26. Ямбы Архилоха.

Со словом «ямб» у древних греков соединялось представление о шуточном характере произведения. Ямбическая поэзия не есть изобретение Архилоха, возникла значительно раньше в связи с культом Деметры (служанка элевсинского царя по имени Ямба решила рассмешить скорбящую Деметру непристойными шутками).

Инивидуалистическое мировоззрение того времени – отразилось ярче всего именно в творчестве Архилоха. Архилох (начало VII в. до н.э.) родился на острове Паросе. Основная тема: личная жизнь, боевые приключения. Отношение к друзьям и врагам. Кто он? Незаконнорожденный, воин – наёмник, на отрове Фасосо воевал с фракийцами.

Как бы ни понимать его стихи, ясно одно: индивид, сбросивший тесные узы древней родовой морали, здесь явно противопоставляет себя коллективу как самодовлеющая свободная личность, не подвластная ничьим мнениям и никаким законам.

Архилох жил в начале 7 века, прославился своими ямбами. В своих ямбах он рассказал нам о том, как в качестве наемника бросил щит в сражении с фракийскими варварами. Известен его роман с Необулой, дочерью Ликамба, который воспротивился этому браку. Архилох мстил ему ямбами и довел до самоубийства. В своих ямбах Архилох также выражал свою любовь к Необуле, есть также ямбы посвященные друзьям, обсуждающие жизненную философию Архилоха (философия оптимизма).

В ямбах Архилоха мы находим спокойное доверие потоку жизни, начиная от Ареса, бога войны, и заканчивая музами, богинями искусства, начиная с юмора по поводу собственной измены и кончая грозным проклятием другу-изменнику.

Древние критики, отмечая его большой талант, говорили, что яд его речи происходит от "желчи собаки и жала осы", что он "весь кровь и нервы".

Нам мало известно о его гимнах (хотя его знаменитый гимн Гераклу традиционно исполнялся в честь победителей). Писал он также басни, эротические стихотворения (о которых, увы, тоже известно мало) и эподы.

Своей прекрасной розе с веткой миртовой

Она так радовалась. Тенью волосы

На плечи ниспадали ей и на спину.

...Старик влюбился бы

В ту грудь, в те мирром пахнущие волосы.

(Вересаев.)

Философская лирика:

Сердце, сердце! Грозным строем стали беды пред

тобой.

Ободрись и встреть их грудью и ударим на врагов!

Пусть везде кругом засады - твердо стой, не трепещи!

Победишь - своей победы напоказ не выставляй,

Победят - не огорчайся, запершись в дому, не плачь!

В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй;

Смену волн познай, что в жизни человеческой царит.

Используя гомеровску патетику: «мой горделиво носит щит», вдруг ироническое «сам я кочины избежал»

Он сознаёт устойчивость и непостоянность общественного мнения, тщетность надежд на посмертную славу.

28. Традиции Сапфо в любовной лирике Катулла.

Воспитанные на традициях александрийских поэтов, неотерики вскоре освоили ряд малоизвестных мифов, много экспериментировали с формой

Вокруг того самого Гая Меммия, которому Лукреций посвятил свою поэму, складывается кружок молодых талантливых литераторов, ораторов, политиков.

Все они не были удовлетворены старой моралью, все сочиняли эпиграммы на Цезаря, все хотели принести в литературу нечто новое и пытались воспевать молодость, вино и красавиц в звучных стихах, имея образцом александрийских поэтов. Среди них был и Катулл.

Цицерон назвал их "новыми поэтами", откуда и пошло название группы - "неотерики". Неотерики свергали Энния, а вместе с ним и Цицерона.

 "Они провозгласили святость инстинкта, невинность желания и величие мотовства... и ставили в центр жизни и поэзии любую женщину, замужнюю или нет, которая могла подкармливать их музу легкой непостоянной любовью", - пишет В. Дюрант.   (как раз в одном своем стихотворении он, как бы обращаясь к виночерпию говорит ему: наливай мальчик винор, не рабавляй, чтоб насладиться им сполна, так саа богиня велела – а воду оставь постникам)

Одной из самых ярких женщин этого круга была замужняя дама по имени Клодия из знатного рода Клавдиев. И дама эта благодаря поэтическому гению одного из неотериков, веронца Катулла, стала первым символом поэтического вдохновения. Много столетий спустя мир узнает имена Беатриче, Лауры, Елены Денисьевой... Но первой была Лесбия (так называл Клодию несомненно в честь Сапфо в стихах юный поэт).

Одна из важнейших тем — любовная; это в первую очередь стихи о любви к Лесбии. В сохранившемся сборнике они помещены вперемежку с другими стихотворениями, но по существу составляют законченный цикл. Псевдоним, избранный Катуллом для своей возлюбленной, должен напомнить о Сапфо (Lesbia — «лесбиянка»). И действительно, цикл как бы открывается переводом знаменитого в античности стихотворения Сапфо, в котором изображены симптомы любовного безумия. То, с чем Сапфо обращалась к выходящей замуж подруге, Катулл переносит на свои переживания при виде Лесбии; при этом он резче подчеркивает субъективные моменты и заканчивает резонирующей сентенцией:

Праздность, друг Катулл, для тебя — отрава.Праздность — чувств в тебе пробуждает буйство. Праздность и царей и столиц счастливых Много сгубила.

