и равно­ душному разуму. Правила и проповеди такой культуры подверга­ ются скептическому сомнению и отрицанию именно потому, что они не указывают (не могут указать) индивидуального пути, но толкают индивида на повторение уже пройденного, как будто цель и смысл человеческой жизни заключаются в том, чтобы еще раз пройти уже пройденные маршруты, ведущие ниоткуда в никуда.

Но Шпет видит и то, что замысел Гуссерля вдохновлен той же проблемой трагической противоположности индивидуаль-

17 ШпетГ. Г. Рабочие заметки кстатьямЛ. И. ШестоваИ Щедрина Г. Г. «Я пишукакэходругого...». ОчеркиинтеллектуальнойбиографииГуставаШпета.

М., 2004. С. 334.

ного и всеобщего. Коренное различие между Гуссерлем и Шес­ товым в том, что первый верит в ее принципиальную разреши­ мость на почве рационализма (во всяком случае, действует так, словно эта вера непоколебима), а второй, напротив, убежден в гибельной шаткости этой почвы и пытается сойти с нее. Как преодолеть это различие? Как им сойтись вместе: стремлению придать рациональности новое, спасительное для культуры, зна­ чение — с критикой тех ее сторон, которые, как признает и сам Гуссерль, ответственны за кризис?

«Что же делает Шестов? Он подводит Гуссерля под общее понятие рационализма и приводит против него, — впрочем, да­ леко не все, — аргументы, которые приводятся и приводились всеми противниками рационализма. Как будто этим задевается специфическая и индивидуальная позиция Гуссерля!? И как буд­ то Гуссерль не знал этих аргументов раньше, чем стал писать свои книги... Интересно, ставит Шестов сколько-нибудь в зависимость от опровержения Гуссерля свою правоту? Если ставит, то какой он удар ей нанес!»28

Это важное замечание. Шпет не отказывает в правоте Шестову, нападающему на рационалистическую культуру. Он только про­ тив того, чтобы эта правота доказывалась через отрицание рацио­ нализма. Следовательно, рационализм должен получить такую ин­ терпретацию, при которой он не заменит собой веру и не вы­ теснит индивида из сферы свободы.

«Философия как строгая наука» не должна быть слишком строга к тому, кого защищает от нее Шестов, — к конкретному че­ ловеческому индивиду. Возможно ли это?

Мы видим: Шпет ищет форму рационализма, совместимую с шестовским индивидуализмом, примиряющую требования культуры с притязаниями индивида. Но это значит, что рационалистичес­ кая культура должна прежде всего преодолеть в себе скептицизм по отношению к такому примирению. Скептицизм Шестова, как его понимает Шпет, — это не отрицание возможности достиже­ ния истины; это состояние души человека-неудачника, психоло­ гическое умонастроение, образующееся как следствие разочаро­ вания не только в метафизических догматах (их-то можно было бы заменить иными, более подходящими!), но — главное! — в куль-

туре, для которой столь важно само существование догматов. Значит, преодолеть шестовский скептицизм — значит, преодолеть комплекс неудачи, выйти из состояния души, которое возводит лич­ ную неудачу индивида в антикультурный нигилизм.

Отметим, что успех в этом предприятии ничем не гаранти­ рован. Его срыв, конечно, не доказывал бы окончательную пра­ воту скептицизма, но положил бы весомую гирю на его чашку. По замечанию Т. Г. Щедриной, Шпет, выступая против скептициз­ ма Шестова, прежде всего воюет против самого себя, собствен­ ных сомнений в безусловной правоте безудержного рационализ­ ма. «Шпет сам нашел в Шестове скептика, он, фактически, увидел себя в нем, т. е. своего Двойника»*9. Но каким же образом Шпет пытается одолеть скептицизм Шестова (или свой собственный)?

Напомним: вопрос заключается в том, чтобы оградить раци­ онализм от этической критики. Но сделать это, не пускаясь в споры вокруг моральных проблем. Нужно показать, что рацио­ нализм — это и есть та твердая почва, которой так не хватает Шестову. Только в опоре на рационализм, а не восставая против него, можно найти утраченное единство индивидуального и все­ общего. Рационализм должен быть реформирован. Но реформа должна быть более глубокой, чем это было намечено Гуссерлем.

Гуссерлю нужна философия «как строгая наука». Философ­ ствование за рамками этой строгости должно быть отброшено, как и претензии науки подменить собой философию. Шпет со­ гласен: формальное «онаучнивание» философии порождает толь­ ко «псевдофилософию» и «псевдонауку».

«По самому своему заданию научная философия оказывается несостоятельной — одно из двух: или она бесцельно удваивает научные решения вопросов, или она выходит за границы отдель­ ных наук и берется решать научными средствами вопросы, ко­ торые научному решению не подлежат. Фактически она идет этим последним путем». Так «научная философия неизбежно выпол­ няет то дело, значение которого она отрицает, — она сама стано­ вится философией ненастоящей, «метафизической», псевдофи­ лософией... Псевдофилософия есть метафизика в широком смыс­ ле, претендующая быть наукой»30.

*» Щедрина Т. Г. // Цит. соч. С. 191.

90 ШпетГ. Г. Мудростьилиразум?НМысльиСлово. Вып. I. М., 1917. С.1,2.