Билет № 23. Толстой о законах истории в романе Война и мир.

В начале незаконченного романа «декабристы», из замысла которого впоследствии и возникла В и м, Толстой дал краткое описание эпохи 60х годов, назвав все ее главные черты, волновавшие и беспокоившие его.

В понимании писателя это было «время цивилизации, прогресса, вопросов, возрождения России», «когда явилось общественное мнение», «когда появилось вдруг столько журналов», «когда со всех сторон появились вопросы» и «все пытались разрешить их», «когда все хотели исправить, уничтожить, переменить и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге».

Именно тогда в литературе определяющим стал вопрос о том, как и кто должен управлять ходом истории? Писатели пытаются указать на те силы, которые приведут страну к счастливому будущему (дворяне, разночинцы, либералы, революционеры). Толстой дает ответ в В и м – никто, управлять историей не дано никому, история - процесс бессознательный, стихийный. Ни цари, ни полководцы, ни герои, как считалось раньше, ни писатели, реформаторы и философы, как считается сейчас, в действительности не определяют ход исторических событий.

Концепция истории в В и м носит ярко выраженный полемический характер, хоть Толстой и пишет о войне 1812 года, отвечает он на вопросы 60х годов.

На примере отечественной войны он хотел показать современникам, что такое история, каковы ее движущие силы и кто ими управляет. Прежде всего Толстой подвергает критике популярную в его время точку зрения на ход истории, якобы полностью зависящей от роли отдельных людей. Он высмеивает историков, изображающих исторические события, в которых участвуют миллионы, происходящими по желаниям, капризам, прихотям или расчету королей, министров, военачальников. Толстой считает что найти окончательную причину исторического события невозможно, поскольку число их бесконечно.

«Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении громадностью бытия…»

Размышляя о причине войны 1812го, Толстой приводит целый ряд «если», без которых она не могла бы произойти. Это и интриги Англии, и французская революция, и самодержавная власть в России, и готовность французских солдат идти в далекую страну и погибать там и т.д. до бесконечности. На этом же основании Толстой делает вывод, что фатализм в истории неизбежен, так как человеческому уму «недоступна совокупность причин явлений». Он говорит о том, что не только исторических, но любых: природных, бытовых событий окончательную причину мы не узнаем никогда. Человек стоит перед лицом бесконечности, любое самое простое явление находится в бесконечной цепи явлений. «Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека». И потому, по мнению Толстого, человек «хватается за первое, самое понятное и говорит: «Вот причина». Верно замечена склонность, приводящая человека к ошибкам. Человек называет причиной то, на что она может повлиять, изменить, чтобы достичь определенной цели, это нужно чтобы влиять на ход событий, чтобы воздействовать на мир, изменять его.

Излагая теорию, Толстой говорит: «Причины исторического события нет и не может быть…» Однако, иногда он забывает о ней: «Теперь нам ясно, что было в 1812 году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск наполеона было…»

Без понятия причины исторических событий человек будет лишен исторической жизни и возможности исторического творчества, а забыв об ограниченности и условности своего знания, вследствие недоступной ему, но реально существующей бесконечности, он будет неготов к неизбежным ошибкам. Отказаться от понятия причины в истории, как и от понимания конечности своего знания. Забвение как одного, так и другого, грозит человечеству опасностью.

Глубокая личная заинтересованность Толстого в решении поставленных им проблем составляет одно из самых высших достоинств его произведения, но с ней же связаны и противоречия его теории. В духе передовой философской мысли ХХ века он связывает решение проблем истории с коренным свойством человека – свободой. «Присутствие хотя бы одного человека чувствуется на каждом шагу истории» (эпилог). Человек свободен и зависим одновременно, и его действия определяются множеством условий: воспитанием, средой, представлениями и т.д. всякий поступок или проступок человека оценивается в зависимости от степени свободы.

Есть две стороны жизни: личная и общая. В личной жизни есть свобода, а общая жизнь, по мнению Толстого, носит стихийный характер. Итак, по Толстому, человек свободен в какой-то степени только в личной жизни, жизнь же общая, историческая – «стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы». Здесь Толстой противоречит сам себе («как только нет свободы, нет и человека»). «Роевая» - инстинктивная, бессознательная, в ней никогда не бывает ничего нового. Для себя человек живет сознательно, но при этом служит только орудием для достижения недоступных ему «исторических, общечеловеческих целей».

Исторические деятели – полководцы, государи – наименее свободны. «Царь есть раб истории». Чем выше человек стоит на общественной лестнице, тем более он зависим.

Слабость теории Толстого в том, что он не указывает, какая же все-таки степень свободы есть в действиях царя, полководца, у него выходит, что исторические лица совершенно лишены свободы, возможности выбора, что не согласуется ни с его теорией, ни с конкретным изображением им исторических событий и роли в них отдельных выдающихся личностей.(Александр назначает Кутузова главнокомандующим вопреки своему желанию, повинуясь воле народа, но Кутузов приказывает оставить Москву без сражения)

Историческое движение, по мнению Толстого, вытекает «из бесчисленного количества людских произволов». Толстой исходит из того, что человек свободен и стремится к осуществлению своих собственных целей. Такой взгляд помог ему по-новому показать жизнь героев, их поведение во время великих исторических событий. По его мнению, личные интересы людей значительнее для них общих интересов и они заняты именно своими делами и большей частью даже не думают об общих событиях. (Ростов накануне Бородинского сражения отправляется в тыл «за лошадьми для своей дивизии» (ха-ха, по бабам он отправляется…) и нисколько не жалеет, что лишился возможности участвовать в битве (еще бы!).

Люди у Толстого совершают подвиги, проявляют героизм, но не так, как представляли их в литературе, и не так, как рассказывали о них участники войны. Писатель обращает внимание на тысячи безвестных русских людей, которые молча выполняли долг, не думая ни о славе, ни о чинах. Именно им принадлежит заслуга спасения России. О них Толстой и писал, что «они не обращали никакого внимания на общий ход дела», но они-то и «были самыми полезными деятелями того времени. Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самыми бесполезными членами общества…».

Картина действительности в романе гораздо сложнее теории автора. Отношение личного и общего не допускают категоричности: эти все полезны, эти все бесполезны.

Толстой преуменьшает значение сознательных действий на исторической арене (напр. Василий Денисов, Толстой с иронией говорит о его плане партизанской войны. Кутузов слушает его речь «только потому, что у него есть уши»).

Самой лучшей иллюстрацией мысли Толстого о стихийности исторического процесса служит в его книге описание оставления Москвы его жителями. Они покидают город не по приказу представителя власти, а по своей личной воле. Они уезжали «каждый для себя, а вместе с тем, только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшею славою русского народа».

Так совершалась истинная история по Толстому: органично, просто и величественно. Человек оказывается песчинкой, уносимой течением громадного народного потока.

Можно в след за автором считать, что причиной изгнания наполеона была сумма произволов русских людей, но не следует упускать из виду, что результат достигнут был достигнут благодаря однонаправленности этих произволов.