Сапфическая строфа, которую Катулл здесь воспроизводит, следуя оригиналу, использована им только еще один раз, в стихотворении, содержащем окончательный отказ от любви, тема ревности:

Со своими пусть кобелями дружит, По три сотни их обнимает сразу, Никого душой не любя, но печень Каждому руша. Только о моей пусть любви забудет! По ее вине иссушилось сердце,Как степной цветок, проходящим плугом Тронутый на смерть.

Эти два стихотворения как бы обрамляют цикл. Между ними — перипетии любви.

Он говорит о «вечном союзе дружбы» (термин, заимствованный из сферы международных отношений), о том, что любил Лесбию «не как чернь подружку, а как отец любит детей и зятьев», пытается разграничить два вида любви, «любовь» (в традиционном античном смысле, т. е. чувственное влечение) и «благорасположение». При такой новизне жизнеощущения лирика Катулла оказывается свободной от многих традиционных штампов, и даже привычные мотивы любовной поэзии и фольклора приобретают свежее звучание и подаются в оригинальных сочетаниях.

О воробье любимой, о смерти воробья, о жажде несчетных поцелуев; это — те произведения Катулла, которые пользовались особенной славой в древности и в Новое время и вызвали большое количество подражаний я переделок в «галантной лирике» Ренессанса и последующих веков. В дальнейшем шутливые тона сменяются более мрачными, и основным мотивом становится разлад чувств, презрение к той, которая не сумела достойным образом ответить на глубокую любовь, и неспособность подавить все более разгорающуюся страсть:Другом тебе я не буду, хоть стала б ты скромною снова,Но разлюбить не могу, будь хоть преступницей ты!; Ненавижу и люблю. Ты спросишь: «как это?»Не знаю, но чувствую и страдаю.

Не так я чтил тебя в то время,

Как чтит любовниц свет пустой,

Но так же, как отцом, годов несущим бремя.

Бывает зять любим иль сын родной.

С тех пор тебя я понял ясно,

И хоть теперь к красе твоей

Влекусь я более мучительно и страстно,

Ты для меня ничтожней и пошлей.

Разделяет страсть и любовь.

Из поэтов - поэт он самый худший,

Как и ты - из ходатаев наилучший {**}.

Эпиграмма на Цицерона – забавно.

17. Про Аристотеля допиши.( г) Аристотель о Гомере. В заключение мы хотели бы привести некоторые мысли из Аристотеля, в которых знаменитый философ, как нам кажется, формулирует общее отношение античности к Гомеру, хотя и глубоко критическое, но положительное и даже восторженное.

В главе XXIV своей «Поэтики» он пишет (перев. Новосадского): «Гомер и во многих других отношениях заслуживает похвалы, но в особенности потому, что он единственный из поэтов прекрасно знает, что ему следует делать». И далее: «... и нет у него ничего нехарактерного, а все имеет свой характер». В «Этике Никомаховой» III.5 Аристотель утверждает, что Гомер в своих поэмах воспроизводил древнюю общественно-политическую жизнь (ср. также фрг. 154) и, следовательно, характерное у него касалось человеческой жизни в целом. Имея в виду Гомера, Аристотель также пишет в «Поэтике» (та же гл.): «В эпосе нелогичное незаметно, а удивительное приятно». Поскольку же Гомера часто обвиняли в ложном изображении жизни, Аристотель отводит это обвинение следующим образом: «Гомер прекрасно научил и других, как следует говорить ложь: это неправильное умозаключение ... Невозможное, но вероятное следует предпочитать тому, что возможно, но невероятно ... Так, несообразности в «Одиссее», в рассказе о высадке (на Итаке), очевидно, были бы недопустимы, если бы это сочинил плохой поэт; но тут наш поэт другими достоинствами сглаживает нелепое, делая его приятным».

Таким образом, Аристотель стоит выше всяких отдельных противоречий или несообразностей у Гомера, но относится к нему прежде всего с эстетической точки зрения, ценя в нем художественный реализм, и притом сознательный реализм, т. е. изображение того, что является «характерным» для жизни, а [37] также и того, что кроется в ней в виде «возможности» и что развертывается поэтом в художественную действительность. Нам кажется, что в античности не было более глубокого и трезвого отношения к Гомеру, чем то, которое мы находим у Аристотеля, и что в основном это и есть последнее слово о Гомере самой античности. Заметим при этом, что у Аристотеля нет ни малейшей склонности аллегоризировать; и это видно не только по соответствующим главам из «Поэтики», где он касается Гомера, но и из тех многочисленных толкований Гомера, о которых мы мржем судить по многочисленным фрагментам из его сочинения «Трудные места из Гомера» (фрг. 142-179 по изданию фрагментов В. Розе). Аллегористика, правда, не была лишена больших достоинств, поскольку она многое подчеркивала такое, что без нее оставалось непонятным или неясным. Тем не менее непосредственно эстетический подход к Гомеру и анализ его художественных методов, конечно не могла заменить никакая аллегористика. Наиболее глубоким исследователем Гомера именно с этой стороны и оказался Аристотель.)

18. Гомеровские поэмы как образец эпопеи. Гекзаметр. 19. Гомер как исторический источник. 20. Античные писатели о Гомере.