«Пылающая бездна» и дружный «хор светил»

(художественные миры Тютчева и Фета)

Однако не только Время, но и личность художника определяет как содержание, так и словесное воплощение того или иного поэтического образа. Примером тому может служить стихотворение современника Ф. Тют­чева - А. Фета «На стоге сена ночью южной…».

На стоге сена ночью южной Лицом ко тверди я лежал, И хор светил, живой и дружный, Кругом раскинувшись, дрожал. Земля, как смутный сон немая, Безвестно уносилась прочь, И я, как первый житель рая, Один в лицо увидел ночь. Я ль несся к бездне полуночной, Иль сонмы звезд ко мне неслись? Казалось, будто в длани мощной Над этой бездной я повис. И с замираньем и смятеньем Я взором мерил глубину, В которой с каждым я мгновеньем Все невозвратнее тону. (1857)

По своей лексике и стилю, по самому своему «сюжету» стихотворение удивительно «повторяет» тютчевские «Сны». Здесь та же «ночь», и та же «земля», погруженная в «смутный сон» и «безвестно» затерянная в беспредельности мирозданья, и те же «сонмы звезд» «кругом», и, наконец, то же ключевое слово, даже дважды повторенное, - «бездна полуночная», в «глубине» которой так же «тонет» человек - лирическое «Я» поэта.

Та же поэтическая и философская коллизия: Человек наедине с Мирозданьем, но решается она совершенно в ином философском и эмоциональном ключе - и соответственно другой смысл несут те же лексические единицы, совсем иные ряды ассоциаций рождает каждый - по структуре своей тот же самый - образ, демонстрируя тем самым беспредельную многозначность поэтического слова.

С одной стороны, казалось бы, эмоциональный фон должен быть еще более темный: ведь не «мы», а «я», абсолютно одинокий, «в лицо увидел ночь», и словесный ряд, несущий в себе это отрицательное наполнение, достаточно велик: «смутный», «немая», «безвестно», «замиранье», «смятенье», наконец, не «плывем», как у Тютчева, а «тону», да еще «все невозвратнее»!

Тем не менее при первом же прочтении становится ясно, что стихотворение Фета воспринимается совершенно иначе, и ассоциации, им вызываемые, уводят не в «пылающую бездну», а в мир красоты и гармонии. Почему это сделано и как, какими художественными средствами поэт добивается того, что те же образы и лексические единицы дают едва ли не противоположный эстетический и смысловой эффект?

Дело, прежде всего, в том, что Фет, в отличие от Тютчева, воспринимает мир не как хаос, а как гармонию, и эта философская «установка» определяет общее - гораздо более светлое, чем у Тютчева, - эмоциональное наполнение тех же самых слов и образов.

Именно поэтому та же «ночь» Фета более конкретна и, условно выражаясь, «светла»: в первой же строке уточняется, что это ночь «южная», и ассоциации, возникающие в связи с этим «теплым» определением, также «теплые» и приятные. Его «звезды» тоже не несут в себе ничего враждебного и чуждого, олицетворение «хор звезд», да еще «живой и дружный», свидетельствует о единстве человека и мирозданья. И сама «бездна» здесь не «пылающая», как у Тютчева, а просто «полуночная», и ассоциируется она не с «темными волнами» стихии, а с первозданной благодатью «рая»: «и я, как первый житель рая…».

Образ Земли у Фета тоже лишен торжественной космичности: не в неизмеримости абстрактного пространства, а на конкретном «стоге сена» разворачивается поэтический сюжет.

Более того, движение у Тютчева - однонаправленно и трагически обезличено: «нас уносит». У Фета же «я ль несся к бездне полуночной иль сонмы звезд ко мне неслись», - в любом случае это движение навстречу, стремление к слиянию, а не разъединению, к гармонии, а не противостоянию. И поэтому даже «все невозвратнее тону» ассоциируется у читателя не с образом смерти, а с идеей слияния, взаимопроникновения, гармонии.

Этот анализ образной системы может быть дополнен обращением к ритмическому рисунку стиха: четырехстопный ямб Фета более динамичен, лёгок, «оптимистичен», чем тот же ямб, но пятистопный, более весомый, торжественный и суровый, - у Тютчева.

Таким образом, анализ произведения на любом его уровне приводит к одному и тому же выводу: Человек у Фета на протяжении всего стихотворения находится в положении «лицом ко тверди» (т.е. лицом к небу, Н.Д. Ушаков) он не песчинка, затерянная в пространстве и времени, а маленькая часть большой Вселенной, ее «дланью мощной» защищенная, и его отношения с мирозданьем художественно выстроены именно в этом, положительном эмоциональном ключе.

Так подробный, «поэлементный» анализ формы раскрывает нам тайну смысла, помогает понять специфику двух разных художественных миров.